Жанр: драма/романс Герои: сс/гп и многие другие. Категория: слэш/гет Рейтинг: nc-17 Дисклеймер

Люциус Малфой совершенно не переносил жару. Количество зелья против солнечных ожогов, которое он утром втер в свою кожу, вызвало у его любовника насмешку. Малфой ее мудро проигнорировал, вспомнив, как во время единственной своей поездки на море в нежном тринадцатилетнем возрасте он так обгорел, что его кожа своим цветом напоминала вареного омара. Идея этой поездки с самого начала не показалась ему удачной. Он мог понять желание Уизли появиться на открытии и перерезать ленточку, прежде чем войдут первые постояльцы, в конце концов, на отель были потрачены его деньги. Но зачем ему, черт возьми, потребовалось превращать это в их отпуск?

– Мое присутствие пойдет на пользу делам?

– Конечно. Я сказал Бэддоку, что если все это будет напоминать международный слет придурков, я его лично придушу. Нет. Мои гости должны явиться с чванливыми рожами, а уехать загоревшими, отдохнувшими и шикарно натрахавшимися. Чтобы потом, когда я приду к ним по делу, с блаженной улыбкой вспоминать это лето и не слишком присматриваться к тому, какие цифры я прописал в контракте. Ты – мой залог того, что все пройдет неофициально.

– Тогда я тем более не понимаю, почему я туда еду.

– Чтобы отдохнуть, как все нормальные люди. Малфой, ты когда-нибудь чувствовал себя затраханным?

Каждое утро три-четыре раза в неделю он просыпался именно с таким ощущением, как будто вообще не ложился спать. Но вслух он, разумеется, об этом не упомянул.

– Повторяю вопрос. Мое присутствие обязательно?

Джордж Уизли только улыбнулся.

– Охренительно необходимо. Меня нельзя выпускать на вольный выпас, когда вокруг будет столько полуобнаженных соблазнов. Еще, не дай бог, привезу к нам домой парочку неприятных болезней. А то и того хуже, случайно подхвачу заразу под названием «очередная жена».

В последнее время Люциус категорически отказывался понимать человека, с которым каждую ночь спал в одной постели. Уизли вроде выбросил из головы все свои пьяные откровения. Он снова часто говорил гадости, но теперь не просто чтобы ужалить, а с азартом человека, которому перепалки доставляют истинное удовольствие. Впрочем, над собой он смеялся куда чаще, чем над Малфоем. А еще этот паяц отчего-то стал патологически верен, то ли самому Люциусу, то ли их извращенным отношениям. Тем не менее, он все реже напивался до состояния свинства, возвращался домой, как и подобает приличному человеку – сразу после работы, а если у него возникало желание повеселиться, он категорично заявлял: «Идешь со мной, а то снова слечу с катушек». Самое странное в этом было то, что Люциус с ним ходил, порой чувствуя себя духовником бесноватого, которому не достало воли, чтобы не поддаться демону, живущему в том, чью душу он вынужден оберегать. Впрочем, на раздумья о переменах в их жизни у него было недостаточно времени. На Джордже Уизли было можно неплохо заработать, но это отнимало уйму сил.

Он недооценивал Уизли. Когда речь заходила о делах, рыжий клоун превращался в кровожадную барракуду. Люциус никак не мог соперничать с ним ни в граничащей с безумием щедрости, ни в патологической жадности. Он рос в богатстве, для него цена денег складывалась из того, что можно за них приобрести. У Уизли же был азарт охотника, ребенка, для которого ни одна игрушка не может быть лишней. Малфой как-то попытался посчитать его состояние. Не задался вопросом, как же надо жить, чтобы заработать столько, его больше волновало, зачем столько. Конечно, приятно играючи покупать замки и целые коллекции картин, собирать в своих конюшнях лучших лошадей, а в постели – красивейших женщин. Приятно… Но если их много, они радуют уже не так сильно. Слишком – это тоже плохо. Все в этой жизни нуждалось в мере. Уизли ее не знал. У него не было никакого внутреннего финиша, преодолев который, человек может сказать себе: хватит. Это пугало? Нет, скорее злило… Пьянило? Да. Этот человек жил только одной целью, стараясь приблизить свои возможности к тому, что мерится только божьим промыслом. Он не мог вернуть себе то, что уже отнято судьбой, но делал все возможное, чтобы больше так не страдать. Получать желаемое, как только возникнет очередной каприз, и удерживать нужную вещь, пока та не потеряет для него всякую привлекательность.

Впервые оказавшись в их новоприобретенном замке, в покоях, обставленных выставленными напоказ сокровищами, которые и в хранилище банка держать было опасно, Люциус снова почувствовал себя очередной вещью. Лотом на аукционе, который вот-вот будет приобретен. Его никогда так дорого не покупали, и никогда раньше у него не возникало такого желания продаться. Да, оно у него, черт возьми, было! Он больше не мог отрицать: Джордж Уизли сумел отравить его жизнью. Он снова мог дышать. Достаточно насмотрелся на лица близких людей, чтобы понять, что покинуть их не в силах. А Нарцисса… Нарциссу он предавал каждый день. До боли, до похмелья, каждым утром, когда, просыпаясь после очередной бурной ночи, понимал, что это не кто-то посторонний, а он сам бешено сжимал в объятьях худое тело, противоречащее его вкусам, но настолько обжигающе горячее, что холодный свет зовущих звезд таял в пламени огненных волос, накрученных на ладонь. Никто раньше так не схлестывался с ним своим темпераментом, не превращал постель в поле боя, не ухитрялся быть завоеванным так, что завоеватель рычал от злости, чувствуя себя жертвой, понимая, что его заманили, спровоцировали на схватку, и он берет город, который сам желает пасть, причем так низко, что до этих глубин Малфой, возможно, был не в состоянии никого сбросить. Когда Люциус впервые понял, что сам хочет Джорджа Уизли, он почти три часа простоял в одиночестве на балконе. Лил дождь, но он не отворачивался, подставляя лицо ветру, наказывая себя снова и снова… Чего он добивался? Просто хотел, чтобы холод изгнал эту горячую липкую похоть, потому что никто, кроме Нарциссы, не мог стать частью его мира. Он ее выбрал, он отдал ей все, чем обладал, и ему не было никакого дела до тех, кто выбирал его самого. И до Джорджа Уизли не было, потому что новый сверкающий замок дал ему ответ. У него есть цена. Еще немного – и он, Люциус Малфой, окажется пойманным. Купленным золотой заботой, в которую всего-то и вложены, что огромные деньги да немного времени, ушедшего на размышление, на что именно их потратить. Ему стала понятна игра Уизли. Он даже поверил тем словам.

– Он любит меня. – Вернувшись с балкона, Малфой аккуратно вытер платком влажные щеки и произнес это вслух. – Он будет любить меня, пока не купит. Он сделает все, чтобы я привязался к нему и позволил этой сделке осуществиться. Потом я ему надоем, и он меня вышвырнет, как всех остальных. Вот только я – не его марионетки.

Потом он, кажется, ударил с размаху кулаком по стеклу с твердым намереньем уничтожить человека, осквернившего его мертвый покой. Да, хорошо, теперь у него была жизнь, но, выражаясь словами его любовника, «бездарно проебать» ее остаток Люциус Малфой был совершенно не намерен. Прошли почти два года из трех лет его рабства. Неустойка в случае разрыва контракта одной из сторон означала возврат аванса плюс выплату в размере оставшейся половины. Что ж, последние сделки Джорджа Уизли, заключенные благодаря Малфою, принесли тому в качестве процентов около трех миллионов. Вопреки своим первоначальным планам, он не передал ни сыну, ни внуку ни кната. Если так пойдет дальше, он выбросит Уизли из своей жизни раньше срока. Надежно выбросит, болезненно. За то, что посмел пожелать его приобрести, за то, что заставил почувствовать себя вещью, которая хочет быть приобретенной. Последствия… Они есть у всего. Миром давно правит принцип «убить или быть убитым».

Намечая план, Люциус Малфой, как никто, умел ему следовать. К моменту, когда Уизли сообщил об этой поездке, он воспринял ее как глупость, но, глядя на то, как его любовник предвкушает это сомнительное приключение, он ухмыльнулся. С последними поступлениями от сделок с поставщиками, обслуживающими этот проклятый отель, на его счету будет пять миллионов семь тысяч девяносто два галлеона. Он сделает эту поездку поистине незабываемой для Джорджа Уизли, а уж какой финал подготовит…

Именно эти мысли заставили Люциуса сопровождать своего любовника, пожелавшего приехать за неделю до открытия отеля, чтобы лично все проверить. Он даже смирился с тем, что вместо прохладного огромного номера Уизли предпочел поселиться в одном из уединенных бунгало на берегу.

– Люблю жару… И так мы ближе к природе. Будем трахаться на пляже, пока в мою задницу не набьется столько песка, что я перестану нуждаться в любовнике.

– Ночью.

– Что ночью?

Люциус снова с сожалением посмотрел на свою порозовевшую, несмотря на всю защиту, руку.

– Я не приближусь к этой чертовой воде, пока не зайдет солнце.

– Ну и хрен с тобой, – сообщил Уизли безо всякого намека на разочарование.

Он поднялся с шезлонга, одетый в узкие оранжевые плавки. Их Уизли натягивал на себя, только когда в их бунгало заходила прислуга, чтобы навести порядок. Все остальное время он разгуливал по дому и их маленькому частному пляжу нагишом. За несколько дней, проведенных у моря, Уизли загорел так, что если бы не его рыжие волосы, Люциус счел бы, что имеет дело с чернокожим. Совладелец отеля Малкольм Бэддок просто выл от отчаянья, когда его компаньон являлся на деловые встречи в гавайской рубашке и обрезанных до колен джинсах. Впрочем, Малфой вынужден был отметить, что Джордж – из тех людей, которым многое прощается, и дело было даже не в его баснословном богатстве. Просто когда Уизли было хорошо, он делался чертовски обаятельным. В нем искрила такая жизненная энергия, сопротивляться которой мало кто оказывался в состоянии. За три дня, проведенных в отеле, он ухитрился не только вникнуть во все обязанности своего компаньона, но и знал по имени каждую горничную, служащего, портье и помощника на кухне. Учитывая, что весь персонал был исключительно из магов, а многие иностранные имена даже Малфой выговаривал с трудом, память Уизли казалась ему феноменальной. Лишенный официоза и предвзятости, не опирающийся ни на какие приличия и нормы поведения, Джордж сделал массу кадровых перестановок, просто поговорив со всеми этими людьми. Если Бэддок сначала орал на него до хрипоты, то потом, глядя, как подготовка к открытию начала идти вдвое успешнее, чем до этого, признался Люциусу за бокалом виски:

– Он чертов гений. Все, к чему прикасается, превращает в золото. Какими бы безумными ни были его идеи, они всегда приносят успех, но жить с ним, должно быть, невыносимо.

Малфой промолчал, презрительно усмехнувшись, чем, разумеется, сразу поставил слишком общительного слизеринца на место. Впрочем, его поведение не опровергало правильности сказанных слов. «Невыносимо» – было чертовски верным определением. В свете принятых решений Люциус не должен был слишком уж беспокоиться о том, какое впечатление может произвести на него рыжеволосый паяц, но что-то шло не так. Он восхищался… Привыкший манипулировать людьми благодаря собственному обаянию и богатству, Люциус впадал в некий почти оккультный транс, глядя на простоту и одновременно беспроигрышность методов Уизли. Тот никому не льстил, не слишком много средств тратил на покупку чужой благосклонности и при этом как-то околдовывал людей. Впервые Малфой, кажется, понял, что такая красивая и умная женщина, как Яна, могла найти в человеке, с которым он вынужден был жить. Будучи истинно увлеченным чем-то, Уизли ослеплял своей манией, пьянил, заставлял всех вокруг включаться в творимое им действо.

Люциусу казалось странным то, как окружающие восприняли его присутствие и их союз. Чопорная Англия с ее фальшивым принятием и искренним неприятием была далеко. Возможно, здесь, на Багамах, кого-то и волновали вопросы продолжения магических родов и осуждение романов, что заставляют семя волшебников тратиться впустую, но в своем неодобрении эти перегревшиеся на солнце люди не были столь категоричны.

– Странная пара... – шептались смуглые горничные, убиравшие их бунгало. – Мистер Джордж такой отчаянный и веселый, а этот его любовник – просто сосулька. Слова лишнего никогда никому не скажет и, кажется, вообще не улыбается. И вообще он старый.

– Старый? Я бы хотела так выглядеть в его возрасте! – возразила другая. – Что ни говори, а он на редкость красивый мужчина.

На редкость красивый… Люциус никогда не стыдился собственной внешности и не брезговал теми благами, что она приносит. У него действительно было отличное тело, уходом за которым он не пренебрегал даже в самые сложные времена, и черты лица, пусть надменные, специфические, но в кругах, к коим он принадлежал, это всегда считалось достоинством. О собственном возрасте Малфой никогда не думал. По его мнению, старость начиналась тогда, когда человек задумывался о том, как на нем отразились прожитые годы, и начинал вести им счет. Люциус строгий учет своих лет не вел, а потому о возрасте как-то не переживал. Пока из-за разговора двух излишне словоохотливых служанок впервые всерьез не озадачился, насколько уместен для него образ чьего-то любовника. Роль рокового красавца он бросил играть, когда у Нарциссы начались проблемы со здоровьем. Ему тогда ни до чего не было дела. Он поддерживал форму исключительно из-за того, что его тело должно было функционировать в оптимальном режиме, чтобы заботиться о жене. Уизли превратил его в свою куклу, которую наряжал и холил, как ему вздумается, не спрашивая о том, что на этот счет думает сам Малфой, вот Люциус и не думал. Джордж слишком часто награждал его черты эпитетом «великолепно». Его волосы считались восхитительными, задница – совершенной, кожа – гладкой, как дорогой китайский шелк, а осанка – надменной. Весь этот яд его правообладатель так часто лил Люциусу в уши, что тот считал самим собой разумеющимся факт, что он – приобретение, которым можно не только забавляться, но и гордиться. Однако у него вдруг возникли в этом некоторые сомнения.

Он был как-то удивительно далек от всего, что творилось вокруг его любовника за пределами их общего кабинета или спальни. Вкусы Уизли казались ему дикими. Малфой любил иногда выпить, но у него очень редко появлялось желание надраться до невменяемого состояния. Он не посещал мужских клубов, считая их времяпрепровождением для неудачников, и терпеть не мог шумных вечеринок. Идиота, с которым он вынужден был жить, Люциус как-то изменил под себя, но не верил, что это надолго. Молодость Уизли однажды должна была взять свое.

Разглядывая черную от загара худую фигуру, созданную, казалось бы, только из скелета, мышц и сухожилий, на которые господь постеснялся нарастить нормальное количество плоти, он думал о том, что рассуждения о юности этого странного человека не были таким уж бредом. Уизли не замечал этого, но время когда-то давно утратило над ним всякую власть. К его деятельной натуре и весьма неплохим мозгам прилагалась психология злого проказливого ребенка, который на людях смеется над своим уродством, чтобы, запершись в ванной, часами водить кончиками пальцев по шрамам, а потом в припадке бешенства крушить зеркала. По сути, он был мальчишкой, у которого что-то болит внутри, и к скольким бы докторам его ни водили заботливые родители, эта боль никак не проходила и однажды просто свела его с ума. Он больше не верил в исцеление и ненавидел каждого, кто осмеливался ему его предложить. Люциус знал, что может ему помочь. Порой ему даже хотелось сделать что-то… Устроить сеанс глобальной порки, которая хоть немного вправила бы Уизли мозги, но, почувствовав это желание, он всегда останавливал себя словами: «Он мне никто. Я не должен тратить на него свои силы». Сам факт, что это стремление возникало, он считал какой-то ужасной несправедливостью. Он не хотел ничего чувствовать к Джорджу Уизли, ему хватило бы и простого равнодушия, но его не было.

– Странно, что ты не ноешь по поводу того, что я заявился с Люциусом. – Он как-то вышел из спальни за стаканом воды и услышал разговор Уизли и Бэддока на террасе.

Малкольм, черноволосый мужчина, невысокий рост которого компенсировали приятные черты и до блеска отточенные манеры, пожал плечами.

– Ну, я предполагал, что ты в любом случае начнешь нарушать правила приличия. Так что меня скорее радует тот факт, что на этот раз не мне тебя останавливать.

Малфой замер у двери, потому что за этим последовал звук поцелуя. Уизли небрежно притянул Бэддока к себе и прикоснулся к его губам, запив это странное действие ромом из своего стакана. Была теплая безветренная лунная ночь, громко пели неугомонные цикады. Вся атмосфера располагала к беседе по душам, но никак не к дешевому позерству, и Люциус отчего-то сразу понял, что жест Джорджа был проявлением нежности, а не глупой шуткой.

– Ревнуешь? – серьезно спросил рыжеволосый арлекин, на миг отложив в сторону свою маску.

Малкольм снова пожал плечами.

– С каких пор тебя волнуют чужие чувства? Ты бы оставил его в Англии, если бы я об этом попросил?

– Нет.

Джордж хмыкнул, залпом осушив свой стакан.

– Наверное, он означает, что мне небезразлично, обидел я тебя или нет.

– Не стоит переживать. Больно было, когда ты вышел за сигаретами, а через неделю я из газет узнал о твоей очередной свадьбе. А сейчас… Ну разве это боль? Я просто хочу знать. Скажи, что в нем такого, чего не было во мне? Почему с ним ты так долго?

Уизли задумался над ответом, опершись на перила и глядя на черное ночное море.

– Он не пытается меня изменить. Знаешь, все это извечное бла-бла-бла о том, что я как-то не так живу, должен повзрослеть или изменить свою жизнь к лучшему... Ему просто нет до этого никакого дела. Мне с ним легко.

– Значит, тебя устраивает то, что он тебя не любит, – констатировал Бэддок. – Любой, кто пытался тебя изменить, просто желал тебе добра.

Джордж кивнул, как-то криво улыбнувшись.

– Я знаю. Просто вы были не в состоянии принять, что я хочу для себя чего-то совсем другого. Раньше хотел. Даже если это была петля и хороший кусок мыла, все это было чертовски не ваше дело. Если я и меняюсь, то сам по себе. Из-за того, что начинаю чувствовать к нему.

– Значит, тебя не устраивает, что он тебя не любит? – улыбнулся Малкольм.

Уизли, выпрямившись, потянулся и обнял его за плечи.

– Вот тут ты чертовски прав, приятель. Только плевать он хотел на мои желания.

Люциус не стал слушать дальше. Забыв, зачем шел, он вернулся в спальню и, в полной темноте сев на край кровати, подумал о том, что хочет, чтобы Джордж никогда не возвращался в эту комнату, оставив его наедине со своими мыслями. Чтобы он занялся сексом с этим проклятым Бэддоком там же, в гамаке, и, по-новому взглянув на его достоинства, сам вышвырнул Малфоя из своей жизни, потому что Люциус не знал, что произойдет, если он этого не сделает. Впервые он был настолько не уверен в том, что ждет его в будущем. Возможно, именно тогда он понял, что его денег не хватит, чтобы откупиться не только от контракта, но и от странного чудовища, что поселилось внутри. Оно жадно скреблось когтями, будучи запертым в черепной коробке, и требовало от него каких-то ответов. Оно желало, чтобы он прошел этот путь до конца и на своей шкуре узнал, что такое быть любимым кем-то по-настоящему безумным. Люциус велел ему замолчать, снова и снова твердил, что он и без того понимает, насколько разрушительной бывает чья-то любовь. Но оно не унималось, кощунственно уверяя, что с Циссой он всегда думал о ком-то, кроме самого себя, очень редко давая волю беснующимся в душе демонам, а с Джорджем Уизли мог позволить себе все на свете. Ломать по прихоти и отстраивать заново, чтобы снова разломать. Мучить себя и того, кто рядом, бесконечно, потому что только это возвращало его жизни вкус.

– Не спишь?

Он вздрогнул, потому что не слышал, как скрипнула дверь.

– Сплю, – холодно сказал Люциус и лег в постель. Ему сейчас не хотелось что-либо обсуждать, он слишком запутался в собственных мыслях, а говорить о том, чего не понимает, терпеть не мог.

Уизли снял свои дурацкие шорты и опустился рядом. Его рука тут же оказалась на груди Малфоя. Пальцы чуть сжали сосок, а потом устремились вниз, к члену. Он отбросил в сторону эту нахальную руку, с некоторым опозданием понимая, что она уже успела обнаружить его секрет. Люциус был возбужден и проклинал себя за то, что мимолетный стриптиз на фоне открытого окна оказал на него такое действие. Впрочем, раздражение не было той причиной, из-за которой он отказал бы себе в удовольствии. Чуть приподнявшись, он потянулся за баночкой со смазкой. Из-за жары гель растаял и превратился в липкую жижу.

– Черт. – Люциусу настолько не понравилось ощущение этой скользкой мерзости на пальцах, что он испытал желание немедленно вытереть руку о простыню, но, представив, что на этом потом нужно будет спать, поспешно сел. – Эта жара убивает.

Уизли приподнялся и прижался к его спине своим горячим телом. Было даже странно, что этот жар нисколько не раздражал Малфоя. Скорее, наоборот, успокаивал. Он невольно чуть откинулся, позволяя любовнику служить точкой опоры. Джордж коснулся губами его шеи и переплел свои худые пальцы с его перепачканными в смазке. Их кожа… Темная, чуть загрубевшая от солнца, пахнущая морской солью, и светлая, гладкая и прохладная, как у змеи. Возбуждающая смесь. Люциус позволил опустить их переплетенные руки к своему члену и закрыл глаза. Мысль, возникшая в его голове тогда, отчаянно запомнилась: «Я уничтожу его, иначе однажды он уничтожит меня».

***

Гарри мог легко поверить ее словам. Он уже не помнил, когда последний раз видел Гермиону такой беззаботной. В ярком сарафане, с распущенными по плечам волосами она, казалось, помолодела на десять лет и сейчас сильно напоминала ему ту беззаботную кудрявую девочку, что много улыбалась и знала ответы на все вопросы. Они сидели на улице в кафе Фортескью, заказав по две порции мороженого, и то и дело лезли в вазочки друг друга, она – чтобы стащить лишнюю клубнику, он – в погоне за вязким шоколадным сиропом. Все это делало утро совершенно чудесным. Вот если бы еще не было весьма неприятной темы для разговоров.

– Я решил попросить Молли позаботиться о детях, пока я буду в поездке. Она бы обиделась, если бы я этого не сделал, а взять с собой кого-то одного из них значило бы обидеть остальных. Так что я еду со своей помощницей.

– Милая девушка.

– Очень милая. – Видя вопросительный взгляд Гермионы, он поспешно добавил: – Для лесбиянки.

Подруга кивнула.

– Странный выбор. Ты, случайно, не решил окончательно изменить свои вкусы?

– Нет, – Гарри понял, что возразил с излишней поспешностью. – Просто сейчас я не готов к серьезным отношениям с кем-либо.

– Бывает, – философски заметила Гермиона. – Ну, так что ты хочешь от меня?

– Не могла бы ты забирать моих отпрысков на выходные? Ты же проводишь их у Дадли, а он – единственный кто способен призвать к порядку Джеймса. Мой дом нынче – поле военных действий.

– Что так?

– Мои парни не поделили какую-то девочку и сейчас с упоением друг с другом враждуют. Лили не понимает, что эта их война не слишком серьезна, и все время расстраивается. А Молли…

Гермиона сокрушенно кивнула и повторила за ним:

– Ну да, Молли. Кто-то должен сказать ей, что если она не слишком довольна тем, как складывается жизнь ее детей, это не дает ей права так себя вести. Пока она только время от времени пилила Флер, это никого не тревожило. Та и сама за словом в карман не полезет и получает искреннее удовольствие от этих перепалок. Но с Яной и Роном вышел уже перебор. Знаешь, Хью меня недавно спросил: «Почему бабушка разлюбила Фредди?» Она холодна с ним, не обижает, но и не балует, как остальных внуков, и те это замечают. Она поддерживает в Розе неприязнь к Дадли, теперь моя дочь ходит у нее в любимицах, и стоит мне начать с ней беседу – тут же устраивает истерику и просит отправить ее к бабушке. Я пыталась поговорить с Молли, но у нее на все один ответ: «Гермиона, девочка тяжело переживает ваш развод. И, как все мы, надеется, что это временные трудности и вы с ее отцом помиритесь». Представь, как чувствует себя Рон, которому она каждый день говорит, что именно он виноват в том, что Роза стала совершенно неуправляемой. Он уже месяц не знает, как сказать Молли или дочери, что они с Яной в августе хотят пожениться. Я в бешенстве из-за поступков Молли, но она, кажется, совсем не слышит, что ей говорят. Смерть Фреда, Джинни и Чарли очень сильно ее изменила, и я все понимаю, мне ее очень жаль. Но то, что она творит, вовлекая в это детей, недопустимо.

Гарри кивнул.

– Согласен. Но все мы слишком любим ее, чтобы говорить о таком напрямую.

– Любим, – подтвердила Гермиона. – Она нам всем как вторая мама. Я обещаю забирать твоих детей на выходные, если она, конечно, мне их доверит. Я не оправдала ее надежд: вместо того чтобы бороться за Рона, встречаюсь с магглом, который в свое время изрядно попортил тебе жизнь.

Поттер не удержался от улыбки.

– Да ладно тебе. Даже слепой заметит, что у вас с Дадли все хорошо.

Гермиона пожала плечами.

– Не без сложностей, конечно, но мы работаем над этим. Его дети – просто мечта потенциальной мачехи. Они боготворят своего отца и готовы быть приветливыми с любым человеком, который делает его немного счастливее. Поначалу не обошлось без маленьких проверок и каверзных вопросов, но они довольно быстро решили, что мое появление в жизни их отца – к лучшему. Им всем понравился Хьюго, но я с ума схожу, не зная, что в следующую секунду выкинет Роза. Я взяла с нее слово, что она пока не станет говорить с детьми Дадли о том, что мы волшебники. В конце концов, пока не известно, чем кончатся наши отношения, но ее так и подмывает все испортить. Я слишком хорошо знаю свою дочь, чтобы не замечать этого. Хорошо еще, что сейчас она, как и твои мальчики, больше увлечена своими детскими страстями, а не моей личной жизнью.

Гарри улыбнулся.

– Уже парни на уме? Я буду в шоке, когда Лили заявит мне, что влюбилась.

– Ну, думаю, в меньшем шоке, чем Рон, – рассмеялась Гермиона. – Он просто рвал и метал, когда обнаружил дневник нашей дочери с кучей сердечек вокруг одного и того же имени. Как выяснилось, наша Роза влюблена в Скорпиуса Малфоя.

Поттер расхохотался.

– Ну да. Что может быть хуже?

– И не говори. С трудом отговорила Рона от беседы с ней на тему «чем плохи слизеринцы». Он надеется, что она это перерастет, хотя я, по большому счету, не против ее увлечения. Скорпиус еще симпатичнее, чем был когда-то его отец, но при этом у него более сдержанный характер и нет предрассудков насчет чистоты крови. Отличный выбор для первой влюбленности.

– Поверить не могу. Ты только что призналась, что когда-то считала Малфоя красавчиком.

– А кто не считал? – спросила Гермиона нарочито томным голосом.

Гарри поднял руку, как примерный ученик. Они оба расхохотались. Рядом с Гермионой ему было удивительно хорошо. Он почти позабыл о собственных переживаниях. Поттер чувствовал себя дерьмовым отцом, но все его мысли в последнюю неделю были совсем не о детях. Казалось бы, всего семь дней назад он сидел в этом кафе с Невиллом и пил содовую, радуясь их случайной встрече в Косом переулке. В последнее время его отношения с Лонгботтомом оставляли желать лучшего. Они не ссорились, но у Гарри возникло чувство, что приятель многое не одобряет в его поведении.

– Ты тоже едешь в отель Джорджа? Боже, ну какой бред со всеми этими навязанными поездками.

– Да нет, я рад такой возможности пообщаться с учителями из других стран. В море тоже никогда не было ничего ужасного, – улыбнулся Невилл.

Поттер кивнул.

– Значит, у нас разные ожидания от этой поездки. Я в бешенстве, а ты настроен позитивно.

– Ну, вроде того. У меня большие надежды на этот отдых. Северус согласился поехать со мной. Не спрашивай, как мне удалось его уговорить, но надеюсь, мы неплохо проведем время. Ему будет полезно побыть среди волшебников. Возможно, он снова захочет вернуться в наш мир. Там будут и Люциус, и Драко с Пэнси и Скорпиусом. Может быть, в компании приятных ему людей Северус снова оживет, а то в последнее время он опять стал напоминать мне привидение.

Невилл продолжал что-то говорить о Снейпе, но Гарри слушал его не очень внимательно. Две недели на Багамах в обществе профессора в его планы совершенно не входили. Судьба снова сыграла с ним злую шутку, причем именно тогда, когда, казалось, он наконец смог выбросить этого человека из головы. Работа и дети отнимали у Гарри слишком много времени, на то, чтобы мучить себя воспоминаниями о собственной глупости, его уже не оставалось. Не видеть Северуса, ничего не знать о нем казалось идеальным решением проблемы. Потому что стоило ему услышать это имя из уст Невилла – кровь начала стучать в висках, а память услужливо предложила воспоминание о закушенных губах, волосах, рассыпавшихся по подлокотнику дивана, и черных глазах, пытавшихся спрятать поселившееся в них удовольствие. Он почувствовал острую потребность немедленно уйти, запереться в своем доме и запретить себе думать.

– Извини, Невилл, я неожиданно вспомнил, что у меня назначена встреча.

Лонгботтом удивился.

– Конечно, иди, но…

– Очень важная, – уверял его и себя Гарри. – Мне нужно срочно идти.

К сожалению, побег не слишком ему помог. Человеку не дано разобраться в собственной судьбе, когда его планы на завтрашний день столь неопределенны. Если бы Гарри спросили, чего он ждет от будущего, он бы ответил: «Чтобы мои близкие были живы и здоровы, дети выросли успешными и дружными, а я никогда не становился министром магии, потому что мне не нравится эта работа». Означало ли это, что он хотел слишком многого? Гарри считал, что в своих стремлениях он, по большому счету, очень скромен. Возможно, именно в силу того, что в его списке приоритетов такое огромное место занимала семья, Северуса Снейпа в них не должно было быть и в помине. И Гарри, кажется, не думал о нем, пока Невилл не напомнил. Ужасная поездка грозила стать еще более ужасной. «Мы все обсудили, – уверял себя он. – В наших отношениях больше не может быть ничего нелепого, спонтанного, сексуального…» Потом Поттер смеялся, как сумасшедший, и сам себе говорил: «Ну да, мечтай». Слишком яркими были воспоминания, слишком отчетливо он осознавал, что за все время после смерти Джинни он ни разу не испытал влечения ни к кому, кроме… Вот это «кроме» он совершенно точно не заслуживал, как, впрочем, и Северус. Да, Гарри искренне думал, что и о профессоре он в какой-то степени переживает, считая, что им лучше не видеться. Снейп заслужил свое право жить, а Поттер, несмотря на свой растиражированный имидж героя, не чувствовал, что будет способен удержать подле себя этого человека. А значит, нужно раз и навсегда все прекратить. Вот только как это сделать, когда голова полна не рациональных идей, а сплошных сожалений?

– Ты чем-то встревожен, друг мой, – заметила Гермиона. – Полагаю, причина тут не в Молли?

– Нет, совсем не в ней.

В конце концов, его подруга была единственным человеком, кроме Алисы, который был хоть немного посвящен в перипетии его личной жизни. Вот и сейчас она, казалось, прочла его мысли.

– Ты говорил, что эта причина для беспокойства канула в лету еще на Рождество.

– Так и было, пока я не выяснил, что Снейп тоже едет на эти чертовы Багамы. С Невиллом.

Вот теперь Гермиона была удивлена.

– И что в этом такого? Если для тебя все в прошлом…

Признать бессилие собственной памяти, которая никак не могла просто вычеркнуть Северуса Снейпа, он был не намерен.

– Может возникнуть очень неловкая ситуация.

– Со Снейпом? – cпросила Гермиона, воруя у него последнюю клубнику. – Боже, ну что ты такое несешь? Мы говорим об одном и том же профессоре? Если я что о нем и знаю, так это то, что он болезненно гордый человек. Даже эти его ухаживания, о которых ты рассказывал, – ничто иное как месть оскорбленного достоинства. Поверь мне, после того как вы не виделись почти шесть с половиной месяцев, он вряд ли станет устраивать тебе сцены. Скорее, задерет повыше нос и будет всячески игнорировать.

– Очень на это надеюсь.

Говоря это, Гарри почти отдавал себе отчет, что лжет. Ему хотелось… Вот тут определиться было сложнее. В своих желаниях он путался, но одно было очевидно. Он предпочел бы видеть Северуса Снейпа подавленным и измученным тем, что было между ними. Таким же растерянным и разбитым, каким чувствовал себя сам Поттер, понимая, что очередная встреча неизбежна. Это было глупое желание. Чертовски абсурдное, но оно было.