Игнатий дворецкий

Третий член парткома. Рискованный расчет! Цех гигантский, а ты почти один.

Чешков. Когда начинаешь новое, бываешь один.

Второй член парткома. Давайте решать.

Секретарь парткома. Учитывая все обстоятельства, предлагаю минимум: строгий выговор с занесением в учетную карточку.

Первый член парткома. Как формулируем?

Секретарь парткома. За нарушение партийной дисциплины.

Чешков. Мне нужна была машина, я не имел в виду обременять вас.

Манагаров. Встретить вас меня просила Нина Васильевна.
Короткое молчание.
Чешков. Придется ждать багаж. Что нового?

Манагаров. В четыре рапорт. В два совещание по транспорту.

Чешков. На совещание пойдете вы. И не произнесете там ни одного бранного слова. Тихим голосом зачитайте список нарушений графика движения вагонов, объявите сумму взысканий и не ссорьтесь. Пусть марка двадцать шестого будет высокой. Когда они почувствуют, что у нас налажен учет, они станут нас бояться больше тех, кто кричит. Скажете все очень тихо. Мы будем их бить рублем.

Алеша. Я хочу пить.

Чешков. Деньги есть?

Алеша. Много, семнадцать копеек.

Чешков. Беги! Вон автоматы.
Алеша, подсчитав деньги, уходит.
Манагаров. Я вас не спрашиваю ни о чем.

Чешков. Это стеноз, болезнь молодых женщин. При обычной сердечной недостаточности доживают до старости. Стеноз развивается сам собой, вне зависимости от бережливости, и убивает молодых. Им нельзя рожать, но они рискуют и рожают, потому что всегда остается какая-то надежда. Лекарства при этом пороке помогают плохо. Помогают операции на сердце. В мире прооперировано сотни тысяч. Лида боялась.

Манагаров. Мне не нравится ваше состояние. Недельный рапорт надо отменить.

Чешков. Нельзя.

Колин. Перебои с электроэнергией в ночное время.

Чешков. Причину установили?

Колин. Разрешите ответить завтра? Я не выяснил.

Чешков. У вас сплошное невыполнение графика. Почему не выяснили раньше. Или есть другая причина? Вы обращались к дежурному по району? К главному диспетчеру?

Колин. Нет.

Чешков. Почему, Яков Ильич?

Колин. Руки не дошли.

Чешков. Вы здоровы?

Колин. Здоров.

Чешков. Мне придется все проверить. Вы утверждаете, что причина срыва графика связана с электроэнергией?

Колин (тихо). Нет, Алексей Георгиевич, не утверждаю.

Чешков. Значит, вы сказали неправду. Это очень серьезно. Мне придется вас наказать. (Секунду медлит.) Наталья Ивановна, в приказ: выговор Якову Ильичу.
Наталья Ивановна рядом ведет запись.
Чешков (в тишине). За неправильную информацию.

Завьялова (громко). Яков Ильич вдвое старше вас. Вдвое!

Чешков (чуть помедлив). Рапортом я доволен. Подготовка стала лучше, четче. Но график идет со скрипом. (Быкову.) С вами, Олег Владимирович, у меня будет особый разговор. (Переждав, смотрит на Рыжухина.) Я колебался, Валентин Петрович, но вас мне тоже придется наказать.

Рыжухин (с тихим гневом). За что?

Чешков. Мы выкроили вашему корпусу премию. И заслуженно. Но вас лично я половины премии лишу.

Рыжухин (поднявшись). За что?

Чешков (Наталье Ивановне). Сколько раз вы записывали в протокол?

Наталья Ивановна. Три. Сегодня третий раз.

Чешков. Три недели, Валентин Петрович, вы не можете установить причину перерасхода жидкого стекла. Три недели мы ждем анализа. Три недели вы обещаете и не выполняете. Почему? Вы можете сесть, рапорт не кончен.
Рыжухин не садится. Смотрит на Чешкова.
Или не знаете, как делать? Нужна помощь?

Рыжухин (не садясь). Не успеваю.

Чешков. Такого объяснения я не приму. Вы не хотите считать. Любой капиталист давно бы уже уволил вас. Причину перерасхода стекла мы должны понять срочно. (Наталье Ивановне.) В приказ, пожалуйста: Валентин Петрович лишается половины премии.

Рыжухин. Я с вами работать не буду.

Чешков (ровно). Мы не ссоримся, Валентин Петрович. В принципе, я вашей работой доволен.
Бледный Рыжухин выходит из-за стола. (Резко.)
Вы куда?

Рыжухин. Писать заявление об уходе. (Уходит.)

Завьялова (громко, в тишине). Я могу повторить то же.

Быков (с вызовом). И я это повторяю.

Чешков (идет к классной доске, пишет мелом: «1000». Голос чуть меняется. Он предчувствует схватку и волнуется). Сумма перерасхода стекла за квартал. Я бы мог вызывать вас. Читать документы, подписывать приказы... Но я готовлюсь к каждой встрече с вами, я ищу ваши ошибки и свои ошибки, и в этом моя работа, весь смысл процесса. Если мне уже нечему вас научить — я уже не руководитель, я изжил себя... Нет, мы не ссоримся, но учиться можно только на ошибках.

Завьялова (громко). Вы чрезвычайно требовательны к инженерно-техническим работникам! Чрезвычайно!

Быков. И вы пытаетесь ввести нежизненные системы производства!

Чешков (быстро, горячо, волнуясь. Боится сорваться.) Но это же косность, привычка, лень, нежелание думать. Вы не хотите работать по-новому, Олег Владимирович, потому что считаете — так нельзя. У нас так нельзя, в нашем производстве так нельзя, а как можно, не знаете. Я не считаю себя умнее вас, но там, где я раньше работал, сразу замесили организацию на новых принципах и им не мешал груз традиций.

Быков. Вам не нравятся наши традиции?

Чешков. Мне нравится ваша любовь к заводу, но я не понимаю вашего чванства. Мы все работаем для Родины. Будьте скромнее, пожалуйста. И вас я призываю к скромности, Надежда Ивановна. Есть люди, которые считают получение зарплаты своей особой привилегией. Работать им скучно или неинтересно.

Завьялова. Вы докатились до прямых оскорблений. (Поднимается и, цокая каблуками, выходит.)

Чешков (не поглядев на нее). Нет, нет.

Щеголева. Я неточно спросила... Я все поняла утром, когда вы прошли мимо и ничего не захотели сказать мне. Речь просто идет о том... может, я нужна по каким-нибудь делам?
Пешков помотал головой, поднялся и вышел. Щеголева еще стояла. В спокойных глазах теплилась улыбка.
В зале государственной квартиры пожилая женщина накрывала стол. Первым вбежал Алеша в спортивном костюме, он смеялся, кого-то ожидая. Вошел Чешков.
Чешков (строго). Ну чего ты?

Алеша. Я устал.

Алеша. Я хочу бежать впереди.

Чешков. Значит, наврал?

Алеша (заливаясь смехом). Наврал! Ну и что? Я хочу бежать впереди.

Чешков. Ты не можешь впереди. Ты как черепаха ползешь.

Алеша. Нет! Позади мне неинтересно. Пустишь вперед?

Чешков. Хорошо, в следующий раз я пойду на этот эксперимент. А сейчас завтракать.
Садятся за стол. Алеша живет возбуждением.
Алеша. Как твои дела?

Чешков. Какие?

Алеша. Вообще всякие. Ты мне давно ничего не рассказывал.

Чешков. Ничего дела. Ешь ложкой.

Алеша. Значит, хорошие дела?

Чешков. Хорошие дела не бывают.

Алеша. Почему?

Чешков. Потому что всегда бывает немного плохо. Если дела слишком хорошие — значит, надо беспокоиться.

Алеша (раздумывая). Понял.

Чешков. Что понял?

Алеша. Понял. Я не буду есть сыр, хорошо?

Чешков. Хорошо, ешь хлеб с маслом.

Алеша. Вполне логично. Я так и хотел.

Чешков. Возможно, нам скоро придется переехать в другой город.

Алеша (слегка встревожившись). В Тихвин?

Чешков. Возможно.

Алеша. Я согласен в Тихвин. Мне здесь скучно.

Чешков. С понедельника ты будешь ходить в одну семью. Там есть два мальчика, как ты, и одна девочка постарше.

Алеша (перестал есть). Ты решил отдать меня?

Чешков. Чепуха. Налить тебе молока?

Алеша (не прикасаясь к еде). Почему ты отдаешь меня?

Чешков (строго). Не будь глупым. Разве я могу тебя отдать кому-нибудь? Ты будешь ходить в одну семью после школы. Тебе там понравится.

Алеша. А если не понравится?

Чешков. Понравится. Это семья одного нашего формовщика.

Алеша. Странно.

Чешков. Ничего странного. Мы с ним делали лопасти.

Алеша. Эти мальчики — его дети?

Чешков. Внуки. Но он не старый. И девочка очень хорошая. Территориально это удобно, в соседнем квартале. Понял?

Алеша. Понял.

Чешков. Доедай. Я позвоню. (Подходит к телефону, набирает номер.)

Щеголева. Извините. Я без предупреждения...

Чешков (сразу). Я вам звонил... Ну что?

Щеголева. У нас есть себестоимость. Плановая себестоимость. Я вас поздравляю.

Алеша. Спасибо. (Уходит.)

Чешков. Садитесь.

Щеголева. Нет, я на минутку. Просто не удержалась... Конечно, это не спасение для вас, но все же... С вами говорил этот товарищ из горкома партии?

Чешков (удивившись). С вами он тоже говорил?

Щеголева. Да. Мне понравился этот человек. Я пойду.

Чешков. Подождите. Я давно вас не видел.

Щеголева. Вы видите меня каждый день.

Чешков. Вы не поняли.

Щеголева. Поняла. Это бессмысленно.

Чешков. Почему?

Щеголева. Мы ничего не сможем начать сначала.

Чешков. Уверены ли вы?

Щеголева. Абсолютно. Есть запрет. Нам это не преодолеть.

Чешков. Я хочу вас видеть.

Щеголева (помолчав). Хорошо.

Турочкин. Никак нет.

Крюков. Не понимаю. А с Рябининым?

Турочкин. Никак нет.

Крюков. Что же вы делали три дня в Нереже?
Входят Рябинин и Плужин. Официальны.
Познакомьтесь, Константин Константинович Турочкин, новый работник горкома партии. Служил в политуправлении на Балтике. Он будет заниматься делом Чешкова.

Плужин (удивлен). Это расследование, Игорь Петрович?

Крюков. Турочкин не называет это расследованием.

Турочкин (ровно). Все против него. Самовольно уехал из Тихвина, принят без документов, получил строгое партийное взыскание, около двадцати специалистов не захотели работать с ним и ушли, в связи с чем бюро первичной партийной организации выразило ему недоверие как руководителю.

Крюков. Мистика, товарищи! Мне бы хотелось посмотреть на этого человека, я восхищен им. Поражен, как он удерживается на месте. И что такое вся наша работа с кадрами? Вы удивлены, Анатолий Васильевич? Близятся перевыборы парткома Нережской фирмы. Нам хочется поплотнее познакомиться с вашими бедами,

Плужин. Цех Чешкова наш самый плохой цех. Чешкову будем искать замену.

Рябинин. Чешков талантлив.

Плужин. Он не киноартист. Нам нужен план.

Рябинин. Работать хорошо и выполнять план — это не одно и то же.

Крюков (быстро, строго). И все-таки план, то есть реализация продукции,— завершающий показатель. Реформа это утверждает четко. Реализация и прибыль. Глеб Николаевич, мы должны пройти к Осипу Федоровичу.

Рябинин. Пожалуйста, но все это бессмысленно.

Крюков. Посмотрим, посмотрим. Вы дождетесь нас?

Плужин. Боюсь, я не в состоянии отвечать. Передайте, пожалуйста, Игорю Петровичу, что я уехал.

Турочкин. Хорошо.

Плужин. Выдвижение Рябинина на должность секретаря парткома завода, это чья идея?

Турочкин. Я здесь человек сравнительно новый, но, мне кажется, идея возникла давно.

Плужин (с сомнением). Давно?

Турочкин. Мне кажется, идея возникла еще тогда, когда Рябинина выдвигали на должность вашего первого зама. Как вы относитесь к этому?

Плужин. Отрицательно. До свиданья.

Турочкин. Позвольте спросить — почему?

Плужин. Если Рябинина изберут, на заводе появятся два директора. Это слишком много даже для большого завода. (Прощается, уходит.)

Рябинин. А я вообще хам. И невыдержанный человек.

Крюков. Что вы еще хотите сообщить о себе, чтобы, так сказать, забаллотировать себя на корню?

Рябинин. Я инженер.

Крюков. Я тоже инженер. И товарищ Турочкин инженер. Что же касается вашего хамства, которое вы рекламируете, то если вас изберут; вы помягчете. Заботу об этом мы возьмем на себя. Ваш нынешний секретарь парткома, простите,— дуб, его не видно, не слышно.

Рябинин. Я не соглашусь.

Крюков (с досадой, Турочкину). Вы что, вообразили себя детективом? Комиссаром Мегрэ? Что вы делали три дня в Нереже?

Турочкин. Мы живем в мире предвзятости.

Крюков (иронически). Очень любопытно.

Турочкин. Можно быстро собрать мнения, но это будут готовые мнения. Большинство людей склонны к готовым мнениям. Это просто и незатруднительно. Я бы хотел доложить потом.

Крюков (настойчиво, с любопытством). Продолжайте.

Турочкин. О человеке иногда складываются устойчивые легенды, которые уже никому не хочется оспорить. Я бы хотел неторопливо уяснить, что в данном случае добро и что — зло. Ленинградский парень, блокадник, закончил ленинградский вуз, работал в Ленинградской области... Я прошу еще десять дней.

Крюков. Такой возможности у вас не будет. Я вам дам еще три дня. Мы не живем в мире предвзятости, Константин Константинович. Постарайтесь сами прежде всего быть справедливым. Мы живем в мире людей, многие из них добры и объективны.

Рябинин (внезапно). Вам не надо десяти дней. И трех не надо. Попробуйте поверить мне. Если Чешкова снять, фирма проиграет.

Крюков. Стоп! Сядем. Поговорим.

Турочкин (живо). Это верно, что он неконтактен?

Рябинин. Есть понятие — милый человек, есть понятие — деловой человек. Я бы не сказал, что эти понятия несовместимы, но это разные понятия. Чешков контактен со всеми, кто хорошо работает. С теми, кто хорошо работает, он даже мил.

Турочкин. Это верно, что Чешков совершенно не занимается воспитанием коллектива?

Рябинин. Я не готов на это ответить.

Крюков. Этот в принципе верный вопрос не имеет ни конца ни края. Его иногда используют демагогически, чтобы скинуть неудобного человека.

Турочкин (живо). Вы имеете в виду Чешкова?

Крюков. Нет, только этот гигантский вопрос. Со словом «коллектив» предпочтительнее обращаться осторожнее. Это слово высокое. Иногда пишут: «Коллектив не справился». Почти ложь. Нужны имена. Безынициативные, беспомощные работники прячутся за такие понятия, как «коллектив», «коллегиальность». Вы говорили о Чешкове, Глеб Николаевич.

Рябинин. Взаимоотношения — это творчество. И не существует ответов однозначных. Много значит личное обаяние, но за обаянием может скрываться что угодно. Обязательным качеством начальника считаю справедливость. У Чешкова это качество есть. Он боится немного личных контактов. Я бы мог его упрекнуть в этом, но не решусь. У него не было времени ждать. У него был слишком короткий срок. Он должен был или наладить дело, или уйти.

Крюков. Считаете, наладил?

Рябинин. Вы говорили, Игорь Петрович, о значении плана, о реализации и прибыли. Прибыль, как известно, это разница между ценой и себестоимостью. Чешков добился низкой себестоимости, он стал делать продукцию дешево. Он начал с правильного конца. И план у него вот-вот будет. У него есть воля. Цех три года не выполнял плана. А Чешков у нас лишь с февраля. (Турочкину.) Я, кажется, готов ответить на ваш вопрос. Я проанализировал ход того рапорта, посвященного графикам, когда от Чешкова ушло много людей. Я был взбешен тогда, сейчас их уход мне кажется неизбежным. Бывает, не сработаются очень хорошие люди. Но весь ход рапорта служил чистому воспитанию. Воспитанию личной ответственности, дисциплины, честности в деловом процессе. Это есть воспитание коллектива в самом нужном нам направлении. (Крюкову.) Я другого боюсь. Не сломаем ли мы его. Я встречал творческих людей, которые после долгой осады становились инертными. И таких я встречал немало.

Крюков. Что подразумевается под словом «осада»?

Рябинин. Желание причесать общей гребенкой, чтобы стал правильный, гладкий, похожий на всех.

Крюков. В чем ваши несогласия с директором?

Рябинин. Их много. Стремление к парадности становится бедствием.

Крюков (строго). Будьте конкретнее.

Рябинин. Прокатывали броневые плиты. Балки износились. Я приказал остановить прокат. Но директор уже обещал плиты главку, главк — министру, министр — Госплану... Директор сказал мне: это политика. Плиты с гигантским припуском, после припуск сдирали почти вручную. Обошлись они нам втрое дороже. Вот какая цена! А между тем, если я помню Ленина, политика есть концентрированное выражение экономики.

Крюков. То, о чем вы рассказывали,— не политика, а политиканство, лавирование.

Рябинин. Советский человек ничего не должен делать любой ценой. И если он достигает победы любой ценой, он должен рассматривать такую победу как поражение.

Крюков. А если война, Глеб Николаевич?

Рябинин. Я в данном случае говорю о броневых плитах.

Крюков. Что мешает вам дать согласие?

Рябинин. Я знаю, что не подойду. Буду слишком неудобен для вас. Я непокладист, непослушен, меняться мне поздно.

Крюков. Неужели, Глеб Николаевич, я должен читать вам лекции? Мы не бедны и не нищи. Есть успехи, которыми можем гордиться. Но сколько дыр! Сколько бесхозяйственности! Конечно, не бывает, чтобы всегда все было хорошо. Партия живой организм, есть свои противоречия, свои недостатки... Но промышленность наш главный хлеб. И в этой области на полумеры мы не пойдем. Тут нам нужны люди страстные, талантливые, инициативные, непокорные, неконъюнктурные, злые, точные. Я, секретарь горкома по промышленности, могу тогда спать сравнительно спокойно. С людьми, которые слушаются во всем, работать трудно.

Рябинин. Мы хотим взять прежде всего объемы, а капиталист — прибыль. Он не дурак, финансист все время сидит у него с правой руки. Реализация для нас стала единственно главной даже при реформе, прибыль нас меньше волнует. Убытки всеми правдами и неправдами прячем. А кого обманываем?

Крюков. Было бы превосходно, если в роли представителя партии на заводе вы всерьез занялись этими проблемами. Я не тороплю вас с ответом. Можете подумать. У вас еще есть... двадцать минут. А сейчас давайте-ка выпьем чаю.

Чешков. Я ее сам случайно открыл... Обкатывал свой «Москвич» и вот... открыл...

Щеголева (продолжая оглядывать все). Здесь неплохо...
Чешков подходит, дотрагивается до ее лица.
Сядь. (Отходит, садится.)

Чешков (садится. Неловко). Ты где сейчас?

Щеголева. Здесь.

Чешков (чуть улыбнулся). Где ты сегодня вообще?

Щеголева (смотрит на него). А ты где сегодня вообще?

Чешков. Я сейчас в строительном тресте... Договариваюсь о перестройке теплоснабжения...

Щеголева. А... ну, а я сейчас в Колпине, обмениваюсь опытом. (Молчит. Смотрит на него.) Уедем отсюда.

Чешков. Пожалуйста. Машина на улице.

Щеголева. Куда мы поедем?

Чешков (в ярости). А куда ты хочешь?

Щеголева. Домой.

Чешков. Тогда ты пойдешь пешком. Иди, иди!

Щеголева. Я тебе говорила: это бессмысленно. Мы всегда будем в чем-то виноватыми.

Чешков. Я найду выход.

Щеголева. Конечно, ты сможешь жить с другими женщинами, не сомневаюсь, а со мной нет... В какую сторону мне идти? Я не знаю дороги.

Чешков. Едем!

Щеголева (закуривая). Куда мы едем?

Чешков. Я тебя заставлю слушаться! (Вырывает у нее сигарету, бросает на пол, гасит ногой.) Ты у меня будешь слушаться! Равноправия ты у меня не увидишь!

Щеголева. Куда мы едем?

Чешков. Я не знаю, куда мы едем...

Голос. Прекрасно.

Чешков. Электросталеплавильный?

Голос. Отлично слышу.

Чешков. Гидроочистка?

Голос. Хорошо слышу.

Чешков. Смесеприготовительный?

Голос. Слышу вас.

Чешков. Вспомогательный?

Голос. Есть вспомогательный!

Чешков. Термообрубной?

Подключников. Отлично слышу! Великолепно!