Единоборство с Нью-Йорком

В первый свой приезд в Нью-Йорк Драйзер был гораздо менее одинок, чем его герой Юджин. В тот первый приезд, когда на рассвете поезд под проливным дождем вступил под огромные стеклянные своды нью-йоркского вокзала, его встретил брат и повез к сестре. Экипаж медленно тащился по грязным, тускло освещенным улицам, бубенцы на лошадях медленно позвякивали в такт их шагу. Наконец, подъехали к узкому каменному дому. Все это долго жило в памяти Драйзера. Но теперь брат уехал из Нью-Йорка, а семья сестры бедствовала, и это было хуже, чем если бы он был совсем одинок. Муж сестры, тщетно пытаясь «продержаться и выбиться», через свою жену приобщился к тем самым двумстам сорока долларам, на которые Драйзер так рассчитывал. Это сразу ослабило позиции новичка в борьбе с Нью-Йорком.

Несколько дней он посвятил разведке, обозревал новый мир, в котором очутился. Затем началось изнурительное хождение по редакциям. Но эти бастионы хорошо охранялись! Прежний опыт мало помогал. Когда-то в редакционной комнате «Дейли глоуб» он мог часами слоняться, ожидая работы. Здесь же, когда он попытался проникнуть в «Уорлд», «Сан», «Геральд», оказалось, что подступы к редакторам охраняют сонмы служащих. Таких наглых и высокомерных лакеев не было у провинциальных боссов. Они мигом чуяли в нем нуждающегося посетителя, они были величественны и неумолимы. «Вы к кому?» - «К такому-то». – «По какому делу?» - «Насчет работы». – «Нам не требуется. Нет, к нему нельзя». –«Но я бы хотел с ним поговорить». – «Он сказал, что не будет с вами говорить. Мест нет». – «Может быть, вы запишите мою фамилию?» - «Нет, мне некогда. Нам никто не требуется».

Между тем последние деньги таяли. После многих блужданий он как-то в сумрачный зимний день подошел к Сити-Холл-парку, за которым громоздились огромные здания этих «Сан», «Трибюн», «Уорлд», «Пресс», и, как пушкинский Евгений перед державным «Медным всадником», долго стоял и глядел на них. На скамейках парка, несмотря на пронизывающий декабрьский холод, притулились бродяги, безработные – отбросы большого города. Драйзер смотрел на них, думал о себе и об этих огромных, неприступных в своем тупом величии зданиях, и, как он потом утверждал, именно в тот безнадежный момент в нем родилось что-то новое. Его словно озарил смутный образ, идея будущего Герствуда. Он бродил до ночи по городу, по пути обозревая все магазины, и добрался домой в темноте, усталый и несчастный. С его способностью запоминать и точно воспроизводить все эмоциональные оттенки, он впоследствии живо ощутил это настроение, описывая хождение Керри по магазинам в поисках работы. В этот декабрьский безрадостный день в нем зародился его будущий первый роман. Но еще очень нескоро смутная идея, мелькнувшая в сознании, воплотится в образах Герствуда и Керри. А пока с каждым днем становилось холодней, снежная слякоть покрывала улицы, искать работу было мучительно.

Однажды Драйзер принял решение: он войдет в редакцию «Уорлд», не слушая никого, взбежит по лестнице и силой прорвется в отдел репортажа. Но когда его задержали, он оробел и отступил. Идя вниз, он грустно размышлял, что ему не хватает ловкости, смелости, что он неудачник. Эта мысль всегда болезненно действовала на него. Он никогда не мог забыть впечатлений детства, того отпечатка бедности и неудач, который сопровождал их семью, заставлял его стыдиться окружающих. Его до того растравили размышления, что он рассердился и обрел вдруг смелость. Он вихрем ворвался в приемную, отшвырнул, как назойливых мух, двух юнцов, пытавшихся его задержать, рывком открыл заветную дверь, так тщательно охраняемую, и вошел. Молодые люди вбежали вслед за ним, угрозами и силой пытаясь его выдворить. Тем временем он с любопытством осматривал комнату, ярко совещенную в этот серый зимний день. Все ее пространство было заставлено столами, за которыми трудились репортеры. На возвышении стояли три-четыре стола, за которыми, как на троне, восседали несколько человек – видимо, заведующий отделом репортажа и его помощники. Драйзер стоял растерянно, когда случайно проходивший мимо журналист спросил, что ему нужно.

- Мне нужна работа, - громко сказал Драйзер, окончательно рассерженный тем, как нелепо он в этот момент выглядел.

- Откуда вы? – спросил журналист, глядя на него с интересом.

- Приехал с Запада.

- Подождите минутку.

Служащие, видя, что их участия не требуется, удалились. А неожиданный покровитель направился к заведующему.

- Этот молодой человек ищет работу. Может быть, вы его возьмете?

Заведующий велел Драйзеру подождать и исчез. Драйзер был сначала поражен, потом воспрянул духом, потом пришел в состояние экзальтации, опьянел. Вот сейчас сбывается его мечта! Он приехал в Нью-Йорк и после всех лишений нашел работу. Это счастье, судьба, везение! Наконец, ему предложили сесть и ждать. Он долго сидел, уставившись в стену, где висели плакаты, поучавшие журналистов: «Точность, точность, точность! Кто? Что? Где? Когда? Как?», «Факты – краски – факты».

Через час его вызвали к заведующему. Работа оказалась внештатной. Газета за гроши использовала безработных для мелких поручений, неинтересных и утомительных для сотрудников редакции. Наличие толпы, жаждущей попасть в штат, было выгодно, потому что давило на сотрудников, заставляло их быть усердными и покладистыми.

Но эта работа, какой ни была она жалкой, помогла Драйзеру узнать подлинный Нью-Йорк. Все, что он видел в других городах, здесь было доведено до предела. Никогда прежде не доводилось ему видеть роскошь, так нагло выставляемую напоказ. Дворцы пятой авеню, отели, магазины, деловой мир. Жажда удовольствий и бессердечность. И нигде он не встречал столько выброшенных из жизни, потерпевших крушение людей. Работая в газете, он хорошо изучил трущобы Ист-Сайда, ночлежки Бауэри, унылое убожество Бруклина тех лет. Все лучшие места «у пирога», все жизненные блага уже растащили, расхватали более удачливые, более ловкие хищники. Он чувствовал, что и сам был одним из сонма неудачников, скудно оплачиваемым, незначительным, дни напролет бегающим по городу с мизерными поручениями, которых никто не принимал всерьез. Ему ничего не давали писать самому. Сообщения, которые он приносил, использовали другие. Город был переполнен нищими, бродягами, неудачниками. Безработные журналисты входили в их число.

Впереди были долгие ряды дней, та же бесплодная беготня, рутина, добывание мизерных средств. Насколько его хватит? Чего ждать от этой вечной гонки?

Развивался по своим неумолимым законам капитализм, и за всей сложностью человеческих движений, страданий, страстей шло медленное передвижение стрелки на циферблате истории человечества. Но Драйзер мало разбирался в поступательном движении всемирно-исторической стрелки. Он лишь видел хаотические, мучительные его проявления в людских судьбах.

Поляризация богатств и нищеты. И на этом грозном фоне – отдельные жизни. Неудачники, катящиеся вниз; те, что еще сохраняют видимость благополучия, и те, что уже махнули рукой на «приличие». Их олицетворение – Герствуд. Настроение тех дней хорошо передано в романе «Сестра Керри». Вот несколько отрывков, помогающих воссоздать это настроение.

Герствуд, еще не опустившийся, еще не совсем отчаявшийся: «Видите ли, сейчас мне не приходится выбирать, и если место свободно, я охотно возьму его». Управляющий фирмой не слишком тепло отнесся к этому «мне не приходится выбирать». Ему нужен человек, который не стал бы даже думать о выборе, а главное, не такой пожилой. Он имел в виду какого-нибудь молодого, расторопного юношу, который рад был бы усердно работать за самое скромное вознаграждение. Герствуд совсем не понравился ему».

«Следующий день оказался еще более тягостным, так как Герствуд не мог придумать, куда бы ему пойти. Все, что он видел в отделе объявлений (а читал он их до десяти часов утра), не подходило ему. Герствуд чувствовал, что отправиться на поиски необходимо, но уже сама мысль об этом вызывала в нем содрогание. Куда же идти?» Потом Герствуд становится нищим, обитателем ночлежек. «Долго я этого не выдержу, - вслух произнес Герствуд, усаживаясь на койку в маленькой темной каморке и морщась от тупой боли в ногах. – Я должен что-нибудь поесть, я умираю с голоду».

И, наконец, завершающий эпизод:

«Почти безмолвно ждали они, а снег, кружась, бил им в лицо колючими хлопьями, скапливался на старых шляпах и костлявых плечах. В центре толпы тепло человеческих тел и пар от дыхания растопляли снег, и вода капала с ободков шляп на озябшие носы; но Герствуду не удалось пробраться в середину, и он, понурив голову и сгорбившись, стоял, страдая от непогоды.

В окошечке над дверью показался свет. Толпа встрепенулась и заволновалась в ожидании. Наконец, болты внутри заскрипели, и все насторожились. Послышалось шарканье ног, раздался оклик: «Эй, вы, не напирать!» Дверь открылась. В течение минуты в жутком животном молчании протискивались внутрь человеческие тела. Двигались мокрые шляпы, мокрые плечи, озябшая, рыхлая, хрипло дышащая масса людей ползла между голыми стенами. Затем толпа исчезла, растворившись словно туман над водой. Было ровно шесть часов. На лицах всех пешеходов было написано слово «обед». Но здесь не было и помину об обеде – ничего, кроме коек». Это американский капитализм начала века. Вот каким он был!

«Герствуд заплатил пятнадцать центов, и устало поплелся в отведенную ему комнатушку. Это была грязная, пыльная каморка с дощатыми стенами. Маленький газовый рожок освещал убогий приют.

- Кхе! – откашлялся Герствуд и запер дверь на ключ. Он начал не торопясь раздеваться. Сняв рваный пиджак, он законопатил им большую щель под дверью. Жилет послужил для той же цели. Старый, мокрый, растрескавшийся котелок он положил на стол. Затем снял башмаки и прилег. Потом, как будто вспомнив о чем-то, Герствуд встал, отвернул газ и постоял спокойно во мраке. Выждав минуту, он снова открыл кран, но не поднес спички к рожку. Так он стоял, окутанный милосердным мраком, а газ быстро наполнял комнату. Когда отвратительный запах достиг обоняния Герствуда, он ощупью нашел койку и опустился на нее.

- Стоит ли продолжать? – чуть слышно пробормотал он и растянулся во всю длину».

Как ни изощрялся Драйзер в добывании и даже выдумывании сведений, писать о них поручали другим. Его просьбы, протесты не помогали. Выразив недовольство, он впал в немилость, пришлось уйти из редакции.

Была еще соломинка, за которую он пытался ухватиться, - журналист, который когда-то помог ему устроиться в «Уорлд». Принеся вырезки из провинциальных газет, Драйзер показал их журналисту, но на этот раз тот лишь ограничился советом: поискать работу в «Сан», поскольку «это хорошая школа». Увы, эта школа так и не открыла перед ним своих дверей, как и остальные газеты, пороги которых он время от времени обивал.

Драйзер оказался на улице, без работы, без денег. Были заложены часы. Потом за дешевую комнатушку, которую он было снял, нечем стало платить. И он стал одним из толпы голодающих обитателей ночлежек, почти таким же, как Герствуд, только молодым, еще сохранившим силы и смутное ощущение своего таланта.

Однажды, встретив знакомого, Драйзер спросил его об одном журналисте из Сент-Луиса, человеке энергичном и весьма способном, который в свое время уехал в Нью-Йорк.

-Как, ты не слышал? Он покончил самоубийством в гостинице.

-Отчего?

-Устал. Надоело. Устроиться нормально так и не смог. Наверное, чувствовал, что опускается и ничего не может сделать.

Приходя в ночлежку в толпе хронических безработных, бродяг (почти все они были так бедны – физически, материально, духовно!), Драйзер понимал, что и сам он теперь опустился на самую нижнюю ступеньку социальной лестницы.

Не могут люди так жить! Не могут. Уж если не обойтись без неравенства, то хотя бы какой-то минимум каждому человеку дать надо. Перераспределить часть благ. Ну, скажем, с помощью специального налога. Ведь нищета, резкое неравенство таят в себе возможность взрыва, которым всегда кто-то воспользуется. Лишь теперь, в конце века, это стало по-настоящему понятно.

7. 
   «Кто есть кто»
   

На первый взгляд может показаться, что Драйзера спас только приезд брата Пола. Брат был певцом, сочинял песни, и как раз в это время решено было издавать небольшой журнальчик «Эври манс». Пол помог Теодору устроиться туда редактором.

Журнал должен был печатать каждый месяц несколько популярных песен, а в остальном заполнялся чем угодно. Впрочем, коммерческие, рекламные объявления постепенно задавили все другие жанры.

«Эври манс» помещался на третьем этаже захудалого дома, печатался на дешевой бумаге. Редактору решено было платить десять долларов в неделю. Даже первая штатная работа Драйзера в чикагской «Дейли глоуб» оплачивалась гораздо лучше. Но это был привал, который помог собраться с силами. А главное – появился выход накопленным мыслям и впечатлениям.

Счастливый случай – возможность на короткое время попасть в третьесортный журнал – вряд ли оказался бы столь благотворным, если бы Драйзер не встретил его во всеоружии. Вооружила его духовная работа, которая началась в ранней юности и продолжалась всю жизнь

Еще до отъезда в Чикаго, будучи школьником, в небольшом городке он записался в библиотеку и делал открытие за открытием: «Многое можно сделать и есть множество путей научиться этому… Книги! Книги! Книги! Такие прекрасные, захватывающие, открывающие новые миры!.. Горизонты моих книг были неизменно голубыми».

Во время недолгого пребывания в университете он размышлял над произведениями Л. Толстого, Ч. Дарвина, Г. Спенсера. А потом всю жизнь стремился самостоятельно решать задачи, которые ставило время на переломе двух веков.

Безусловно, многие его философские взгляды были ошибочными. Собственная «теория существования», которую он пытался создать, не выдерживает серьезной критики. И все же мыслительные задачи, которые он для себя формулировал и решал, касались всей жизни, а не только собственного благополучия. И не только холодный анализ был ему присущ. Тонкий и устойчивый эмоциональный аппарат чутко реагировал на внешние впечатления, чужие страдания. Даже будучи безработным, Драйзер работал напряженно.

Когда-то в детстве он входил в обычный лес как в сказочную страну и чувствовал себя арфой, на которой природа наигрывала свои мелодии. Потом любой город становился сказкой, полной чудес. Тот, кто обладает нешаблонным умом, никогда не теряет способности удивляться. Приехав в Нью-Йорк, он исследовал окружающую жизнь людей. И в тяжелые дни это сделало его существование по-своему ярким, содержательным. Нью-йоркские впечатления воспринимались и художественно осмысливались задолго до их воплощения. Поэтому судить о том, как Драйзер воспринимал и отражал впечатления, можно и по более поздним зарисовкам.

Вот, к примеру, мало ли кого встречает в городе человек, спеша по своим делам. Но Драйзер и в самые трудные свои времена, и впоследствии изучал человеческие типы на улицах Нью-Йорка: «Их глаза! Их фигуры! Костюмы, шляпы, обувь, движения! Как часто я шел несколько кварталов и даже миль за какой-нибудь таинственной личностью, стараясь проследить характерные черты ее, пытаясь установить, что, собственно, она представляет…».

Он глядит глазами художника на городские пейзажи. Город пробуждается. Набережная – утром, в полдень, ночью. Какой-нибудь железнодорожный парк. Ну что там за поэзия? Вагоны, депо, наконец, стая голубей над виадуком. Но сколько, оказывается, может увидеть художник: «Если бы я был живописцем, изобразил бы на полотне железнодорожный парк, которых так много в таких больших городах, как Нью-Йорк и Чикаго. Но я боюсь, что моя кисть никогда не ограничилась бы одной картиной. Мне захотелось бы изобразить парк в яркий солнечный день и в мрачную погоду, в дождь и в снег, при дневном свете и в сумерки, при страшной жаре, когда рельсы и вагоны блестят и пышут от зноя, и в жгучий мороз, когда вагоны потрескивают, колеса сжимаются и от паровозов поднимаются огромные облака пара и дыма, спиралями уходящие в небо.

Пестрота вагонов… Пестрота их содержимого… Огромные расстояния и разнообразные климаты тех стран, где они были…».

Фантазия его неисчерпаема. Самые обыденные картины рождают внезапные ассоциации, подлинные стихотворения в прозе: «Я не знаю, почему полет голубей всегда имеет для меня какое-то очарование, быть может, их взлет в высшие сферы является для меня прообразом всего поэтического – тем, чего мне самому хотелось бы достигнуть». «Летать с такой легкостью! Быть частью неба, воздуха, солнечного света. Иметь возможность отдыхать на груди легчайшего ветерка или носиться по воздуху, имея весь мир перед собой… Не задумываться над неразрешимыми вопросами, не вздыхать по поводу так хорошо известного нам конца!

Сложите руки на груди и смотрите… Их полет говорит о достигнутой радости…»

А там какой-нибудь нефтяной участок: «Облака густого дыма, извергаемого предприятиями, десятки огненных языков, красочно вздымающихся к небу и оживляющих мрачную панораму».

Но он отнюдь не ограничивается внешними впечатлениями. Каковы условия жизни и труда рабочих на нефтяном участке? Надо дать реальную картину этой отрасли промышленности. И он приходит к беспощадным выводам: «С одной стороны – тупые, алчные хозяева, обладающие огромными богатствами и силой; с другой – жертвы их алчности. Внизу – беспросветный труд, нищета, духовный мрак, неподвижность мысли и тупость чувств; наверху – все, что делает жизнь ценной и приятной: образование, досуг, дворцы… Но кто осмелится сказать, что такой порядок будет существовать долго? Разве он не будет уничтожен? Разве он не обречен уже на гибель?

Кто осмелится сказать?

От умиротворенного созерцания картины набережной в одном очерке: «Так течет ее волна, так течет ее жизнь, так течет самый мир наш» - к мысли о возможности этот мир переделать в другом очерке: «Постепенно изыскиваются какие-нибудь средства, развивается какая-нибудь теория. И мы начинаем видеть, что на всякий вопрос есть ответ, если бы даже для отыскания его нам пришлось перестроить самих себя, общество, в котором мы живем, весь мир».

Все это, как и многое другое, было увидено и передумано, перечувствовано гораздо раньше, чем написалось. Есть все основания полагать, что уже в редакцию «Эври манс» пришел человек, на первый взгляд, нищий, случайно облагодетельствованный, ничтожный по своей роли в обществе, но в сущности богатый – с талантом, энергией, с огромным интеллектуальным и духовным багажом. Рано или поздно это богатство должно было явиться миру.

Владельцев журнала интересовали доходы, а не содержание, и Драйзер писал статьи для отдела «Размышления» на любые темы – о положении дел в Европе, о возможности жизни на Марсе, о философском учении Г. Спенсера, о коррупции, о телепатии. Весьма сомнительно, чтобы это были квалифицированные материалы. Но, выйдя на печатные страницы, Драйзер, наверное, вновь ощутил свои внутренние возможности. Вероятно, не шаблонность его мышления, живое своеобразие изложения, внезапные всплески таланта кое-где уже и тогда проступали и золотыми жилками были вкраплены в дилетантские сочинения. И хотя Драйзер недолго работал в журнале и из-за обострившихся отношений был вынужден уйти, но уже успел установить кое-какие контакты, его имя примелькалось.

А кроме контактов и примелькавшегося имени у него было что сказать и умение сделать это талантливо.

За два последующих года – свыше ста очерков и статей. Словно хлынул поток, постепенно просочившись на страницы солидных изданий.

Кого только не повидал он за это время!

Очерки и статьи о писателях, композиторах, актерах, художниках, деятелях науки и техники, о проблемах градостроительства и городского транспорта, о жизни рабочих, эмигрантов, нищих, бродяг.

Заработки росли, достигая ста долларов в месяц. В книге «Кто есть кто» за 1898 год появилось, наконец, имя Драйзера.

8. 
   Люди, добившиеся успеха в жизни
   

Среди разных тем была одна заветная – проблема неудачников и преуспевающих. С положением неудачников Драйзер был знаком довольно близко. Но что собой представляют те, кто идет по жизни уверенными, решительными шагами?

Чтобы лучше изучить этих людей, он пишет серию работ на волновавшую его тему: «История людей, добившихся успеха в жизни». Публикует он свои очерки в журнале «Сексесс» («Успех»).

Среди этих людей были представители науки, литературы, искусства. Попадались таланты, обязанные своим успехом колоссальной работоспособности, кругозору, терпению, иногда случайному стечению обстоятельств. Много было дутых репутаций. Он проникал в хитросплетения усилий, интересов, влияний.

Самое большое любопытство вызывала сложившаяся к этому времени олигархия сильных мира сего – финансовых магнатов. Как эти люди оказались на вершине лестницы? Что они собой представляют? По заданию редакции он встречался с ними, изучал их, и в каждом случае это было маленькое исследование. Но он знал, что нельзя написать всю правду так, как она ему представилась, и не утратить с таким трудом завоеванных позиций. Своим очеркам он придал форму интервью. Говорили его герои, он только осторожно спрашивал. Все это были дельцы крупного масштаба – энергичные, ловкие, беспощадные. Впоследствии, в связи с очерком о миллионере Карнеги, Драйзер признавался: «Если вы просмотрите журнал, то поймете, почему осуждение г-на Карнеги лишило бы меня моего заработка в сто долларов. И если вы прочтете статью внимательно, то увидите, что вся она в форме интервью, все высказывает г-н Карнеги. Мои же взгляды отсутствуют по этой уважительной причине».

Из впечатлений жизни, философии Г. Спенсера, встреч с «людьми, добившимися успеха», сложились мысли и образы, впоследствии воплощенные в книгах. Как устроена жизнь? А вот как. Герой романа «Финансист» Каупервуд находит ответ на эту «долго мучившую его загадку», наблюдая, как в аквариуме омар убил и съел неповоротливую каракатицу: «Так все живое и существует – одно за счет другого. Омары пожирают каракатиц и других тварей. Кто пожирает омаров? Разумеется, человек. Да, конечно, вот она, разгадка. Ну, а кто пожирает человека? – тотчас же спросил он себя. – Неужели другие люди?»

Впечатления от встреч с «добившимися успеха», словно семена, погружались в сознание, чтобы в положенный срок созреть и произрасти. А пока на фоне благополучных и преуспевших стали еще отчетливей незаслуженные страдания. Тысячи одиночек барахтались на дне жизни. Еще жили в памяти – лишь слегка отдалились – и скитания в поисках работы, и недоумение перед жизнью, и наивные надежды, и обманчивый блеск больших городов, завораживающий новичка. И казалось, приложи тут любой сюжет, найди любой повод, и ожили бы все эти картины со всем их эмоциональным сопровождением, со всей их трагической поэзией.

В это время большое влияние имел на Драйзера его друг Артур Генри, журналист. По его совету Драйзер написал несколько рассказов. Теперь А. Генри уговаривал его написать роман.

Некоторые авторы заранее планируют свои произведения во всех деталях. Другие, не зная во что выльется их работа, начинают писать. Постепенно само собой возникают слова, складывается структура, сюжет, образы.

Вот, например, что говорит по этому поводу известный американский писатель Артур Хейли: «Прежде чем писать, я составляю план, разрабатываю главный конфликт, обрисовываю схематично характеры, намечаю развитие сюжета. На это уходит примерно полгода. Принимаясь за книгу, я знаю, чем ее начну и чем кончу».

А вот что писал о своем творчестве И.А. Бунин: «Я часто приступаю к своей работе не только не имея в голове готовой фабулы, но и как-то еще не обладая вполне пониманием ее окончательной цели. Только какой-то самый общий смысл брезжит мне, когда я приступаю к ней».

Этот-то общий смысл будущей книги и самого трагического из ее героев забрезжил и для Драйзера в холодный мрачный день перед неприступно величественными зданиями редакций. А теперь, взяв однажды лист бумаги, он наугад написал заглавие: «Сестра Керри». О чем писать, он понятия не имел. Никаких идей, казалось, не было в этот момент. Но слова постепенно возникали, а он их записывал.

Есть много попыток задним числом выявить прототипы героев Драйзера и те обстоятельства, которые способствовали рождению его книг. В одной из его статей о мире музыкального бизнеса есть, например, портрет молодой удачливой водевильной актрисы, история ее мимолетного успеха. Многие описания там перекликаются с «Сестрой Керри». По ходу дела Драйзер включил в роман, частично или полностью, некоторые свои прежние очерки, зарисовки.

Он также использовал в романе историю своей сестры Эммы, той самой, у которой он останавливался в Нью-Йорке. Став любовницей пожилого архитектора в Чикаго и темой пересудов родного городка, сестра Эмма навлекла позор на родительские седины и, наконец, убежала с управляющим рестораном, который бросил по этому случаю жену и присвоил чужие деньги. Сначала они уехали в Канаду, а затем в Нью-Йорк. Впоследствии бывший управляющий потерял заработки, бил Эмму, и они расстались.

Но, конечно, образы романа рождались из всей суммы накопленных впечатлений и вобрали в себя многие черты и обстоятельства жизни разных людей. В судьбе героев Драйзера дело не в совпадении отдельных подробностей с жизнью отдельных прототипов. Дело в том представлении о жизни, которое Драйзер выработал за годы скитаний и духовных поисков. Это представление он и старался воплотить в судьбе своих героев, быть может, зачастую даже не отдавая себе в этом отчета, а действуя интуитивно.

Еще до работы над «Сестрой Керри» в личной жизни Драйзера произошли серьезные изменения. Получив возможность платить за квартиру, купить мебель и кормить двоих, он женился. Невеста была из респектабельной провинциальной семьи. Они давно были знакомы, встретились когда-то в поезде, идущем из Сент-Луиса в Чикаго. Запомнились ее милая юность и строгая сдержанность, привитая воспитанием. Она тогда впервые отправилась в большой город, хотя что касается возраста, сам он был на два года моложе. В 1898 году во время поездки Драйзера, по заданию журнала, они снова встретились.

Что заставило Драйзера решиться на этот шаг? Тут и кратковременная вспышка влюбленности, и трогательные воспоминания о прежних встречах, и благоразумие невесты, и активность ее родных, и достигнутая, наконец, устойчивость на избранном в юности пути, устойчивость, которую теперь не могла поколебать никакая жена. Увы, вспышка любви быстро погасла, уступив место пожизненным обязанностям. Драйзер потом писал, что, женившись уступил общепринятым условностям. Из разных источников известно, что у жены оказался твердый характер, знание своих прав, узкоконсервативные взгляды. Впоследствии они расстались.

Добропорядочная респектабельная семья невесты ценила успех в жизни. Ко времени своей женитьбы Драйзер значительно преуспел в Нью-Йорке. Выйти за него замуж тоже означало успех.

9. 
   
   жүктеу/скачать 0.63 Mb.
   
   Достарыңызбен бөлісу: