Иностранная поэзия

«Когда я слушал ученого астронома...»

И он выводил предо мною

Целые столбцы мудрых цифр

И показывал небесные карты,

Диаграммы для измерения звезд,

Я сидел в аудитории и слушал его,

И все рукоплескали ему,

Но скоро - я и сам не пойму отчего -

Мне стало так нудно и скучно,

И как я был счастлив,

Когда выскользнул прочь

И в полном молчании зашагал одинокий

Среди влажной таинственной ночи

И взглядывал порою на звезды.

[Листья травы]

Ибо считаю, что только так можно создать стихи о моей душе и бессмертии («Рожденный на Поманоке»).

[Песня о себе]

стоит то, что есть Я.

Стоит, никогда не скучая,

благодушное, участливое,

праздное, целостное,

стоит и смотрит вниз,

стоит прямо или опирается согнутой

в локте рукой на некоторую незримую опору,

смотрит, наклонив голову набок, любопытствуя,

что будет дальше.

Он и участвует в игре, и не участвует,

следит за нею

и удивляется ей.

...

в такое прозрачное летнее утро,

Ты положила голову мне на бедро,

и нежно повернулась ко мне,

и распахнула рубаху у меня на груди,

и вонзила язык в мое голое сердце,

и дотянулась до моей бороды,

и дотянулась до моих ног.

Тотчас возникли и простерлись вокруг меня покой

и мудрость, которые выше

нашего земного рассудка.

...

и рождаюсь вместе

с только что обмытым младенцем,

я весь не вмещаюсь между башмаками и шляпой.

...

Я сказал, что душа не больше, чем тело,

и никто, даже бог не выше,

чем каждый из нас для себя,

и тот, кто идет без любви хоть минуту,

на похороны свои он идет,

завернутый в собственный саван.

...

В каждой вещи я вижу бога,

Не могу я также поверить,

что есть кто-нибудь чудеснее меня.

К чему мне мечтать о том,

чтобы увидеть бога яснее,

чем этот день?

В сутках такого нет часа,

в каждом часе нет такой секунды,

когда бы не видел я бога,

На лицах мужчин и женщин я вижу бога

и в зеркале у меня на лице,

Я нахожу письма от бога на улице,

и в каждом есть его подпись.

ЭЛИОТ Томас Стернз

[Ист Коукер]

Обдуманное тупоумие.

Мудрость - всего лишь знание мертвых тайн,

Бесполезных во мраке, в который всматривались,

От которого отворачивались. Нам покажется,

Что знание, выведенное из опыта,

В лучшем случае наделено

Весьма ограниченной ценностью.

Знание - это единый и ложный образ,

Но каждый миг происходит преображение,

И в каждом миге новость и переоценка

Всего, чем мы были.

...

Мы можем постигнуть единственной мудрости,

...

Пусть тьма снизойдет на тебя,

Это будет Господня тьма. - Как в театре,

Гаснет свет перед сменою декораций,

Гул за кулисами, тьма наступает на тьму,

И мы знаем, что горы, и роща на заднике,

И выпуклый яркий фасад уезжают прочь...

Или в метро, когда поезд стоит между станций,

И возникают догадки и медленно угасают,

И ты видишь, как опустошаются лица,

И нарастает страх оттого, что не о чем думать;

Или когда под наркозом сознаешь,

Что ты без сознанья...

- Тише, сказал я душе. - Жди без надежды,

Ибо надеемся мы не на то, что нам следует;

Жди без любви,

Ибо любим мы тоже не то, что нам следует;

Есть еще вера,

Но вера, любовь и надежда всегда в ожидании.

Жди без мысли, ведь ты не созрел для мысли:

И тьма станет светом, а неподвижность ритмом.

Шепчи о бегущих потоках и зимних грозах.

Невидимый дикий тмин, и дикая земляника,

И смех в саду были иносказаньем восторга,

Который поныне жив и всегда указует

На муки рожденья и смерти.

Вы говорите,

Что я повторяюсь. Но я повторю.

Повторить ли? Чтобы прийти оттуда,

Где вас уже нет, сюда, где вас еще нет,

Вам нужно идти по пути,

где не встретишь восторга.

Чтобы познать то, чего вы не знаете,

Вам нужно идти по пути отречения.

Чтобы стать не тем, кем вы были,

Вам нужно идти по пути, на котором вас нет.

И в вашем неведенье - ваше знание,

И в вашем могуществе - ваша немощь,

И в вашем доме вас нет никогда.

[Паломничество волхвов]

В худшее время года

Для путешествия, да еще такого:

Дороги - каша, и ветер в лицо,

Самая глушь зимы».

И верблюды постерли ноги и спины

И упрямо ложились в тающий снег.

Мы иногда тосковали

По летним дворцам на склонах, террасам

И шелковым девам с блюдом щербета.

Проводники и погонщики бранились, ворчали,

Сбегали и требовали вина и женщин,

И костры угасали, и всем шатров не хватало,

И враждебность в больших городах,

И неласковость в малых,

И грязь в деревнях, и непомерные цены:

В трудное время пошли мы.

В конце мы решили идти всю ночь,

Спали урывками,

И голоса напевали нам в уши,

Что все это безрассудство.