Интервью разных видов, «спроектированная ситуация»

ПРО НАХОДЧИВОГО СТУДЕНТА

Дело было в конце экзаменационной сессии на журфаке. Пришел студент сдавать «хвосты» по специальности. Показывает, как положено, реферат «Современное состояние ТВ в России». Краснеет, просит:

– Может быть, сразу прочитаете и оценку поставите? А то меня стипендии лишат, в учебной части не учитывают, что я уже на телевидении работаю.

– А когда полагалось этот реферат сдать? Месяц назад, не так ли?

– Не мог я, работал. У меня своя рубрика музыкальная, неужели вы не видели?

– Извините, не пришлось. Ну, давайте, перелистаем ваш шедевр творческой мысли.

Спрашиваю студента, почему не от первого лица написано, что это за «мы» – группой, что ли, смотрели? – Это же научная работа, – отвечает.

– А это вы откуда знаете?

Студент немного помялся, мол, в Останкине работаю, все знаю про рейтинг.

«Первым и единственным критерием является рейтинг, что переводится с английского как «оценка», «котировка», то есть в данном случае – процент телезрителей, усевшихся перед телевизорами».

Спрашиваю, видел ли студент раскрашенные в три цвета листы с расписанием передач прошедшей недели. Не видел, говорит. Ну, конечно, их же для начальства раскрашивают. Научная подсказка, кого гнать из эфира. Красный цвет – значит, передача недотягивает до некоего контрольного рейтинга по Москве, на остальную же Россию плевать, в Москве главные зрители-потребители. Желтым раскрашены клеточки передач, которые «на грани». Чуть не вся публицистика теперь на графиках желтая. Зеленый цвет – цвет доллара, получаемого за рекламу – свидетельство высокого рейтинга. Тут «Поле чудес» и сериалы. Студент, впрочем, так и пишет:

– Тут нелогично. Зритель не просто терпит – он как раз и голосует за «Угадай мелодию» и прочую дребедень. Голосует рейтингом. Или вы имеете в виду интеллигентное меньшинство, которое не хочет, чтобы следующее поколение было способно только угадать «чижик-пыжик»? И так уже абитуриенты не могут назвать десяток современных писателей...

Студент потупился, он сидел на краешке стула и теребил прикрепленный к поясу пейджер, всем видом давая понять, что ждут его дела куда более важные, чем какой-то реферат.

«”Мы показываем телезрителям то, что они хотят смотреть” — эта «откровенная» фраза, слышанная нами во множестве телевизионных редакций, явно претендует на то, чтобы быть высеченной на скрижалях...»

– Какие, к черту, скрижали. Красоты стиля и пафос пропускаем. Куда-то вы торопитесь, молодой человек?

– На съемку. Музыкальный клип снимаем.

– Музыкальный ли, рекламный – невелика разница. А вы без разбора ругаете ролики и сами, оказывается, их делаете.

– Почитайте дальше, там и хорошие слова про рекламу есть.

«Рекламные телевизионные ролики, эти мини-шедевры коммерческого искусства, разыгрывают за 20–30 секунд эфирного времени сценки-представления, смешные, занимательные, драматически безукоризненные. Их ставят опытнейшие режиссеры. Приглашаются самые знаменитые актеры...»

В Останкине из уст в уста передают, как пригласили на съемки клипа одного очень известного исполнителя. А он говорит: в этот день не могу, у меня концерт. «Сколько вам за концерт платят?» – «Двадцать тысяч». – «Ну, так мы вам двадцать одну заплатим». И заплатили – за полминуты такие деньги. Это раньше, при большевиках, гонорары были расписаны и утверждены «в инстанциях», а нынче свобода. Кому по полгода зарплату не платят – пусть, мол, сами спонсоров ищут – а кому иначе.

Еще прокладки с крылышками и затычки «Тампекс»! Пардон, нашему автору целомудрие не позволило, вероятно, их вспомнить. А дети наши с утра до вечера видят на экране, просвещаясь насчет устройства женского волшебного естества.

Но хватит про рекламу. Перелистаем несколько страничек.

«Однажды мы терпеливо досмотрели вторую половину одной из множества постоянных и, как говорят, очень популярных передач – викторину-соревнование, происходившую на глазах сотен «живых» зрителей и миллионов телевизионных. Ведущий этой передачи, энергичный и находчивый человек, не умолкавший, кажется, ни на мгновение, делал все, чтобы обстановка в зале-студии была максимально накалена. Еще бы, претендентки могли в считанные секунды стать счастливыми обладательницами новейшего холодильника, сверкающей никелем автомашины или просто солидной пачки хрустящих ассигнаций. Эта возможность, сам этот шанс взбудораживал зрителей, приглашенных на передачу. Ведущий предлагал выбрать что-то одно: что находится в большой, перевязанной лентой коробке или нечто скрытое за таинственно шевелящейся занавесью...»

Нет уж, Якубовича трогать не будем, он народный любимец. Что там дальше, про публицистические передачи?

Очень знакомая точка зрения.

Да уж, увольте!

Распечатка телефонного компромата в газетах, издевательские комментарии Доренко и Киселева вполне укладываются в эту схему.

Теперь о нынешнем телеискусстве. Вот:

«Головокружительные истории с погонями, схватками, шантажом, пытками и прочими аксессуарами изготавливаемых конвейерным способом детективов собирают обширную аудиторию. Зритель потребляет по принципу «бери, что дают». Более того, этот самый «средний» зритель, на примитивные духовные запросы которого так часто ссылаются в уютных кабинетах телевизионных деятелей – этот зритель, как выяснилось, не испытывает особых восторгов по поводу тех программ, которые вынужден смотреть за неимением выбора. Наблюдается тенденция транслировать по всем каналам однотипные передачи – сразу несколько многосерийных комедий или футбольных матчей. Составители программ ощущают нужду в повышении остроты передач, чтобы привлечь и удержать внимание публики, и поэтому аудиторию приучают ко все более и более жестоким формам насилия. Наступает пресыщение, и то, что сегодня воспринимается как жестокость, завтра покажется пресным. И чем подробнее, чем ярче, чем «реалистичнее», чем талантливее, наконец, сделан подобный фильм или передача, тем явственнее и ощущение жуткого ужаса и долгожданное чувство облегчения. Плюс подленькая мыслишка о счастье принадлежать к той – преследующей, бьющей, убивающей – сильной стороне, которая всегда «права», всегда наверху, всегда в выигрыше».

Но, черт возьми, где-то я уже встречал эту мысль. Более того, знакомы мне эти ритмические повторы с нагнетанием эпитетов...

Вот, наконец, и попался хитрый студент. В одном месте оставил упоминание об американцах – и сразу вспомнил я и эту формулу про секс и страх, и откуда взята она. Итак, я перелистывал реферат, а вернее смонтированные абзацы из книги Г. Оганова «TV по-американски». Она вышла вторым изданием в 1985 году. Так что и викторины тут описаны американские, и впавшая в скептицизм страна – не наша, и рекламные клипы тоже. И пресыщение насилием – не про нас...

Не про нас?

Нет с нами Григория Суреновича Оганова, он ушел туда, откуда – увы – не возвращаются. Ни ему, написавшему, ни нам, прочитавшим эту книгу много лет назад, и в дурном сне не могло привидеться, что худшие черты заокеанского ТВ будут радостно скопированы на российской земле. Наши международники критиковали Америку с позиций некоего идеального общества: «на буржуев смотрим свысока». Тем не менее, в книге Оганова есть и похвальные слова об американских коллегах: он отмечал высочайший профессионализм Уолтера Кронкайта, писал про общественное, просветительское телевидение Пи-би-эс, про зарождавшуюся тогда в Атланте круглосуточную информационную службу Си-эн-эн. Кроме серии «Сезам-стрит» (о ней тоже есть доброе слово в книге), мы пока никаких американских вершин не достигли. Зато в том, что ниже пейджера – превзошли намного.

... Захожу в факультетскую библиотеку. Чуть не у порога – стопка знакомых книг в глянцевом коричневатом переплете.

– Списывать, наверно, будем, как всю устаревшую литературу, – говорит молодая библиотекарша. – Преподаватели давно не рекомендуют эти книги студентам. Один только юноша, такой любопытный, взял на днях экземпляр...

Зачет я ему все же поставил. За находчивость.

в начало

ПРЕСТУПЛЕНИЕ И НАКАЗАНИЕ НА ТЕЛЕЭКРАНЕ

Для начала – эпизод из моей журналистской молодости. В прямом эфире шел репортаж из отделения милиции. Из камеры вывели хулигана, зачитали ему обвинительное заключение, грозившее приличным сроком. По моей просьбе перед отправкой в следственный изолятор разрешили свидание с женой. Молодая красивая жена. И хулиган симпатичный. Льются слезы, уверения, что ждать будет – сплошная лирика. А потом выступает майор, хромая на все падежи, и по бумажке читает о вреде хулиганства... Досталось мне за тот репортаж! Дескать, внушили жалость к хулиганам, дискредитировали милицию. Ведь проступок парня не был показан на экране, и рассказано о нем было казенно, сухо – а наказание предстало во всей эмоциональной конкретности.

Вот такая штука телевидение – здесь эмоции играют порой более важную роль, чем слова.

Чтобы быть убедительным, сошлюсь на опыт телевидения Великобритании. На всех телестанциях – и коммерческих, и государственных, соблюдается предписание министра внутренних дел. Понимал министр специфику ТВ! И – запретил, начиная с 1988 года синхронный показ на экране любых высказываний ирландских террористов и связанных с ними лиц. То есть можно показать, как ирландский Басаев открывает рот, но что он при этом говорит – должен нейтрально пересказать диктор. А у нас главным объектом показа становятся интонации, отношения корреспондентки с этим бандитом, и забывается, что на его руках кровь сотен жителей Буденновска.

Грех и преступление всегда легче «расписать», чем праведное поведение. Даже в басне Крылова дети сочувствуют легкомысленной тунеядке-Стрекозе, а не зануде и труженику, моралисту-Муравью. В одном из рассказов Чехова монах, вернувшийся из города, так красочно рассказывает о грехе, что наутро весь монастырь оказывается пуст: все сбежали в город.

Какой вывод следует из сказанного для работников пресс-центров ведомства? Попробуем рассмотреть это по предложенной здесь схеме работы на трех уровнях: с корреспондентами, с руководителями прессы и с законодателями.

Сформировался определенный стереотип. Для корреспондента работник милицейского пресс-центра – это перестраховщик, не смыслящий в специфике ТВ, желающий видеть свое ведомство «в лучшем виде», т.е. застегнутым на все пуговицы. С другой стороны, журналист для милицейского работника – чуть ли не враг, желающий показать родное ведомство в неприглядном свете. Такие отношения ненормальны, непродуктивны. Вспомнить хотя бы, как очевидцы рассказывали про Буденновск: журналисты здоровались с чеченскими террористами, а у наших бойцов, что называется, руки чесались дать очередь по тем и другим. Почему так получается? Да потому, что пресс-центры стали преградой на пути журналистов к информации, а чеченцы, наоборот, использовали их в своих целях, распространяли через них нужную им информацию. В данном случае неплохо поучиться у чеченцев – вот как надо работать с прессой!

Надо понимать психологию наших корреспондентов. Они люди самолюбивые и не терпят, когда милиция ими командует, когда майор или полковник обращаются свысока, диктуют что-то, чуть ли не допрашивают. Почитайте в «Общей газете» дневник покойной журналистки Чайковой, которая вступила в чересчур близкие отношения с чеченской оппозицией в том числе и по причине бестолкового обращения с журналистами официальных представителей российской стороны. Надо дать журналисту эксклюзивный материал, нашего героя, чтобы он не делал этакого Робин Гуда из Басаева!

Молодому журналисту нужен фон, на котором его скромную персону заметят, оценят, предложат выгодный контракт. Елена Масюк, между прочим, начинала во «Взгляде», маскируясь под валютную проститутку у гостиницы «Националь», а из машины ее снимали скрытой камерой. Потом она делала интервью со старейшей проституткой Москвы по кличке «Шлеп-нога», у нее был цикл передач «Нечистая сила» (для чего редакциям такие репортажи и циклы – другой вопрос). Потом объехала все горячие точки, Чернобыль и прочее, а ее хотели, чуть ли не в строй поставить и инструкции читать? Ну нет, ей должны были предложить что-то романтическое, капитана Жеглова, засаду на разбойников – не знаю что. Упустили – ушла к чеченцам, говорит глупости: мол, уважаю Басаева. Чудовищно! Уважает убийцу. И он ее использует как канал информации. Через нее передал информацию о радиоактивном контейнере в Измайлове. Что будет в следующий раз – можно только гадать. Лишь бы не кончилось, как с Чайковой^2[2].

Почему руководители телекомпаний дают в эфир высказывания экстремистов всех мастей? Да потому, что стали заложниками неверно понятой свободы слова. Чуть что – демократическая пресса поднимает шум: «цензуру вводят в Останкино!». Не видят разницы между цензурой и редакционной политикой. В телерадиокомпаниях отсутствуют вещательные кодексы, наподобие тех, что приняты на Западе. Словно с цепи сорвавшись, телекомпании погнались за рейтингом, ничем не брезгуя на этом пути. Рейтинг – это деньги за рекламу. Давно ли мы издевались над западным, «буржуазным» ТВ? Но там есть понятие респектабельности, есть сдерживающие факторы, есть чувство достоинства нации, есть упомянутые кодексы. У нас же пока – увы – дикий передел эфира. И, видимо, бесполезно работать с телечиновником, который знает, что пребывать ему на этом посту недолго – ему не до интересов России, успеть бы обеспечить себя и внуков... Но все-таки, если вести работу на этом «втором уровне», надо иметь в виду следующее. Документ под названием «Руководство для создателей передач Би-би-си» (Великобритания) предписывает телевизионщикам тесно сотрудничать с полицией при организации внестудийных передач, ставить полицию в известность о любых съемках на улице, помогать полиции в ее повседневной работе; передачи не должны наделять преступников привлекательными чертами; в случаях угона самолетов, захвата заложников, похищения детей полиция может попросить воздержаться от сообщений, если есть опасность для жизни похищенного. Кодекс американской компании Эн-би-си-ньюс предостерегает от интервьюирования участников беспорядков – такие интервью «могут скорее подстрекать, чем информировать; полезные факты могут сообщить полиция, представители власти, наблюдатели». Кто же запустил у нас «теорию», что журналист не должен сотрудничать с властями, что он – всегда в оппозиции? Как правильно написали наши теоретики еще при социализме, хозяева ТВ в США принадлежат к высшим слоям общества и не заинтересованы в том, чтобы «раскачивать лодку», вызывать социальные потрясения. Репортер, провоцирующий такие вещи, будет уволен. У нас же дестабилизирующая информация принимается с восторгом, идет в эфир, работник высоко оплачивается – все во имя рейтинга. Скандал поднимает рейтинг – да здравствует скандал! Только межгосударственная телерадиокомпания «Мир» набралась смелости и не дала в эфир передачу про чеченских «Робин Гудов», которые много дней кормили, поили, возили по горам съемочную группу – а в эфир вот не попало ничего, и правильно.

Наконец, работа на третьем, законодательном уровне. Людей, подозреваемых в совершении преступлений, показывать синхронно – опасно для общества (потому в Великобритании и существует запрет). Даже «блатная романтика» тюремных камер едва ли оправдана на телеэкране. Не единожды, говоря о мотивах преступления, осужденные говорили: хотел увидеть себя по телевизору. Нужна систематизация этих случаев, накопление материала и предъявление законодателям.

Был бы законодательный запрет на интервью с террористами – телекомпания НТВ не смогла бы бороться за свой рейтинг при помощи показа «мужественного» бандита, стало быть, незачем было бы карабкаться к нему по каменистым тропам высокооплачиваемой репортерше – вся «романтика» оказалась бы подрубленной на корню. И не подходили бы ко мне на факультете во время Дня открытых дверей шестнадцатилетние школьницы: «Пошлите меня в Чечню! Хочу быть как Елена Масюк!». Дожили. Вроде как Зоя Космодемьянская – только совсем наоборот, берущая интервью у гитлеровцев.

Профессия телерепортера, хотя и стала массовой (каналов и программ теперь множество), остается довольно престижной в нашем обществе. Я понимаю, что этот престиж часто обеспечен не столько важностью работы телевизионного журналиста, сколько самим фактом его присутствия на экране. У работников правоохранительных органов все обстоит как раз наоборот: и хочется показать себя обществу, и боязно каждый раз – как бы не сказать лишнее, ведь нельзя умнее начальства выглядеть. Вот и нет на экранах достойного отражения этой деятельности.

В заключение еще два случая из практики. Молодой милиционер, спрашиваю, как в Москве служится? Он отвечает: нарушители уж больно культурные, приходится и мне книжки читать, в театры ходить. С юмором парень. А майор из пресс-службы без юмора – велел это все вырезать, чтоб не подрывать авторитет милиции. Вырезали! В другой раз договорились телеинтервью с генералом делать в тире. Я стреляю и задаю вопрос. Он стреляет – отвечает. В конце подсчитываем очки. Специалисты из пресс-центра убедили, что для генерала это несолидно. Это ведь не только в милиции, так же и у летчиков, и у моряков, везде теперь пресс-службы есть – для лучшего контакта с журналистами.

в начало

ЗАПИСКИ ЛИШНЕГО ЧЕЛОВЕКА

В ноябре-декабре 1995 г. Павел Каспаров и автор этих строк вели утром и вечером получасовые предвыборные телепередачи. Чаще всего объявляли рекламный ролик одного из 43-х избирательных объединений, а от другого выступал с монологом приехавший в Останкино лидер. Иногда один, порой со свитой. С плакатами и предметами: с настоящим яблоком или стеклянной рыбкой, или с пивной кружкой, или с набором экологически нечистых продуктов. Партии, движения, блоки и объединения шли «в связке» по четыре штуки, но никто не хотел выступать вместе с конкурентом – непременно отдельно, положено ему семь с половиной минут четыре раза в течение месяца – отдай, журналист, и не греши перед законом.

Для престижа канала ОРТ и в интересах зрителя порой удавалось уговорить кандидата на диалог с журналистом.

Эфирное время предоставлялось всем кандидатам бесплатно. Как его использовать – решал сам претендент на место в Думе. Торжество демократии. Однако мне вспомнился эпизод почти тридцатилетней давности. Очень уж похожей была роль «подручного», которого хозяин – барин может в любой момент прогнать вон.

Итак, Шаболовка, еженедельное обозрение «Эстафета новостей», год 1967-й. В тот раз барин прибыл для рассказа о 1-й международной книжной выставке-ярмарке. Слуги несли сзади два мешка с политической и художественной литературой. Барин брезгливо осмотрел отведенный для съемок кабинет главного редактора. Все знали: министерская должность в Госкомиздате была для П. Михайлова лишь скромным финалом карьеры, начинавшейся когда-то блистательно: при Сталине он руководил Центральным комитететом ВЛКСМ.

– Никаких интервью, – отрезал Михайлов с порога. – Вы некомпетентны. Я выступлю сам.

Наша «Эстафета новостей» была тогда островком вольнодумства в эфире. Не в том смысле, что мы ставили под сомнение достоинства родной партии и Советской власти. Наоборот, мы старались показать их как можно человечнее (предваряя понятие «социализм с человеческим лицом», появившееся в Праге через год). Мы старались работать в западной раскованной манере. Каждый репортаж должен был содержать некий «ход», «изюминку». Вопросы для интервью заранее продумывались. А выступления-монологи считались дурным тоном. Склонить очередного министра к интервью вместо доклада, было делом чести. Раз мне достался книжный министр Михайлов – выдаю обычный набор аргументации: зритель смотрит нас у себя дома, ему приятнее видеть, беседующих людей, партия учит нас, что пропаганда должна быть задушевной... Давайте обсудим возможный круг вопросов. Ярмарка – международная, значит, мы чем-то можем удивить мир, а чему-то поучиться, не так ли?

– Я покажу новые книги, – сказал Михайлов.

– Но вы же министр, а не продавец книжного магазина!

Сквозь зубы, не глядя на меня, Михайлов приказал включить кинокамеру. Достал из мешка томик Ленина, поднял его на уровень лица и начал выступать. Положил книгу на стол, нагнулся за следующей, выпав из кадра. Книг было много. Оператор едва успевал менять кассеты.

Пленку проявили, показали теленачальству: «к сожалению, выступление министра нельзя использовать, он закрывает лицо книгами и выпадает из кадра».

– Ну, хорошо, – согласился председатель телерадиокомитета Н. Месяцев, – пусть о международной книжной выставке-ярмарке расскажет ведущий «Эстафеты новостей». Кто у вас в этот раз?

В этот раз ведущим был автор этих строк. Сказал в прямом эфире примерно следующее. Все мы компетентны, когда речь идет о книгах. Мы – читатели, главные люди, ради которых работают типографии, о которых думают писатели... Ну и про выставку, конечно. Мое выступление министр оценил по достоинству. Снял трубку «вертушки», позвонил Месяцеву. Результат – отстранение от эфира на полгода.

Положение у нас в декабре 95 года было похуже, чем когда-то с министром сталинской закваски. Его выступление мы все-таки в эфир не дали, а нынче обязаны были давать всю чушь, произносимую националистами, полуфашистами, дремучими «коммунистами за СССР» и вовсе неведомыми демагогами, которым почему-то взбрело в голову, что они могут осчастливить Россию своими идеями.

А ведь как тщательно, с учетом мирового опыта, мы разрабатывали регламент теледебатов! Международный фонд «Культурная инициатива» еще в 1993 году распространил книгу «Телевидение и выборы». Там сказано, что избиратели считают дебаты «моментом истины», позволяющим по-настоящему глубоко узнать кандидатов. Дебаты повсеместно считаются необходимым элементом, ритуалом избирательных кампаний.

«Если кандидат использует общественные деньги для финансирования своей кампании, разве не следует установить правило, по которому он в таком случае обязан участвовать в теледебатах? Или, если кандидату предоставляется бесплатное время в эфире, разве это не значит, что он в долгу у общественности и может “расплатиться”, участвуя в дебатах, которые позволят общественности получить дополнительную информацию?»

В 1995 г. кандидатам разрешалось использовать бесплатное время по своему усмотрению. Каждого очередного гостя я должен был встречать по принципу «чего изволите?» Желаете сами говорить – пожалуйте в студию, а могу интервью у вас взять... Некоторые все-таки сообразили, что журналист вовсе не помеха, а помощник в разговоре перед камерой. И согласились на интервью. Но – чтоб задавал только согласованные заранее, удобные вопросы! Чуть что не так – журналиста долой.

Было обидно за нашу профессию, когда во время прямого эфира на канале РТР кандидаты пренебрежительно обрывали журналистов, пытавшихся что-то спросить. На ОРТ таких ситуаций не возникало, поскольку все записывалось на видеоленту заблаговременно. Но все же некоторые кандидаты, даже разрешившие ведущему представить их зрителям и спросить кое о чем, были в плену своих «домашних заготовок», не реагировали на наши реплики, даже не смотрели в сторону журналиста, считая его досадной помехой в коммуникации ну в точности как министр Михайлов в давно забытые времена. Успеть за семь с половиной кровных минут сказать «самое главное»! Не понимали, что это «главное» у них у всех, в общем, одинаково. И люди выбирают не только программу, но и личность. Телевидение передает не тексты, оно «передает» человека во всем богатстве его личностных проявлений. Остекленевший взор и напористая самоуверенность – не лучшие аргументы в борьбе за избирателя.

В мировой практике давно сложилось правило: «факт священен, комментарий свободен». Это значит, что репортер и ведущий новостей почти никак не выражают своего отношения к сообщаемым фактам – разве что улыбкой, если речь идет о детском празднике, или скорбным сочувствием жертвам катастрофы. Если же речь идет о политике – то взгляды журналиста-информатора должны оставаться загадкой для зрителя. Полная нейтральность! Интервьюеров учат «общаться с политиками на расстоянии вытянутой руки», намекая: политики приходят и уходят, а журналист остается. Ни заискивание, ни панибратство в политических интервью не допускаются. Российские коллеги никак не могут нащупать эту золотую середину в общении с гостями студии. Беспристрастность выглядит у нас как равнодушие. Между тем, если записать в этическом кодексе девиз интервьюера и репортера: «поиск истины от имени зрителя» и не только записать, а впитать в себя, прочувствовать эту роль – то у журналиста возникнет азарт и заинтересованность в теме, столь привлекательные на экране. И он свободно обойдется без раздачи оценок, без «я думаю», «я полагаю».

Эти последние формулировки вправе произносить не репортер и не интервьюер, а совсем другие журналисты: комментатор, обозреватель. К ним относится вторая половина сакраментальной формулы «факт священен, комментарий свободен». Не все телекомпании мира позволяют себе дорогое удовольствие иметь собственных комментаторов и обозревателей – так сказать, мыслителей в штате. Чаще на эту роль приглашаются публицисты из газет, аналитики-политологи.

В нашей стране комментаторами считались все журналисты телевидения, работающие в кадре. Они были обязаны разъяснять зрителям, что такое хорошо и что такое плохо. Они могли «поправить» собеседника, а то и «дать отпор чуждым взглядам». Страсть поучать и сейчас видна у многих. Но предвыборные кампании 1995, а потом и 1999 года со всей очевидностью показали: настоящих комментаторов у нас нет. Никто из журналистов не взял на себя миссию осмысления предвыборных программ, политических позиций разных партий и блоков. Это, повторю, должны были делать не ведущие, не интервьюеры, а совсем другие люди. Во время интервью никакой личной политической позиции высказывать не надо. Иначе случится то, что однажды случилось с тремя публицистами-международниками, решившими обратить в коммунистическую веру не кого-нибудь, а премьер-министра Великобритании Маргарет Тэтчер. Этот позор не скоро забудется. Все-таки пламенные публицисты не должны брать интервью, а интервьюер – сбиваться на публицистику.

Уроки «Выборов-95» показывают, что наиболее интересных результатов удавалось добиться, когда интервьюеры выступали не «от себя», а от зрителя, от того самого «электората», который в значительной части пошел за популистами. Вот, к примеру, фрагменты из предвыборного интервью с Г. Явлинским. Это был его последний выход в бесплатный эфир. Прежде разные журналисты, общаясь с ним, пытались быть «на уровне», проявить себя знатоками экономики – и нарывались на неприязненную реакцию лидера «Яблока». В газете «Известия» даже написали, что напрасно Явлинский воспринимает любой вопрос как вызов. В последнем интервью была применена иная тактика:

– Некоторые зрители пишут нам: вы там все выучились бесплатно при Советской власти, а теперь эту власть хаете. И чем больше вы ее хаете, тем больше люди склоняются к тому, чтобы голосовать за коммунистов. Что бы вы ответили авторам таких писем?

Г. Явлинский очень мягко на сей раз (видя перед собой не «умника», а того простецкого зрителя, от которого вопрос) разъяснил, что «Яблоко» выступает не против коммунистов, ведь членами КПСС были очень многие люди, неповинные в бедах страны, а выступает против нищеты и бедности, которые порождены нынешней экономической политикой.

– Если вас послушать – вы близки коммунистам, они тоже заявляют, что борются с нищетой...

– Да, но разница в том, что они нам свои методы за 70 лет продемонстрировали... Возьмите наши маленькие города – они же не за четыре последних года пришли в упадок. Это лидеры компартии привели к тому, что развалился Советский Союз.

– Я продолжаю задавать вопросы от лица наших избирателей. Они пишут, что Союз развалили три человека, что народы за восстановление Союза, только независимые лидеры против. Что можно сказать по этому поводу?

– Кто не сожалеет о Советском Союзе, не имеет души и сердца. Кто думает, что Союз можно восстановить – не имеет мозгов. 18 октября 1991 года был подписан экономический договор между республиками. Он действовал бы сейчас, если бы не Беловежская пуща. Надо немедленно создавать экономический союз, сделать свободными хозяйственные связи и торговлю...

– Авторы многих писем, да и коммунисты, выступавшие здесь, утверждают, что демократы действуют по указке Международного валютного фонда, ЦРУ и Белого дома – вашингтонского...

– А кто такие демократы? Для меня это те люди, которые хотят, чтобы раз в 4 года могла меняться власть. Это люди, которые хотят контролировать власть. Это те люди, которые считают, что человек имеет право говорить то, что считает правильным, и его нельзя за это сажать в тюрьму или убивать. Это те люди, которые считают, что все в нашей стране должны подчиняться закону – и президент, и любой гражданин. Нынешние люди у власти не выполняют этих условий. С ними связана коррупция, безграмотная экономическая политика. Все они занимали крупные посты в коммунистической партии.

– Тогда возникает вопрос: а где они, ваши демократы? Одного мы перед собой видим – кто еще?

– Люди почувствуют, кто говорит правду. Люди определят это по глазам...

Можно упрекнуть журналиста в том, что он толкнул Явлинского на путь популизма. Однако в необходимости простого и ясного разговора с народом убеждает все – от результатов выборов до писем, продолжавших приходить на телевидение и после 17 декабря. Вот какие советы поступили в адрес одного из демократических кандидатов:

Мы сильно переоценивали тягу «среднего зрителя» к ценностям демократии, к свободе и правам человека. Судя по письмам (а их пишет та же активная часть публики, что первой спешит к избирательным урнам), многие готовы променять свободу на гарантированный минимум житейских благ. Демократия создает идеальные условия, чтобы с ней покончили вполне демократическим путем – большинством голосов.

После выборов с новой остротой встал вопрос о том, в какой степени, в каких составляющих компонентах приемлем для нас опыт мировой журналистики. Почему-то мы сплошь и рядом ухитряемся использовать то, что предназначено вовсе не для наших условий. Когда Вольтер формулировал свой знаменитый принцип: мол, я не разделяю ваших убеждений, но готов отдать жизнь за то, чтобы вы могли их высказать – он едва ли имел в виду политического оппонента гитлеровского или ленинского типа. И уж точно не к массовой информации относится вольтеровская фраза, с легкостью подхваченная некоторыми журналистами. Не стоит отдавать жизнь или писать кодексы для того, чтобы свои убеждения с экрана мог высказать сторонник расовой или классовой ненависти. Наоборот: вещательные кодексы должны запретить это раз и навсегда. Противники демократии не должны пользоваться ее преимуществами ради ее уничтожения.

Стоит напомнить, как понимал парламентаризм духовный наставник Зюганова и Анпилова.

Это написано по горячим следам, в 1924 г., тогда же напечатано в траурном ленинском сборнике. Я вспоминал эти строки, слушая иных кандидатов в парламентарии в 1995-м, а затем в 1999 году.

Еще один тезис популярен среди журналистов: интеллигент должен всегда быть в оппозиции к правительству. Позволю себе усомниться в интеллигентности весьма многих коллег, разделяющих эту точку зрения. Ведь не к экранной деятельности относится данный принцип. Брезгливая гримаса, обращенная с экрана к властям и народу – не лучшее завоевание нашей демократии. Обязанность средств массовой информации, согласно американской «теории социальной ответственности», – переводить конфликты в план дискуссий. Но следует иметь в виду, что конфликты между левыми и правыми политическими направлениями в западном мире разнятся не на 180 градусов, как у нас, не носят «судьбоносный» характер, не чреваты гражданской войной. Левые заботятся о социальных гарантиях, правые – об интересах крупных производителей. Сменяя друг друга у государственного руля, они не слишком раскачивают посудину, в которой плывут.

Западные «леваки» активно взялись поучать нас в последнее время, на русском языке вышло несколько книг с проповедью свободы слова как высшей ценности. Германские ученые в книге «Право радио и телевидения в России» уверяют, что «противоположная направленность интересов» – большое благо, так как благодаря ей «устанавливается равновесие в обществе». Тут явно не учитываются российские традиции. У нас противоположность интересов ведет не к равновесию, а к мордобою и танковым залпам. Впрочем, и в ФРГ к рекомендациям прекраснодушных теоретиков не очень-то прислушиваются. Нам пытаются навязать то, что у самих не прижилось. Авторы книги признают: свобода вещания в ФРГ рассматривается не как абсолютная, а как вспомогательная (буквально – «служебная») ценность. Федеральный конституционный суд требует, чтобы вещатели «служили общему благу», «удовлетворяли потребности в ориентации в обществе».

Таким образом, мировая практика ТВ оказывается куда более суровой и прозаической, чем долетающие до нас и охотно подхватываемые обрывки либеральных теорий. Ведь учили нас – еще при большевиках: владельцы телестанций и сетей на Западе принадлежат к истеблишменту и, следовательно, не допускают в передачах ничего такого, что привело бы к их политическому самоубийству. Наши же телевизионщики, приглашая к экранам экстремистов всех мастей, не ощущают даже своих корпоративных интересов. Красная Шапочка, рекламирующая Волка.

С другой стороны, временная отмена свободы – в бесплатных предвыборных передачах – почти не вызвала протеста! Более того, ведущие телекомпании фактически распространили запрет на всю предвыборную тематику, охотно стушевались, ушли в тень. Запрет на выражение собственного мнения о кандидатах и их программах – а, следовательно, о путях развития общества – оказался безразличен по той простой причине, что он не затронул сферу привычных действий наших телевизионщиков: освещение скандалов и «тусовок», катастроф и прочей «чернухи». Серьезный политический анализ, проповедь демократических взглядов лежат за пределами интересов и возможностей наших телекумиров. Они известны тем, что известны, и охотно берут интервью друг у друга по поводу этой известности. Только Национальная ассоциация телевещателей России (куда формально входит и ОРТ, но задают тон несколько провинциальных телестудий) забила тревогу. В полном соответствии с рекомендациями серьезных специалистов (например, авторов упоминавшейся книги «Телевидение и выборы») вещатели заявили в своем меморандуме, что будут служить интересам не политиков и партий, а избирателей, то есть общества в целом. Члены ассоциации «настаивают, что журналисты имеют право быть активными участниками предвыборных передач... В любом случае мы должны оставлять за собою право задавать нелицеприятные вопросы». Далее следует призыв «отказывать в какой-либо рекламе политическим силам, стремящимся дестабилизировать обстановку в обществе, воссоздать условия, в которых заведомо невозможно станет осуществление гражданских прав и свобод».

Лишь несколько небольших местных телестудий решительно отказались допустить на экраны сторонников Анпилова, Зюганова, Жириновского. Либеральная же НТВ поступила наоборот: запретила своим сотрудникам «формировать более позитивный образ одной из сторон путем негативного освещения ее оппонента». То есть напомнить, к примеру, что именно анпиловцы пикетировали Останкино и плевали в лица дикторшам летом 1992 года. Что Макашов командовал у того же Останкина погромщиками в октябре 1993-го.

Ну, хорошо, может спросить читатель, а сам-то автор этих строк как воспользовался той ограниченной свободой, что была у него в общении с кандидатами левых сил на телеэкране 1995 г.?

Коммунисты Анпилова наотрез отказались ответить, чем они отличаются от коммунистов Зюганова («чтобы не делать ему рекламу»). За кадром, конечно, снисходительно пояснили ведущему: зюгановцы слишком законопослушные, они не настоящие коммунисты.

Зюгановские же соратники согласились на присутствие ведущего в кадре, на вопросы любой остроты – но только не о теории марксизма-ленинизма. Ведь если они признают частную собственность – значит, не марксисты. Если не выступают за классовую борьбу – значит, и не ленинцы. Что же остается, кроме названия? Но и Аман Тулеев, и Петр Романов заявили, как, сговорившись: не надо про теорию, давайте про жизнь. Ну ладно, давайте.

– Аман Гумерович, ведь шахтеры начали бастовать еще при власти коммунистов, в 1989 году. Неужели вы надеетесь, что сейчас шахтеры станут голосовать за компартию?

– Петр Васильевич, вы родились в ГУЛАГЕ. Вашего отца отправили в лагерь коммунисты. И вы теперь за эту партию?

– Предположим, пришли коммунисты к власти. Это значит, опять пустые полки в магазинах, централизованное распределение каждой гайки через Госплан?

– Вы директор завода ракетного топлива, и, естественно, у вас ностальгия по тем временам, когда вам давали все, что ни попросите...

В ответах было много эмоций и мало информации. Похоже, что я, подобно многим коллегам, сделал коммунистам неплохую рекламу. Что осталось у зрителя в памяти? Что коммунисты не уходят от острых вопросов!

Один американский интервьюер с гордостью вспоминает, как своей настырностью рассердил кандидата в президенты. «И тогда все увидели, как блеснула сталь, из которой сделан Кеннеди!»

Эмоции правят бал на телеэкране. Кто-то сказал, что разум нужен человеку лишь затем, чтобы найти оправдание его эмоциям.

Несколько зрителей в письмах предложили ряд вопросов для представителей компартии. Увы, я не имел права задать их без разрешения «клиентов».

Как хорошо было бы прочесть такие строки: «Что бы ни ответили коммунисты – не верьте. Ленин сказал: нравственно все, что служит интересам социализма. И ложь в том числе». И это в письме из далекого поселка!

Один из кандидатов захудалой партии то и дело замолкал в эфире, с надеждой глядя на ведущего в ожидании следующего вопроса, который приходилось придумывать на ходу. А потом он потребовал вычесть время, затраченное на вопросы, из своих законных минут. Вернее, прибавить ему то, что «откусил» ведущий, ему же помогавший. Другая не более славная партия делегировала прямо-таки нового Ленина – низенького, в жилетке и дико самоуверенного:

– Ведущий – не нужен! Я выступлю сам и скажу, что наша партия состоит из профессионалов, которые знают, что надо делать.

– Но об этом говорят все партии! Вы не видели наших передач?

– Не видел! А вы не видели, как выступаю я!

Чем хороша работа на телевидении? Самое интересное происходит за кадром. Мне рассказали, как в штаб-квартиру одной партии прибыли гонцы от конкурентов: «Нам для регистрации не хватает 80 тысяч подписей, не продадите ли, у вас ведь лишние. Денег у нас нет, но вон под окном машина, переоформим на вас...» Так сказать, ловцы живых и мертвых душ. Но не эти пикантные подробности интересовали меня, хотелось понять причины раздробленности демократических сил. Откуда взялась эта дикая цифра – целых 43 партии? Снова и снова убеждался: причины – в личных амбициях лидеров. Ничего нового за последнюю тысячу лет. Тарковского бы надо показывать этим лидерам, «Андрея Рублева»: игом такие игры кончаются.

Я видел, как коммунист Петр Романов обнимал националиста Николая Лысенко. Я слышал, как Жириновский командовал охранникам: «Гнать к чертовой матери! Пусть деньги платят». Германское телевидение его хотело снять – как гримируется, как выступает наш лидер.

Видимо, любимая передача думцев – «Будка гласности». Заходишь, строишь гримасы, говоришь слова. Никто не мешает. И вся страна видит только тебя. Народ и партия (партии, 43 штуки) у нас едины. Телезритель Ахмедиев прислал в Останкино такую телеграмму: «Уберите ведущего пусть говорит сам кандидат экономию эфира прошу выслать по адресу Ярославль ул. Папанина дом 7, кв. 78.».