FZ, Los Angeles, August 7, 1971 Вопросы, вопросы, вопросы наводняют разум думающего молодого человека

Самое смешное, что весь этот пионерский сортир не просто серьезно несется на палочке, но и бросается в окно вожатым с истинным удовольствием. Вроде бы сорок лет усатому, старый тертый хрен, так нет же, он не просто подобным образом зарабатывает деньги, ему нравится зарабатывать их именно этим. Стали бы сквернословить Тристан с Изольдой, если бы на Вагнера ходили главным образом прусские недоросли? Расписал бы Петр Ильич Чайковский главную партию в Снегурочке для мужских ляжек, возможность предвкушая интервью в Плейбое? Вопрос, определенно.

Но ответ скорее отрицательный. Европа, конечно, родина Рабле, но именно Америка – питомник, укрытие нелеченного ханжества и лицемерия. Край лжи и позы, в котором слово на букву «х» писать на стенах – занятие геройское как в десять, так и в пятьдесят. Прибавим сюда классический пожизненный застой крови в области таза от детства и отрочества, которые католик должен провести, стоя в костеле на коленях. Помножим эти несчастья на синдром отшельника-монаха, узника студии и репетиционного зала, погруженного в работу, работу, работу. Ну, что он может предложить в конце концов такого уж альтернативного? Конечно, снять штаны. И в самом деле, прописывает, рекомендует искренне поколенью за поколеньем самой пуританской страны на белом свете.

«Пусть секс будет во всем, только через это вы станете свободными».

А что? При налаженном производстве пенициллина и регулярном подвозе презервативов призывчик хоть куда. Во всяком случае, от передозировки спермы, не в пример героину, еще никто коньки не бросил. Ну разве только опух слегка, но это поправимо, а некоторым и вовсе даже вполне к лицу.

Да, а памятник ползункового либертинства, вне всяких сомнений – фонтан мальчишеского сквернословья и дворового неуемного балабольства – тройник Joe’s Garage, разделенный Фрэнком на пару: одинарная (сентябрь 1979) и двойная (октябрь того же года) пластинка – лишь для удобства покупателей.

Итак, сюжет оперы, а именно к сему почтенному жанру причислял произведение автор, таков. В неком полуфутуристическом пространстве решено уравнять народонаселение, подведя всех и каждого под какую-нибудь статью. Иными словами, предусмотрев в УК ответственность не просто за проступок, преступление, а и за самое бытие индивидуума. Вдохнул-выдохнул – семь лет условно, сходил по маленькой нужде – пятнадцать, попался на том, что песенку мурлыкал, баки подравнивая, – к стенке. Все преступники – всеобщая зона, равенство, братство. Но равнее прочих, конечно, лажовщики и лабухи (любимый, кстати, еще со времен Двухсот Мотелей мотив несовместимости общественного и музыкального). Такая вот историческая обстановка, на фоне которой, под чмоканье всех мыслимых болты и рычаги способных принимать сфинктеров, некий блюдцеподобный летающий начальник Central Scrutinizer и повествует о жизни и исправлении, через пенитенциарную содомизацию, одного закоренелого рецидивиста по имени гитарист Джо. Дело в том, что запутавшийся в жизни лабала, по совету человека, чертовски смахивающего на изобретателя дианетики, стал крыть пылесосы и соковыжималки. Да с таким рвением, что сломал в порыве страсти весьма дорогостоящий и, самое ужасное, внезапно выясняется, казенный бытовой прибор.

И так далее, и тому подобное. Чушь, по совести признаться, редкая, из разряда Дяди Мясо, но с поголовным приемом и отсосом. Взрослому человеку, среди полок с томами Федора Михайловича и Льва Николаевича, даже пересказывать, и то неудобно. Однако у подростков, что и требовалось, успех феноменальный. Одна песенка про гонокаки чего стоит. Весь потолок в шипучем детском кипятке!

И тем не менее просто списать Joe’s как дешевую удачу флибустьера в компотных морях поп-поп-поп-музыки было бы неверно. Ведь ФВЗ – это прежде всего способ производства, наука о процессе, искусство приложения рейсшины и штангенциркуля. Тут уж нашему маэстро равных нет, за что бы он ни взялся. С технологической же точки зрения, Joe’s Garage – это бесспорно великолепное воплощение в побочном материале – текстах – любимого музыкального принципа ФВЗ – соединения разновременных и разноплановых кусков в единое концептуальное одеяло. Совершенно разные песни, написанные десять лет назад (Lucille и Stick It Out), в позапрошлом году (A Little Green Rosetta) и только что (Joe’s Garage, Catholic Girl), возникавшие, существовавшие, составлявшие свое время и контекст, вдруг произвольно – «это что-то вроде складывания шарады» – реорганизуются, свинчиваются, скручиваются по воле неуемного мастера-самоделкина и живут, совершенно нормально существуют, шагают дружно в ногу под новыми знаменами и лозунгами туда, куда велел неунывающий творец.

Короче, «в самый разгар записи альбома я, как-то придя домой, сел и соединил все это историей, получилась опера. Возможно, первая из опер, слушая которую можно такт отбивать ногой и даже рассмеяться разок-другой».

В общем, получилось, свелось, работает и, главное, нам, словообразованным и недоделанным, сам принцип демонстрирует, излюбленный овеществляет тезис мастера о том, что пишет он, Фрэнк Заппа, всю жизнь лишь одно-единственное полотно (объект), колоссальное произведение, которое исключительно для удобства граждан обоего пола предлагается на обозрение кусками (проектами), один за другим, да чтоб не скучно было в движении, подобно фишкам игры в 15.

Любопытно, что удачный Гаражный опыт комбинации вербального, самим ФВЗ называемого упорно (и не без основания) никчемным материала в такой многозначительный конгломерат подвиг его несколько позже, уже в середине восьмидесятых, на сведение в некий системно-философский опус магнум лирики десятка, если не двух десятков альбомов (Just Another Band..., ROXY..., Bongo Fury, Studio Tan, Them Or Us, Man From Utopia, Thing-Fish и т.д. – всех не упомнишь). Однако шуточка на этот раз не удалась. Результат, который по всем формальным признакам тянет на сценарий сай-фай, ну, естественно, фильма, оформленный в виде смешного семейного самиздата восемьдесят четвертого года – книженции с названием Them Or Us (The Book), признаться честно, не вдохновляет. Попытка отскрести слова от музыки, кору от ядреного ствола золотую древесину облагородила бы вне всякого сомнения, ну а труху последнего лишила смысла.

Просто еще раз убеждаешься, что концептуальность в искусстве цирковой репризы – лишь громкое название простого повторения, которое в известной концентрации и массе неотличимо совершенно от заурядного занудства. Короче, редкий фанат доплывет до середины этого почти четырехсотстраничного фолианта, чтоб разрешить вопрос, кому же идти назначено в ад – «Им Или Нам»?

Но это потом. Вскоре, то есть. А пока завершается семьдесят девятый, год семи дисков. Два, что у братьев Уорнер, считать не будем, значит реально пяти (2 – Sheik, 3 – Joe’s) Zappa Records. Пять дисков! Да! И, если верить не всегда точному Barry Miles’у, около сорока концертов. Успевал ли Фрэнк-богатырь между всем этим еще и перекусывать? Не знаю, но вот о том, что ноша эта ему не помешала еще одну башку отсечь у гидры империалистической эксплуатации художника, говорить можно определенно. Этакий подвиг в стиле ФВЗ: чем чистить чьи-то там конюшни, не проще ли построить новые? Сказано – сделано, и на денежки, которые нахлопали ему ручонки старшеклассников, дядя Фрэнк соорудил и оснастил к осени семьдесят девятого в подвале своего собственного дома студию-игрушку, произведенье инженерного искусства – Utility Muffin Research Kitchen.

Ну, где вы, где привычные, уютные такие, как тапочки домашние с грибком, стереотипы? Вместо артиста, под водочку жующего припевчик вечный о недоступности высокого искусства быдлу, ясноглазый трудяга, без всякого надрыва, деловито прикидывающий, как потолковей копейкой распорядиться заработанной.

«Мы опираемся на чрезвычайно верную группу поклонников в нескольких странах. И хотя объем реализации пластинок не идет ни в какое сравнение с тем, что обычно ожидается от проектов рок-звезд первой величины, те, кому нравится то, что мы делаем, встречают любую нашу идею с неизменным энтузиазмом. И это дает нам определенные преимущества перед компаниями звукозаписи. Конечно, приходится пользоваться их дистрибьюторскими сетями, но контроль все равно при этом остается в ваших руках. Поскольку я сам себе компания звукозаписи и владею мастер-пленками, моя прибыль с одного проданного экземпляра заметно выше того, что получает музыкант по контракту от компании. Иными словами, я могу продавать всего ничего и все же оставаться на плаву».

Такой колобок индустриальный, от продюсера ушел, от менеджера ушел, ни с кем не делит кресло президента компании грамзаписи и, наконец, в 1979 – и от диктата владельцев студий звукозаписи избавляется. Что остается? Что еще подвластно не ФВЗ в процессе хитроумном и запутанном производства звука на продажу? Последний, но немаловажный этап – реализация готовой продукции. Distribution. С 76 по 79 на этом грели руки б. Уорнеры, весь 1980 пенку снимала CBS. А в 1981 нестандартный Фрэнк (композитор, которому свободы ради не зазорно торговать) основывает свою собственную компанию Barfko-Swill (и детородной маме Гэйл дело нашлось), весьма популярного в Штатах типа – «заказал-прислали», система посылторг, по-русски говоря, и получает если не карты, рычаги в руки, то по крайней мере возможность маневра и на этом фронте корпоративного капитализма. Результатом такого прорыва художника (с его ноль ноль целых ноль десятых расходов непроизводственных) на рынок розничных услуг шоу-бизнеса явилась реализация идеи абсолютно фантастической, невозможной, нереальной при обязательной 20-процентной индустриальной марже – трехпластиночный альбом одних гитарных соло Shut Up N’ Play Yer Guitar!

Чудо, всем маловерам с их лепетом «продался, разменялся, опустился» – наука.

Браво, Фрэнк Винсент! Практичный и прямой мужик из голливудского заштата! Попробуй по его стопам пройти, споткнешься, надорвешься, шею свернешь. На то и гений, чтобы свой путь торить, другим неведомый и недоступный.

Итак, выплыл. Совершил сверхглубокий нырок – миновал горячие струи джаза, непредсказуемые водовороты рока и тину липкую попсы – вышел на серебрянный песочек своего заветного внегеографического материка. Поднять адмиральский флаг! Выгрузить из шифоньера дирижерскую тройку блестящей шотландской шерсти и бабочку концертную внести!

Начиная с 1981 у маэстро будут поводы в сюртук цеховой под вечер облачаться. За четыре года, с восемьдесят первого по восемьдесят четвертый, он спустит изрядную толику того, что заработал тяжкими трудами за пятнадцать биг-битных лет. Пустит по ветру симфоническому. Что ж, художник в своем праве.

Ну, а тон всему периоду, можно считать, задаст, и это справедливо, участие в памятном вечере «A Tribute To Edgard Varese» 17 апреля 1981. Вечер, благодаря присутствию Фрэнка и, соответственно, нашествию его поклонников, удалось провести во вместительном нью-йоркском Palladium’е, и, может быть, кое-кто из побывавших на концерте бузотеров и в самом деле, как на то надеялся ФВЗ, если и не купил свой первый диск серьезной музыки, то по крайней мере стал шаг замедлять у полок с классикой. А это уже кое-что, смена темпа, уже победа, залог возможных перемен.

Премьеры же творений самого ФВЗ срываются, откладываются, переносятся по самым нелепым, дурацким и неожиданным причинам. Один из главных спонсоров венского концерта оркестра Vienna Symphony – австрийское телевидение – внезапно сообщает (уже после официального объявления даты), что сотрудник, пообещавший 300,000 долларов на грандиозное мероприятие, на это полномочий не имел. Капут. Остановка следующая – Амстердам. Сразу два голландских оркестра – большой Residentie Orchestra и маленький Netherlands Wind Ensemble – собрались целую фестивальную неделю исполнять произведения Фрэнка Винсента младшего. Намечалось нечто грандиозное с тоннами аппаратуры и записью пластинки. Сорвалось! Голландские лабалы потребовали вдруг нечто неприемлемое в принципе, нацелились слупить с жирного американского кота (ха, ха) Заппы долю авторского гонорара. Отменяется. На горизонте возникают поляки – результат тот же. Нулевой.

О’кей. Фрэнк решает пойти другим, своим! путем, не ждать предложений, спонсоров, партнеров, а просто, по своему обыкновению, взять на себя все, от организации до финансирования. Сказано – сделано. И вот, наконец-то, 30 января 1983 в Линкольн Центре должны все ж зазвучать бессмертные аккорды. Ключ на старт, казалось бы, но вдруг, в прах махом повергающий красивую конструкцию звонок от руководства Syracuse Symphony. Профком постановил просить прибавки за труды. Пардон, какой? Всего лишь стопроцентной.

В чем же, черт возьми, дело? С чего такое вот ломанье, капризы, выкрутасы? Причин несколько, одна серьезнее другой. Во-первых, сама по себе музыка Фрэнка Заппы чрезвычайно сложна. Не то чтобы, положим, Моцарт столь уж прост, но его вдалбливают и разъясняют ремесленникам непрерывно с младых ногтей и до старческих залысин, а тут все новое, со всем нужно разбираться, потеть, учить, неделями репетировать. Это раз. Второе, монументальность. Как замечал один из помощников, многолетний музыкальный секретарь ФВЗ David Ocker, все было бы куда как проще, когда бы маэстро имел дело не с симфоническими монстрами, а с небольшими камерными ансамблями. Но, увы, минимализма Фрэнк не признавал, возможно, просто был сыт по горло повседневной скудостью средств выразительных рок’н’ролла. И потому в ипостаси серьезного мужчины хотел размаха и масштабности. Ну, и обстоятельство третье, весьма тонкое, эфемерное, но более чем существенное. Фрэнк Винсент не то что бы не понимал, но как бы не желал принимать во внимание роль и место классической музыки в современном ему социуме. Ведь если на поп-концерты ходят послушать-поторчать, потому что нравится, то в филармонические холлы – поприсутствовать-отметиться, поскольку принято, положено. Кучка пингвинов черно-белых со смычками – такой же обязательный атрибут жизни чинной, благородной высших сословий, приемов, раутов и саммитов, как мокрые от пива титьки в награду победителю трущобной поножовщины. Следовательно, репутация превыше всего, а сохранит ли лоск артистический смокинг после исполнения сюиты с названием Penis Dimension или невинного номера Love Story со следующей концертной аннотацией – «история пары престарелых республиканцев, пытающихся совокупиться во время брейк-данса», – проблема для первой скрипки далеко не праздная.

Да, упражнение с отягощением. Однако нет на свете веса, который бы не взял наш Дядя Фрэнк, коли желание охватит. Итак, 11 января 1983 года, после пяти дней интенсивных репетиций, London Symphony Orchestra (107 штыков – отряд достойный маршала!) под управлением Kent’а Nagano (американского японца) дает концерт музыки FZ в лондонском Barbican Center. А затем с 12 по 14 января записывает то, что после долгих ремиксов и редактур станет пластинками The London Symphony Orchestra: Zappa Vol. 1 и Vol. 2. Чудесной парой, удовольствие от которой начинаешь получать, диск не успев извлечь, от одного буклета.

ПЕРВЫЕ СКРИПКИ:

Ashley Arbuckle * Panormo * 1800

Lennox McKenzie * Amati * 1710

Michael Humphrey * Vuillaume * 1885

Да, настоящий, настоящий диск для пыльной стойки с серыми конвертами под тусклым указателем «Музыка Современных Композиторов». И происхождение инструментов, и биография дирижера, и аннотация номеров – все надлежащим образом присутствует. Успех. Победа.

Очень на то похоже, в 1984 году закрепленная на Континенте (Париж) и в Новом Свете (наконец-то Сан-Франциско). В январе этого года оркестр государственного французского авангардиста мсье Boulez – Ensemble Intercontemporain – представит ценителям изящного, не без успеха, программу из произведений американца Фрэнка Винсента Заппы Perfect Stranger (смотри одноименную пластинку). А летом, в июне, Berkeley Symphony Orchestra под руководством старого знакомого Кента Нагано урежет балет (полноразмерных кукол) A Zappa Affair, который, впрочем, на бутлеге Apocryph’a (да, и не только на нем одном) имеет название иное – Sinister Footwear.

Итак, мальчишка, рисовавший ноты, скрипичные концерты ваявший под вой ракетоносцев с базы ВВС США Эндрюс, добился своего. Он, перепутав все ряды, порядки, индексы и каталоги, перемещаясь от хоровода к хороводу – Howlin’ Wolf, Johnny "Guitar" Watson, Guitar Slim – Eric Dolphy, Archie Shepp, Cecil Taylor – Hendrix, Cream – занял-таки место в своем исконном, единственном – Стравинский–Веберн–Варез–Барток. Что, впрочем, сочеталось вполне (да, расходы немалые надо было чем-то покрывать) с присутствием как бы на всем праздничном лугу сразу. В самом деле, участие в эпохальных оркестровых затеях не помешало, даже можно смело утверждать, потребовало от него выпустить между Shut Up... и парой LSO – Perfect Starnger пять пластинок вполне народного бум-бум-ля-ля типа – два двойника – Tinsel Town Rebellion (май 1981), You Are What You Is (сентябрь 1981), Ship Arriving Too? Late To Save A Drowing Witch (май 1982), The Man From Utopia (март 1983) и в том же месяце на виниле музыку к фильму Baby Snakes.

Такое вот море-океан в довесок, но говорить о нем особенного желанья нет. За редким исключением, все это какое-то расчетливое самоедство. Рок в виде дистиллята сам по себе надоел Фрэнку, как только острота проблем финансовых снялась, свобода нагая вышла и прижалась, ФВЗ всякий интерес потерял к любимым жанрам молодежи больших и малых городов. Особенно мудрить, придумывать чего-то, от дела настоящего время отрывать не хочется совсем, а посему, когда перехватить сотню-другую надо, он без хлопот пиджачок, свой сюртучок поношенный перешивает, перелицовывает, так вывернет, и эдак; еще бы – материалец хоть куда, что хочешь выдержит. Скука.

Другое дело, принесли ли его душе покой и удовлетворение геройства симфонические? Судите сами, цитата первая.

Это по горячим следам в 1983 году, в легком возбуждении, с приятным головокружением от содеянного. А вот какая желчь поднакопилась к восемьдесят седьмому и излилась в авторском пояснении к Strictly Genteel, последнему номеру альбома The London Symphony Orchestra: Zappa Vol. 2.

Что же произошло, что изменилось за эти четыре года? Отчего вдруг правда-матка? Прогресс, научно-техническая революция еще одно явили чудо в силиконовой долине, вдобавок к тому, что обессмертили композитора двадцатого века (и это, вроде бы, естественно), затем еще избавили творца от унизительной (но как бы свыше данной) зависимости от исполнителя. Да, в молодости Заппе нравились автомеханики, наяривающие после смены на саксофоне. Дадаистский элемент спонтанности, импровизации восхищал. Он доискаться должен был до смысла и сути звуков, ему все время требовался экспериментальный материал. Пускай не ровня и не пара музыканты, но вдохновляли. С опытом и возрастом желанье их разъяснять слабело, открытости исследователя на смену шел диктат мэтра, законодателя. И, соответственно, ошибки, лажа уже не потешали, не пробуждали воображение и мысль, нет, раздражали, мешали ощущать законченность и совершенство монумента. Рядом с фабрикой абсолюта, в которую с годами превращался ФВЗ, соседствовал цех допотопной ручной сборки, последнее звено технологической цепочки, который на нет сводил грубым тяп-ляпством работу прецизионных механизмов поточной музыкальной линии.

И вот, вообразите, вместо недотеп, халтурщиков и дармоедов, к вам приезжает в идеальном ящике прямоугольном – служить готовый верою и правдой, любое приказанье исполнять беспрекословно – прибор с педалью. Synclavier 9600 – семьдесят две клавиши, плюс целая панель специальных пимпочек и рычажков. Повышения зарплаты не требует и переносчиком триппера не является. Характер ровный, поведение предсказуемое, преданность образцовая. Товарищ совершенный седеющего маэстро.

Итак, уход в себя начинается в тысяча девятьсот восемьдесят четвертом, но, как ни странно, сочиненная для компьютера и исполненная машиной вычислительной музыка, та, что составила (слой живой, слой электронной) художественный сэндвич альбома The Perfect Stranger, после весьма облегченного штампованного рока восьмидесятого – восемьдесят третьего впечатление производит освежающее. Не противно звучит и тест номер два – этакое необязательное баловство с элементами мистификации – пластинка Francesco Zappa. Однако путь указывает, действительно, даль открывает светлую, эпоху новую, увы, последнюю, но фантастическую по полноте и свободе самовыражения – Jazz From Hell. Альбом восемьдесят шестого, демонстрирующий впервые, наверное, в истории музыки (благодаря железке, аппарату с проводами и вентилятором) такую непосредственность реализации замысла композитора-творца, какая до этого в искусстве была доступна ну разве что поэтам. Никаких искажений, побочных факторов, воздействий, ни толики, ни грамма опосредования, чистейший сливочный продукт вдохновения высоким стилем объектно-ориентированного программирования.

Освобожденная к тому же от всех и всяческих клякс, наслоений антропологии, сексологии и текущей политики, просто музыка Фрэнка Заппы оказалась по сердцу всем. Иными словами, никто из тех, кто присуждал, как знак признанья цехового, премию Grammy, в восемьдесят седьмом, бросая белый шар, FZ свой голос отдавая, естественного страха не испытывал нарваться на ворчанье, осуждение, протесты своей расовой, классовой или же особо полово-ориентированной группы. Олимпиец ФВЗ, в отличие от партизана, минера и экспроприатора, устроил всех. Что же, альбом действительно хорош, и хотя сильнейшее искушение назвать лучшей вещью единственную живую пьесу – St. Etienne – ехидством лицемера отдает, – отвлекаясь от личного, нельзя не признать: право в конце концов остаться с Космосом наедине – первородное право гения. Пожил для нас с вами, повалял дурака, и все, смиренно будем только за полетом наблюдать.

На самом деле, конечно, теченье жизни задвижкой, краном не регулируется. Неуемный организм полубога на внешние звоночки продолжает реагировать с автоматизмом, подобным тому, что демонстрируют зверюшки, о коих повествует учебник биологии. А поскольку сил еще пока немеренно, Юпитер нет-нет, да спустится с небес.

В общем, если появленье полупроводниковых звукоизвлекателей самого ФВЗ подвигло на новые невиданные свершенья трудовые, то многих его товарищей по ремеслу синтезаторы, секвенсоры и прочая лукавая белиберда с лампочками не только избавила от черной работы в студии, но и освободила от тех даже обязанностей немудреных, что им обычно приходилось выполнять на сцене. Картон-фанера заполнила подмостки, не просто играть, петь народу стало лень, lip-sync и глотка не болит. Ну, а Фрэнк, разве мог он промолчать? Проигнорировать такую профанацию, вселенскую халтуру, лабуду?

Глупый вопрос. Сначала в укор лодырям он повторяет опыт удачный Shut Up N’ Play Yer Guitar – нарезает полтора часа настоящих, комбинацией всего лишь «десяти пальцев и шести струн», «в живую» рожденных гитарных соло разных лет для двухпластиночного вала звуков – альбома Guitar. Ну, а затем задумывает и приступает к составлению тринадцатичасовой инвективы под общим названием-приговором На Сцене Вам Больше Такое Не Сделать – You Can’t Do That On Stage Anymore (Шести двух-CD’ишных томов, которые, если отвлечься, что в принципе и надо сделать, от идиотского задора социального-музыкального контекста, и есть по существу реализованная-таки на склоне лет идея давняя о величественной и монументальной Истории Трудов Праведных и Благолепных Матерей Изобретений, Под Руководством Отца Их Родного Фрэнка Винсента Заппы Младшего Совершенных).

Такой залп. Но и этого мало; после двухгодичного перерыва, что казался уже приличествующей возрасту и положенью остановкой, сменой образа, ФВЗ собирает футбольную команду – одиннадцать в боях проверенных гвардейцев и после четырех месяцев стартовых репетиций отправляется в девятимесячный гастрольный марафон по Новому и Старому Свету. Фантастический состав (Does Humor Belong In Music band – минус Alan Zavod и Ray White, плюс новый гитарист Mike Keneally и бравая пятерка медной секции) с немыслимым репертуаром – что-то около двухсот вещей! Двух сотен вещей, исполнявшихся, поверите ли, непосредственно, то есть в присутствии зрителей! В среднем примерно двадцать, двадцать пять за вечер, причем, как вспоминает очевидец, список на первое отделение музыканты получали перед выходом на сцену, а на второе – во время антракта. Фрэнк строил звуковую картину вечера по вдохновению, Фрэнк вез по миру свою вселенную, меняя ракурс, перспективу, точку обзора от представленья к представленью.

Ну, да что слова! Вот сведения, почерпнутые из бесценного манускрипта Den’а Simms’а Project Documentation. Всего лишь перечисление песенок, которые по прихоти маэстро его оркестр исполнил в течение трех февральских дней на сцене Beacon Theater в городе New York. Слева в табличке название вещицы, а справа дата исполнения. Оп-па!