Гачев Г. Национальные образы мира. Космо-Психо-Логос

чувствовал, что в нем вдруг распахнутся врата и прилив

вырвется на свободу, и вот это случилось - однажды

и сразу. Он все еще был мал и близок к живой шкуре

земли...> (с. 113)- вот тот органически-животный ха-

рактер почвы, земли в чувстве западного человека, о

чем выше толковалось. И тут же опять: океан, прилив,

свобода - море ведь <свободная стихия> и для Пуш-

кина, когда на брег этой, чужеродной в Космосе Руси

стихии выходит...
8.Х11.76 г. Ликуй, Исайя! Ты угадал: оказывается,

<материя> по-арабски обозначается словом, значение

которого - <драгоценный камень>: <джхр> (соглас-

ные) - <джавахер> (множ. число). Так мне вчера в

институте арабисты сказали, и я пришел в самовосторг:

не подвел меня Эрос угадывания, интуиция точно на-

вела меня взвидеть Космос ислама как Космос драго-

ценного камня. В <яблочко> попал, в десятку. Теперь

можно увереннее двигаться дальше.

М.: Наука, 1964. - С. 371 прим.

Заметки о национальной символике в кино

тально-музыкальный, ибо это симфония из докумен-

тальных кадров, <Мы> (режиссер Артур Пелешян) и

два грузинских фильма Отара Иоселиани: <Листопад>

и <Жил певчий дрозд>.
Пока я усаживался плотнее, забивался в келью

кресла и сгущалась тишина и тьма, в душу впорхнуло

предчувствие чуда: вот сейчас распахнутся створки, и

ты, не сходя с места своего, перелетишь в неведомые

тебе доселе небеса и земли и будешь озирать их, как

Демон, витая над вершинами Кавказа, вездесущим и

всепроникающим взглядом проглядывая насквозь лю-

дей, лица, и души, и вертограды, и веси, - а они и

знать не будут, что ты за их бессознательно текущей

жизнью надзирать будешь оком всебытия и всесозна-

ния. И священный трепет причастника всемирному все-

сознанию: будто я, как небожитель, буду сейчас сквозь

разрезы облаков в святая святых Земли заглядывать, -

священство и кощунство этой предстоящей операции

неким трепетом полоснуло и содрогнуло меня - как

удар по струнам души-инструмента, привод его в ситу-

ацию музыкальной восприимчивости. Недаром кино на-

зывали вначале <волшебным фонарем> - наподобие

волшебного зеркала и магического кристалла, через ко-

торый можно всевидеть и через который, например,

Хромой бес Лесажа открыл студенту окна и стены

соседних домов и показал, чтб за ними происходит.

пом, Как первый обращает подзорную трубу в дали и

выси чистых пространств, а второй - надзорную трубу

в низи вещества и всякой слизи, их высветляя, так

кино есть взорная в мир людской труба, рентгеноско-

пия человеческой психеи средь тел и предметов при-

роды и цивилизации.
И как будто чтоб подтвердить это мое себячувствие

небожителем, взирающим сквозь сон пространств на

страну людей чрез окно экрана, там то вспыхнет вид

горной земли, то потухнет - и опять невидаль: воисти-

ну как сквозь прорези облаков возникает видение и

настраивается антенна на лицезрение Земли. Но вот

отстоялась взболтанная муть - и возникла и застыла

голова: лик людской. Дитяти. Девочки, Но как будто

седой - с такими же клочковатыми растрепанными

прядями, как у старухи сивиллы в прорицании страда-

ния, когда на себя и свой наружный вид не обращается

внимания, ибо где там! Нутро надрывается, душа клу-

бится - как же тут со стороны на свой выгляд на

чужой взгляд можно задуматься? (А кстати, это: свой

наружный выгляд, в любой, даже момент отчаянного

горя, - озабочивает миросозерцание всегда артистич-

ного грузина.) И она все смотрит, девочка, а пряди

волос развеваются = соборные нити душ - линии жиз-

ней народа своего, как шлем на голове, носит - вещая

девочка, парка. И внедряется в душу, как архетип, пра-

матерь армянства, и залегает там как субстанция и веч-

ный фон всех последующих раскатов кадров, что име-

ют прокатиться по очам души твоей на протяжении

сеанса = транса йогического созерцания, когда, отсевая

все наружное, сосредоточиваются и видят только сре-

доточие вещей, Истину, сущности.

тить каждую вещь - в вещую, бесконечно много го-

ворящую предметную идею. Кино может быть <похоть

очес>, но и школой медитации, духовного созерцания,

йогическим трансом, И все кадры в фильме <Мы> вы-

держаны на этом патетическом уровне вещих созерца-

ний, когда все, что ни попадает в кадр: пот на щеке,

мышца, искры, камень, шурф, колесо, - заражается

от него всевидением и всеведением и начинает излу-

чать из себя сущностную энергию и видится как образ-

праобраз, вещь-архетип. Так что миропостижение и фи-

лософствование посредством зрелищ-видений-идей, где

кадр = понятие, - вот что совершается в фильме

<Мы>. Но одновременно - и симфония, о чем ниже.
Итак, девочка. В Грузии - мальчик, отрок, юноша,

мужчина на переднем плане осознания (и в фильмах

Иоселиани так). Страны и народы по телу Земли парно

располагаются в соседство: Франция и Германия, Гре-

ция и Рим и т.п., так что одна есть по преимуществу
женская ипостась Космоса, а другая - мужская. И

потому меж ними возникают страстные исторические

отношения супружества в историко-космическом Эро-

се. Причем народ, мужеский в одних отношениях, мо-

жет выступать как женский в других. Германия, на-

пример, как историческое тело на кесарево-ургийном

уровне, - мужеский организм, Geist, дух, но внутри,

в Психее, - душа вечно женская, sch6ne Seele, откуда

в ней туманность философии, симфония музыки, как

из пифийских недр, испаряются. Франция ж выступает

на телесно-бытовом и историческом уровне как жен-

ская ипостась, тогда как Психея ее - animus, более

сухая, seche, откуда рационализм картезианства, выде-

ланный стиль литературы, живопись и формализм и та

душевная сухость, которую чувствовал в своем народе

Стендаль. Потому-то жаждут: <пить> (boire) Рабле и

ведью Drink! - как смысл бытия.

Тот же культ общения, слога (тост есть всегда некое

mot), рыцарственность в обхождении, артистизм, тще-

славие и забота о впечатлении, пантагрюэлизм вечно

жаждущих и осуществляющих религию святой воды -

вина. И у Иоселиани, не в фильме-панораме, как о

певчем дрозде, а когда ему понадобился сюжет, -

сюжет недаром смог организовать именно вокруг вин-

ного дела (в фильме <Листопад> герой - технолог ви-

ноделия), ибо метафизическое это дело - пиршествен-

ные возлияния и подготовка нектара и амброзии для

того, чтоб народ чувствовал себя собранием олимпий-

цев, легко и бессмертно живущих на высях гор. По-

тому так легко воспринимается смерть дрозда, ибо

олимпийска птица, и смерти-то нет индивидуальной,

ибо вообще нет индивидуальной души, а есть соборная

хоровая мужская (что в возлияниях и хоровом пении

бытийствует). И что это за смерть - случайный наезд

машины! Даже, ей-Богу, стыдно за смерть, не к лицу

ей так уни(что)жаться, умаляться и заискивать пред

жизнью - несерьезно это. Да и кто сказал, что визг

машинных тормозов и Х-образная, в разлет крыльев,

поза человека на дороге есть именно то, что мы чув-

ствуем как смерть: страх и конец? И как ни старается

автор последним кадром несколько ущемить наше сер-

дце: след от героя в крючке для шапки да завод ме-

ханизма часов как бездумной жизни, что идет себе
безотносительно к лично умершему, - слезы не вы-

жимаются.

радоксом: вот мне вроде сообщили, что умер человек,

и показали воочию свидетельские материалы о катаст-

рофе, - а в душе ни столечки горевания. Хотя вроде

можно бы и такую горестную мысль извлечь: вот наша

жизнь: прыгаем, скачем среди людей-друзей, и вдруг

прихлопнуло - и все, столь дорожившие общением с

тобой, чтоб выпить и попеть, иль девы, чтоб полю-

бить, - равнодушно отворачиваются и проходят. Нет,

совсем не о memento топ этот фильм: хотя введен

факт исчезновения человека, но сущностью смерти

здесь и не пахнет - ну что ж, просто снялся и улетел

певчий дрозд на другие горы: с Олимпа на Иду, с Тби-

лиси на Мцхету. Так что факт смерти введен, чтоб ее

совершенно отчудить от души: ее совершенный случай,

а не необходимость лишает ее всякой субстанции воз-

можного переживания в душе.
Но не только ошибка вместо смерти здесь изобра-

жена, но и умирать-то некому. Конечно: ведь герой

наш совсем не живой телесный человек, грузин, а

именно певчий дрозд, легкая певучая птичья душа. Вот

почему и телесных примет грузина как этнического ти-

па в нем нет совсем (как мало, но есть, и в Нико,

герое <Листопада>) - то, что так контрастно подчер-

кнуто в тех, с кем он общается: скулы, носы, усы. А

тут - просто некая грузинская бестелесность, неуве-

систость, Ну да, конечно, он есть просто душа этих

людей во плоти тяжкой: они ею обременены и огра-

ничены. А душа в них легкая, летучая, певучая - и

вот она стала отдельно от возможных своих тел и во-

площений разгуливать, ну как Нос у Гоголя, - прямо

душа в пиджаке. Так что и когда наезд машины - ну

и что из того? Просто костюм свой крестообразно ски-

нула, а совсем не крестом распятия распластался жив-

мертв человек.

и тяжкой, и бедной, и трудной), - ибо так располо-

жился их Космос: поверх земли, средь гор - и даже

не средь, в горах, а на горах, на вершинах, по-птичьи,

небо и высь чуя и легко ею дыша. А в долины просто

небо засосано, так что и в низинах своих пребывая,

они небом дышат.
В Армении тоже горы, но их соотношение с небом

и воздухом иное: горы суть не проходы неба в землю

(как долины и ущелья в Грузии), а, напротив, - плац-

дармы и форпосты завоевания неба землей, поход

вздыбившейся матери(и)-земли, отелесненье воздуха и

оплотнение неба. Поразило меня в фильме <Мы> имен-

но отсутствие неба, его безыдейность, никакая неска-

зуемость, даже когда оно над горами появляется, -

тогда как у Иоселиани, где тоже нет неба, но склоны

гор даны в дымке - парят, овоздушнены, летучи, -

вот воспарят и взнесутся.
И что есть вино? Это ведь тоже не кровь земли, а

надземная солнечная жидкость кустов вино-града: его

крупинки - это градины = индивиды, а гроздья = се-

ления, артели, соборные хоры градин и сообщества. И

если на Руси - белый град, льдяный, крупицы бела

света, то градины винограда - цветные, разложен бе-

лый свет там на спектр: разные длины волн = разные

сорта, радужен там свет, и потому почва для живописи.

жидкий гелий, воз-дух), эфир, и он цветной здесь. Не-

даром и во Франции волновые теории вещества: Де-

картовы вихри, свет трактуется как жидкость тонкая,

эфир, флюиды разного рода, жидкие субстанции. Вино,

таким образом, есть не кровь земли, ее нутра, а из

промежуточного пространства меж: небом и землей, из

союза солнца-неба-огня-тепла, земной влаги-воды и

воздуха (земли-то, т.е. тверди, всего меньше в вино-

граде: кожурка да косточка, а то и без нее).

небом и землей, его возвращение в первичные косми-

ческие воды: и когда пьют, соединяют свою кровь с

влагой мирового пространства, - так что это религи-

озное дело воссоединения с Целым бытия, и такая ли-

тургия и ритуал царит за пиршественным столом у гру-

зина.
А пространство меж небом и землей есть обитель

мужеских стихий воз-духа, огня, света. Потому и

утверждается в Психее Грузии и в грузине мужеское

легкое воз-духовное начало. Однако animus в них жен-

ствен...
Плод Армении - гранат. И недаром фильм Пара-

джанова о Саят-Нове назван <Цвет граната>. Армения

и Грузия, гранат и гроздь! Всмотримся в гранат и в

виноград. Гранат есть заключенный виноград, гроздь в

градины, а не распущены вольно-крылой гроздью. Ну

да: гроздь - той же формы фигура, что и крыло. В

гранате именно и свершился тайный замысел сути Ар-

мении как тайно-священной матери(и)-земли: обволок-

нуть собой воздух, свет и небо - и погрузить все в

недра, во внутреннюю жизнь души, откуда сочиться,

истекать музыкой, сольным соком души индивидуаль-

ной (в Армении не принято хоровое пение так, как в

Грузии), ее стоном вековечной заключенности. Но

родна эта заключенность, плен стал одухотворенным

(небо, и солнце, и воз-дух, плененные в кожуру гра-

ната, стали изнутри кожу земли высветлять, откуда и

розовость армянского туфа и полотен Сарьяна), и рбдна

и любима стала мука и печаль родной земли, и нос-

тальгия по ней: сцены возврата, репатриации, объятия,

патетика встречи, воссоединения - раскатываются по

фильму <Мы>, есть кульминация там: объятия репатри-

антов - впи(ты)ваются друг в друга, словно приникают

к матери-земле родной, в нее вгрызаются - в лица,

как в гранат.
И гранат есть в отличие от винограда гораздо более

кровь земли: хотя и тоже вознесен в промежуточное

пространство меж небом и землей, но на мощных но-

гах - стволах - туловищах деревьев (а не на курьих

ножках кустов винограда, которые сами не стоят на

земле, приходится их подпирать, подвязывать). Гранат,

как плод, взметнутый в небо, есть более результат аг-

рессии земли на небо, присвоение ею солнечного огня,

абсорбция и узурпация. Да и земли в нем больше:

огромно ядро, гора кости в каждой градине, а меж

ними - розовый туф мясистых прослоек,
И если в Грузии прыгает певчий дрозд, то в Арме-

нии - петух, которого ритуально режут: обезглавли-

вают и пускают кровь (сладострастие медленного пус-

кания крови, как и выдавливание сока печали из гра-

ната и окровяненье белизны, - очень подчеркнуто в

фильме Паражданова о Саят-Нове). И через петуха

опять мы к парности Грузии и Франции выходим. Ведь

там - галльский петух, фанфарон, на коне, самок па-

сет на своем cour'e, средь куртуазности. Ибо знает он

свои права, как птица зари, утра, огне-света, предве-

щающая каждодневную погибель нечистой силы. И

красный гребешок его - как факел пожарно-зарный,

дозорный; золотой петушок и в России.
А в Армении петуха режут, как в Иудее курицу

режут, - ритуально, синагогально. Ему голову вниз

сворачивают, как гордыню человеку, как Бог - Иова,

Ветхозаветной древностью дышит земля Армении -

тоже голая, как и пустыни Палестины, а Севан на ней =

Мертвое море, И Арарат, конечно, - гора библейская,

армянский Синай, откуда ковчег и скрижали. Та же

музыкальность и лишь, как исключения, но мощные, -

таланты живописные. А их отличие можно по этому

символу разобрать: что одни режут петуха, а другие -

курицу. В иудействе - Бог Отец, мужской Дух царит

(<Бог Израиля>) и приносит себе в жертву женское

начало матери (и). В армянстве Великая Матерь Кибела

(что царит в примордиальных культах Передней Азии)

приносит себе в жертву мужской гребень, фалл пету-

шиный, огне-свет окунает в грязь лицом.

обидчивых претензий к внешности: врагам, насилиям,

угнетению - и списывания на их счет горестей и бед-

ствий. Но должно быть мощно чувство первородноеT

и самости печали как собственной беды и греха. И

глаза девочки, налитые, черные, хоть дышат грозным

страданием, но без обращенности вовне: мол, <что вы

(или они) надо мной сделали?> - но стоически несет,

порождает и терпит печаль, как Прометей на горах

Кавказа, казнимый во печень - некрасивую (в эллин-

ском восприятии) часть тела, внутреннюю, что здесь

вдруг постыдно обнажена,

втягивающи, прямо как черный печальный луч снаружи

внутрь, к полюсу сердца, А у грузин характерны глаза

светлые: голубые, зеленые, серые, желтоватые, - но

воз-духовные. А из тех словно манихейское <черное

солнце> светит, - идея о котором недаром где-то

здесь, в Космосе Передней Азии, зародилась. Это о

том, что зло - не просто недостаток добра, а есть

активная первосубстанция, равномощная Божеской; и

Сатана и Диавол - равноучастник Богу в творении

мира (аналогично этому в недалекой отсюда Персии

Ормузд и Ариман - их парность и дуализм). Но, по

сути, в этой мужеской Двоице Бога и Шайтана, конеч-

но, сокрыта парность мужского и женского, Бога Отца

и Великой Матери (и), которая первичнее и Неба. Но

это материально-матриархатное воззрение могло на

уровне духовно-патриархатного проявиться как пар-
ность мужских духов, благого и злого, светлого и чер-

ного. И недаром Армения хоть и приняла христианство,

но не в варианте православия (где <свет> и <воз-дух>

важны), как Грузия, чем эта близка к России, но в

некоторой <ереси> (монофизитство григорианской цер-

кви) - по которой у Христа только одна природа, а

именно божеская. Так что и тут мощно педалирована

Великая Матерь, ее всезасасывающая власть.

нолит Армянского плоскогорья, плато, которое есть вы-

пуклость Земли, вспучившейся из вулканических недр

в небо. Равнина плоскогорья - совсем не то, что рав-

нина низменности = кротости, смирения русской рав-

нины. Плато есть живот Земли, утроба, вспучившаяся

в небо, тело Великой Матери, И Арарат стоит - как

белое диво: как несбыточная мечта о белизне и чисто-

те, но спарен с народом именно как мечта и ориентир,

по контрасту^ Но и он стоит, силуэт его - как белая

грудь, точнее, черная грудь Великой Матери, которая

вернула себе Млечный Путь, брызнувший некогда из

ее сосцов, стянула его с неба и самооросилась, покры-

лась его пухом - саваном.

и верно фильм наименован <Мы>. Армяне, разбросан-

ные по свету, сильнее чуют родину, стремятся туда,

едино <Мы> народа, - тогда как в соседней Грузии

сколько гор, долин, столько языков, и царствует раз-

брос самоотличения: кахетинцы, мингрелы, аджарцы,

Это птичья черта - разброс, разлет. Для армян же

архетипичен именно слет, а потому треть фильма <Мы>

занята сценами возвращения, репатриации.
Кстати, недаром из поэтов XX века более воз-ду-

ховный, поэт пространств и снегов, сын живописца,

Пастернак тяготел к Грузии, а более чуткий к телесной

мистике и музыке <ствол миндаля> (= Mandel-stamm)

Мандельштам тяготел к Армении^.
А в отношении к вину Армения переходна от пью-

щего севера, христианства, к непьющему исламу, для

которого недаром запретны и живопись и вино. Чело-
Недаром и в фильме <Мы> он, Арарат, не в начале, как

субстанция, в роли которой девочка-старуха-сивилла, - но в

конце: как цель и небо. И недаром мужеск он - имя его.

о
Даже пропорцию можно такую вывести: Пастернак/Ман-

дельштам = Грузия/Армения.
век с точки зрения ислама совсем лишен Божьей ис-

кры и самости, компаса в себе, <я>, т.е. совершенно

в нем монофизитство, только земно-человеческая при-

рода, и потому должен беспрекословно повиноваться

Корану и Пророку. Человек есть случай(ность) и бес-

смысленность, и потому в отношении его - внешняя

жесткая необходимость, фатум. Ислам есть Рим Вос-

тока и недаром подобно так же воинственен. И подо-

бно как в Риме эллинская изнеженность сказалась в

одухотворении римлян, в проникновении поэзии и муз, -

так же и в исламе одухотворение возникало как се-

верная ересь и недаром связывалось с вином (суфизм

и суфийская поэзия, в которой вино - символ Истины,

возвышенного духа, красоты),

предписана человеку как только природному существу

и плоти - в отличие от севера и христианства, где

похоть трактуется как помрачение, утопление и уплот-

нение воз-духа. И это в исламе - угождение Великой

Матери (и), ее исчадье.

зу как лейтидея армянского фильма. Долго выдержи-

вается кадр: белые руки в черных рукавах, подъятые

над головами женщин. Руки воздеты вверх, но головы

не открыты к небу, как если б то была молитва, но

наклонены вниз и отделены от неба платками: не

опростоволосены в смирении пред небом, но по-бычьи

упрямо рогами в небо. А рукава, взметенные, плещут-

ся - на каком ветру, под каким ливнем? Кажется,

держат над головой черный покров от Божьего гнева.

Это не обычный ливень и ветер, но Dies irae. И точно:

вон волны из земли, океан бушует - нет, то земля в

извержении на небо клубится взрывами, стреляет в

небо - то шторм земли. О, это, ясно, не взрывы от

падающих с неба бомб - не военные, при которых

земля покойна внизу и лишь, насильственно продыряв-

ленная в воронках, провороненная, стонет и отмахива-

ется камнями вверх и в стороны. Нет, тут земля из-

нутри, целеустремленно в одну сторону вкось, а не

вразброс - вперед и вверх тайфуном пошла. И опять

руки, взметенные ввысь, - понятно теперь: они не

простерты к небу с мольбой, а отталкивают небо.

с неба на землю, то видно, что по волнам людских

колыханий плывет барка - гроб черный, красивый,
изящный, легкий, щегольской даже. Так это его под-

держивают над головами белые руки в черном! Это

гроб положили как рубеж и посредник меж собой и

небом и небо отталкивают днищем и крышкой гроба.

Но гроб есть низ, могила, лоно земли - так что, вы-

ходит, приподняли лоно (как в кадрах потом потом

мышц камень земли) и покров земли над собой рас-

простерли вместо неба и воздуха, перерезав их воз-

действие на себя, окутались землей, как платьем и

платком, со всех сторон, и ушли в нее, как в кожуру

граната, самим же быть гранатинами, косточкой - ко-

стью и красным мясом-соком - кровью своей земли.

сыпали на улицу; ибо в похоронах наиболее мощно

ощущают свою причастность недру земли, свою мо-

гильность, и могут заявить об этом гордо и во все-

услышанье небу и воздуху, взметнув гроб на руках над