Иностранная поэзия

ЛОУРЕНС Дэвид Герберт

Птица колибри.

В тяжелой первобытной немоте,

В тишине, еще только пытавшейся

Дышать и жужжать,

Жужжащие птицы колибри помчались по улицам.

Прежде, чем что-либо имело душу,

Когда жизнь была зыбью материи,

Почти неодушевленной,

Эта крошка колибри вспорхнула живым бриллиантом

И помчалась со свистом среди медленных,

Мощных, мясистых стволов.

Пожалуй, цветы не росли в то время,

В том мире, где птица колибри

Стремительно мчалась

впереди творенья.

Пожалуй, она протыкала медленные вены деревьев

Своим длинным клювом.

Возможно, она была огромная,

Как лесные болота, ибо крошечные ящерицы были,

Говорят, когда-то огромными.

Возможно, она была ужасное чудовище, птица-меч.

Мы глядим на нее не с того конца

Длинного телескопа Времени.

МЕЙСФИЛД Джон

Морская лихорадка

где небо кругом и вода.

Мне нужен только высокий корабль

и в небе одна звезда,

И песни ветров,

и штурвала толчки,

и паруса белая дрожь,

И серый туманный рассвет над водой,

которого жадно ждешь.

Опять меня тянет в море,

и каждый пенный прибой

Морских валов,

как древний зов,

влечет меня за собой.

Мне нужен только ветреный день,

в седых облаках небосклон,

Летящие брызги,

и пены клочок,

и чайки тревожный стон.

Опять меня тянет в море,

в бродячий цыганский быт,

Который знает и чайка морей,

и вечно кочующий кит.

Мне острая, крепкая шутка нужна

товарищей по кораблю

И мерные взмахи койки моей,

где я после вахты сплю.

ПО Эдгар Аллан

Ворон

Полный тягостною думой

Над старинными томами

Я склонялся в полусне,

Грезам странным отдавался,

Вдруг неясный звук раздался,

Будто кто-то постучался -

Постучался в дверь ко мне.

«Это, верно, - прошептал я, -

Гость в полночной тишине,

Гость стучится в дверь ко мне».
Ясно помню... Ожиданья...

Поздней осени рыданья...

И в камине очертанья

Тускло тлеющих углей...

О, как жаждал я рассвета!

Как я тщетно ждал ответа

На страданье, без привета,

На вопрос о ней, о ней,

О Леноре, что блистала

Ярче всех земных огней,

О светиле прежних дней.
И завес пурпурных трепет

Издавал как будто лепет,

Трепет, лепет, наполнявший

Темным чувством сердце мне.

Непонятный страх смиряя,

Встал я с места, повторяя:

«Это только гость, блуждая,

Постучался в дверь ко мне,

Поздний гость приюта просит

В полуночной тишине, -

Гость стучится в дверь ко мне».
Подавив свои сомненья,

Победивши опасенья,

Я сказал: «Не осудите

Замедленья моего!

Этой полночью ненастной

Я вздремнул, и стук неясный

Слишком тих был, стук неясный, -

И не слышал я его,

Я не слышал» - тут раскрыл я

Дверь жилища моего, -

Тьма, и больше ничего.
Взор застыл, во тьме стесненный,

И стоял я изумленный,

Снам отдавшись, недоступным

На земле ни для кого;

Но как прежде ночь молчала,

Тьма душе не отвечала,

Лишь - «Ленора!» - прозвучало

Имя солнца моего, -

Это я шепнул, и эхо

Повторило вновь его,

Эхо, больше ничего.
Вновь я в комнату вернулся -

Обернулся - содрогнулся, -

Стук раздался, но слышнее,

Чем звучал он до того.

«Верно, что-нибудь сломилось,

Что-нибудь пошевелилось,

Там за ставнями забилось

У окошка моего,

Это ветер, усмирю я

Трепет сердца моего, -

Ветер, больше ничего».
Я толкнул окно с решеткой, -

Тотчас важною походкой

Из-за ставни вышел Ворон,

Гордый Ворон старых дней,

Не склонился он учтиво,

Но, как лорд, вошел спесиво,

И, взмахнув крылом лениво,

В пышной важности своей,

Он взлетел на бюст Паллады,

Что над дверью был моей,

Он взлетел - и сел над ней.
От печали я очнулся

И невольно усмехнулся,

Видя важность этой птицы,

Жившей долгие года.

«Твой хохол ощипан славно,

И глядишь ты презабавно, -

Я промолвил, - но скажи мне:

В царстве тьмы, где Ночь всегда,

Как ты звался, гордый Ворон,

Там, где Ночь царит всегда?»

Молвил Ворон: «Никогда».
Птица ясно отвечала,

И хоть смысла было мало,

Подивился я всем сердцем

На ответ ее тогда.

Да и кто не подивится,

Кто с такой мечтой сроднится,

Кто поверить согласится,

Чтобы где-нибудь когда -

Сел над дверью - говорящий

Без запинки, без труда -

Ворон с кличкой «Никогда».
И, взирая так сурово,

Лишь одно твердил он слово,

Точно всю он душу вылил

В этом слове «Никогда»,

И крылами не взмахнул он,

И пером не шевельнул он,

Я шепнул: «Друзья сокрылись

Вот уж многие года,

Завтра он меня покинет,

Как Надежды, навсегда».

Ворон молвил: «Никогда».
Услыхав ответ удачный,

Вздрогнул я в тревоге мрачной,

«Верно, был он, - я подумал, -

У того, чья жизнь - Беда,

У страдальца, чьи мученья

Возрастали, как теченье

Рек весной, чье отреченье

От Надежды навсегда

В песне вылилось -

О счастье, что, погибнув

навсегда,

Вновь не вспыхнет никогда».

Улыбаясь и вздыхая,

Кресло я свое придвинул

Против Ворона тогда,

И, склонясь на бархат нежный,

Я фантазии безбрежной

Отдался душой мятежной:

Это - Ворон, Ворон, да.

Но о чем твердит зловещий

Этим черным «Никогда»,

Страшным криком «Никогда».
Я сидел, догадок полный

И задумчиво-безмолвный,

Взоры птицы жгли мне сердце,

Как огнистая звезда,

И с печалью запоздалой,

Головой своей усталой,

Я прильнул к подушке алой,

И подумал я тогда:

Я один, на бархат алый

Та, кого любил всегда,

Не прильнет уж никогда.
Но, постой, вокруг темнеет,

И как будто кто-то веет,

То с кадильницей небесной

Серафим пришел сюда?

В миг неясный упоенья

Я вскричал: «Прости, мученье!

Это Бог послал забвенье

О Леноре навсегда,

Пей, о, пей скорей забвенье

О Леноре навсегда!»

Каркнул Ворон: «Никогда».
И вскричал я в скорби страстной:

«Птица ты, иль дух ужасный,

Искусителем ли послан,

Иль грозой прибит сюда, -

Ты пророк неустрашимый!

В край печальный, нелюдимый,

В край, Тоскою одержимый,

Ты пришел ко мне сюда!

О, скажи, найду ль забвенье,

Я молю, скажи, когда?»

Каркнул Ворон: «Никогда».
«Ты пророк, - вскричал я, - вещий!

Птица ты иль дух зловещий,

Этим Небом, что над нами -

Богом, скрытым навсегда -

Заклинаю, умоляю,

Мне сказать, - в пределах Рая

Мне откроется ль святая,

Что средь ангелов всегда,

Та, которую Ленорой

В небесах зовут всегда?»

Каркнул Ворон: «Никогда».
И воскликнул я, вставая:

«Прочь отсюда, птица злая!

Ты из царства тьмы и бури,

- Уходи опять туда,

Не хочу я лжи позорной,

Лжи, как эти перья черной,

Удались же, дух упорный!

Быть хочу - один всегда!

Вынь свой жесткий клюв из сердца

моего, где скорбь - всегда!»

Каркнул Ворон: «Никогда».
И сидит, сидит зловещий,

Ворон черный, Ворон вещий,

С бюста бледного Паллады

Не умчится никуда,

Он глядит, уединенный,

Точно Демон полусонный,

Свет струится, тень ложится,

На полу дрожит всегда,

И душа моя из тени,

Что волнуется всегда,

Не восстанет - никогда!

Annabel Lee

In a kingdom by the sea,

That a maiden there lived whom you may know

By the name of Annabel Lee;

That to love and be loved by me.

She was a child and I was a child,

In this kingdom by the sea,

But we loved with a love that was more than love -

I and my Annabel Lee;

Coveted her and me.

And this was the reason that, long ago

In this kingdom by the sea,

A wind blew out of a cloud by night

Chilling my Annabel Lee;

And bore her away from me,

To shut her up in a sepulchre

In this kingdom by the sea.

The angels, not half so happy in Heaven,

Went envying her and me: -

Yes! - that was the reason (as all men know,

In this kingdom by the sea)

That the wind came out of the cloud chilling

And killing my Annabel Lee.

Of those who were older than we -

Of many far wiser than we -

And neither the angels in Heaven above

Nor the demons down under the sea,

Can ever dissever my soul from the soul

Of the beautiful Annabel Lee: -
For the moon never beams without bringing me dreams

Of the beautiful Annabel Lee;

And the stars never rise but I see the bright eyes

Of the beautiful Annabel Lee;

And so, all the night-tide, I lie down by the side

Of my darling, my darling, my life and my bride,

In her sepulchre there by the sea -

In her tomb by the side of the sea.

Это было давно, это было давно,

В королевстве приморской земли:

Там жила и цвела та, что звалась всегда,

Называлася Аннабель-Ли,
Я любил, был любим, мы любили вдвоем,

Только этим мы жить и могли.

И, любовью дыша, были оба детьми

В королевстве приморской земли.

Я и нежная Аннабель-Ли,

И, взирая на нас, серафимы небес

Той любви нам простить не могли.

В королевстве приморской земли, -

С неба ветер повеял холодный из туч,

Он повеял на Аннабель-Ли;

И ее от меня унесли,

Чтоб навеки ее положить в саркофаг,

В королевстве приморской земли.

Серафимы в раю не могли, -

Оттого и случилось (как ведомо всем

В королевстве приморской земли), -

Ветер ночью повеял холодный из туч

И убил мою Аннабель-Ли.

Тех, что старости бремя несли, -

Тех, что мудростью нас превзошли, -

И ни ангелы неба, ни демоны тьмы,

Разлучить никогда не могли,

Не могли разлучить мою душу с душой

Обольстительной Аннабель-Ли.
И всегда луч луны навевает мне сны

О пленительной Аннабель-Ли:

И зажжется ль звезда, вижу очи всегда

Обольстительной Аннабель-Ли;

И в мерцанье ночей я все с ней, я все с ней,

С незабвенной - с невестой - с любовью моей -

Рядом с ней распростерт я вдали,

В саркофаге приморской земли.