Генералы Гитлера Глава девятая. Новые планы

Глава одиннадцатая.

Первые наметки

В послевоенный период карандаш Хойзингера снова забегал по карте, чертя стрелы наступления и линии обороны. В октябре 1953 г., за год до включения ФРГ в НАТО, Хойзингер, будучи военным советником канцлера, впервые высказался в печати по поводу своих военно-стратегических идей. Как это принято в Западной Германии, он стал говорить об «обороне Запада» от советской угрозы — такова обычная маскировка всех агрессивных планов в прошлом и настоящем. Хойзингер, однако, сразу внес в «оборонительные планы» некоторые новые нотки:

«Обороняющийся со своей стороны должен сам атаковать нападающего там, где только для этого представится шанс. Этим методом боя Запад должен встретить Восток. Надо попытаться возможно скорее сорвать русский оперативный план. Другими словами, задача заключается в том, чтобы возможно скорее захватить инициативу»{753}.

В публичных выступлениях Хойзингер продолжал развивать свою идею «превентивного наступления» в рамках общего плана НАТО. «Западная оборона, — писал он на страницах официозной газеты «Дас парламент» 5 сентября 1956 г., — стоит перед задачей отразить нападение возможно раньше и возможно [476] восточнее»{754}. Наконец, в речи перед участниками осенних маневров 1958 г. он заявил, что бундесвер «стоит перед задачей, которую мы однажды уже переживали в России»{755}.

Этих высказываний генерала Хойзингера было достаточно, чтобы расшифровать смысл его теории об «обороне возможно восточнее» и «нападении там, где это возможно». Хойзингер попросту совершал плагиат у самого себя, вспомнив о том, в какие демагогические одежды облекался план «Барбаросса» летом 1941 г. В то время даже перед некоторыми военачальниками (не говоря уже о широкой общественности) Гитлер упорно твердил о том, что его война против Советского Союза носит превентивный характер. Именно в таких выражениях было сформулировано официальное заявление гитлеровского правительства, опубликованное 22 июня 1941 г. в «Фелькишер беобахтер».

Хойзингер перенял у фюрера идею маскировки агрессивного плана под «превентивную войну» против Советского Союза. Эта идея очень хорошо согласуется с намерениями военных руководителей НАТО, которые оперируют жупелом «советской опасности» и под маской оборонительных мероприятий создали кольцо авиационных и ракетных баз вокруг Советского Союза и других социалистических стран.

Для Хойзингера примат «атлантической» концепции одновременно означал, что он не заботился о судьбе населения своей страны. Как-то английский журналист Бэзил Дэвидсон спросил его:

— В случае войны вы примените атомные снаряды и атомные ракеты. А вы не беспокоитесь об ответных ударах?

Хойзингер взглянул на Дэвидсона очень внимательным взглядом и, подумав, ответил:

— Но это ведь уже не наша задача, не задача министерства обороны. Это проблема для министерства внутренних дел...{756}

Дэвидсон, выслушав этот ответ, не испытал столь большого чувства облегчения. Ему стало страшно за судьбу населения Западной Германии, которая так мало беспокоит главнокомандующего бундесвером. Перспектива атомной войны для густонаселенных районов ФРГ не становилась более отрадной, даже если бундесвер передаст ответственность за жизни 52 миллионов немцев министерству внутренних дел. Но Хойзингору этого было достаточно. Он действовал в соответствии со стратегией [477] «меча и щита», которая разработана в штабе НАТО. Сам Хойзингер после поездки в США летом 1956 г. излагал эту стратегию так:

«В стратегическом центре планирования НАТО (в него входят американский, английский и французский генералы) готовят стратегию «меча и щита». Англосаксонские страны должны своим атомным оружием уничтожения составить меч. Щит должны образовать страны Европейского континента своими обычными вооружениями. Этот щит должен быть так крепок, чтобы под его защитой в нужном случае был пущен в ход меч».

Концепция «меча и щита», которая некоторое время была исповеданием веры генералов НАТО, использовалась буржуазной пропагандой, в частности, для того, чтобы успокаивать не в меру любознательных граждан Федеративной Республики. Когда они с беспокойством спрашивали, не приведет ли дело к атомному вооружению бундесвера, им отвечали: нет, не приведет. Американский меч будет атомным, а западногерманский щит — танковым.

Однако в один прекрасный день — это было в марте 1961 г. — граждане ФРГ смогли прочитать интервью генерала Хойзингера редактору журнала «Визир», в котором генерал ставил свою теорию «меча и щита» на ее подлинные «ядерные ноги». Редактор спросил Хойзингера:

— Должны ли войска щита быть оснащены тактическим ядерным оружием? Хойзингер отвечал:

— Так точно!{757}

Идею Хойзингера подкрепил пресс-шеф военного министра подполковник Герд Шмюкле, заявивший, что «фронтовые соединения НАТО должны иметь атомное оружие в своих рядах». Тем самым концепция «меча и щита» раскрыла свое подлинное содержание: она отнюдь не предусматривает абсолютного разделения функций между «щитом» и «мечом» и подразумевает передачу ядерных средств в руки бундесвера, находящегося на переднем крае войск НАТО — на границе с ГДР.

Участие ФРГ в планах атомной войны означает, что правительство Западной Германии и боннский генералитет готовы сознательно пожертвовать почти всем населением Западной Германии во имя плана НАТО, который представляет собой не что иное, как новый вариант идеи «пусть умирают не наши парни». Как заявил бывший главнокомандующий войсками НАТО в Европе американский генерал Альфред Грюнтер, в момент начала атомного сражения в Западной Европе армии НАТО потребуется «продвигаться вперед в очень сложных условиях». Дороги будут разрушены, железнодорожные магистрали выведены из строя. Американская мотопехота привыкла во второй мировой войне двигаться только по автострадам. Для НАТО, считал Грюнтер, нужна будет в этих условиях пехота, «получившая опыт боев в условиях бездорожья»{758}, т. е. немецкая пехота. Та же идея вдохновляла бывшего заместителя верховного главнокомандующего войск НАТО фельдмаршала Б. Л. Монтгомери, который сказал коротко и ясно: «Немцы — это солдаты первого дня». Как мы помним, еще в 1943 г. Лиддел-Харт писал о необходимости создания «европейской пожарной команды», которая являлась бы орудием объединенной политики западных держав в их борьбе против Советского Союза. Теперь роль «пожарников» (читай: смертников) выпадает вооруженным силам ФРГ.

Понимают ли в западногерманских военных кругах роковой смысл этого намерения? В 1954–1955 гг. в стенах «бюро Бланка», когда Адольф Хойзингер еще занимал пост начальника военного отдела, разыгрался серьезный конфликт. Его участниками были два человека: тот же Адольф Хойзингер и полковник генштаба Богислав фон Бонин. С 1952 г. фон Бонин работал в «бюро Бланка» в качестве начальника отдела военного планирования.

Еще в период обсуждения проекта ЕОС фон Бонин высказал в узком кругу военных свои сомнения по поводу перспектив вступления ФРГ в западный блок. Его встревожила та торопливость, с которой американские военные требовали немецких солдат. В июне 1954 г. он изложил свои взгляды в специальном меморандуме, который представил Бланку и ряду своих военных друзей. Среди последних были фельдмаршал Манштейн, генералы Венк, Буссе, Эбербах, Витерсхейм и др.{759}

В своем меморандуме Бонин пытался разобраться в вопросе, что означает для Германии вступление ФРГ в НАТО. Как излагал мысли Бонина журнал «Шпигель», он считал, что это, во-первых, отрежет все пути к воссоединению страны; во-вторых, не обеспечит безопасности Германии. «Если немецкие [479] вооруженные силы и генштабисты однажды попадут в НАТО, — рассуждал Бонин, — то Запад из чисто военных соображений не отпустит их. Тем самым воссоединение практически станет невозможным». Исходя из этого, Бонин считал необходимым решительным образом изменить все планы ФРГ.

Федеративная Республика, писал Бонин в своем меморандуме, должна формировать свои будущие войска только по принципу обороны, «что должно быть выражено абсолютно недвусмысленно». «Идея наступления на Восток абсурдна», — считал автор. Для осуществления своего плана Бонин предлагал:

отказаться от массовой армии и создать 150-тысячную армию, построенную на принципе добровольного набора;

организовать эту армию по строго оборонительным принципам (без авиации);

не включать ее в НАТО и отвести американские войска с границы ГДР.

Проект Бонина вызвал возмущение в штабе НАТО. Как раз в это время там обсуждался план начальника штаба американского генерала Скайлера — очередной план атомной войны в Западной Европе и вооружения войск НАТО всеми средствами наступления. Этот план, названный планом «передовой стратегии» (или «мы ударим первыми»), предусматривал «превентивный» атомный и ракетный удар по территории ГДР. «Цель наших операций, — цинично пояснял Скайлер, — будет смерть, и атомный взрыв будет нашим главным инструментом»{760}. План Скайлера вызвал большие споры. В нем усомнились французские и итальянские генералы. Однако на сторону Скайлера встал Хойзингер. В соответствии с этим Хойзингер выступил с резкой критикой Бонина. Вскоре Бонин был уволен.

Столкновение Бонина с Хойзингером стало достоянием гласности. Неизвестно, сколько подобных столкновений происходило за закрытыми дверями военного министерства. И если искать к ним исторические параллели, то можно вспомнить, что и в двадцатых — тридцатых годах в германском генеральном штабе шла внутренняя борьба двух стратегических концепций, одна из которых — победившая — направляла Германию к войне против Советского Союза; и вторая — не возымевшая успеха — требовала считаться с реальной обстановкой и учитывать бесперспективность войны на Востоке.

В новой исторической обстановке есть некоторые представители немецких буржуазных военных кругов, которые очень [480] серьезно задумываются о будущем германской армии. Как ни слабо было сопротивление Бонина, но оно заставило кое-кого из генералов и офицеров генерального штаба сделать попытку бросить взгляд на стратегическую ситуацию не только с колокольни НАТО. Весной 1956 г. на страницах крупной буржуазной газеты «Ди вельт» (Гамбург) появилась статья некоего «высшего военного чина», пожелавшего остаться неизвестным и вместо фамилии поставившего над статьей три звездочки. Утверждали, что автором являлся один из отставных генерал-фельдмаршалов. Статья под «тремя звездочками» выдвигала тезис, что перспектива «отодвинуть большевизм» силой равна нулю и надо искать другие пути. «Бесполезно расширять при помощи атомного оружия район своего влияния, порабощая или «освобождая» соседние народы»{761}.

Но не эти настроения определяли и определяют принципы военного планирования бундесвера. Подобно тому как депутат бундестага от партии Аденауэра лидер реваншистского Союза переселенцев барон фон Мантейфель-Сёге в 1948 г. с трибуны боннского парламента требовал применения атомной бомбы для «истребления» коммунизма на земле, Хойзингер объявил коммунизм и социалистические страны «врагом, которого нельзя изменить, а можно лишь уничтожить»{762}.

Таковы были исходные позиции стратегического планирования бундесвера.