Феномен переходности в малой прозе амброза бирса

125 
shifting his legs from side to side. And every movement left him a little nearer to 
the snake»
219
[По телу его пробегала судорога, оно извивалось по-змеиному. 
Он прогнул поясницу, передвигая ноги из стороны в сторону. Каждое 
движение все больше и больше приближало его к змее
220
]. 
А. Бирс таким образом делает удивительное открытие – выходя за 
рамки рассудка, герой так же утрачивает контроль над собственным телом, 
которое оказывается для него также скрыто и анонимно, неизвестно, как и 
Другой, с которым у него произошла встреча взглядом. Многие 
исследователи указывают на натурализм физиологических описаний 
телесного в текстах А. Бирса, его пристальное внимание к процессу 
жизнедеятельности и разложения плоти, особенно, естественно, в контексте 
безличной «мясорубки» войны, где каждый солдат представляет из себя 
обезличенное тело, брошенное на поле сражения, будущий труп, живого 
мертвеца. С другой стороны, гораздо более интересным в рамках концепции 
заблуждения и перехода является, на наш взгляд, анализ гражданских текстов 
автора, где телесность присутствует в несколько ином аспекте. Совершенно 
очевидно, что человек в концепции А. Бирса – подобие марионетки, 
манекена, считающего себя полноценным одушевленным существом 
свободной воли; им управляют инстинкты, которые он не способен сам 
отрефлексировать, и стечения странных обстоятельств, формируемые 
встречами с Другим. При этом он оказывается включен в гораздо более 
монументальные процессы, организующие хаотическое мироздание. 
Достаточная степень абстрактности его персонажей свидетельствует о том, 
что в сущности своей даже люди из разных социальных слоев, штатов и 
регионов, временных эпох – абсолютно одинаковы, ни в ком из них нет 
ничего уникального или выделяющегося на фоне всего человечества. 
Несмотря на то, что в общем и целом эта позиция может быть 
справедливо отмечена большой долей мизантропии, в этой концепции 
219
Bierce A. Tales of soldiers and civilians. San Francisco, 1891. P. 197. 
220
Бирс А. Заколоченное окно. Средне-Уральское книжное издательство, 1989. С. 139. 

126 
слышатся отзвуки важнейших паттернов национальной философской мысли 
– поразительным образом эта обезличенность позволяет объединить всех 
людей в единый континуум человечества как видовой категории, живого 
слоя, населяющего это пространство, в котором каждый продолжает 
существовать как заблуждающийся странник, прохожий, неспособный даже 
минимально прикоснуться к истине его организации. Нечто запредельное для 
сознания человека присутствует в его настоящем, отделяя его от 
субъектности Я и соединяя с неким изначальным бытием, представляя тело 
человека 
как 
двойственное 
пространство: 
субъективное 
Я, 
характеризующееся опытом ощущения здесь и сейчас, и некое Я вне-себя, 
которое дано ему как неотделимая часть человеческой природы, его 
предыстория, объединяющая его с тем запредельным, которое рационально 
постичь он не способен. Особенно ярко А. Бирс артикулирует этот тезис в 
тексте «Житель Каркозы» – пожалуй, одном из самых популярных его 
текстов в современном пространстве художественной словесности. 
Текст рассказывает историю некоего субъекта, который, очнувшись от 
размышлений о природе переживания смерти человеком, обнаруживает себя 
в незнакомом ему пространстве, которое кажется ему зловеще угрюмым: 
молчаливым, безлюдным, где «во всем присутствовала угроза, недобрые 
предзнаменования – вестники злодеяния, признаки обреченности»
221
[In all 
this there was a menace and a portent – a hint of evil, an intimation of doom
222
]. 
Словно пытаясь припомнить очертания кошмарного сна, я-повествователь 
пытается понять, как он здесь оказался и что это за местность здесь, смутно 
припоминая, что еще недавно он бился в тяжелейшей лихорадке. 
Болезненность ощущений подчеркивается самим героем, медленно 
впадающим в истерический ступор, в котором он тщетно начинает звать на 
помощь.
221
Бирс А. Заколоченное окно. Средне-Уральское книжное издательство, 1989. С.227. 
222
Bierce A. Tales of soldiers and civilians. San Francisco, 1891. P.242. 

127 
В ответ на его вопли из ниоткуда появляется дикая рысь – 
эмблематический образ, отсылающий нас к встрече Данте со зверем 
чувственности и сладострастия в самом начале «Божественной комедии», 
который преграждал ему путь к свету. Однако еще более любопытная 
параллель, напрашивающаяся в соответствии с эпохой и ближайшей 
литературной традицией – рысь, возникающая в конце притчи Э.А. По 
«Тишина», в которой рассказывается история Демона, наславшего на мир 
сначала проклятие безумной стихии, а затем проклятие тишины. Ощущение 
полусна-полуяви, образы пустынной границы самого мироздания где-то в 
скалистых горах, где не ступала нога человека, взгляд, который направляет 
Демон на бесконечный творимый мир под своими ногами и с которым 
встречается человек-повествователь – мотивы, напрямую связывающие текст 
«Жителя Каркозы» с «Тишиной». Для предшественника А. Бирса романтика 
Э. По рысь также является носителем особого взгляда, единственного 
равного творящему взгляду демиурга Демона: «And the lynx which dwelleth 
forever in the tomb, came out therefrom, and lay down at the feet of the Demon, 
and looked at him steadily in the face»
223
[И рысь, что вечно живет в могиле, 
вышла и простерлась у ног Демона и неотрывно смотрела ему в лицо
224
]. 
Некоторые исследователи проводят аналогию ответного взгляда рыси Э. По с 
человеком-творцом, обладающим «силой слов» – единственной силой 
творчества, позволяющей ему преодолеть страх неизведанного и самому 
становиться демиургом
225
: фонетически слово lynx (рысь) соответствует 
слову links (связи) в английском языке, то есть творец это тот, кто эту связь 
способен установить.
Однако у А. Бирса герой оказывается не способен на эту связь: рысь, 
встречаемая героем, отказывает ему в ответном взгляде и исчезает, а вслед за 
ней проходит мимо некий человек, говорящий на незнакомом рассказчику 
223
Poe E.A. Sixty-seven tales. New York: Gramercy Books, 1990. P.140. 
224
По Э.А. Падение дома Ашеров. Спб., Азбука-классика, 2008. С. 60. 
225
Cantalupo B. The lynx in Poe’s Silence. Poe Studies/Dark Romanticism Vol. 27, No. ½, 1994. pp. 1-4.

128 
языке, а за ним жутким предзнаменованием над героем звучит вопль совы, 
тонущий в «заунывном волчьем хоре». Все эти разрозненные встречи, звуки 
и ощущения указывают герою на его паталогическую болезненность, в 
которой он обнаруживает себя сидящим на плите собственной могилы на 
руинах родного города Каркозы, куда он так стремился вернуться. 
Заканчивается повествование внезапным: «Such are the facts imparted to the 
medium Bayrolles by the spirit Hoseib Alar Robardin»
226
[Таковы факты, 
переданные медиуму Бейроулзу духом Хосейба Аллара Робардина]
227
. 
Болезненность героя таким образом замыкается на образе проявленной 
жизни после смерти – путешествие, описываемое рассказчиком, это, 
вероятно, его путь агонии умирания, фаза перехода в лихорадке между этими 
двумя контрапунктами. 
Переход между жизнью и смертью, фаза неизвестности, отделяющая 
два полюса, на границе которых оказывается человек – метафора всего 
жизненного пути для героев А. Бирса. В этом блуждании от рождения до 
умирания человек натыкается на вопросы, ответы на которые дать не может, 
но чувствует нечто большее, нечто надчеловеческое и, что более важно, вне-
человеческое, присутствующее как в окружающем его мире, хранящим 
вечную недоступную тайну, так и в нем самом. Именно поэтому 
пробуждаются в его героях предки фронтира – следы связи с вневременным 
и дочеловеческим опытом, дремлющим под оболочкой человеческого 
субъективного Я все это время. Тело, от которого отчуждается в ходе 
повествования Хосейб Аллар Робардин, это одновременно и тело встречи – 
взгляд, направленный на могильную плиту с высеченным поверх 
собственным именем, для героя становится своеобразной аналогией взгляду 
в зеркало, в котором мы обнаруживаем одновременно себя как субъекта, 
смотрящего, так и объект, на который направлен взгляд. Идентифицируя 
внутри себя все еще как носителя субъектности, герой уже субъектом по сути 
226
Bierce A. Tales of soldiers and civilians. San Francisco, 1891. P.247. 
227
Бирс А. Заколоченное окно. Средне-Уральское книжное издательство, 1989. С.229. 

129 
не является, пережив буквально физическую смерть. Болезнь, как лакмусовая 
бумажка, на протяжении всего повествования напоминает герою о своем 
присутствии в его теле, которое фактически уже мертво. Тело героя, с 
которым происходит встреча, здесь становится разложенным элементом 
разлагаемого мира: «A great root of the giant tree against whose trunk I leaned as 
I sat held enclosed in its grasp a slab of stone, a part of which protruded into a 
recess formed by another root… Glittering particles of mica were visible in the 
earth about it-vestiges of its decomposition. This stone had apparently marked the 
grave out of which the tree had sprung ages ago. The tree's exacting roots had 

жүктеу/скачать 1.87 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: