Гачев Г. Национальные образы мира. Космо-Психо-Логос

(травка - раскупорка пор, выход земли из себя нару-

жу - и умножение своей поверхности. Ласкаться на

ветерке, загребать его в себя - весь вобрать. - Г.Г.),

мягкая такая (нежиться и гладиться, телом своим лю-

боваться - женщине присуще. - Г.Г.)... птицы приле-

тят на дерево, будут петь, детей выведут, цветочки

расцветут: желтенькие, красненькие, голубенькие... вся-

кие (задумывается), всякие... Так тихо, так хорошо!

Мне как будто легче! А о жизни и думать не хочется>

(<Гроза>, V, 4),

нью вечной - вечным, непрекращающимся слиянием.

Базарова? Да, Но еще что-то! Ах да! Это же <Когда

волнуется желтеющая нива>, <Я б хотел забыться и

заснуть...> Дуб, голос, в груди жизни силы, чтоб взды-

малась (расширенное пространство). Вот ключ к рус-

ской литературе и к ее расширяющей грудь духовно-

сти: это греза русской женщины = Матери-сырой зем-

ли, России. Только в ней, в отличие от мечты собст-

венно женщины - Катерины, - нет идеи плодоноше-

ния, живорождения: птички, птенцы, цветочки - это-

го-то нет в грезе Лермонтова. Зато, раз нет продолже-

ния рода и есть мечта прервать цепь рождений (ср.

лал? - и <Крейцерова соната>, и Федоров: воскресе-

ние отцов - значит, нерождение детей, глаз вспять,

и оттого в русской литературе изображения смертей

подавляюще преобладают над зачатиями и рождениями,

а страдания и муки изображать много лучше умеют,

чем радости), то весь мир останавливается на мне, и

моя личность расширяется до всего бытия и может

становиться совершенной, т.е. завершенной - вот идея

Кириллова: убить Бога через самочинное завершение

бытия.
И русская интеллигенция в основном из жертвен-

ных служителей Слову, из аскетических бессемей-

ных людей (Ломоносов, Чаадаев, Лермонтов, Белин-

ский, Гоголь, Гончаров, Щедрин, Чехов и т.д.) - это

и есть женственный мужчина (недаром в России

привилось слово <интеллигенция> - женского рода,

во Франции: hommes de lettres, подчеркивая пол) -

инок, посвященный России (одну ее любя в сердце,

как рыцарь бедный) - и ее волю в Слове-Логосе

творящий.
Но вернемся к женщине в соитии. На Катерине

особенно явно, что эротическая страстность в женщине

может символизироваться религиозной экзальтацией,

что есть возвышение (ex-halt = вы-дыхание), просвет-

ление и одухотворение. Ведь что она видит, приходя

отроковицей в церковь! <И до смерти я любила в цер-

ковь ходить (помните: <Ибо Иго Мое благо и бремя

Мое легко>. А Христос - всеобщий жених, и с ним

соединение - во храме <се грядет жених!> - и воз-

несение в воздух. И недаром <до смерти> любила в

церковь ходить: опять слияние как превозмогание раз-

личений жизни и смерти - как якобы жестоких -

Г.Г.). Точно, бывало, я в рай войду и не вижу никого,

и время не помню и не слышу, когда служба кончится

(вот - исчезновение отдельных предметов, растворе-

ние в первичном мареве пред/сверх бытия. И нет сро-

ков, ни начала, ни конца. - Г.Г.), Точно как все это

в одну секунду было.

ня, что со мной делается! (Она, как избранная, особо

чувствительная натура - по влекущей страстности, и

призвана и просветлена, как жрицы в храмах Астраты.

Как Ифигения под ножом - жертвенная овечка. Кста-

ти, весь мир Ифигении: нож занесенный и похищение

ее из-под ножа и перенесение в Тавриду = в царство

Черномора - точно женский... - Г.Г).

лый столб вниз идет, и в этом столбе ходит дым, точно

облака, и вижу я, бывало, будто ангелы в этом столбе

летают и поют> ^ (<Гроза>, 1, 7). Это мировой луч,

взгляд солнца с неба всевидящий и пронзающий. Тот

сноп лучей, столп, что видит Катерина, имеет какой

состав из стихий? Там - свет ослепительный, жар

жгучий (огненность, огненный змий) - и от него дым:

переход от огня к воздуху - и разнообразная воздуш-
^ Отдельные на-личные вещи растаяли, все о-пределения,

грани и формы; зато вместо них то, что под ними, через них;

живая всерастопляющая и всепроницающая сущность бытия. И

для женщины это: свет, столп огненный в воздухе.

летающими - птицами населенная (ангелы - с кры-

лышками, летают). И нет никакой тяжести, земли, твер-

ди. Так что это для мужчины фалл восставший набухает

всей его тяжестью и массой - вся она туда сгущается;

для женщины же ОН - луч: бестелесен - как раз

пробивает купол, ее закупоренность в подкупольном

существовании - и дает ее существу вспорхнуть и

взлететь. ОН для нее не тело, а духоотвод, труба в

небо.
Но еще у Катерины кое-что вычитаем: <А какие

сны мне снились, Варенька, какие сны! Или храмы зо-

лотые, или сады какие-то необыкновенные, и все поют

невидимые голоса и кипарисом пахнет, и горы, и де-

ревья будто не такие, как обыкновенные, а как на

образах пишутся. А то, будто я летаю, так и летаю по

воздуху> (<Гроза>, 1, 7).

вые вариации, орнаменты основного любовного образа

вышивает: золото - солнце, огненный жгучий свет,

что не только светит, но и греет ( в отличие от сереб-

ристости русского обычного света - и лунного, что

светит, но не греет). Храмы - райские сады - висячие

(недаром): сады Семирамиды, куда творится вос-хище-

ние; там - все усеяно, рябит глаза от символов: горы,

деревья, кипарисы - и запах жгуче-теплый, дурманя-

щий (кипарис - запах и смерти: надгробное растение),

И наконец, непрерывный полет. Еще мечта у нее: ра-

зогнаться, подбежать к высокому берегу, обрыву над

Волгой, расставив руки, - и броситься, полететь, как

птица. Это видение и ощущение - и что это возмож-

но - до осязательности материально охватывает и под-

хватывает русских дев, женщин: вот почему многие в

омуте свою у-часть находят (буквально: самоубийства

русских женщин в большинстве - в омут, утопленни-

цы, и переносно: именно страстные и чистейшие, как

Катюша Маслова, - оказываются в <падших> женщи-

нах, блудницах). Вот ведь и Катерина все время на

краю обрыва себя чует: <Точно я стою над пропастью

и меня кто-то туда толкает, а удержаться мне не за

что> (<Гроза>, 1, 7).

бездны - помните: <Есть упоение в бою, // И бездны

мрачной на краю> (Пушкин)), на пороге - характерное

для русского духа мироощущение: душа России так се-

туры проска(ль)зывается.

На землю тощую глядит...> (Тютчев). Вот ведь какой

здесь Эрос между Небом и Землей. В Греции, <пылая

любовным жаром>, Уран на Гею нисходит. Именно -

издалека. А здесь - вперемежку земля и небо низкое,

серенькое, как и серозем, нависло: а зимой вообще в

метели земля-небо сходятся, да и в частой серости ча-

стого дождичка осеннего, да и в измороси и слякоти

света не взвидишь. Тоже - тотальность.
На Юге, где высоко и отчетливо небо и отдельны

женская и мужская половина, не спят привычно вме-

сте, - там разность потенциалов меж мужским и жен-

ским началами велика, там супруг посещает женщину

редко, но священно, мощно, и метко, и равномерно. А

тут небо-пространство = супруг и мать-сыра земля -

все время рядком, словно на одной широкой кровати

лежат: небо тоже - сы-ыренькое, как и земля - се-

еренькая... Тотальность и смешение ремесел и между

небом и землей.

ставу, а не по месту) как раз и есть проблема для

России. Она б и обеспечила как раз более прочную

семью (ибо на полярности 6 и влечении зиждилась),

сов-мест-ную жизнь, и людей не надо было бы силой

власти сверху пальцем прижимать, как булавкой гер-

бария, - к земле и этому месту. А то ведь любовь

русская не на влечении страстном именно этого к этой

(это лишь от резкой разносоставности мужчины и жен-

щины возможно) основана, как правило, но на жалости:

любить = жалеть. Она - жалеет его. <Пожалел бы ты

меня, Вася>, - просит русская женщина. <Пожелал>

заменено на <пожалел>. А этот даже и жалеть-то не

хочет: нервно-хлестаковски вздыбливается: <Жалость

унижает человека!> Горький чуял и передал эту надоб-

ность мужчине выпрямиться, стать самцом, - но все

это нервно, как вспышка Достоевского Ипполита: от

язвящей неполноценности.

на ноги в русской литературе начала XX века (Горький,

Бунин, Куприн, Арцыбашев и т.д.), - весь такой под-
глядывающе-подросточныи, а не полноценно-мужской.

В <Климе Самгине>, <Деле Артамоновых>, в <Стороже>

что-то грязно-серенькое с кровцой - так мне видятся

тамошние сексуальные сцены. Это не Эрос, но высу-

нувшая слюнявый язык похоть: словно стоит подросто-

чек за дверью и в щелку или в замочную скважину,

высуня язык и облизываясь, дыша часто-часто, а с язы-

ка-то каплет, подглядывает на пышную бабу-храм, что

гола и самостна в соседней комнате кустодиевски воз-

лежит.
Как пахать(обрабатывать) русскую мать-сыру землю,

как быть с ней, как жить с ней - это тот же абсо-

лютно вопрос, что и: как мужчине русскому любить

русскую женщину, как быть с ней, как жить с ней: в

семье ли, еще ли как? Недаром и у Толстого в <Анне

Карениной> судьбы двух муже-женских пар именно су-

щественно связаны: у одних, Левиных, - с землей,

жизнью в деревне и в Москве - патриархальной -

тоже большой деревне. А у Анны с Вронским - все

большая, железная дорога (в поезде встреча, потом ту-

да-назад снуют: в Москву-Петербург да за границу, ни-

где долго не сидят, везде не-у-местны) да казенный

дом: город, Петербург, служба административная - Ка-

ренин, военная - Вронский, потом искусству-светско-

сти предаются на итальянской вилле; жизнь такая уве-

систая, таких мощно-прекрасно-телых, кровяно-плот-

ных людей, как Анна и Вронский, - в пшик, на ветер

рассевается.
Чем бы стала русская князе-мышкинская и левин-

ская совестливость-то и духовность жить, если б не

было преступающих и берущих на себя ответствен-

ность, грех плодящих жертвенных агнцев - бяк и бук -

Анн и Вронских? На Левиных и Китти ей и развер-

нуться негде - пищи нет. И как тощи проблемы, что

на них возникнуть могут, - и как пышно ветвисты

те, что на согрешающих цивилизацией Аннах и Врон-

ских - возникают! Тут и искусство, и закон-развод,

и все на отрыве усилено и ярко: и любовь к сыну, и

т.д. А вот на Федоре Павловиче Карамазове совестли-

вость, ух, как завихриться, взвиться, пышным древом

разветвиться смогла! Он-то, подземный, полу-в-землю-

ушедший, как до-логосный Уран, или Хронос, или даже

Эрос-Хаос, что всему причина. Он еще айсберг с тол-

щей, а те уж - Алеши, Мити - это птички, голуби

на вершине айсберга, на солнышке греются, летают,
чирикают. Они уж воздушные, светерные. Иван же -

рассудочно-государственно-аппаратно-цивильный, и

Петр - законодательный. Федор Павлович - этот уг-

реватый, кровавопенистый фалл - кряжистый, скосо-

боченный (недаром и на Лизавету Смердящую отвлекся

и под забором пришпилил). Это языческий божок рус-

ский, леший, Пан - да, именно Пан: такой же корявый

и на всех распространяющийся: недаром его это думка,

что в каждую женщину без памяти влюбиться можно

и сладострастнейше сочетаться, ибо в каждой есть ка-

кой-то такой особенный склад, и если до него доко-

паться - то такую это именно ни с чем другим не

сравнимую сладость составит (вон - Грушенькин из-

гиб, например), что дух захватывает.

мическое (а не семейное лишь) дело: в нем оскопляется

Уран, в нем поколение мелких, но уже личных, свето-

вых богов - Зевсов - поднимает руку на Крона, на

Хроноса, т.е. корень свой убили и подрезали (греки-то

мудрее: Урана - лишь на время оскопили, Хроноса -

в Тартар запрятали - т.е. всех в бытии: к его обилию,

жизни и разнообразию - сохранили), а здесь убили,

преемственность разрушили, а потом восстановить за-

хотят (как усадьбы - <памятники старины> реставри-

ровать) - да поздно: уж не сотворишь ныне того, что

в азарте и беспамятстве крушилось в запойно-разгуль-

ное хмельное время, когда сорвиголовы и куполята-

ми - церковными головками швырялись. И так, все

заново, на пустом месте мнили строить - будто до

ничего не было...

убиенны; да и все не убиенно, и все всегда есть и

полностью: в земле ли, в воздухе, в ветре, в памяти,

в слове, в раскаяньи, в чувстве греха и вины, - есть,

пребывает, сохраняется - и вновь воплощается, осе-

дает, материализуется, видимо становится в новом об-

личьи: такова вечная жизнь и бессмертие всего - и

глядят на нас ив 1967 г. олимпийские боги...

в виду, что земледелие - это любовь с землею, так

же как соитие = возделыванье женского лона. (Так

что вот и экономика и политэкономия вполне входят

в орбиту Эроса и нашего рассмотрения.)
Но предварительно выясним то, что бросил выше:

о жалости. Что есть жалость как вид любви, слияния?

зы - т.е. поверхностно, все на поверхности тела жен-

щины: ухаживают (обрабатывают землю), утешают-ути-

шают - без проникновения, внедрения телесного. Жа-

лея, сохраняют в целости и неприкосновенности - как

раз не трогают. А в страсти - вон как в видении св.

Теодоры: распарывают, все кости зубилами пересчиты-

вают и душу вытряхают... Видно, велика русская зем-

ля - да, как белотелая русская красавица, - тонко-

кожа, голубенькие венки просвечивают: недаром такие

неглубокие здесь колодцы: ткни - и вода пошла. Так

что любит она обращенье нежное, обходительное -

при всей своей большой комплекции и рыхлой массо-

видности: погладить, приголубить - тогда тает и легко

отдается - из благодарности, нежности, опять же жа-

лости, а не обязательно из влечения: раз тебе хочет-

ся - на, мне не жалко: но сама вертикально-коренного

сотрясения (оргиастического землетрясения) не испы-

тывает, или редко... А что ж: зачинать - зачинает,

плод дает.

тогда и космический, и политэкономический пункт: не-

желанье народа более энергично и рачительно эксплу-

атировать землю. <Левин начал этою зимой еще сочи-

нение о хозяйстве, план которого состоял в том, чтобы

характер рабочего в хозяйстве был принимаем за аб-

солютное данное, как климат и почва, и чтобы, следо-

вательно, все положения науки и хозяйства выводились

не из одних данных почвы и климата, но из данных

почвы, климата и известного неизменного характера ра-

бочего> (<Анна Каренина>, ч. II, гл. XII).
Значит, русский ум Толстого, во-первых, восстает

против западноевропейской вещно-предметной науки,

которая исследует и высчитывает объективные факты:

климат, почва, что могут и должны дать <при правильной

агротехнике>, - и тупы перед <психологическим факто-

ром>; хотенье или нехотенье земледельца; или полагают,

что можно эту волю земледельца организовать и наусь-

кать его на землю (как подпустить жеребца на кобылу),

если создать ему хорошие условия: трудовые от-ноше-

ния. Но <от-ношение> = <ношение>, вещь поверхностно-

горизонтальная. А земледелие - любовь = вещь глубин-

но-вертикальная: и без охотки, без того, чтобы сучка за-

хотела - у кобеля не встанет, вожделения не будет.

Нельзя возделывать землю не из любви к ней, не из са-

то другого: лишь бы отнести плод, как средство зарабо-

тать, и продать на рынке - и купить телевизор. Отнести

плод земли от земли вскормившей - это как ребенка

отлучить от матери и передать в руки приходящей жен-

щины или вообще - в ясли, на механические руки. От-

того и получается американское продовольствие: хими-

зированный безвкусный хлеб, искусственно ускоренно

наращивающееся мясо - и рекламно-механические

улыбки и стандартные реакции людей среди взаимоза-

менимых лично-любовных от-ношений.
Без трагедии - умирающего и прорастающего

зерна.
Когда же плод земли на ней же поглощается, тогда -

навоз (а не химическое удобрение), тогда плод и про-

дукт жизнью питателен, поддерживает именно живую

жизнь, а не просто продолжительное существование.
Так что Левин хорош тем, что вводит душу земле-

дельца. Но к чему он ее плюсует? К <климату> и <по-

чве>, к <объективным> факторам: по ведомству науки

агротехники - соглашается их там оставить. А по сути -

что? Ведь под этими-то словечками, научными терми-

нами, прикрыта сама земля, мать-сыра, женщина. Вы-

ходит: душа, охотка земледельца во внимание Левиным

принимается, а женщина-Земля оставляется обездушен-

ной: будто может так быть, чтобы желанье или неже-

ланье земледельца пахать землю на нем лишь и замы-

калось, а не было обоюдным влечением: будто приступ

земледельца к работе, его настроенность на работу не

оттого, что весной, например, пары и дымы, волнующие

зовы поднимаются с груди земли, - как ароматы жен-

ского тела бьют нам в ноздри и наливают нас вожде-

лением, или густые пряные травы в пору сенокоса зо-

вут взять себя... (Шолохов-казак умел это сказывать).
Собственно, Толстой-художник и душу, и Эрос зем-

ли живописует (ср. Левин на сенокосе), но рассудок

его более холостой и скопческий: хочет соединить це-

лостную душу (которая вся состоит из любви и влече-

ний) с механическими лоскутами, понарезанными нау-

кой из земли и обозначенными ярлыками: <климат>,

русским человеком и его землей - не выдумка, и не

мистика, и не <грех> тем более, а живет и определяет

и время, и сроки, и характер вспашки даже: на сколько

сантиметров (обычно неглубоко, как и колодец, - по-
тому мог Терентий Мальцев предлагать вместо плугов

какие-то лущильные диски-колеса).

человека-работника можно не с <климатом>, а с душой

же, с порбй: не с <почвой>, а с кожей и телом) Левин,

упирается в то, что мужик не хочет работать, - и

надрываться, и ищет выхода в изменении условий и

хочет стимулировать, мастурбировать не работающий

инструмент; но тот после всякого искусственного

взбадривания снова опадает: отлынивает работник -

чует обман в барине и его замыслах. И это не просто

предубеждение от веков эксплуатации помещиками

крестьян, но из твердого убеждения и верного знания,

что барин, живущий на втором этаже, в каменных па-

латах, да уже наполовину в городе и выдумывающий

из книжек, не может так чуять запроса земли, что ей

надо, как крестьянин, сидящий в дереве избы на земле

- прямо голой: тело мужика ее нюхом чует: как со-

бака - дичь. Обман в предложениях Левина лишь на

поверхности можно толковать так, будто крестьянин

чует своекорыстие барина. Нет, подвох здесь глубже:

крестьянин чует, что барин ошибается против земли,

обмануть хочет не работников, и сам обманывается, по

не-до-раз витию/умению.

вопрошающее движение мысли среди бездн сверхидей

и национальных сверхценностей. Тут непрерывно под-

стерегающие опасности: не совсем то сказать, не совсем

так, впросак попасть - на хохот и осуду... Что ж, можно

и не делать этих усилий мысли или оставить при себе, не

выносить на люд и на суд. Однако История требует все

более сознания от своих участников, и надо уяснить ес-

тественную склонность Природы и Космоса данной

страны (к чему их само собой клонит?), чтобы, во-пер-

вых, Обществу в работе истории не искалечить свою

супругу = Природину данной страны, т.е. согласное с

нею тут творить; а во-вторых, человечеству здесь такое

преобразование и превозможение, переделку затевать,

которые б в дополнительности находились к естествен-

ному устроению: создавать то, чего Природе недостает и

чего она сама алчет, но не может.
На эту мысль я напал, обдумывая грузинский Космо-

Психо-Логос, У поэта XIX в. Акакия Церетели прочел:

он, княжич, был отдан в детстве не просто крестьянской
кормилице на грудь (это и русские баре делали), но пря-

мо в семью крестьянки и до шести лет рос там. Князь

воспитывался в крестьянской семье! И этот обычай из-

давна повелся в Грузии. Также и царские дети - в семь-

ях эриставов, дети этих - в семьях дворян и т.д. Тут мне

видится некий закон обратной связи. Гора (= князь) до-

бровольно идет вниз на поклон в долину, склоняется на

смирение-отождествление-породнение с ней, с низами

общества, с народом простым тем, что самое свое доро-

гое, наследника, доверяет долине, народу, матери-земле,

на наполнение соками и смыслами вещими. А потом, ког-

да воздымется вверх княжич и станет властителем, он

уже не может быть жесток к народу, ибо там его молоч-

ные братья и сестры, побратимы, и узы эти сильнее да-

же родственных в Грузии.
Значит, в естественном Космосе гор вектор Соц-

иума - к поравнению. А на равнине как на ровне-

гладне балто-славянского щита? Очевидно, что призва-

ние истории общества, развивающегося тут, - воспол-

нить нехватку высоты, структуры: социально-культур-

ное горообразование! Создать такие духовные, куль-

турные структуры, что были б аналогичны горам Кав-

каза. И это при том, что Космос равнины естественно

тянет к нивелировке, а гуляющий беспрепятственно ве-

тер склонен впиваться и сдувать эти образования, а

топь матери-сырой земли склонна тушить огонь дея-

тельности и факел личности - в лень и уныние их

ввергать...
Итак, в национальной культурно-исторической цело-

стности Психо-Логос Истории, Труда, Общества, Куль-

туры находятся в диалогическом отношении с Психо-

Космосом Природы и Народа. Эти различения надо

иметь в виду, чтобы правильно воспринимать данное