Веспасиан готовится к осаде Иерусалима. О смерти Нерона и о Симоне из Геразы

Чтобы изолировать Иерусалим со всех сторон, Веспасиан разбил лагерь в Иерихоне и Адиде и в обоих городах поместил смешанные гарнизоны из римлян и союзников. Одновре­менно с тем он послал в Геразу Луция Анния с конным эскадроном и сильным отрядом пехо­ты. Тот взял город штурмом, перебил около тысячи юношей, не спасшихся бегством, семей­ства их обратил в военнопленников, а имущество жителей отдал в добычу солдатам. После всего он еще предал огню дома и бросился на соседние деревни. Кто мог, бежали, слабейшие погибли, а сами деревни были уничтожены огнем. Между тем как война охватила всю гор­ную область и всю долину, жителям Иерусалима был отрезан всякий выход. Те, которые на­меревались перейти к римлянам, охранялись зелотами, а те, которые еще не питали, распо­ложения к римлянам, были окружены войском, запершим теперь город со всех сторон.

Веспасиан только что вернулся в Кесарию и намеревался со всеми силами двинуться на Иерусалим, когда ему было сообщено о смерти Нерона, царствовавшего тринадцать лет и восемь дней. Как этот император обесчестил свой трон, оставив бразды правления в руках величайших злодеев, Нимфидия и Тигиллина, и недостойнейших вольноотпущенников; как затем последние составили заговор против него, а он, покинутый всеми телохранителями, с оставшимися верными ему только четырьмя отпущенниками бежал и в одном из предместий Рима сам лишил себя жизни; как те, которые его низвергли, были вскоре после этого наказа­ны; какое течение и какой исход несла галльская война, и как Гальба, провозглашенный им­ператором, вернулся в Рим из Испании, но вскоре, обвиненный своими солдатами в низких замыслах, публично на форуме коварно умерщвлен, а Отон возведен в его преемники, поход последнего против полководцев Вителлия и его падение; далее, восстания при Вителлии и бой у Капитолия; наконец, как Антоний Прим и Муциан после поражения Вителлия и гер­манских легионов усмирили междоусобицу, — обо всем этом я могу и не говорить подробно, как о делах общеизвестных и описанных многими эллинами и римлянами. Чтобы удержать связь событий и не прерывать нить истории, я вкратце указал на главнейшие моменты. Вес­пасиан тогда отсрочил поход против Иерусалима, ибо он находился в напряженном выжида­нии, кому достанется престол после Нерона. И после того как он услышал, что Гальба сде­лался императором, он не хотел приступить к нападению на Иерусалим, прежде чем не полу­чит от него письменной инструкции насчет войны. Ввиду этого он отправил к нему своего сына Тита, который должен был приветствовать его и по лучить соответствующие приказа­ния относительно иудеев. В тех же видах вместе с Титом поехал и царь Агриппа, пожелав­ший тоже посетить Гальбу. Но в то время, когда они на военных кораблях достигли берега Ахайи (дело было зимой), Гальба, процарствовавший семь месяцев и столько же дней, уже тоже был убит. На престол вступил Отон, овладевший им силой. Агриппа, невзирая на пере­мену правления, бесповоротно решил ехать в Рим; но Тит, как по внушению свыше, поплыл из Эллады в Сирию и поспешно прибыл к своему отцу в Кесарию. Томимые положением всего государства, ожидая потрясения римского царства, они с меньшим вниманием относи­лись уже к войне с иудеями и, страшно озабоченные судьбой своего собственного отечества, считали нападение на чужих несвоевременным.

Но вместо этого над Иерусалимом стряслась другая война. Виновником ее был извест­ный Симон, сын Гиоры, уроженец Геразы, молодой человек, который всемогущему в Иеру­салиме Иоанну уступал хотя в хитрости, но превосходил его телесной силой и безумной от­вагой. Вследствие этого именно он был изгнан первосвященником Ананом из Акрабатской топархии, над которой начальствовал, и присоединился к разбойникам, занимавшим Масаду. Хотя вначале они с недоверием относились к нему и позволили ему поселиться вместе с при­везенными им женами только в нижней части крепости, между тем как они сами находились в верхней, вскоре, однако, он, обнаружив одинаковые с ними наклонности и овладев их до­верием, мог уже принимать участие в их разбойничьих набегах и помогал им в опустошении окрестностей Масады. К более важным предприятиям он их все-таки не мог склонить: при­выкнув к крепости, они боялись удаляться от этой своей разбойничьей берлоги. Но Симон стремился к власти и жаждал более крупных подвигов. А потому, как только услышал о смерти Анана, он расстался с ними, отправился в горы, через вестников обещал рабам свобо­ду, а свободным вознаграждение и таким образом собрал вокруг себя негодяев со всех сто­рон.

Имея уже сильную шайку, он грабил деревни в горах; но когда чем дальше — все боль­ше стекалось к нему людей, он отважился спуститься в долину. Теперь он сделался страш­ным и для городов. Многие из знатных, привлекаемые его могуществом и счастливыми ус­пехами его предприятий, стекались к нему на свою гибель, так что в его войске, кроме рабов

166

и разбойников, было также немало граждан, повиновавшихся ему как царю. С этим войском он исходил всю Акрабатскую топархию и страну до Большой Идумеи, грабя на всем пути. Близ деревни Наин он воздвигнул себе бастион, служивший ему, подобно крепости, гаранти­ей безопасности; а в одной ложбине, называющейся Фараном, он устроил много пещер, кро­ме еще тех, которые нашел здесь готовыми, и превратил их в казнохранилища и магазины для помещения добычи; в них они хранили награбленный хлеб, в них также помещалась зна­чительная часть его шайки. Ясно было, что эти пробные походы и другие приготовления ве­дут к экспедиции против Иерусалима.

На эту миссию вызвался добровольно Иаков, один из военачальников; но он замышлял измену. Из деревни Алур, где тогда сосредоточилось идумейское войско, от отправился к Симону и сговорился прежде всего насчет того, чтобы предать ему место своей родины, и взамен этого получил от него клятвенное обещание в том, что он навсегда останется в поче­те; затем он обещал ему еще свое содействие в покорении всей Идумеи, к чему Симон под­стрекал его дружеским гостеприимством и подачей блестящих надежд. Когда после этого Иаков вернулся к своим, его первым делом было представить преувеличенное описание мо­гущества войска Симона, затем в более интимных разговорах с начальниками и отдельными частями войск он старался привести все войско к решению принять Симона и без всякого вооруженного сопротивления передать ему высшую власть. Действуя таким образом, он од­новременно с тем пригласил Симона через послов и обещал ему рассеять идумеян, что ему действительно удалось. Ибо как только подступило войско Симона, он первый бросился на своего коня и, увлекая за собой своих сообщников, пустился бежать. Тогда страх обуял весь народ, и, прежде чем дело дошло до столкновения, ряды расстроились и все отступили на родину.

Против ожидания Симон без кровопролития вступил в Идумею и внезапным нападени­ем взял прежде всего город Хеброн, в котором нашел богатую добычу и награбил огромные запасы хлеба. По свидетельству коренных жителей, Хеброн не только старше остальных го­родов в этом краю, но древнее даже, чем Мемфис в Египте, ибо число его лет определяют в две тысячи триста. Рассказывают также, что он служил местопребыванием Авраама, родона­чальника иудеев после его исхода из Месопотамии; оттуда также, как гласит предание, дети

167

Эти события вывели зелотов из их бездеятельности. Хотя преодолеть Симона в откры­том сражении они не надеялись, зато устроили ему в узком месте засаду и захватили в плен жену Симона с ее многочисленной свитой. Полные ликования, как если бы схватили самого Симона. Они возвратились в столицу и ждали, что он сейчас положит оружие и смиренно будет просить выдачи ему жены. Но он не чувствовал жалости, а проникся только гневом против этого похищения и, явившись под стенами Иерусалима, точно раненый зверь, не мо­гущий достигнуть того, кто ранил его, выместил свою ярость на всех попавшихся ему на пу­ти. Кто только выходил за городские ворота за дровами или овощами, невооруженные и ста­рики, были схвачены и замучены насмерть; недоставало еще, чтобы он для утоления своей свирепости съедал их трупы. Многих он отослал с отрубленными руками обратно в город, с одной стороны, чтобы нагнать страх на своих врагов, а с другой, чтобы восстановить народ против виновных. Им поручено было также передать следующее: "Симон клянется Богом Всеведущим, что если ему сейчас же не выдадут жены, то он будет штурмовать стену и, не щадя никакого возраста, не различая виновных и невинных, одинаково накажет всех жителей города. Эта угроза устрашила не только народ, но и зелотов; они выдали ему жену, после че­го он, немного смягченный, приостановил на время убийства.

Не в одной Идумее, впрочем, царили мятежи и междоусобицы — они господствовали так же и в Италии. Гальба был открыто умерщвлен на римском форуме, и вместо него про­возглашен императором Отон, который, в свою очередь, воевал с Вителлием, избранным в императоры германскими легионами. При Бедриаке в Галлии произошло столкновение меж­ду Отоном, с одной стороны, и Валентом и Цецинной, полководцами Вителлия, с другой. В первый день побеждал Отон, а во второй — войско Вителлия. Когда уже много крови было пролито, Отон, узнавший в Брикселле о своем поражении, сам лишил себя жизни, процарст­вовав три месяца и два дня. Войско его перешло на сторону полководцев Вителлия, и по­следний со своей армией вступил в Рим. В это самое время, в пятый день месяца дасия, Вес-пасиан также выступил из Кесарии против еще не завоеванных округов Иудеи. Он поднялся в гористую страну и покорил две топархии, Гофнитскую и Акрабатскую, затем города Бефи-ла и Эфраим, в которых оставил гарнизоны, и двинулся вперед к самому Иерусалиму. Много иудеев, попавших в его руки, было уничтожено, а большое число было также пленено. Один из его военачальников, Цереалий, во главе отряда всадников и пехоты опустошал так назы­ваемую Верхнюю Идумею, сжег едва заслуживавшую названия городка Кафефру, на кото­рую напал врасплох, и после нападения осадил другой город, Кафарабин, имевший очень сильную обводную стену. В то время, как он готовился вести здесь продолжительную осаду, жители вдруг открыли ему ворота и сдались, прося о пощаде. Обеспечив за собой этот город, Цереалий двинулся к древнейшему городу Хеброну, лежавшему, как выше было сказано, не­далеко от Иерусалима в гористой местности. Взяв этот город с бою, он приказал всех спо-

168

Симон же, спасши свою жену из рук зелотов, возвратился в пощаженную им еще часть Иудеи и так стеснил народ со всех сторон, что многие бежали в Иерусалим. Но он погнался за ними и туда, еще раз атаковал стену и всех приходивших с полей рабочих, которых только мог поймать. убивал, Из внешних врагов Симон был для народа страшнее римлян, а зелоты внутри города были ему страшнее их обоих. Между тем безнравственность и разнузданность уничтожили также дисциплину в рядах галилейского войска. Ибо после того как Иоанн был возведен последним на вершину могущества, он, в свою очередь, в благодарность за полу­ченную от войска власть, предоставил ему делать все, что заблагорассудится. Тогда разбой­ничья жадность солдат сделалась ненасытной: дома богатых обыскивались; убийства муж­чин и оскорбления женщин служили им утехой. Обагренные еще кровью, они пожирали на­грабленное и из одного пресыщения бесстыдно предавались женским страстям, завивая себе волосы, одевая женское платье, натирая себя пахучим маслом и для красоты расписывали себе глаза. Но не только в наряде и уборе подражали они женщинам, но и в своих страстях и в избытке сладострастия измышляли противоестественные похоти. Они бесчинствовали в городе, как в непотребном доме, оскверняя его самыми гнусными делами. Женщины на вид — они убивали кулаками; шагая изящной, короткой походкой, они вдруг превращались в на­падающих воинов; из-под пестрых верхних платьев они вынимали кинжалы и пронизывали каждого, становившегося им на пути. Если кто бежал от Иоанна, то его ожидал еще более кровожадный Симон; кто спасался от тирана внутри города, тот делался жертвой тирана, стоявшего вне города, так что желавшим перейти к римлянам был отрезан всякий путь.

Тогда в войске поднялось восстание против Иоанна: находившиеся в нем идумеяне от делились от других, чтобы напасть на Иоанна, превосходство которого возбуждало в них со­ревнование, а жестокость его — ненависть. В рукопашном бою идумеяне убили много зело­тов, а всех остальных прогнали в построенный Граттой (родственницей адиабенского царя Изата) дворец; но проникнув и туда, они загнали зелотов еще дальше — в храм, и тогда при­нялись за разграбление сокровищ Иоанна. Ибо названный выше дворец был его жилищем, где он также хранил добычу своей тирании. Между тем оставшаяся в городе масса зелотов устремилась к храму, соединилась с бежавшими сюда, и уже Иоанн начал делать приготов­ления к тому, чтобы повести их на бой против народа и идумеян. Тогда последние, превос­ходившие первых воинственностью, начали опасаться не столько открытого нападения со стороны зелотов, сколько того, чтобы они из отчаяния не напали на них тайно в ночное вре­мя и не истребили бы город огнем. Они созвали поэтому собрание и совещались с первосвя­щенниками о том, каким образом обезопасить себя от такого покушения. Но Бог направил их мысли не на добрый путь, так что они избрали средство спасения, оказавшееся хуже гибели. Чтобы ниспровергнугь Иоанна, они решили принять в город Симона и, покорно смиряясь, ввести другого тирана. И это решение было приведено в исполнение. Они послали перво­священника Матфию, который от их имени должен был просить столь страшного для них прежде Симона прийти в город. К их просьбам присоединились также и те, которые бежали из Иерусалима от зелотов и надеялись теперь получить обратно свои дома и имущество. Си­мон высокомерно предоставил им милость сделаться их господином и вступил в город (с ви­ду для того, чтобы освободить их от зелотов), приветствуемый народом, как спаситель и по­кровитель. Но вошедши в город вместе со своим войском, он все свои усилия направил на то, чтобы упрочить за собой верховную власть, и враждебно начал относиться и к тем, которые его приглашали, и к тем, против которых он был призван.

169

В это время и над Римом стряслись страшные бедствия. Вителлий со своим войском и еще многочисленной толпой народа, которую он тащил за собой, прибыл из Германии и, так как все солдаты не могли поместиться в предназначенные для них здания, превратил весь Рим в лагерь и каждый дом наполнил вооруженными людьми. Последние, глядя на богатства римлян непривычными глазами, ослепляемые со всех сторон золотом и серебром, не могли обуздать свою жадность настолько, чтобы не приняться за грабежи; каждого же, кто препят­ствовал им в этом, они убивали. Таково было положение в Италии.

Когда Веспасиан после покорения ближайших окрестностей Иерусалима вернулся в Ке­сарию, он узнал здесь о беспорядках в Риме и о том, что Вителлий сделался императором. Хотя он умел повиноваться также, как и повелевать, все-таки известие это привело его в не­годование, ибо человека, так безумно распоряжавшегося точно в осиротевшем царстве, он считал недостойным престола. Будучи проникнут самыми мучительными мыслями, он чув­ствовал тягость своего положения как покорителя чужих земель в то время, как его собст­венное отечество погибало. Но как ни побуждал его гнев к мщению, мысль о большой отда­ленности пространства в той же степени удерживала его: он подумал, какие препятствия мо­жет поставить ему коварная судьба еще прежде, чем он высадится на италийский берег, тем более, что плавание по морю выпадало бы в зимнее время, а потому он на этот раз подавил в себе гневное нетерпение.

Но военачальники и солдаты на своих товарищеских сходках открыто совещались о пе­ремене правления и свое неудовольствие выражали в громких жалобах. "Солдаты в Риме, — говорили они, — утопающие в благоденствии, изнеженные, уши которых не могут даже слышать слово "война," отдают царский трон по своему благоусмотрению и назначают им­ператоров из одной только корысти; они же, перенесшие столько военных трудностей и по­седевшие под шлемами, должны ли они предоставить господство другому, когда в своей же среде имеют человека, наиболее достойного власти. Когда они еще раз найдут случай воз­дать ему за его добрые отношения к ним, если упустят настоящий момент? И Веспасиан на-

170

столько же имеет больше права на престол, чем Вителлий, насколько они сами достойнее тех, которые избрали последнего. Ибо они вели не менее значительные войны, чем те в Гер­мании, и владеют оружием не хуже тех, которые оттуда привели тирана. В борьбе совсем не представится надобности, ибо ни сенат, ни римский народ не предпочтут необузданность Вителлия умеренности Веспасиана; не предпочтут они жестокого тирана доброму царю, без­детного — тому, кто уже имеет сына. Вернейшее ручательство мирного царствования лежит в истых доблестях властелина. А потому, если верховная власть подобает долголетней опыт­ности, то они имеют Веспасиана; если она приличествует силе молодости, то они имеют Ти­та. Они поэтому, смотря по обстоятельствам, воспользуются возрастом того и другого. Из­бранника сумеют энергично отстаивать не только они в числе трех легионов, находящиеся также в союзе с царями, но ему будут содействовать еще весь Восток и часть Европы, остав­шаяся вне страха перед Вителлием, точно так же союзники в Италии, брат и второй сын Вес­пасиана. К последнему примкнут многие знатные юноши; а первому вверена даже охрана города, что имеет немалое значение для получения власти. Независимо от этого, если они будут медлить, сенат может еще признать императором такого человека, к которому они, солдаты, защитники государства, не будут питать никакого уважения."

Так как Муциан и другие полководцы также подбивали его принять императорское дос­тоинство, а войско громко объявило себя готовым идти против всякого его противника, то он старался прежде всего обеспечить себе Александрию. ибо хорошо знал великое значение Египта для государства как поставщика хлеба для последнего. Владея этой страной, он наде­ялся низвергнуть Вителлия, если даже последний будет отстаивать свое господство силой, так как народ, если только из-за него подвергнется голоду, наверно, не захочет долго терпеть его. Находившиеся в Александрии два легиона он надеялся привлечь на свою сторону. Вме­сте с тем он рассчитывал найти в Египте оплот против непредвиденных несчастных случай­ностей; ибо со стороны материка эта страна едва доступна, а со стороны моря лишена удоб­ных портов; на западе тянутся безводные пустыни Ливии, на юге ее замыкает Сиена, отде­ляющая ее от Эфиопии, и неудобные для плавания водопады Нила, на востоке, до Копта, ее омывает Красное море, а на севере береговая полоса до Сирии и так называемое Египетское море, не имеющее ни единого порта, служат ей защитительной стеной. Так защищен Египет со всех сторон. Длина его от Пелузия до Сиены составляет две тысячи стадий; но морем от Плинфины до Пелузия ехать приходится три тысячи шестьсот стадий. Нил судоходен до го­рода Элефантина; отсюда же вверх плаванию препятствуют упомянутые уже водопады. Га­вань в Александрии даже в тихую погоду с трудом доступна, ибо въезд узок и проезжая до­рога извивается в кривую линию между невидимыми подводными скалами. Левая сторона гавани прикрыта искусственными сооружениями; на правой находится островок Фарос с очень высокой башней, освещающей мореплавателям дорогу на триста стадий, дабы они но­чью, из-за трудностей въезда, могли остановиться в некотором отдалении. Этот маленький островок обнесен кругом высокими стенами и искусственными плотинами. Волнение, обра-

171

зующееся здесь от того, что волны с одной стороны разбиваются о плотину, а с другой от­брасываются назад противолежащими прибрежными строениями, делает этот водяной путь очень бурным и беспокойным, а въезд, еще вследствие его тесноты, опасным. Внутри же га­вань, наоборот, совершенно безопасна и защищает пространство в тридцать стадий. В нее ввозится все, в чем страна нуждается для своих жизненных потребностей извне; с другой стороны, излишек ее собственных продуктов оттуда развозится по всему свету.

Так как все шло навстречу желаниям Веспасиана и обстоятельства почти вполне скла­дывались в его пользу, то ему пришло на ум, что не помимо божественного предначертания он взялся за кормило правления и что владычество присуждено ему высшей судьбой. Среди многочисленных других знамений, предвещавших ему господство, он вспомнил тогда и сло­ва Иосифа, который еще при жизни Нерона осмелился величать его титулом императора (III, 8, 9). Он ужаснулся, когда вспомнил, что этот человек содержится у него еще в оковах, со­звал поэтому Муциана с остальными полководцами и друзьями, охарактеризовал перед ни­ми, во-первых, энергичный характер Иосифа и как последний воевал с ним под Иотапатой, рассказал затем о его пророчестве, которое он тогда принимал за выдумку, навеянную стра­хом, и которое, однако, как показали время и факты, исходило от Бога. "Было бы грешно, — продолжал он, — если бы этот человек, предсказавший мне господство и сделавшийся выра­зителем воли Бога, продолжал бы оставаться в положении военнопленника и по-прежнему влачил бы кандалы." После этого он приказал призвать Иосифа и освободить его от оков. Эта признательность, проявленная Веспасианом к чужому, послужила для самих полководцев указанием на лучшее будущее. Тит же, стоявший возле своего отца, в это время сказал: "Бы­ло бы справедливо, отец, если бы вместе с оковами снять с Иосифа также и позор: если вме­сто того, чтобы развязать его от цепей, мы разрубим последние, тогда это будет равносильно тому, как будто он их никогда не носил." Таков именно обычай по отношению к тем, кото­рые невинно были подвергнуты оковам. Император дал на это свое согласие: подошел слуга и разрубил цепи. Таким образом восстановлена была честь Иосифа в благодарность за его пророчество, и отныне стали относиться с доверием к его словам в вопросах о будущем.