Феномен переходности в малой прозе амброза бирса
жүктеу/скачать 1.87 Mb. Pdf көрінісі
|
| robbed the grave and made the stone a prisoner»
228 [Обнаженные корни могучего дерева, к стволу которого я прислонился, сжимали в своих объятьях гранитную плиту, уходившую одним концом под дерево… Возле плиты на земле блестели чешуйки слюды – следствие разрушения. Плита когда-то покрывала могилу, из которой много веков назад выросло дерево. Жадные корни давно опустошили могилу и взяли плиту в плен 229 ]. Образ надгробной плиты как пленника природной хаотической среды, дикого бытия, поглощающего со временем все предметы и вещи, абсорбирующего их в некую новую странно синтетическую форму, служит своеобразной метафорой человека (ведь могильная плита поставлена телу героя, который на нее смотрит), являющегося элементом мира, но отчужденный вместе с тем от него ввиду наличия субъектности. Так вскрывается второе значение понятия delusion – религиозное заблуждение, о котором в 1907 году З. Фрейд напишет как об одном из проявлений невроза, называя его системой желаемых иллюзий, объединенных с отрицанием реальности, самой частотной формой выражения которого становится чтение себя как Бога или святого. Богооставленные персонажи А. Бирса в своем стремлении преодолеть смерть лишь сталкиваются с ее инаковой непостижимой природой, преодолеть 228 Bierce A. Tales of soldiers and civilians. San Francisco, 1891. P. 246. 229 Бирс А. Заколоченное окно. Средне-Уральское книжное издательство, 1989. C. 229. 130 границу которой в силу их антропоцентричности оказывается невозможно – человек, мыслящий себя хозяином собственной судьбы, пытается рассмотреть в ней упорядоченные черты проявления собственной воли. Именно поэтому его герои нарочито иронично высказываются о том, что могло бы назваться потусторонним, сверхъестественным, тем самым бросая ему вызов собственным логоцентричным интеллектом. Однако принципиальный прорыв по сравнению с эстетикой романтизма совершает А. Бирс, перемещая диалектическую модель двоемирия в единую плоскость бытийности человека в мире: не существует никакого здесь и там как противопоставленного и одновременно отраженного одного в другом. Универсум единый и неделимый, но состоит из ограничения, в ужасе перед бытием накладываемого человеком на него: так мир становится как сконструированный безопасный мир восприятия, и как мир живой из плоти и крови, Другой по отношению к человеку и вместе с этим безразличный к нему. Включенный при этом в эту горизонтальную структуру бытия, человек А. Бирса обнаруживает и в мире, и в самом себе как части этого мира – непознаваемое, невыразимое, ужасающую тьму, таящуюся во всех вещах и, как следствие, в нем самом; раскрывая себя, темнота непознаваемого скрывается в тени, где существуют отсветы, уровни, разрывы между вещами, рассыпанные по обыденности в виде следов. Тело человека таким образом у А. Бирса становится точкой совпадения в болезненной обратимости рождения и умирания, субъективного и надчеловеческого, времени исторического и безвременья изначальных до-вселенских масштабов. Не происходит никакого спиритического выхода за его пределы в некий мир метафизический – мир, заключенный в человеке, есть свернутый обратимый внешний мир, неразделяемый в обратимости, но раздробленный человеческой логоцентрической мыслью. Главный пессимистический выпад А. Бирса против человечества заключается в том, что отчуждение – друг от друга, в виду чего становится невозможно построение никакого community, о котором с начала формирования нации мечтал каждый американец, от мира, 131 который замкнутый в собственной антропоцентричности человек обречен мерить собственными категориями, не сопоставимыми с Другим, и самое страшное – от самого себя, отказываясь признавать собственную динамику разрыва, онтологическую переходность, определяющую его главное свойство. |