§2. Переходность как структурообразующий принцип хронотопа в
малой прозе А. Бирса
Фронтир как парадоксальный пример движущегося пространства
изначально располагает к пристальному внешнему изучению мира, процессу
исследования субъектом, оказавшемся в подобной ситуации: представляя из
себя стык, в котором образуются некие собственные знаки с собственным
содержанием. Он искусственно помещен между двумя краями,
составляющими диалектическую антиномию – здесь и там, в которой
действует сознание субъекта, трансформируется в пространство свое и
чужое, с одной частью которого субъект себя идентифицирует и которому
доверяет, а другой – инстинктивно противопоставляет, осознавая это как
нечто враждебное к себе, неизвестное, и, следовательно, бросает вызов
самим прецедентом столкновения с ним.
Американский фронтир исторически – не просто зона передвижения
вглубь континента, но буквально освоение некоего пространства, присвоения
его себе через физическое прощупывание. Отсюда очевидным образом
происходит означивание как двух «полюсов», здесь, уже известного, и там,
еще неосвоенного, а также самой зоны перехода. «Самая глубокая
метафизика, таким образом, укоренена в имплицитной геометрии, в
геометрии, которая — хотим мы того или нет — придает мысли
86
пространственность»
167
. Пространство тем самым не только наполняется
символическим значением, но мифологизируется, предлагая определенный
механизм действия субъекту внутри исходя из этого мифологизированного
образа. Субъект как реагент, проявляя пространство, проявляется сам – так
формируется представление о буквально живом пространстве и происходит
его психологизация.
Пространство вне зоны моего знания – есть враждебное ко мне,
поскольку самим процессом его освоения я бросаю вызов его автономности и
изначальной закрытости. Отсюда, безусловно, при перемещении возникает
семантика «темной» неизвестности, в которой скрыта неименуемая
опасность для моих собственных границ, которые она претендует поглотить
и тем самым уничтожить их и мою собственную самостоятельность. Отсюда
населяемые это пространство объекты концептуализируются как опасные и
даже зловещие, в первую очередь – по отношению к моей субъектности, а
затем и абстрагируясь от моего присутствия, самостоятельно.
На попытку интерпретировать этот опыт влияет не только собственно
данность социально-исторического контекста, но и опыт художественной
традиции,
проникающей
в
формирующееся
пространство
мысли
становящегося государства США. В первую очередь, как уже было отмечено
выше, огромное влияние имеет опыт английского искусства, которое
Америка, стремящаяся к отделению (это явственно манифестирует
Г. Мелвилл в своей статье о творчестве Н. Готорна: «Нам не нужны
американские голдсмиты; о нет, нам не нужны американские мильтоны..., ни
один американский писатель не должен писать как англичанин или француз;
пусть он пишет как человек, и можно не сомневаться, что в таком случае он
будет писать как американец»)
168
, тем не менее имплицитно использует, в
том числе обращаясь к наследию готической литературы. Типичный топос
167
Башляр Г. Поэтика пространства. М: Ад Маргинем Пресс, Музей современного искусства «Гараж», 2020.
C. 285.
168
Эстетика американского романтизма. М., Искусство, 1977. C. 383—387.
87
готического романа включает в себя ряд таких элементов, как лабиринт,
лестницы, часто ведущие в подземелье, комнаты с секретом – тайны,
скрытые в недрах готического замка, особняка или монастыря, следы
чудовищных
преступлений
или
потустороннего
вмешательства,
свидетельства родовых проклятий, связанных с познанием героем самого
себя, своих корней, происхождения и подлинного характера
169
.
Герои текстов А. Бирса объединены сквозным мотивом движения при
парадоксальной статике самих образов: с одной стороны, мы наблюдаем их в
некотором динамическом действии, с другой, воспринимаем скорее как
некий условный типаж, нежели развивающийся характер (что соответствует
основному принципу малой формы, такой как новелла, tale или short story).
Тексты первых сборников, «Наслаждение изверга» и «Самородки и
пыль», кажутся далекими от фронтирной тематики, гораздо более очевидно
проступающей в архитектонике военной части «О солдатах и гражданских».
А. Бирса в ранний период творчества под псевдонимом Дод Грайл занимают
проблемы общественного устройства, иллюзии социального благополучия,
абсурдность тех ценностей, доминирующих в американском обществе,
которые были сформированы устремлением к «американской мечте»,
несостоявшимся идеалом с полностью противоположным содержанием.
Пространство, в котором разворачиваются сюжеты этих текстов, – это
вполне конкретный географический топос, рассыпанные по карте штата
Калифорния углы и закоулки: например, Lone Mountain cemetery (из текста
«Mr. Hunker’s Mourner» (Скорбящий по мистеру Ханкеру)), Woodward’s
Garden, in the city of San Francisco (из текста «A Bit of Chivalry» (Немного
рыцарства)), Leavenworth (из текста «A Kansas Incident» (Инцидент в
Канзасе)) [из сборника «Наслаждение изверга»], и Saint Paul’s (из
одноименного текста), Vallejo (из текста «Hanner’s wit» (Остроумие
169
Разумовская О.В. Понятие о готическом и неоготическом стиле в контексте истории литературы.
[Электронный ресурс].
– Режим доступа: https://cyberleninka.ru/article/n/ponyatie-o-goticheskom-i-
neogoticheskom-stile-v-kontekste-istorii-literatury/viewer (дата обращения: 09.03.2022)
88
Ханнера)), along the sands of Oakland (из текста «The classical cadet»
(Типичный кадет)) [из сборника «Самородки и пыль»] – все это реально
существующие точки на карте Соединенных штатов. Внедрение их в текст
связано в первую очередь с тем, что материалы для сюжетов, по словам
А. Бирса, он брал из текстов скетчей, опубликованных им самим ранее в
периодической печати – «it was marely a compilation of some of the paragraphs
from the Town Crier’s page with a few new pieces»
170
.
Однако прежде чем переходить непосредственно к анализу текстов,
важно отметить, что публикация обеих книг происходит, когда А. Бирс живет
и работает в Англии, а не в США, о проблемах которых непосредственно он
пишет. Соответственно, дистанция между текстом и предполагаемым
читателем изначально предстает как некий разрыв – реалистическое
пространство отдаляется от реальной исторической действительности,
превращаясь в полусон-полуявь. Английской публике «калифорнийские
журнальные заметки» Дода Грайла казались забавной диковинкой,
странностью: «The western journalist was, during this period, something of rara
avis in London life... London society simply doted on these queer and eccentric
fellows... People had heard fascinating stories about life in far-away California,
and it was but natural that they were interested in writers who made a living by
telling gorgeous lies about the region»
171
[Западный журналист был чем-то
сродни редкой птице в этот период в жизни Лондона – местное общество
просто обожало этих эксцентричных и странных ребят. Люди уже знали
какие-то обрывки историй про то, как устроена жизнь в далекой
Калифорнии, и поэтому были заинтересованы в писателях, которые бы
зарабатывали на жизнь, рассказывая небылицы про тот далекий регион
(прим. – перевод наш В.Д.)]. Поэтому реалистическое пространство
современности, изображение которого пытается в тексте сымитировать
автор, и художественное пространство, формирующееся у реципиента как
170
McWilliams С. Ambrose Bierce: a biography. Albert & Charles Boni, 1929. 108 p.
171
Там же.
89
единая конструкция во время чтения текста, изначально плотно граничат
друг с другом – даже при условии, что читатель может номинально знать о
существовании конкретных географических объектов, он не знает их
доподлинно, только припоминает силуэт, не имея полноценной возможности
сопоставить
описываемый
объект
с
оригиналом
в
реальной
действительности. Такая конкретная достопримечательность, как, к примеру,
собор Святого Павла из текста «Saint Paul’s», предстает читателю как
абстрактное сооружение, схема пространства, которое А. Бирс наполняет
символической
семантикой
в
соответствии
с
собственными
художественными задачами – в моделируемом им повествовании собор
функционирует
как
очередной
аттракцион
для
развлечения
среднестатистического американца, вся структура которого репрезентирует
национальный образ мысли: посещение собора здесь не религиозный акт, а
предоставляемая услуга, со своим прейскурантом и расписанием. Поэтому
несмотря на обилие деталей описания, создающих ощущение достоверности,
сам образ пространства условно размывается, поскольку не находит точности
референса в читательском сознании, которое доверяется рассказчику.
В данном случае это соответствует авторскому замыслу создания
своеобразного коллажа в изображении пространства – А. Бирса не
интересует здесь формирование целостного, четко прописанного мира,
который при этом заявлен в предисловиях к самим текстам (условное
название « Калифорнийские сюжеты», то есть происходящие в разных
отдельных уголках штата Калифорния). Действие небольших зарисовок
А. Бирса происходит в разрозненных крошечных пространствах будто бы
нарочито раздробленного мира: где-то в пригороде небольшого городка, где-
то на вокзальной станции, где-то в темном закоулке порта etc. Герои разных
текстов кажутся никак не связанными между собой, как и целостное
пространство будто бы само тяготеет к распаду; более того, в силу сжатой
лаконичной формы малого жанра их характеристика (в том числе, например,
90
происхождение персонажей и окружающая их обстановка) дается в виде
обрывочных сугубо функциональных маркеров возраста, пола, профессии,
статуса в семье или на службе. Однако именно главное действующее лицо
таких текстов «собирает» вокруг себя повествование, за счет чего дает
изображение самого действия, совершенного героем или совершаемого над
ним, которое служит своеобразным неожиданным переломом, меняя что-то в
его жизни. Герой А. Бирса – человек во взаимодействии с неким
обстоятельством, которое провоцирует его на ответную реакцию, бросая ему
своеобразный вызов коммуникации.
Такая ситуация оказывается своеобразным отражением фронтирного
столкновения с Другим, который несет угрозу самой противоположностью,
полярностью за-граничного мира, в котором он обитает – он неизбежно
присутствует там, за границей этого пространства, переходящего в другое,
неважно, происходит ли формально или физически это столкновение или нет.
Герои раннего А. Бирса стремятся к движению, которое каким-то образом
связано с топосом дома, выступающим своеобразной центрирующей осью их
движения: герой «The Child’s Provider» выходит из дома на работу, оставляя
под присмотром пса собственного ребенка, и скоропостижно нелепо умирает,
так и не возвратясь обратно; герой «A Tale of the Great Quake» вынужден
покинуть собственный дом, поскольку начинается разрушительной силы
землетрясение; герой «Deathbed Repentance» дома готовится принять смерть,
но слушая священника, наставлявшего его в последний путь, возмущается
его пренебрежением к своей персоне и встает с кровати, чтобы его убить;
герой «A Tale of Two Feet» возвращается домой и, готовясь ко сну, начинает
разговор с супругой, которая оказывает ему невиданное доселе
сопротивление etc. Мы наблюдаем, во-первых, всегда принципиальную фазу
выхода, старта, некоего начала движения: это может быть физическое
движение, в буквальном и конкретном пространстве, а может быть движение
фигуральное,
осмысляемое
как
Достарыңызбен бөлісу: |