Идрис Шах Суфии Канон 0
жүктеу/скачать 5.56 Mb.
|
| Любовь и только любовь способна убить
Застывшую змею страсти, что кажется мертвой. Слезными молитвами и пламенным желанием вскормленная, Любовь открывает знание, которому ни одна школа не учит.79 Внутренняя суфийская тема этой поэзии обладала столь огромной жизненной силой, что послужила основой многих более поздних литературных произведений Запада. Вот как это сформулировал один писатель: «Без провансальских певцов и трубадуров в нашей современной музыке было бы очень мало того, что могло бы по достоинству ею называться. Правда, у нас все же были бы погребальные и народные песни, но странный настоятельный призыв к чему‑то иному, к чему‑то нас ожидающему, к чему‑то, что мы как человеческие существа должны осуществить – всего этого в нашей поэзии и музыке, по‑видимому, не было бы».80 Суфийскую передачу, пусть даже и в той или иной истощенной форме, следует рассматривать как базисный компонент современной жизни. Это вовсе не означает, что сегодня люди понимают ее цели, потому что традиция, в том виде, в котором она известна Западу, по необходимости остается незавершенной. Величайший авторитет по истории арабов, профессор Филипп Хитти, считает, что эта передача, принятая провансальцами и трубадурами, положила начало новой цивилизации Запада: «На юге Франции первые провансальские поэты, похоже, уже к концу XI в. составляли вполне оперившееся движение, выражая свою трепетную любовь в богатстве фантастических образов. Трубадуры (ТаРаБ – музыка, песня), громко заявившие о себе в XII в., подражали своим современникам с юга, певцам, которых называли заджаль. Как и в арабском мире, на юго‑западе Европы внезапно возникает культ дамы. Chanson de Roland – самый замечательный памятник ранней европейской литературы, созданный до 1080 года – отмечает собой возникновение новой западноевропейской цивилизации, подобно тому, как поэмы Гомера знаменуют начало исторической Греции. Своим возникновением Chanson de Roland была обязана военным контактам с мусульманской Испанией».81 Европейская музыка, какой мы знаем ее сегодня, была трансформирована этим процессом, развившимся из суфийских источников82 Связь между любовью и поэзией, между поэтом и музыкантом, а также между всем перечисленным и магом, в широком смысле этого слова, пронизывает как суфизм, так и западную традицию, которую он, несомненно, усилил, вступив с ней в контакт. Это, как если бы два спаренных потока одного и того же древнего учения перемешивались и скрещивались в измерении, совершенно недоступном для холодного рационального интеллекта. Однако, цель, которую преследует поэт‑влюбленный‑маг в суфизме, заключается не только в том, чтобы раствориться в сиянии постигаемой истины. Контакт с истиной преображает его, и в результате у него появляется социальная функция – снова влиться в поток жизни, в руководстве которым человечество нуждается, чтобы достичь завершенности. В этом и заключается роль «тайного сада», вслед за обретением которого, приходит понимание миссии поэта. Флоренсу Ледереру удалось очень точно схватить идею такого опыта, что видно из его комментария на прекрасную поэму Шабистари «Тайный сад». Вот что он пишет: «Но человек не должен успокаиваться, достигнув единения с божеством. Ему необходимо вернуться в наш мир нереальности, и в этом своем путешествии вниз он должен придерживаться обычных законов и верований людей».82 Анвари, подобно западным магам‑поэтам древних времен, подчеркивает, что поэт и влюбленный взаимопроникают друг в друга: Если быть влюбленным значит быть поэтом, то я – поэт, Если быть поэтом значит быть магом, то я – маг, Если быть магом значит считаться злым, то меня и это устраивает. Тот, кто неприятен людям этого мира – скорее всего, влюблен в истинную реальность. Я утверждаю, что я Влюбленный! Суфийский поэт XVII в. в произведении «Ключ афганцев» пишет: Стрела нуждается в лучнике, а поэзия в маге. Он должен всегда помнить о равновесии, отказываясь от слишком короткого и слишком длинного. Истина – его Тоспожа, восседающая на черном коне и скрытая покрывалом аллегорий. Сотни взглядов, подобно точно бьющим стрелам, выслетают из‑под ее ресниц. Поэт украсит ее пальцы самоцветами, переливающимися всеми цветами радуги, умастит ее духами и благоуханным шафраном метафор. Зазвенят в перекличке аллитерации, подобно колокольчикам на ее ногах, а грудь ее сокроет тайну скрытого ритма. И вот тогда, вкупе с секретом внутреннего смысла, охраняемого потупленным взором ее глаз, тело этой возлюбленной станет совершенством тайный83. Итак, что именно было утеряно, когда тема любви передавалась с Востока на Запад? Прежде всего, знание более глубокого смысла любви и точек ее соприкосновения с другими элементами жизни, а это можно передать только посредством человеческого контакта. С точки зрения человека, нашедшего связь с причиной жизни, всякий, кто попросту приравнивает любовь к божественному – не более чем варвар. Во‑вторых, была утрачена многослойность, глубинные пласты смысла, – содержащиеся один в другом, – в произведениях искусства, созданных адептами суфизма. Варвар извлекает питательное лишь из того, что он видит или может потрогать руками. Дальтоник все видит в оттенках белого, серого и черного цветов. Это может адекватно удовлетворять его желания, но, как считают суфии, никоим образом не соответствует его потребностям. Сложность множества произведений восточного (и не только восточного) искусства нельзя сводить к демонстрации разносторонности или мастерства. Тут содержится аналогия бесконечной последовательности значений, которые могут быть переданы одной и той же вещью. Далее, люди, уловившие хотя бы проблеск суфийских переживаний, понимают, что многозначность таких произведений искусства существует для того, чтобы привести человека, насколько он в этом заинтересован, к истинному восприятию внутренней реальности. Именно такое восприятие внутренней реальности позволяет ему двигаться вперед к высшей эволюции, которая и есть предназначение человека. Для большинства людей китайские шкатулки – одна содержащаяся в другой – демонстрируют превосходное достижение искусства или ремесла. Суфий, нашедший ключ к «вечной последовательности», осознает, что это аналогия, а не курьез, созданный для восхищения или замешательства варваров. В таком же контексте воспринимается суфием вся тема любви. Посредством аналогии любви и ее литературного воплощения он может помочь тем, кто находится на более ранней стадии пути, придти к пониманию. Любовь – это общий знаменатель для всего человечества. Суфий, проникший в ее тайны и вкусивший истинную реальность, которая лежит в основе всего, возвращается в мир для передачи определенного знания о ступенях Пути. Те, кто продолжают опьяняться придорожными пейзажами, его не интересуют. Те же, кто желают пойти дальше, должны изучать и его, и его труды. жүктеу/скачать 5.56 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|