Гаспаров М. Л. Занимательная Греция

году. А для грека прогресс если и существовал, то когда-то в незапамятном начале, при титане

Прометее, а после этого жизнь казалась вечной, устойчивой и неизменной и все годы похожими

друг на друга: "в архонтство Каллиада... в архонтство Каллистрата... в архонтство Каллия..."

Я не случайно заговорил об этом именно здесь. Вам, наверное, не раз приходилось читать:

"Греки так чтили Олимпийские игры, что вели свое летосчисление по олимпиадам". Так вот,

это неверно. Счет времени по олимпиадам ("В 3-й год 72-й олимпиады греки победили персов

при Марафоне...") вели некоторые греческие историки, чтобы уследить за длинным рядом

событий. Но это была их кабинетная выдумка, и не более того. Ни в одном документе, ни в

одной надписи таких дат не было. Греки не вели летосчисления по олимпиадам, они не вели

вообще никакого летосчисления. Годы в их сознании были не нанизаны на тянущуюся нить, а

как бы рассыпаны пестрой неподвижной россыпью.

Кстати, о годовщинах

Битва при Соломине, которая спасла Европу от Азии, произошла в 480 г. до н.э. Когда

исполнилась ее 2400-летняя годовщина? Вы скажете: "В 1920 году". И ошибетесь: не в 1920-м,

а в 1921-м. Вы удивитесь: почему? Потому что нулевого года не было. В самом деле: когда

исполнилась ее 479-я годовщина? В 1 г. до н.э. А 480-я? В 1 г. н.э. А 500-я? В 21 г. н.э. И так

далее.

хочется сделать каждому. Современные греки чувствуют себя потомками древних греков и чтят

их даты. Но когда они всенародно, по государственному указу отмечали юбилей победы над

персами, то это было все-таки в ошибочном 1920 году.

ДЕЛЬФЫ

Вы уже заметили: если в нашем рассказе до сих пор и был наиболее часто упоминаемый

событие. Пора теперь познакомиться с ним поближе.

В средней Греции много гор. На горах - пастбища. На одном пастбище паслись козы.

Одна коза отбилась от стада, забралась на утес и вдруг стала там скакать и биться на одном

месте. Пастух полез, чтобы снять ее, и вдруг остальные пастухи увидели: он тоже стал прыгать,

бесноваться и кричать несвязные слова. Когда его сняли, то оказалось: в земле в этом месте

была расселина, из расселины шли дурманящие пары, и человек, подышав ими, делался как

безумный.

Испуганные пастухи пошли к жрецам. Жрецы, посовещавшись, сказали: "Это - то самое

место, где некогда бог Аполлон убил дракона Пифона, сына Земли. Нужно в этом месте

выстроить храм, над расселиной посадить прорицательницу, и она, надышавшись опьяняющим

паром, будет предсказывать будущее".

Так был построен храм Аполлона в Дельфах. Считалось, что это самый первый греческий

храм - первый дом, построенный для бога, сошедшего с небес к людям. Священные пчелы

Аполлона принесли неведомо откуда восковую модель чертога, обнесенного колоннами; по ней

выстроили деревянный храм, потом на его месте - медный, потом на его месте - каменный.

Все остальные греческие храмы были копией с этого. Здесь жил Аполлон девять месяцев в

году, а остальные три месяца жил Дионис.

В середине храма овальной глыбой лежал большой белый камень - "пуп земли". Греки

представляли себе землю плоским кругом, а самой серединой этого круга - Дельфы. Говорили,

что Зевс, желая найти середину земли, выпустил с запада и с востока двух голубок навстречу

друг другу, и они встретились как раз над этим камнем.

Раз в месяц на треножник в глубине храма садилась прорицательница - пифия. Ей

задавали вопросы, она отвечала на них несвязными криками, а жрецы перекладывали ее слова

благозвучными стихами и передавали спрашивающим. Со всей Греции стекались в Дельфы

просители; храм процветал и богател с каждым годом.

Предсказание будущего - дело рискованное. Это, по-видимому, понимали не только

жрецы, но и спрашивающие. Поэтому вопросы в прямой форме: "удастся ли мне сделать то-то

и то-то?" - задавались редко. Чаще спрашивали: "Что сделать, чтобы мне удалось то-то и

то-то?" Оракул отвечал: "Принеси жертвы таким-то богам" или "Заручись поддержкой

надежных людей", и спрашивающие оставались довольны. Если дело все же не удавалось, это

значило, что или боги остались недовольны жертвами, или люди оказались недостаточно

надежными, а оракул ни при чем.

Бывали, однако, и случаи более затруднительные. С некоторыми из них мы уже

встретились. А самым знаменитым был случай с царем Крезом.

Поперек Малой Азии текла река Галис; на запад от нее, ближе к Греции, лежала Лидия, на

восток - Мидия. Царем Лидии был Крез, самый богатый правитель на свете. Он задумал

воевать с Персией, но хотел сперва спросить совета у оракула. Но у какого? Как узнать, правду

ли скажет оракул или солжет? И Крез решил испытать все знаменитейшие оракулы мира. Он

послал людей и в Дельфы, и в Додону, и в Абы, и в Милет к Бранхидам, и в Египет к Аммону, и

в пещеру Трофония, из которой кто возвращается, тот больше никогда не смеется. Всем

посланцам было велено одно и то же: отсчитать сотый день от своего отправления и в этот день

спросить у оракула: что делает сейчас Крез, царь Лидии?

Что ответили на этот вопрос другие оракулы, история умалчивает. А дельфийский оракул

ответил вот что:

В море я капли сочту и на бреге исчислю песчинки, Знаю, что мыслит немой, и слышу,

что молвит безгласный; Чую вкус черепахи, что варится вместе с ягненком/ - Медь вверху, и

медь внизу, а они посредине.

Посланцы ничего не поняли, но аккуратно записали предсказание и доставили Крезу. Крез

возликовал. Из всех ответов этот один оказался правилен и точен, ибо в назначенный день Крез,

чтобы испытать всеведенье оракулов, занимался тем, что варил в медном котле мясо черепахи

вместе с мясом ягненка, будучи уверен, что чего-чего, а этого придумать и угадать никто не

сможет.

Крез послал в Дельфы несметные подарки и задал теперь оракулу свой главный вопрос:

Крез, перейдя через Галис, разрушит великое царство.

Крез понял эти слова так же, как и вы их поняли, и бодро пошел на Персию войной. О

войне этой мы расскажем в другой раз, потому что с нее начались великие греко-персидские

войны. Кончилась она, как вы узнаете, полным поражением Креза. Царь едва не погиб, а когда

он все же уцелел, то первое, что он сделал, - это послал в Дельфы и спросил: почему бог

Аполлон так жестоко его обманул?

Ответ был неожиданным. "Знай, Крез, - писали жрецы, - что Аполлон не обманул тебя

ни единым словом. Перейдя через Галис, ты разрушил великое царство - только не

персидское, а свое собственное. Аполлон тебя любит за богатые дары, но помочь ничем не

может: ты расплачиваешься за грехи предков. Все, что мог сделать Аполлон, - это отсрочить

твое падение на три года. Знай же, что ты и так правил на три года дольше, чем велено судьбой,

и цени это".

Вот как оракул Аполлона и в этом опасном испытании остался кругом прав.

Дельфы были священным городом под покровительством Аполлона: без стен, без войска.

Все окрестные государства заключили друг с другом договор: защищать Дельфы от любого

нападения общими силами, а между собой жить по возможности в мире. Раз в четыре года в

Дельфах, как в Олимпии, объявлялся "божий мир" для всей Греции и устраивались

общегреческие состязания - Пифийские игры. Они были такие же, как Олимпийские, но в них

были еще и музыкальные состязания - на лире и на флейте. Аполлон недаром был богом

света, знания и искусства.

МОЛИТВЫ, ЖЕРТВЫ, ГАДАНИЯ

"На бога надейся, а сам не плошай", - говорит старинная пословица. Греки очень

хорошо умели не плошать, но для верности они хотели еще и надеяться на бога. Поэтому-то

почти на каждой странице этой книги о чем-нибудь молят богов и ради чего-нибудь приносят

им жертвы. Как это выглядело?

Молитва - это разговор с богом. Человек становился лицом к тому богу, которому

молился, протягивал к нему руки и вслух произносил сперва обращение к богу, потом похвалу

ему, потом свою просьбу, потом обещание благодарности за исполнение этой просьбы. Если он

молился в храме, то протягивал руки к статуе бога; если небесным богам - то к небу; если

речным или морским - опускал их в воду; если подземным - ударял ими по земле или топал

ногою. Современный верующий на молитве стоит спокойно (иногда на коленях), сложив руки

перед грудью, и молится про себя, уверенный, что его бог услышит и такую молитву. Но грек

разговарил с богом, как с человеком, и на колени не вставал никогда.

Жертва - это угощение богу. Если бог помогает человеку во всех делах, то от всякой

удачи нужно с ним делиться. Когда собирали урожай, то первые колосья и первые плоды

приносили богу. Когда пили, то перед каждым пиром несколько раз плескали вином наземь.

Когда ели, то откладывали для бога специально выпеченное печенье или медовую лепешку. А

когда ели мясное - в бедном греческом быту это было нечастым праздником, - то делиться с

богом было обязательно. Тогда и устраивались те жертвоприношения быков, овец, коз и

свиней, о которых чаще всего упоминается в книгах.

Перед храмами, а часто и отдельно, на площади или перекрестке, стояли алтари. Алтарь

- это божий стол: прямоугольная глыба, земляная или, чаще, каменная, иногда маленькая,

иногда очень большая. На нем разводился священный огонь. Головню из огня опускали в сосуд

с водой

- в этой воде присутствующие омывали руки, чтобы очиститься перед

осыпали жареным ячменем и солью, а потом оглушали ударом дубины и быстро закалывали.

Затем начиналось угощение богов. С туши сдирали кожу, вырубали спинную часть,

обкладывали жиром и внутренностями и сжигали на алтаре. Жирный дым всходил к небу:

небесные боги могли лакомиться жертвою. Для подземных богов жертву зарывали в землю.

Несколько кусков мяса уделялось жрецам и храмовым служителям. Остальное съедалось на

пиру. Люди ели мясо и чувствовали себя сотрапезниками богов.

Иногда жертва была особенной - очистительной. Если человек совершил нечаянное

убийство, он должен был покинуть родину и искать очищения на чужбине. Его не спрашивали,

в чем дело: жрец зажигал огонь на алтаре, закалывал молочного поросенка, обрызгивал его

кровью руки пришедшего, а потом омывал их священной водой и вытирал. Это означало, что

кровь смыта кровью и человек может возвращаться к сородичам. А очистительного поросенка

не сжигали, чтобы не осквернять огня: его закапывали в глухом месте и возвращались оттуда,

не оглядываясь.

Иногда жертва предназначалась для гадания. Такие жертвы приносились перед

сражениями. Зарезав животное, смотрели, как горит на алтаре его мясо, особенно хвост: если

хвост скручивался, это предвещало трудности, если конец его опускался вниз - неудачу, если

поднимался вверх

- удачу. Выпотрошив животное, смотрели на его внутренности, особенно на печень: если

вид их казался необычным, это значило, что животное нездорово и, стало быть, неугодно богам

- боги не насытились и требуют новой жертвы. Чтобы добиться добрых знамений,

приходилось иной раз закалывать не один десяток баранов или овец. При каждом войске гнали

на всякий случай целое небольшое жертвенное стадо.

Были и другие способы гадания. Гадали по полету птиц, по крику птиц, по грому и

молнии, по кометам и затмениям, по плеску воды и дыму ладана. В Додонском лесу гадали по

шелесту листьев священного Зевсова дуба. А в ахейском городе Фарах гадали так: на рыночной

площади стояла статуя Гермеса, перед ней - курильница, рядом с ней - урна-копилка.

Гадающий подходил к статуе, воскурял ладан, опускал монету в урну, говорил на ухо статуе

свой вопрос, поворачивался, затыкал уши и шел прочь. Дойдя до конца рынка, он открывал уши

и первое слово, которое слышал, считал божьим знамением.

В особенном почете были гадания по вещим снам. В Эпидавре был храм бога-целителя

Асклепия; больные приходили сюда, приносили жертвы и оставались ночевать; утром жрецы

выслушивали, что им снилось, и назначали лечение. А однажды было даже так. Бог Асклепий

явился во сне бедной женщине Аните и сказал: "Ступай к слепому Фалисию и передай ему это

письмо!" Она проснулась - рядом лежали восковые таблички. Она пошла искать слепого

Фалисия, нашла его, рассказала ему свой сон и подала таблички. С одного взгляда на них он

прозрел и прочел письмо. В нем было написано: "Дать Аните две тысячи золотых монет". Так

бог Асклепий одним сном сделал два добрых дела.

БОГИ СВОИ И БОГИ ЧУЖИЕ

Когда греков спрашивали: "Кто ваш бог?", они отвечали: "Богов у нас много". Когда

спрашивали: "А кто главный?", они отвечали: "Двенадцать олимпийцев:

Гестия, Гера, Гермес, Деметра, Арес, Артемида,

Зевс, Афродита, Гефест, Аполлон, Посейдон и Афина".

Список этот был нетвердый: то и дело в него включался, например, Дионис вместо Ареса

или Гефеста. И список этот был неполный: в нем не были названы бесчисленные божества

природы, часто гораздо более близкие человеку. В каждой речке жила своя наяда, в каждом

дереве - дриада, в каждой скале - ореада. И много веков спустя, когда императоры и церковь

приказали людям быть христианами, крестьяне со вздохом отрекались от Зевса и Аполлона, но

долго еще тайком ходили в рощи молиться деревьям и ручьям.

У богов были разные имена и прозвища. Аполлон был также и Феб-Сияющий, и

Локсий-Вещающий, и Пеан-Врачующий, и Гекаэрг-Далекоразящий, и Пифий-Драконоубийца, и

Мусагет - Вождь Муз, и Делий - Рожденный на Делосе, и Ликей - то ли "Светлый", то ли

"Волчий", и, может быть, даже Гелиос-Солнце. Дионис - это и Вакх, и Иакх, и Лиэй, и

Бассарей, и Бромий, и Эвий. Артемида была и Селеной, богиней луны, и Илифией, помощницей

рожающих женщин, и Гекатой, покровительницей колдуний; впрочем иногда Геката

отождествлялась с Деметрой, а иногда почиталась отдельно. Мы видим: прозвище бога могло

превратиться в имя самостоятельного бога и, наоборот, самостоятельный бог мог слиться с

другим и его имя превратиться в прозвище.

Даже один и тот же бог в разных местах изображался и почитался настолько по-разному,

что можно было задуматься: да точно ли он один и тот же? На острове Крите чтили пещеру, где

вырос Зевс-младенец, и чтили могилу, где погребен Зевс-покойник. Когда критянам говорили:

"Но ведь Зевс бессмертен!", они отвечали: "Не умирает только тот, кто не рождался". В

Аркадии в одном храме чтили сразу трех Гер: Геру-девицу, Геру-царицу и Геру-вдовицу. Когда

аркадянам говорили: "Не может быть Гера сразу и девицей и вдовицей", они отвечали: "Не

знаем, но так чтили ее наши предки". В Спарте стояли статуи Ареса в оковах и Афродиты в

оковах; спартанцы объясняли: "Это чтобы бог войны не покидал нашего государства, а богиня

любви - наших семейств", но, кажется, сами не очень доверяли своим объяснениям.

Кроме богов, почитали и обожествленных героев. Тут тем более один город другому не

указчик. Аяксу Саламинскому приносили жертвы на Саламине, Елене и Менелаю - в Спарте,

Гераклу - повсюду, но по-разному. Например, в городе Эрифрах Геракла почитали только

женщины-рабыни, потому что когда-то кумир Геракла приплыл сюда по морю на плоту,

подтянуть плот к берегу (сказали гадатели) можно было только канатом из женских волос,

свободные женщины пожалели обрезать свои волосы, а рабыни обрезали. А были герои и еще

более неожиданные. Так, в городе Аканфе почитали умершего здесь перса Артахея, начальника

строительства Ксерксова канала, за то, что он был ростом в пять локтей без четырех пальцев

(это значит: 2 м 23 см) и имел голос громче всех на свете.

Все это причудливое разнообразие имело очень важные последствия. Оно учило греков

терпимости. Никто, даже афиняне, не могли сказать: "Только мы чтим Афину правильно, а все

остальные - неправильно; только наша Афина настоящая, а все остальные - не настоящие".

Все были настоящие, потому что все почитались по заветам предков: значит, сама богиня

хотела, чтобы ее почитали по-разному и чтобы не знали, какова она на самом деле. "Каковы

боги на самом деле?" - спросил мудрого поэта Симонида царь Гиерон Сиракузский. Симонид

попросил день на размышление, потом еще два, потом еще четыре и так далее; Гиерон

удивился, а Симонид сказал: "Чем больше я думаю, тем труднее мне ответить".

По этой же причине греки не удивлялись и не возмущались, что у других народов есть

свои собственные боги. Они просто говорили: "В Египте чтят Диониса под именем Осириса, в

Финикии - Геракла под именем Мелькарта, в Сирии - Афродиту под именем Астарты, в

Риме - Зевса под именем Юпитера, у германцев - Гермеса под именем Вотана" и т. д. А если

рассказы об этих богах не всегда похожи на греческие, то ведь и греческие рассказы о них не

везде одинаковы.

Если бы Греция была единым государством, то, вероятно, жрецы различных храмов

организовались бы в единую церковь и стали следить не только за тем, правильно ли люди

поклоняются богам, но и за тем, правильно ли люди думают о богах. К счастью, этого не

случилось. Жрецы в Греции не были самостоятельным сословием, как, например, в Египте. Это

были государственные должностные лица, избиравшиеся всенародным голосованием и

следившие, чтобы государство не обидело своих богов и не лишилось их покровительства. Для

этого нужно было соблюдать обряды: каждый гражданин обязан был участвовать в шествиях,

молебствиях, жертвоприношениях, какими бы странными они ему ни казались. А верил он или

не верил в то, что об этих богах рассказывалось, и если не верил, то во что он верил вместо

этого, - в это жрецы не вмешивались. Потому что они помнили: каковы боги на самом деле -

не знает никто.

А когда о вере спрашивали ученых людей, то они отвечали: "Есть вера гражданина, вера

философа и вера поэта. Гражданин говорит: "Зевс - это покровитель нашего города, которого

мы должны чтить так-то и так-то". Философ говорит: "Зевс - это мировой закон, вида и облика

не имеющий". Поэт говорит: "Зевс - это небесный царь, то и дело сбегающий от своей

небесной царицы к земным женщинам, то в виде быка, то в виде лебедя, то еще в

каком-нибудь". И все правы. Только не нужно эти три вещи смешивать".

СКАЗКА НА КАЖДОМ ШАГУ

Кто помнит миф об Одиссее, тот не забыл трогательного эпизода: Одиссей в образе

нищего, неузнанный приходит в свой дом, ему омывает ноги старая ключница и вдруг

вскрикивает, нащупав шрам на ноге: она узнала его, это шрам Одиссея - ему в молодости

нанес эту рану кабан на охоте.

Так вот, греки тоже не забыли этого кабана: невдалеке от Дельфов показывали место, где

когда-то родился тот кабан, который потом когда-то нанес Одиссею ту рану, по шраму от

которой потом когда-то Одиссей был узнан.

А по дороге в Дельфы, в местечке Панопее, показывали остатки той глины, из которой

Прометей лепил когда-то первых людей. Это были две глыбы, каждая величиною с воз, а пахли

они, как человеческое тело.

В Элиде было гнилое заразное болото. Говорили, что оно образовалось на том месте, где

кентавры, раненные Гераклом, пытались промыть раны от его отравленных стрел.

На Делосе во время празднеств Аполлона юноши пляшут "журавлиную пляску" вокруг

алтаря, целиком сложенного из левых рогов жертвенных животных. Они движутся вереницей,

делающей причудливые изгибы. Эту пляску учредил Тесей, возвращаясь с Крита, и ее повороты

- это изгибы Лабиринта, по которому он шел со спутниками навстречу Минотавру.

Корабль, на котором Тесей плавал на Крит, хранился на афинском Акрополе. Когда

какая-нибудь доска сгнивала, ее заменяли новой: под конец в корабле не осталось ни одного

первоначального куска. Философы показывали на него и говорили: "Вот образец

диалектического противоречия: это и тот корабль, и не тот корабль".

Там же на Акрополе показывали и еще более древние достопримечательности. Когда-то за

покровительство Аттике спорили Посейдон и Афина. Посейдон ударил трезубцем, и из земли

забил источник соленой воды; Афина ударила копьем, и из земли выросло оливковое дерево;

боги решили, что дар Афины полезнее, и присудили ей победу. Этот колодец с соленой водой

показывали в храме Эрехтея, а эту оливу - в храме Афины-Градодержицы.

Точно известна была не только первая в мире олива, но и вторая: она росла невдалеке от

Афин в священной роще Академа, где учил философ Платон. Только два дерева на свете были

старше этих двух: священная ива Геры на Самосе и священный дуб Зевса в Додоне. А

следующими по старшинству после двух олив были лавр Аполлона на острове Спросе и тополь,

посаженный в Аркадии царем Менелаем перед походом на Трою. Им поклонялись и приносили

жертвы.

В пелопоннесском городе Лепрее ничего особенного не показывали. Зато сам город носил

остался победителем в этом нелегком состязании. Тогда, возрадовавшись, он вызвал Геракла на

спор, кто кого поборет, и из этого спора уже живым не вышел. Не знаю, есть ли здесь чем

гордиться, но лепрейцы гордились.

Такие местные предания рассказывались повсюду. Сказка отошла в прошлое, но следы ее

оберегались и чтились. Часто эти рассказы противоречили друг другу, но никто этим не

смущался. На Крите рассказывали, что Минос, сын Зевса, был мудрый и справедливый царь,

давший людям первые законы; в Афинах рассказывали, что Минос был жестокий угнетатель,

бравший с Афин дань живыми людьми в жертву чудовищу Минотавру. Греки помнили

рассказы критян, но охотнее пересказывали рассказы афинян: они были интереснее. "Вот как

опасно враждовать с городом, где есть хорошие поэты и ораторы!" - замечает по этому поводу

писатель Плутарх.

Эти предания служили даже доводами в политических спорах. Между Афинами и

Мегарой лежал остров Саламин (впоследствии знаменитый); оба города долго воевали за него

друг с другом, а потом, изнемогши, решили отдать свой спор на третейский суд Спарте.

Выдвинули доводы. Мегаряне сказали: "В Афинах жрица Афины-Градодержицы не имеет

права есть афинский сыр, а саламинский сыр ест; стало быть, Саламин - земля не афинская".

Афиняне возразили: "В Мегаре покойников хоронят головой на восток, в Афинах - на запад,

на Саламине - как в Афинах; стало быть, Саламин - земля афинская". Этот довод показался

спартанцам более веским: Саламин остался за Афинами.

Поэтому неудивительно, что, когда античный человек Действительно сталкивался с

диковинкой природы, он прежде всего объяснял ее каким-нибудь мифологическим

воспоминанием, так что нам даже трудно понять, что же это было на самом деле. Вы думаете,