Госпожа Грац обращала ко мне умные вопросы о российских делах. Мы разговорились, и я обронил, что готовлю перевод книжки Кристофера Дэя "Места, где обитает душа"

Не слепое сопротивление прогрессу,

но сопротивление слепому прогрессу.

Автор неизвестен.
22 марта 1982 года. Ветрено и очень холодно. Серое небо с утра грозит новым снегом и слякотью, которые целый месяц по­крывают улицы Нью-Йорка. Несмотря на мерзкую погоду, с ран­него утра толпа собирается на западной стороне Сорок Пятой Стрит. Подходят все новые люди, и к 9.30 полиция оценивает собравшуюся толпу на тысячу душ.

Они окружают импровизированную трибуну, которая вот уже несколько недель служит центральным пунктом общественных протестов в самой серьезной стычке по поводу городского разви­тия за последние десять лет. Трибуна установлена напротив две­рей знаменитого театра Мороско, на сцене которого были в свое время поставлены семь пьес, получивших Пулитцеровскую пре­мию и сделавших историю американского театра. Театра, в кото­ром даже самое негромкое слово актера отчетливо слышно на бал­коне, без электронных ухищрений.

Не только Мороско. В этом квартале восемь крупнейших те­атров Бродвея: Буут, Плимут, Рояль, Голден, Бижу, Мороско, Империал, Мюзик Бокс и - через Восьмую Авеню - Мартин Бек. Это больше театров на один квартал, чем по всему Бродвею, и, может быть, больше всего "маркиз" над входами, выстроившихся в линию. Это единственная в своем роде смесь. В середине квар­тала - знаменитая Аллея Шуберта. Западная сторона Сорок Пя­той - место спокойное и очень живое. Нет видимых признаков нелегальщины: ни порно-шопов, ни всякой слизи с Тайм Скуэр. И все же господа планировщики и власти, в чьих руках находится судьба города, объявили этот квартал "ветошью".

Один театр на этой несравненной улице уже снесен - Бижу, один из симпатичных небольших домов Бродвея. Вместе с ним исчез крупнейший в мире рекламный щит, с которого на Бродвей смотрели рекламы кинофильмов и пива. В этот пронзительный мартовский день Мороско приговорен превратиться в груду мусо­ра в компании с не менее известным театром Хелен Хайес, выхо­дящим на Сорок Шестую Стрит. Затем должен рухнуть отель Пи-кадилли. В целом же три лицензированных театра, Пикадилли, два кинотеатра (раньше бывшие лицензированными театрами то­же), несколько ресторанов, немало офисов и магазинов - все это должно исчезнуть, чтобы создать участок Портман Отеля.

Вместо всего этого разнохарактерного набора должна под­няться самодостаточная мегаструктура Джона Портмана - одна из крупнейших в мире гостиниц на 1.876 дорогих номеров. В кон­траст к ярким вывескам и рекламным щитам, давно ставшим сим­волом Великого Белого Пути, выгнутая поверхность вывески бу­дет воздвигнута над входом в отель. Проектное решение - доведе­ние до крайности отталкивающей чужака крепостной по виду башни, множество которых поднялись в небо американских горо­дов в последние десятилетия. Это определение жизненных сил города в глазах планировщиков, архитекторов, руководителей государственных ведомств, финансовых учреждений и выборных чиновников. Слепые серые стены отеля выглядят как профилиро­ванный металлический лист и возвышаются в резком контрасте живому многоцветью не лишенной опасностей улицы внизу. Люди внутри надежно защищены и изолированы от людей снаружи.

Толпа, собравшаяся в это промозглое мартовское утро, при­вержена другому образу города. Целый месяц тысячи людей, сре­ди которых были первые знаменитости американского театра, со­бирались на этом месте в последней попытке заставить изменить проект отеля в пользу большей человечности решения, чтобы по крайней мере спасти от разрушения уникальные театры, если уж не прочие звенья целостного по духу квартала. Они не протесто­вали против гостиницы как таковой, настаивая лишь на том, что­бы отель не уничтожил театры и характер Театрального Района. Однако это мартовское утро было свидетелем падения занавеса над драмой, длившейся два с половиной года.

И демонстранты и бригады разрушителей ждут решения Вер­ховного Суда по поводу официальной приостановки сноса теат­ров. После шести месяцев усилий, предпринятых в городском и федеральном суде очевидно, что вердикт зависит не от существа дела, но от процедурных тонкостей. Несколько судебных решений отсрочили финал, однако суды переадресовывали решение по су­ществу исполнительным властям. Судебное рассмотрение ни разу не достигла стадии оценки аргументов по существу.

К тому же, истинные размеры проблемы и ее значение для послевоенной истории разрушения города до самого конца так и не получили надлежащего освещения в прессе. Даже сейчас, именно сама демонстрация привлекает внимание масс-медиа. До этого момента детище Портмана именовалось "застоявшимся" и "спасенным" проектом, реализация которого будет "колесной че­кой" или "ключом" к общей ревитализации "впавшей в состояние упадка и захлестнутой преступностью", "ветшающей на глазах" и "полуразвалившейся" зоны Тайм Скуэр. Значение памятников обоих театров и тот факт, что Хелен Хайес уже был внесен в Свод весьма туманно просвечивали в печати. Статьи транслировали официальную точку зрения на то, что "непременно" будет приоб­ретено, а не упоминания о том, что будет утрачено. Впрочем, че­рез три дня после начала сноса Нью Йорк Тайм напечатала вос­торженную статью о том, с какой заботой "художественные цен­ности" Хелен Хайес демонтируются для дальнейшего музейного хранения. Статью сопровождали фотографии тонко прорисован­ных скульптурных купидонов, муз и прочих деталей в стукко ис­торического театра. Ни одного упоминания об этих украшениях не содержалось в сообщениях об отеле до момента сноса.

В этот мартовский день Папп был на месте с восьми утра. В ходе предшествовавших демонстраций на Сорок Пятой Стрит он вместе с такой же энергичной и решительной женой Гейл Мерри-филд, устроили штаб-квартиру в Пикадилли, в двух шагах от Мороско. С микрофоном на улице или в гостиничном номере с телефоном, Папп в равной мере неутомимый дух. Он, кажется, никогда не ложится спать. Он пытался изменить точку зрения всех и каждого, от мэра Коха до Президента Рейгана. Каким-то образом он все же надеется на то, что рациональные аргументы могут одержать верх. Он верит в победу до последнего мига.

К этой финальной сцене Папп совершенно охрип. Он без конца говорил по телефону, уточняя с ньюйоркским полицейским управлением детали мирного неповиновения и арестов. До глубо­кой ночи он объяснял звездам театра мельчайшие детали заплани­рованной акции протеста, в которой они согласились участвовать. Пока не упадет занавес, Папп хочет убедиться в том, что мир уз­нает о том, что происходит на Сорок Пятой Стрит. Теперь амери­канская пресса собралась во всей своей массе, чтобы наблюдать за гранд-финалом, в котором занято столько звезд. Даже японское телевидение здесь, чтобы вести длительный живой репортаж.

Извещение из Верховного Суда ожидается из Вашингтона в десять утра. Десяток звезд на трибуне рядом с Паппом. Тремя неделями раньше, на этой же сцене, несмотря на мокрый снег, "труппа", составленная из одних звезд, в течение трех суток вела марафон, читая фрагменты пьес, когда-то поставленных в Морос­ко и Хелен Хайес, включая Пулитцеровские пьесы Юджина О'Нила, Торнтона Уайлдера, Теннеси Уильямса. Джейзон Ро-бардс наизусть читал из "Долгого дневного путешествия в ночь" О'Нила, в котором он выступал в Хелен Хайес. Это было замеча­тельное представление. Аудитория была тиха, и - как писал обозреватель Нью Йорк Тайм Джон Корри, - "лучшие мгновения для уличного театра". Робардс произнес длинный монолог, в ко­тором отец-актер описывает младшему сыну, как он был в свое время разорен "обещаниями легких денег" и как, поддавшись ду­ху наживы, он разрушил собственную жизнь. "Мое сердце слома­но, и я чувствую, что всему конец", - произнес Робардс, обер­нувшись к фасаду Мороско.

Однако к Дню Дней* и завершению трех недель интенсивной кампании на улице всем, казалось бы, стало очевидно, что разру­шение театров для "ревитализации" Театрального Района не дол­жно иметь смысл, чтобы состояться.

Толпа ждала. Вести пришли в 10.30. Папп остановил чтение пьесы, сумрачно протянул руку за микрофоном и объявил: "Театры будут разрушены. Верховный Суд не продлил отсрочку."

Воцарилось молчание. Никто не двинулся с места. Около двухсот собравшихся ожидали указаний от Паппа, который в де­талях проработал сценарий того, что должно было последовать за таким объявлением. Сопровождаемый Колин Даунхерст, Хозе Феррером, Целестой Холмс, Ричардом Гиром и прочими звезда­ми, Папп медленно спустился с трибуны и перешел улицу к месту сноса. Забили барабаны, взвыли волынки.

Совершенно неожиданно кто-то схватил в руки микрофон, оставшийся на трибуне, и закричал: "Позор Коху!"

Эти слова превратились в ритмический хорал по мере того, как сотни протестующих двигались вдоль полицейских заслонов с намерением дать себя арестовать. Хорал стал единственной имп­ровизацией в хорошо продуманной кампании гражданского непо­виновения. Как только все, кто хотел подвергнуться аресту, со­брались на участке, полицейский офицер объявил, что все они будут задержаны. Предводительница многих протестов, актриса Сэнди Лундвал стояла как камень во все свои пять футов роста, с рыжими как огонь кудрями на ветру, перед толпой протестующих, глядя с решимостью на полицию и рабочих по разборке. За не­сколько минут полицейские, проинструктированные прикоснуться к плечу пяти-шести демонстрантами и провести их к фургону, веером разошлись в толпу. 170 человек заполнили тринадцать полицейских фургонов, Желающих быть арестованными было гораздо больше, но как только фургоны заполнились, полиция больше никого не задерживала. Смешанные чувства приподнятос­ти, грусти и молчаливости царили в группах во время следования в ближайший участок, где каждому выписали штраф за оскорбле­ние права частной собственности, после чего всех отпустили. Все вместе вернулись на место, приколов квитанции о штрафе к паль­то и курткам вместе с черными ленточками.

*Автор использует выражение D-Day как Demolition Day, играя значениями 'день разрушения' и день дней, как символ события ключевого значения. -Прим. Пер.

Снова на Сорок Пятой Стрит они запели "Give My Regards to Broadway" и "America the Beautiful". На этот раз они не выхо­дили за барьер. Борьба окончилась. Оставалось наблюдать за тем, как падает занавес. Демонстранты ждали, когда бульдозеры нач­нут свое дело, все еще надеясь на чудо в последний момент. Стро­ители, со своей стороны, ждали вести, что последние юридические препоны устранены. Около двух часов дня целый взвод юристов, представлявших штат и девелопера из Атланты, появились на участке, чтобы наблюдать за финалом. Именно они, за месяцы судебных рассмотрений, лгали, будто отель физически невозмож­но построить над- и вокруг существующих театров, Они заверяли, будто финансовая база Портмана в полном порядке, когда об этом не могло быть и речи (сам Портман заявлял это за три года до того, как этого добился). Портман все время повторял, что если его вынудят переделывать проект, он откажется от него вовсе. Его юристы заверяли суд, что потребуется не менее восемнадцати ме­сяцев, чтобы изменить проект так, чтобы включить театры, если это вообще осуществимо, а за это время проект, лишившись фи­нансовой поддержки, умрет.

Вскоре после двух оператор гигантского "рэкера" с развер­стой металлической пастью подвел его к боковой стене Мороско. Зубы рэкера несколько раз куснули стену, пока упали первые кирпичи. Старые стены Мороско сопротивлялись, но когда осела пыль, появилась первая дыра с рваными краями. Были видны канделябры, висевшие на месте. Был виден сдержанный орна­мент, украшавший просцениум - Мороско был известен скромной элегантностью. В нем не было перегруженного декора, характер­ного для кинотеатров Двадцатых годов, и не было изощренной орнаментировки Хелен Хайес. Архитектор Мороско, Герберт Крапп осознанно проектировал декор театра весьма скупо, чтобы тот не отвлекал зрителя от происходящего на сцене.

К сожалению, немногие извне театрального мира отдавали себе отчет в подлинной ценности Мороско, пока не было слишком поздно. К тому моменту, когда чиновники поняли, что они помо­гали уничтожить - если они вообще это поняли и им не было на все наплевать, - они уже не хотели вмешиваться в политический процесс, необходимый для предотвращения ненужного сноса.

Неготовность лоббистов проекта к компромиссу и нежелание политиков вмешиваться было источником наибольшего отчаяния для его противников, как это бывает в большинстве городских конфликтов. Барбара Хандман, вице-председатель местного Сове­та и одна из первых открытых критиков проекта, с невероятным упорством, спокойствием и изысканной вежливостью предупреж­дала великое множество начальников об опасностях затеи. Ханд­ман, активистка со стажем, принадлежала к тем немногим в кругу оппозиции Портману, кто мог опереться на устойчивые контакты с важными центрами власти. Однако и ее предупреждения остава­лись без ответа. Однажды, с редкой у нее ноткой уныния, она сказала: "Сей проект вроде гибралтарской скалы. Его не удается сдвинуть с места. Я знаю, что скалу Гибралтара невозможно сдвинуть, но ведь этой портмановской штуки здесь еще нет!"

Когда я писала свою первую статью на тему Портман Отеля в журнале Нью Йорк, в ноябре 1979г., я назвала ее "Спасите Хелен Хайес", поскольку этот театр был очевидным образом наибольшей архитектурной ценностью, места. К тому моменту, когда я видела, как огромные челюсти крекера впились в стену Мороско, я уже давно понимала, благодаря людям театра, что именно Мороско представлял главное сокровище - с его акустикой, его фантасти­ческой видимостью сцены и особым эффектом интимности при тысяче мест в зале. Американский театр отсчитывает свое начало с постановки в Мороско "За горизонтом" О'Нила, первой пьесы, сюжет которой отталкивался от американской действительности. Все пьесы до того были перепевом европейской драматургии, но с "За горизонтом" театр Америки обрел собственный голос.

Только финал этой Американской трагедии театра был ра­зыгран на глазах публики. Как и в аналогичных историях в дру­гих городах, все подлинное действие уже было сыграно за кули­сами и вне сцены.

Как сообщал Джек Ньюфилд в Village Voice 15 июня,

"Все это более чем занятно, поскольку в течение длительного судебного разбирательства ключевые фигуры корпорации Порт­мана показывали под присягой, что даже малейшая задержка мо­жет быть смертельно опасна для проекта; что затягивание проекта увеличивает выплаты процентов по ссудам и с каждым новым месяцем удорожает строительство на 2.000.000 долларов. Компа­ния Портмана представила заверенные свидетельства о том, что финансирование обеспечено в полном объеме. Наблюдаемые сей­час отсрочки и продление разрешительной документации позволя­ет предположить, что служащие Портмана пошли на прямой под­лог, стремясь во что бы то ни стало форсировать снос Хелен Хай­ес и Мороско."

В конечном счете Портман приобрел Пикадилли и подписал контракт летом, в июле.

В конечном счете проект отеля пришлось переработать -но не ради сохранения исторических театров, а чтобы отказаться от молла на бродвейском тротуаре перед отелем. При реализации молла, которым предполагалось охватить три квартала по Бродвею, фронтальная секция отеля далеко нависла бы над улицей, а тротуар оказался бы занят объемами эскалаторов гостиницы. Пер­вый намек на отсутствие поддержки идеи молла появился в ре­дакционной статьей Нью Йорк Тайм 1 октября 1982г. под назва­нием "Ошибочность молла". И снос театров и сооружение отеля были уже солидно гарантированы, когда появилось это специфи­ческое возражение. Указывая на щедрый федеральный грант, "оплачивающий решение фасада улицы на частные средства", статья подчеркивала: "Рискуя прослыть неблагодарными, мы все же считаем, что идея молла дурна во всех отношениях, и ее энту­зиастам следовало бы подумать на эту тему дважды... В самом ли деле они хотят, чтобы выросло пространство действия проститу­ток, торговцев наркотиками, наперсточников и алкоголиков? И действительно ли они хотят иметь дело с тем хаосом, что последу­ет неминуемо вслед за блокированием движения вдоль двух клю­чевых бродвейских кварталов?"

Город отложил процедуру одобрения бродвейского молла до сноса Хелен Хайес и Мороско. Если бы эта публичная процедура состоялась до разрушения, в ее ходе было бы неизбежно выявле­но, что существенная корректировка проекта отеля неотвратима. Это означает, что честной экспертизы альтернативного варианта, надстраивающего отель над театрами и тем сохраняющего их, не должно было быть. Те самые лоббисты отеля - включая газетчи­ков, возглавляемых Нью Йорк Тайм, - кто не поддерживал та­кого рода изменение проекта, высказались в пользу отказа от молла. Как только старые театры были снесены, проект молла был похоронен без особого шума.

Финальное оскорбление здравого смысла в ходе долгой борь­бы проступило уже после завершения строительства. Новый театр внутри отеля - первый новый театр на Бродвее за многие десяти­летия, служивший обоснованием при сносе Хелен Хайес и Морос­ко - из-за ограничений, созданных архитектурно-конструктивным решением, имеет множество недостатков. Хотя нас заверяли, что этот театр будет построен с учетом новейших достижений жанра, объем сценической коробки, высота подвески декораций, удобство монтажа не только не превосходят по качеству те, что были в сне­сенных театрах, но даже не дотягивают до стандарта. А ведь город предоставил девелоперу дополнительные 25% объема постройки в обмен на обещание построить первоклассный театр. Лоббисты Портмана делали вид, что все недостатки нового театра явились полной неожиданностью, хотя оппоненты размахивали их списком как флагом задолго до сноса старых театров. Как всегда в- случае нарушения обещаний со стороны девелопера при выдаче ему раз­решения на строительство, городские чиновники даже не рассмат­ривали вопрос о серьезных санкциях. "Наказание" свелось к то­му, что в обмен на освобождение театра от требований специаль­ного разрешения на его постройку он должен быть предоставляем местным театральным труппам в течение одного месяца ежегодно, если будет пустовать. Первая же постановка театра, реконст­рукция мюзикла Me and My Girl, стала "хитом" и, по крайней мере до конца 1988г., театр всегда полон.*
Уместному решению не дали шанс
Конфликт вокруг Портмана высветил драматическое проти­воречие между двумя видами подхода к городскому развитию.

С оппонентами боролись в известной технике "сноси-и-замещай", которая изменяла лицо Америки с 50-х годов. Оппо­ненты выступали за более щадящее решение, опираясь за здравые экономические представления и тот вариант творческого подхода к решению, что много раз доказал свою привлекательность, долго-временность, способность привлечь значительные трудовые ресур­сы и, наконец, выгодность. Они отдавали предпочтение разумной, неразрушительной трансформации, обеспечивающей преемствен­ность масштаба, индивидуального характера и исторического ду­ха. Это консервативный взгляд, т.е. сберегающий - энергию, ре­сурсы, деньги, качество. Этот взгляд означает разрыв с десятиле­тиями проектирования, которое поднимает на пьедестал новое и шикарное за счет старого, изящного, способного жить долго.**

Лоббисты отеля исповедовали взгляды, прочно укорененные в бульдозерном подходе, как и во вчерашних проектах "городского обновления" обещающая новые рабочие места, рас­ширение базы налогообложения и повышение цены недвижимос­ти. Это подход, основанный на вере в то, что стоит начать что-то крупное, и прочие важные задачи будут решены сами собой.

В такого рода игре властям отводится роль инкубатора для больших проектов, использующего налоговые стимулы, льготы по зонированию и субсидии во имя "поддержки" девелопинга. Это обычно называется "разработка партнерства". В рамках партнер­ства задача власти в том, чтобы "дела делались" либо за счет пре­одоления трудностей сборки элементов, когда опасение перед ата­ками общественности заставляет всемерно ускорять процедуры публичных слушаний, либо за счет прямого субсидирования.

* Дефекты театральной сцены оказались столь разительны, что объединение Actors Equity грозило запретить постановку Me and My Girl. Выхлопные газы от проезда под театром проникали в артистические уборные, отопление за сценой работало так плохо, что температура внутри иногда опускалась до +3°, что приводило к простудам, а скверно выполненные сантехнические ра­боты - к тому, что ядовитые дымы втягивало за кулисы. Actors Equity требова­ло либо устранить дефекты, либо ввести надбавки за вредность. Вопрос был передан в арбитражный суд, и дефекты были устранены к середине 1988 г.

** Даже Портман проявлял способность оценить старые, изящные и долговре­менные постройки, если только те на оказываются на пути его новых соору­жений. Когда битва за Тайм Скуэр завершилась, в Атланте возникла угроза сноса Кэпитол Сити Клаб, построенного в 1911 году в Георгианском стиле, Портман воззвал к его сохранению. 'В каждом городе есть сооружения, в которых отпечатана его история", - говорил он корреспонденту Нью Йорк Тайм. Клуб со всех сторон окружен башнями из стекла и бетона, многие из которых сооружены Портманом. Он же возражал против сооружения трехъя­русного перехода над улицей от Капитолия штата Джорджия к блоку его офи­сов, поскольку это уничтожило бы архитектурную целостность столетнего па­мятника с его золоченым куполом.
Эта игра трагическим образом обеспечивает возобновление градоформирующей ловушки вновь и вновь. Крупность поощряет­ся ради нее самой. Цикл солидного субсидирования за счет пуб­личных фондов не прерывается, ведя к усугублению инфляции. Прогресс измеряется по наличию Больших Перемен. Хуже всего при этом, что достоинства умеренной по масштабу, щадящей пе­ремены остаются незамеченными.

Во всех конфликтах такого рода лоббисты скверно проду­манных строительных программ непременно апеллируют к тому, что "время - ключевой фактор". Когда не существо дела, а ско­рость выступают в роли определяющего фактора, любой проект обретает инерцию самодвижения, независимо от качества его со­держания. Временной фактор не более чем предлог, и происходит ли нечто в данный момент или вообще не происходит, не в распи­сании лежит его внутренняя оправданность.

В статье признавалось, что есть "вопросы" по поводу чрез­мерно щедрого облика сделки, и "городские юристы" призывались к тому, чтобы "тщательно проверить условия контракта, ради за­щиты общественного блага". В действительности впервые внима­ние публики к этому сюжету было привлечено обозревателем Дейли Ньюс Ай.Роббинсом в ядовитом комментарии, где финан­совая сторона "полюбовного соглашения" ставилась под вопрос. Напротив, передовая статья придавала всему более мирный отте­нок: "Итоговое суждение достаточно просто: Портман Отель как "магнит" ревитализации заслуживает разумного стимулирования."

В этом ключ к вопросу. Театральный Район стал джокером в покере, каким давно стала игра с недвижимостью. Никого не ин­тересовало, что останется от Театрального Района после того, как туда войдут имперских претензий башни. В конце концов не о районе вообще шла речь. "Устранение ветоши" - своего рода па­роль. Реальный интерес лоббистов отеля заключался единственно в разработке недвижимости с максимально возможной прибылью.