Жанр: драма/романс Герои: сс/гп и многие другие. Категория: слэш/гет Рейтинг: nc-17 Дисклеймер

– Пришел все-таки? – Невилл насмешливо посмотрел на Гарри.

Тот под взглядом друга смутился еще больше.

– Мне надо извиниться.

Лонгботтом улыбнулся уже приветливее.

– Ну, попробуй. А то он нас с утра с ума сводит.

– Злится?

– Намного хуже. Проявляет обаяние и общительность. И первого, и второго в избытке.

Гарри не знал, как реагировать на подобное заявление.

– И что мне делать?

Невилл пожал плечами.

– Терпеть, раз уж ты сам заварил эту кашу.

В этот момент в комнаты спустился Снейп. Выглядел он совершенно необычно в черной рубашке навыпуск и в тон ей брюках. Судя по всему, план мести был им разработан во всех деталях.

– А, Гарри, – легкая улыбка, словно Снейп на самом деле рад его видеть. – Ты как раз вовремя. Невилл, мы будем поздно.

Его взяли под локоть и увлекли к двери. Гарри понял, что вообще не знает, что сказать. От профессора пахло дорогим парфюмом, с довольно приятной горьковатой нотой. Рука Снейпа так уверенно его направляла, что Поттер подумал, что это, черт возьми, действительно напоминает свидание, вот только он, судя по всему, не поклонник, а ангажированная барышня. Ужас какой-то. Совершенный кошмар.

***

Поттер сходил с ума, а вот Снейп, похоже, наслаждался. Выглядел так, будто при жизни каждый день в свободное от шпионажа и преподавания время ходил на свидания, ну а когда под рукой не было достойной его внимания особы – оттачивал навыки флирта на официантках.

– Мне все равно. Заказывайте сами.

Профессор кивнул.

– Может, девушка, вы нам что-нибудь посоветуете?

Девушке на вид было за сорок, ее отличала решительная челюсть и отсутствие обаяния, но сейчас ее щеки розовели, а улыбка выдавала двойную дозу приветливости.

– Есть отличное виски. Осталась только одна бутылка, но для вас…

Да она в первый раз видела Снейпа, а обхаживала – как завсегдатая. Тот улыбнулся уголком рта и поднес руку дамочки к губам.

– Буду благодарен.

Особа умчалась, словно у нее выросли крылья.

– Галантность сильно недооценивают. Ты так не считаешь, Гарри?

Он нахмурился.

– Может, хватит паясничать? Я пришел принести вам свои извинения.

Снейп задумчиво на него посмотрел.

– Хорошо. Оплатишь обед – и ты прощен, – Гарри не был готов к такому повороту событий, но профессор решил не держать его слишком долго в заблуждении относительно своих мотивов, рассудительно пояснив: – Глупо ссориться с потенциальным любовником.

Гарри встал. Это уже переходило всякие границы.

– Я ухожу. Я искренне раскаиваюсь в том, что наговорил. Вы не виноваты в случившемся и вправе распоряжаться своей жизнью так, как считаете нужным. Простите мне мои слова, если не можете – не прощайте, но терпеть насмешки я не намерен.

– Нет.

– Нет, вы не уходите. Бросите меня без сопровождения – меня посадят в Азкабан. Не думаю, что дементоры любвеобильны.

– Там больше нет дементоров, – он сел на стул. Снейп был прав: у него отсутствовала палочка, поэтому стоило хотя бы вернуть его домой.

– Неважно. Министр будет недоволен.

– Кстати, о министре, – Гарри был рад сменить тему, поэтому коротко изложил профессору идею Кингсли. Тот внимательно ее выслушал. Когда им принесли заказ, Снейп кивнул.

– Звучит довольно неплохо. Меня устраивает. Ложь неубедительная, но если ее подкрепить документами… – Снейп пожал плечами. – Я согласен на любое имя в обмен на свободу.

Гарри кивнул.

– Все получится. Уверен, сделано будет отлично.

– Думаю, мне лучше уехать от мистера Лонгботтома. Будет сложно налаживать наши отношения в его доме.

– Послушайте, ну может, хватит?

– Это был ваш план.

Гарри смотрел, как профессор нарезает свое полусырое мясо, и чувствовал себя так, словно это от него отрезают куски. Что за мерзкое чувство?

– Это была глупость. Я хочу, чтобы вы выжили, но почему бы вам не найти кого-то, кто отвечает вашим вкусам?

Снейп смотрел на него отрешенно – как раньше.

– Может, вам стоило поинтересоваться, есть ли они у меня, прежде чем вносить свое потрясающе рациональное предложение? Что если люди мне вообще не нравятся? Если я, общаясь с ними, чувствую лишь скуку и раздражение?

Гарри смутился.

– Вам нравилась мама.

Снейп кивнул.

– Нравилась, но именно Лили, а не какой-то набор ее черт. Мне нравился неповторимый завершенный образ, и, учитывая, что никого похожего я в жизни больше не встретил, думаю, что строить свое будущее на надежде, что за пять лет изменится то, что не изменилось за гораздо больший срок, – очень сомнительная попытка.

Гарри покраснел.

– Но вам нравится Невилл. Мне так кажется.

Снейп пожал плечами.

– Он – самая ненавязчивая личность, которую я встречал. Жить с ним в одном доме терпимо, но я не вижу причин заставлять его испытывать неудобства по моей вине.

– Но он хочет!

Снейп хмыкнул.

– А вы – нет. Что не меняет моих намерений. Вы это затеяли – вам и мучиться.

Гарри нахмурился.

– Это цирк и самоубийство.

Снейп пожал плечами.

– А вы чего ожидали? Роз и свадебных колоколов?

– Но я предпочитаю женщин!

– У меня вообще нет предпочтений, кроме одиночества. Но раз с этим не сложилось… Не мучайтесь, Поттер, у вас будет время ко мне привыкнуть.

– Черт! Я не хочу к вам привыкать!

Несколько посетителей паба с удивлением на них посмотрели. Снейп снова улыбнулся официантке: «Вот видите, с кем приходится общаться». Та понимающе закатила глаза.

– Спокойнее, Поттер, – ну, хоть не Гарри. – Вам придется смириться с ситуацией и принять в собственном плане активное участие. Потому что если вы этого не сделаете, я могу случайно проговориться, например, при сыне Малфоя, об истинном положении дел. Или, может быть, это будет ваш ребенок.

Гарри побледнел.

– Вы не посмеете.

Бровь Снейпа взлетела вверх, голос стал бархатным.

– Вы в этом так уверены? Что вас, Поттер, заставило думать, что я человек, не лишенный чести? Мои поступки в прошлом? Увольте, они как раз свидетельствуют об обратном. Я привык ходить по праху, а на вас наступлю даже с некоторым удовольствием. Мне совершенно нечего терять. Можете сказать то же самое о себе? Если нет, тогда заткнитесь, ешьте свой бифштекс и не смейте мне перечить.

– Это шантаж?

– Это игра. Не хотите играть в любовь – будем в войну. Вы меня оскорбили, а я не умею прощать. И вы заплатите, так или иначе.

Он часто сталкивался с угрозами, но вот уже несколько лет не испытывал такого предательского страха. Гарри сделал глоток виски, отметив, что оно и правда хорошее. Снейп ухмыльнулся:

– Ну вот и договорились.

***

Гарри уже пожалел, что посвятил Алису в свои личные дела. Он до утра гулял по Лондону, проводив Снейпа домой к Невиллу, и злился. На себя, на мир, но преимущественно на профессора, и это было такое приятное, знакомое чувство из прошлого. Ну конечно, Снейп был скотиной. Гарри понимал, что просто осознание этого с годами поблекло. К его ужасу, в одном Дамблдор был абсолютно прав: профессор был очень смелой и решительной сволочью. Пустота, отсутствие каких-либо привязанностей делали его неуязвимым. Снейп не цеплялся за жизнь, он ей постоянно перечил. У Гарри сейчас было очень мало шансов победить, но к утру он пришел к выводу, что не намерен сдаваться. И может быть, у него не было плана, но он желал его найти, а поэтому взглянул и на Алису, и на кофе с пончиками очень благосклонно.

– Ужасно. Меня шантажируют.

Девушка нахмурилась и налила кофе и себе.

– Есть чем?

Гарри кивнул.

– Есть.

– А вы сказали ему про девушку?

Он покачал головой.

– Не пришлось. Не думаю, что это изменит его планы.

Алиса задумалась.

– У него есть причины желать вас унизить?

Гарри кивнул.

– Есть. И они подкреплены его собственным отвратительным характером.

– А он гей?

– Нет, я не думаю, что теперь он вообще кого-то любит, но в прошлом он был привязан к женщине.

Алиса улыбнулась.

– Так это же чудесно, сэр!

Гарри удивился.

– Почему?

– Я уверена, что этот человек с вами просто играет. Если он натурал, пусть даже самых широких взглядов, в постель он вас не потащит. Ну, изобразит интерес, чтобы смутить и шокировать, насладится растерянностью – и все. Шеф, а почему бы вам не подыграть ему?

Гарри задумался. В чем-то Алиса была права. На секунду в нем проснулся азартный подросток, который никогда не пасовал перед профессором. Он не боялся Снейпа тогда, так с чего ему начинать теперь? Он представил лицо своего противника, когда он согласится с его планом.

– А знаешь, в чем-то ты права.

Девушка кивнула.

– Точно, шеф, вы любого сделаете! Он явно не готов к вашей активности.

– Не перехвали, – Алиса пожала плечами и стянула с его тарелки последний пончик. – Ну и что мне в свете этого предпринять?

Алиса хмыкнула.

– Устройте ему еще одно свидание. Я знаю все клубы для геев и лесбиянок в Лондоне. Уверена, мы подберем что-то скромное и со вкусом.

Гарри тоже хмыкнул. Если бы Северус Снейп сейчас увидел улыбку главы аврората, он бы, наверное, занервничал.

– Ну что ты, Алиса. Нужно что-то пафосное, шикарное и максимально безобразное.

Девушка встала.

– Пошла писать список.

– Ты куришь?

Гермиона затушила в пепельнице сигарету.

– Я маюсь дурью.

Рон посмотрел на собранную сумку.

– Ты куда-то едешь?

Она покачала головой, чувствуя себя безмерно уставшей. Не было ни боли, ни горечи. Она любила его, но понимала, что не настолько, чтобы кого-то мучить. Была ли Гермиона готова к такому повороту событий? Нет. Ей казалось, что их весна безнадежно утрачена, а что искать в осени, кроме покоя? Как выяснилось, Рон не был столь безнадежен. Что ж, оставалось за него только порадоваться.

– Нет, это детские вещи. Думаю отправить детей к моим родителям, у твоих сейчас не очень спокойно.

Ему тоже было горько.

– Гермиона, ты не должна…

Она взяла его за руку.

– Рон, ты и так пошел мне навстречу. Мы будем поддерживать видимость отношений, пока Рози не уедет в школу, а потом как-нибудь все уладим. Но я тебя понимаю, ты влюблен. Это прекрасный период, и его хочется разделить с близким человеком. Ты можешь жить у Яны.

– Не веди себя так, Гермиона. Ты не обязана…

Она его обняла.

– Ну что ты, дурачок. Мы столько вместе прожили вместе, у нас прекрасные дети. Все будет хорошо.

А как еще могло быть? Он смотрел на нее с сожалением.

– Гермиона, я не могу понять, зачем тебе все это? Ты хоть сама понимаешь, что эта твоя святость надуманна? Я не считаю, что ты должна бить тарелки мне об голову, но ты же даже обсуждать ничего не хочешь. Ты самая умная, ты все решила, никто не пострадает…

Она кивнула.

– А что, Рон, разве так не лучше?

Он покачал головой, обнимая ее.

– Ты хоть понимаешь, как такое твое отношение угнетает? Ладно – меня, но дети… Сегодня их устраивает все, но что будет завтра? Им нужна не просто устроенная жизнь, но и веселая и радостная.

Она покорно кивнула.

– Я подумаю об этом.

Рон поцеловал ее в висок.

– Гермиона, я люблю тебя. В том, что мое сердце треснуло, виноват я сам, но ты его упрямо разбиваешь на осколки. Подумай о себе.

Он вышел, а она сидела, уставившись в пустоту. С ней что-то не так. Она сжигает книги, она отпускает мужа, даже не пытаясь бороться, не чувствуя ни сил, ни желания. Отпускает так, словно сама этого давно хотела. Может, так странно женщины стареют? Что ж, ее душа поседела как-то слишком рано.

***

– Здравствуйте, – она силилась улыбнуться. – Гарри на работе, так что он просил передать вам ключи. Дом чист, никаких последствий шабаша.

– Кирк, сынок, отгони машину в гараж, – он кинул ключи от спортивной машины высокому парню, с гордостью поймавшему их на лету. Парень ухмыльнулся и поехал, похоже, отнюдь не к гаражу. Маггловский кузен Гарри, чью принадлежность к монстрам опровергло время, посмотрел на нее. Улыбка вышла кривоватой, но, похоже, только из-за усталости.

– Спасибо. Вы, должно быть, Флер?

Она искренне изумилась.

– С чего вы взяли?

Он пожал плечами.

– Гарри только одного члена своей семьи характеризовал как красавицу.

Гермионе хотелось хмыкнуть или метнуть в него чашку, которую она сжимала в руке.

– Вы так подумали из-за кофе? Англичане обычно пьют в это время чай.

Он пожал плечами.

– Не только. Еще осталось?

Она кивнула.

– На дне кофеварки.

– Угостите?

– Это ваш дом.

– Значит, да. Может, есть что поесть?

Такого разговора она не ожидала, но этот огромный маггл уже прошел в холл, стянул со своих массивных мозолистых рук с припухшими разбитыми костяшками стильные перчатки для управления автомобилем и аккуратно убрал их в верхний ящик дубового комода. Для этого ему пришлось нагнуться, белая майка, влажная от пота, едва не затрещала от элементарного напряжения мышц. По мнению Гермионы, он был огромен как-то несуразно. Словно большой медведь, правда, не плюшевый, а проволочный, очень потрепанный и начинающий седеть на висках.

– Боюсь, этот вопрос Гарри не проконтролировал.

Он потянулся, разминая затекшие в машине плечи.

– Ну, яйца-то найдутся? Хотя я ем только белки.

Она хмыкнула.

– Следите за фигурой?

Он пожал плечами.

– У меня наследственная предрасположенность к инфаркту. Предпочитаю с этим бороться, а не мириться. А вы, «Не Флер», омлет будете? Я обычно готовлю чудный.

Гермиона подумала: «А почему нет?» Он в детстве избивал ее друга, потом как-то научился с ним сосуществовать и благословенно ничего не знал о ней и ее седеющей душе. Ну, так почему бы не поесть, если она сама никогда не заставит себя что-то приготовить в пустом доме.

– Насколько чудный?

***

Она только что съела невероятно аппетитное месиво из кусков грудинки, брокколи и яичных белков. С Дадли Дурслем можно было делить пространство. По крайней мере, есть на одной кухне, выгребая на опережение двумя вилками со сковородки самые прожаренные и аппетитные кусочки.

Она кивнула, отпивая остывший кофе. Они как-то легко перешли к самым примитивным формам общения, вроде распивания той бурды, что она сварила, из одной кружки, при этом он все время решал по телефону вопросы, связанные с бизнесом, а она просматривала пару свитков данных статистики.

– Угу… У тебя есть редкий дар: приготовить из остатков в холодильнике нечто пристойное.

Он кивнул.

– Плавать любишь?

Она покачала головой.

– Ненавижу.

Он пожал плечами.

– Ну, тогда я один, а тебе покажу кое-что другое.

Гермиона не смутилась, она просто констатировала факт.

– Мне, вообще-то, пора.

Не было похоже, чтобы он расстроился.

– Один маггловский фокус – и ты уйдешь, как только тебе надоест. Идем, – она последовала за ним скорее из вежливости, чем из любопытства. Дадли отвел ее в огромную светлую комнату на первом этаже. Она была заперта во время их вечеринки, и в нее никто не совался, потому что Гарри никогда бы не потерпел вмешательства в личную жизнь своего кузена. Только белая штукатурка, забросанный матами пол и подвешенное к потолку на крюке продолговатое кожаное нечто, напоминавшее сосиску. – Улыбочку!

Она резко обернулась.

– Что?

Дадли пожал плечами и положил на маленький столик у двери, который она не заметила, камеру. Затем нажал пару клавиш на миниатюрном компьютере и достал из поставленного рядом с ним принтера ее фотографию. Немного удивленное и совершенно усталое лицо. Он долго рылся в баночке со специальными булавками и достал четыре разноцветных. Золотую, оранжевую, синюю и белую. Ими он прикрепил ее снимок к боксерскому мешку и улыбнулся, довольный собственной выходкой.

Она нахмурилась.

– Это глупо.

Он усмехнулся.

– Да нет, это клево.

Ну да, она еще помнила. Она еще была Гермионой Грейнджер.

Пэнси».

***

– Значит, Гарри решился купить дом, – Гермиона с интересом рассматривала камин в небольшом коттедже.

– Решился. Вам он не нравится?

Она покачала головой, скользя кончиками пальцев по причудливой лепке, изображавшей сцены из Библии.

– Нравится.

Дурсль заметил ее интерес.

– Этому дому больше трехсот лет. Когда-то он принадлежал пастору, но потом, когда построили новую церковь, приход перенесли. Мне здесь очень нравится. Я бы и сам его купил, но раз Гарри негде жить…

Она удивленно на него посмотрела.

– Вы верите в бога?

Дадли пожал плечами.

– Это трудно объяснить. Вы верите в Мерлина?

Гермиона задумалась.

– Как в исторический персонаж? Да. В какие-то его сверхвозможности, приписываемые ему порой другими магами? Не знаю.

Он кивнул.

– Вот и я не знаю. Когда умерла моя жена, дети нуждались в какой-то поддержке, в доступном им чуде, в вере в то, что все хорошо и можно надеяться на встречу с тем, кого любишь. Я стал водить их в церковь, и это помогло. Не знаю, в чем дело, просто иногда становится спокойнее от веры в то, что есть кто-то мудрый, способный выслушать твои чаянья и не отвернуться от своих чад, даже если они вспоминают о нем только в горькие минуты.

Гермиона отвернулась. Она не понимала Дадли. Он ее даже немного пугал. С детства у нее вызывали некоторый страх люди, постичь которых она была не в силах, чьи поступки не поддавались анализу, люди, способные удивлять. Кузен Гарри был именно таким человеком. Он напомнил ей, что она во многом маггла, и это осознание было невероятно приятным. Гермиона в кои-то веки решила, что не всегда нужно лечить душу взмахом палочки, а будить эмоции – сложными зельями. Ее увлек бокс. Даже больше, чем она ожидала. Одинокие дуэли с собственным «я» будили в ней трезвую, потому что рассудочную, агрессию. Она научилась себя не любить, не прощать за промахи и не поощрять в безразличии к людям. Гермиона купила себе домой «грушу», пару перчаток и записалась к хорошему психологу. Немного сменила прическу, стала заставлять себя прекращать работать дома после девяти вечера и вместо этого придумывала какие-то увеселительные прогулки для детей и Рона. Самым странным было то, что все это она делала для себя. Потому что поняла, что хочет, а не в попытке что-то вернуть. В ее отношениях все обстояло совершенно наоборот. Гермиона призналась себе, что и тут во всем виновата. Она разлюбила, наверное, даже раньше, чем Рональд это заметил. Ее чувства к нему изменились, она не променяла их на другую привязанность, просто истлели оковы этой. Стоило признать – и все стало просто. Она больше не ощущала странного бессилия. Все фигуры в шахматной партии встали на свои места. Гермиона была свободна. Это тоже немного пугало, но не настолько, чтобы не признать, что это ощущение было скорее приятным. Их общение с Роном медленно выравнивалось, начиная носить почти позабытый дружеский характер. Единственное, что ее настораживало, – то, с кем ей нравилось делить свои новые впечатления.

– Я родилась и выросла в Лондоне. Такие деревенские дома для меня чужды.

– А жаль. Сейчас еще продается дом Скровов у реки. Как любой сельский житель, я придаю большое значение благопристойности и добронравию своих соседей.

Она рассмеялась.

– Тогда ваше желание населить округу магами мне непонятно.

– Вы же, кажется, занимаетесь как раз вопросами сотрудничества. Поэтому должны быть подкованы в дипломатии. Гарри тоже имеет опыт тесного общения с магглами, правда, боюсь, не столь положительный.

Она уже знала, что его трудно смутить какой-то темой.

– Но вы же ладите теперь.

Дадли пожал плечами.

– Человек многое понимает со временем. Переживая какие-то потери, мы в одних местах обрастаем шипами, а в других становимся мягче. Когда в двадцать лет я женился на женщине намного старше меня, я поступил, по мнению моих родителей, странно, неразумно, достойно сплетен и порицания. Их отношение ко мне изменилось. Мне понадобилось время, чтобы понять, что я никого не предал. Они всегда боялись существования вне толпы, а я просто перерос потребность в ней. Не думайте, что я проснулся утром и это осознал, путь к пониманию был долгим, и я сейчас о многом сожалею. Мне стоило быть терпимее к их слабостям, а не демонстрировать свою гордыню. Нет, конечно, я бы поступил так, как хотел, но я бы попытался хотя бы объясниться, а не просто хлопнуть дверью.

Гермиона подошла к окну.

– Все люди стремятся учиться на чужих ошибках, но почему-то понимают только собственные, да и то не сразу, – она залюбовалась пейзажем. Место для коттеджа было выбрано чудесно. С невысокого холма открывался прекрасный вид, пруд, подернутый тиной, манил прохладой, сад был старым и запущенным – именно таким, попадая в который, жители мегаполисов начинают тосковать, толком не в состоянии объяснить себе причину меланхолии. – И все же тут чудесно. Правда, кажется, что для Гарри и детей дом маловат. Всего три спальни. Мальчики, оставленные в одной комнате, разнесут дом по кирпичику.

Дадли улыбнулся.

– Именно поэтому я хочу показать ему дом Скровов.

Гермиона недоуменно обернулась.

– Тогда почему просили моего совета насчет этого коттеджа?

Дурсль сделал вид, что сосредоточился на изучении камина. У него были очень некрасивые руки. На фоне изящных фигурок святых из белого мрамора ладони с деформированными костяшками пальцев, казалось, принадлежали существу, лишенному какой бы то ни было гармонии.

– Он красивый. Может, в конце концов, это тоже сыграет что-то в его решении. И я подумал, вдруг вам будет интересно.

С момента разговора тем утром, после дня рождения Гарри, они виделись уже семь раз. Много для трех недель, но повод все время как-то находился. Она забыла кофту, и он завез, но случайно оставил мобильный телефон, когда они пили чай. Она нашла мобильник между диванными подушками только через три часа и решила, что будет невежливо передать его через Гарри, тем более, что Дадли сам на него позвонил и спросил, не будет ли у нее пяти минут, чтобы пересечься с ним в Лондоне. За обедом, который длился четыре часа, они пришли к выводу, что человек не всегда сам должен решать свои проблемы, и она взяла телефон его психоаналитика. Тот полностью ее устроил, но выяснилось, что у них с Дурслем сеансы в один день с разницей в полчаса, и так как она привыкла приходить раньше, а Дадли из-за врача пропускал обед, то это время они коротали в кафетерии. Гермиона искренне не понимала, зачем она с ним общается. У нее и Дурсля не было вообще ничего общего, в чем она уверяла себя всякий раз, собираясь на сеанс, говорила, что она больше никогда не поедет раньше, но… Она ездила. Потому что боялась его, а это было непривычное для нее чувство. Вот Волдеморта она не боялась, боль и Беллатрикс Лестрейндж не вызывали у нее такой паники, как этот совершенно обычный маггл. А со своими странностями она привыкла разбираться.

Она обернулась, пряча вдруг замерзшие пальцы в длинных рукавах блузки.

– Я тебе нравлюсь, да?

Он взглянул мимо нее на тот самый сад, что минуту назад так очаровывал, а теперь вдруг стал ее соперником за его внимание.

– Нравишься. Но я не уверен, что это те чувства, которые стоит обсуждать.

Гермиона была озадачена.

– Прости?

Дадли пожал плечами.

– Я не хочу отвечать.

Она нахмурилась. Вот они, жирные точки.

– Попробуй.

– Думаешь, стоит? – кивок даже ей самой показался сухим. Дадли снова пожал плечами. – Ты красивая женщина. Удивительно интересная, а я уже, наверное, много лет никого так не хотел. Нет, не впустить в свою жизнь, – он усмехнулся. – В моих желаниях нет ничего особенно благородного, я просто, глядя на тебя, неожиданно вспомнил, как давно у меня не было секса. – Гермиона расхохоталась. Она смеялась так долго и искренне, что на глазах выступили слезы. Ее, главу комитета магического и маггловского сотрудничества, удачливого политика, мать двоих детей, кто-то рассматривал как объект возможного необременительного романа или интрижки. Слушая ее хохот, Дадли тоже улыбнулся. – Ну, примерно такую реакцию я и предполагал, а потому разумно решил ограничиться приятельским общением. Мне тоже, как-то, знаешь ли, хочется от жизни большего.

Вот это она уже могла принимать и понимать.

– Отлично. Если тебя это не слишком беспокоит…

– Не слишком.

Что ж, она не будет менять врача или нервничать. Все нормально. Умные люди никогда не топчут многое ради мелочей. Он не влюбится в нее, они слишком разные. Она никогда не захочет с ним переспать, потому что это совершенно точно не тот человек, с которым она захотела бы секса. Вот такой тупик. Впрочем, они оба достаточно разумны, чтобы даже в нем устроиться с определенным уютом.

И какой реакции от него ждут? Он должен быть шокирован? Расстроен? В мире осталось слишком мало вещей, способных вызвать такую эмоцию. Страдания? Нет. Это не та боль. Он всего на три минуты вышел из роли. Утратил контроль. Непозволительная слабость, а они всегда оплачиваются дорогой ценой.

– Что это?

– Подарок.

Люциус молча рассматривал перстень на ложе из черного бархата. Камень был отменным: прозрачный, как вода, обрамленный в белое золото. Украшение новомодное, легкое и лаконичное, лишенное присущей векам массивности и наверняка маггловское. Он мог оценить примерную стоимость, хотя еще немного путался во всех этих бесконечных марках и брендах, которые сменили такой показатель, как история той или иной вещи. Взятка… Он знал, как их дают, с каким лицом. Он сам брал, давал, но никогда так. Не ради воплощения своих идей, но во имя сохранения пародии на взаимную терпимость. Они с Нарциссой всегда были честны. Никаких тайн и предательств. Он не дарил бриллианты, чтобы компенсировать время, потраченное на любовниц, она не покупала ему дорогих запонок, чтобы извиниться за ложь. Не было причин.

– Подарок… – пальцы все еще были слегка влажными от холодного пота. Наверное, сказывалось плохое самочувствие, и он совершенно не хотел участвовать во всем этом фарсе. – Не нужно. – Мягкий хлопок крышки, спокойные движения пальцев, он даже не швырнул футляр в лицо Уизли, а просто поставил его на тумбочку. Все правильно: то, что терять нечего – не повод становиться скотом. – Мне и так достаточно платят. Я приношу извинения за этот инцидент. Больше подобное не повторится.

Уизли смотрел на него своими огромными серыми глазами. Зрачки были расширены, как у наркомана. Что это? Ужас? Пусть так.

– Малфой… – ему даже сказать нечего, и это правильно. Люциус посмотрел на привычно белоснежный потолок. Ни тени ответа. Почему он сорвался? Отчего его жизнь вдруг стала невыносимой? Откуда в ней, пустой и продуманно короткой, взялась боль? Почему именно она так повела за собой?

– Я уже принес свои извинения. Если контракт в силе… Думаю, завтра я смогу выполнить ваше последнее распоряжение.

Уизли зажал ему рот рукой. Его ладонь была слишком горячей.

– Я…

– Джордж, пошел вон. Он еще слишком слаб, чтобы терпеть твои очередные выходки, – на этот раз голос у Яны Уизли был злым, лишенным даже тени компромисса. Люциус был ей за это благодарен. Ему хотелось закрыть глаза и хотя бы пять минут не вспоминать то, что произошло. Не думать о всплеске странных, никому не нужных эмоций, которые едва не стоили ему и денег, и последней толики понимания самого себя. Ведь если бы он умер в этот день, это было бы не из-за Нарциссы.

Никто уже не мог сделать ему больнее.

– Яна, оставь меня в покое…

Она отрицательно покачала головой и подошла к столу.

– Нет, Джордж, я не стану, потому что ты меня затрахал! Хуже: ты задолбал уже нас всех!

Он кивнул. А что, собственно, оставалось?

– Я знаю. Я все знаю, ты не раскроешь мне тайн. Я знаю все и обо всех, кроме себя и… – наверное, в этом было все дело. Джордж Уизли все еще совершенно ничего не понимал в Люциусе Малфое, но одну вещь он понял абсолютно точно, и это огромное, пугающее понимание, накатив волной, его окончательно отравило. До каждой клетки. До последней косточки и нерва. – Думаешь, ты в состоянии причинить мне большую боль, чем я сейчас чувствую? Ты хоть раз, твою мать, любила человека, который хочет только одного: избавиться от тебя и умереть?

Он сказал это. Сказал то, что на части рвало его последний месяц. Сказал вслух и даже сам себе поверил, потому что стены, которыми он еще мог отгородиться от этой правды, рухнули.

Яна молча подошла к бару, достала бутылку виски и щедро налила в два стакана.

– Любила, Джордж. Тебя, – она вернулась к столу. – Пей. – Он послушно осушил стакан. – Еще?

Впервые ее глаза были такими пустыми. Впервые они говорили вот так, как, наверное, должны были поговорить уже раз сто. Или не должны? Он уже совершенно запутался в своих желаниях.

– Это поможет?

Яна медленно покачала головой.

– Нет, но все отчего-то пробуют.

Да, это было больно, а потому он сказал:

– Ты прости меня.

Яна покачала головой.

– Нет. Раньше я бы, наверное, смогла, а сейчас уже не хочу. Потому что ты подонок и сволочь. Это последний раз, когда я пришла в этот дом. Мне нужно идти дальше и не оглядываться на свое прошлое. Оно и ты того не стоите.

Он кивнул.

– Я сделал ужасную вещь.

Как давно Джордж испытывал необходимость с кем-то поговорить? Что если у него больше не будет таких искренних собеседников, как она? Никого не останется, только ничтожные прихлебатели, уверяющие его в своей правоте. Как часто он ее за эти годы гнал… Как, оказывается, бесценно было ее общество. Почему он оценил его только теперь, когда она готова навсегда хлопнуть дверью?

– Ужасную?

– Мы сегодня были на приеме в министерстве. Я подумываю открыть пару курортов исключительно для магов в Италии, ну и, поскольку их министр был у нас с визитом… – он грустно усмехнулся. – Яна, ты не представляешь, что это за тип. Оказывается, они с Малфоем немного знакомы, так вот этот мудак его разве что не облизал взглядом. – В душе снова поднялась волна злости. – А эта тварь стояла там и делала вид, что ничего не замечает!

Яна сделала глоток виски.

– А он наверняка и не замечал, Джордж, потому что, в отличие от тебя, не рассматривает все, что движется, в качестве потенциальных партнеров по постели. Это твоя прерогатива.

Он зло стукнул стаканом об стол, именно оттого, что понимал, насколько, скорее всего, был не прав.

– Ты не представляешь, что я почувствовал!

– Это называется ревность.

Джордж закрыл лицо руками.

– Как бы то ни было, этот тип практически к нам напросился, а потом, когда Малфой вышел на несколько минут, сказал, что я получу полнейшую поддержку своего проекта, если одолжу ему на ночь своего любовника.

Яна встала так резко, что ее виски пролился на пол.

– Ты же не…

– О, да… Я согласился. Он же принимал его комплименты, вел себя как последняя блядь, так почему…

Удар был такой силы, что Джордж упал на пол вместе с креслом.

– Мерлин… – Яна стояла над ним, потирая ушибленную руку. – Я даже не знаю, ненавижу тебя сейчас больше или жалею. Потому что ты именно что жалок. Он слышал ваш разговор?

– Да, – он даже не пытался подняться, лежа на полу. – Джонатан сказал, что слышал. Подошел к гостиной, постоял минуту у двери, а потом сказал, что у нас, судя по всему важный разговор, а потому он не станет беспокоить. Потом пошел в ванну и вскрыл себе вены. Хорошо хоть, палочку я у него отнял сразу после подписания контракта.

Это было действительно хорошо, потому что будь она у Малфоя под рукой… Об этом ужасно было даже думать. Джордж понимал всю мерзость своего поступка. Он помнил, сколько выпил на банкете, глядя на свою прекрасную высокомерную куклу. Вспоминая их минувшую ночь, полную совсем других, почти не контролируемых по силе эмоций, и сгорая от ненависти к каждому, к кому была обращена эта вежливая полуулыбка. Потому что он проигрывал каждый гребаный день, как последний аутсайдер. Задыхался, если не видел Малфоя больше трех часов, и за порогом спальни выкипал до сухого и едкого осадка от его безразличия, как оставляет на стенках серебряного соусника свой налет грязная вода. Этот Мариони, его ужимки прожженного гея… Взгляд маслянистых, как оливки, глаз, целая паутина, сотканная из лживо случайных прикосновений. Малфой не возражал, а он бесился: «Шлюха, пусть даже очень дорогая!». Так почему бы, черт возьми, не окупить свои инвестиции, если мир именно настолько дерьмов и предсказуем. Он даже предвкушал растерянный взгляд Малфоя, когда он прикажет ему обслужить этого похотливого ублюдка. Наслаждался планом мести за собственное смятение чувств, пока не понял, что оно все нарастает. Пока не вышел под благовидным предлогом в холл и не спросил у Смита, где носит Люциуса, и все так же, гневаясь, не отправился на его поиски, а потом… Потом он, кажется, сам едва не умер, глядя на белое тело в горячей бордовой воде. Такое необходимое, но сейчас совершенно равнодушное к его желаниям. Лицо Люциуса не было спокойным. Оно застыло в презрении, отразило богатый эмоциями коктейль… Дальше Джордж помнил все очень смутно. Как выключал воду, колдовал, излечивая многочисленные порезы, кажется, плакал, ругался матом, требовал одновременно выкинуть из его дома этого гребаного итальяшку и срочно позвать Яну. Целовал синие тени под глазами и шептал: «Не смей… Люблю тебя…» Это была такая огромная правда, что оторвать его от Малфоя удалось только охране. Если бы они еще его вырубили, а так… Он метался по комнатам, не находя себе места. Заказывал какие-то подарки и тут же все отменял. Он с ума сходил от переполнявшего его огромного чувства отчаянья. Кукла – странная, мудрая и лишенная человечности – каким-то образом отняла у кукловода то немногое, что еще осталось от его души. Все забрала, чтобы просто положить осколок его сердца рядом с его же ладонью и сказать: мне это не нужно.

Яна опустилась рядом с ним на колени.

– Господи, какой ты кретин. И за что только и он тоже станет твоим?

Джордж резко распахнул глаза.

– А он станет?

Яна выдохнула.

– Идиот. Паяц. Шут безмозглый. Он уже твой, даже если пока об этом не знает. Он едва не умер из-за того, как сильно ты его оскорбил. Полагаю…

Джордж ее перебил, бледнея от приговора, что услышал полчаса назад.

– Он сказал, что впредь…

– Я слышала, что он сказал. Он так и сделает, потому что ты угробил все, что могло бы быть, но, говорят, дуракам везет. Больше не пробуй его купить. Попытайся удержать.

Он невольно рассмеялся. Зло и безрадостно.

– А мне есть чем?

– Нет. Но ты это можешь изменить.

***

Гарри застегнул ширинку и взглянул на часы. Было без десяти двенадцать, а следовательно, стоило закругляться, потому что завтра был выходной и он собирался вести Джеймса, Лили и Ала в Косой переулок. Мальчикам были нужны учебники, да и ему не мешало провести побольше времени с детьми.

– Угу, рассказывай. Так бы Тед на тебя и повелся.

Поттер сделал шаг назад, и участники беседы смогли сверлить друг друга взглядами напрямую. Человек быстро ко всему привыкает, так что он перестал краснеть клубе в пятом, зато в полной мере узнал, что такое смущение из-за неадекватного поведения спутника.

Потому что их с Алисой план… Нет, провалом это нельзя было назвать в полной мере, хотя от успеха они были далеки, как бедуины от штата Аляска. Первый его выгул Снейпа в клуб для геев был ознаменован блестящим успехом. Тот злился, глядя на раскрепощенную полуобнаженную публику, что-то шипел себе под нос, когда его пару раз в толпе, через которую они продирались к заказанному столику, ущипнули за костлявую задницу, потом смотрел с глумливым недоверием, когда Гарри заученными словами рассуждал на тему «Хорошо, давайте попробуем». Потом, видимо, чтобы от всего происходящего плевались уже двое, профессор на прощание поцеловал его куда-то в уголок рта, но Гарри был так доволен своим успехом, что почти не заметил этого факта. Дальше? Дальше все было ужасно.

– Ты видел того мужика, с которым я танцевал? – в туалет вошли два смазливых парня, похожих на моделей для показов нижнего белья, один из которых, собственно, и был куда большей причиной, по которой Гарри отлучился в туалет, чем любые, даже самые насущные потребности организма. – Такой классный.

– По-моему, старый.

Загорелый сероглазый брюнет смерил приятеля пренебрежительным взглядом.

– Да ладно тебе, зато какая пластика, не говоря уже о глазах. Черт, да он одним своим взглядом может трахнуть кого угодно. Обидно только то, что такие шикарные мужики вечно связываются с какими-то скучными очкариками.

Ну да. Скучным очкариком был он сам, Гарри Поттер, а шикарным мужиком – Северус Снейп, и это они выяснили на третьем свидании. Он вообще раскрывал в Снейпе интересные черты характера. Тот был отличным актером и получал от игры некоторое удовольствие. Стоило ему понять роль и осмыслить законы жанра, как Гарри уже снова вовсю жаловался Алисе, что планы летят к черту. Хотя это одни планы… С другой стороны, у него появилась надежда, что Снейпа у него скоро отобьют. Профессор понаблюдал за публикой, все взвесил и на третье рандеву, которое должно было вывести его из себя, явился уже во всеоружии, а именно интригующе небритым, с собранными в хвост волосами, в белой шелковой рубашке с какими-то викторианскими оборками на манжетах, и с тростью а-ля Люциус Малфой. Выглядел он очень интригующе, и парочка любителей таких вот гламурных извращенцев в клубе, в котором они в тот вечер ужинали, поспешила это отметить. На четвертом свидании профессор уже танцевал. На пятом – вытряхивал из карманов десяток визиток. На шестом предложил ему подождать пару часов, пока он съездит с каким-то новым знакомым посмотреть его новую коллекцию одежды. На седьмом они вместе провели вообще не больше пяти минут. Гарри чувствовал себя каким-то транспортным средством. Самым странным было то, что его это начинало бесить. Потому что он не понимал, что все эти люди находят в его спутнике.

Снейп ведь совершенно не изменился. Он был резок с незнакомцами, редко улыбался и часто язвил. Он был все так же некрасив и немолод, хотя стоило признать, что щетина ему шла, слегка скрадывая возраст. Профессор все так же странно одевался, и сексуально привлекательным его образ могли счесть разве что фанаты вампиров. Он хорошо танцевал, но только медленные танцы, при этом не привнося в свои движения ни пошлости, ни соблазнительности, он все так же выражал иронию посредством бровей и совершенно шикарно пел, подыгрывая себе на гитаре. Гарри было даже странно, что в школе, слушая все эти прекрасно выстроенные интонации – от мягчайшего бархата до звенящего гнева, ему ни разу и в голову не пришло предположить в профессоре подобные таланты. И, тем не менее, если в Снейпе было что-то фантастическое, то это его вокал, чарующий голос, лишающий воли сильнее заклятий, чуть хриплый, но невероятно чувственный. Этот талант профессора открылся Гарри во время пятого совместного свидания. В баре, который он выбрал на вечер, проходила вечеринка караоке. Алиса охарактеризовала такие шоу как отвратительную головную боль с ведущим, который ходит по залу и навязчиво лезет ко всем с микрофоном. Поттер решил, что это неплохой способ досадить оппоненту. Сам он пел вполне сносно, Джинни вообще обожала маггловское караоке, так что его собственные шансы опозориться были довольно незначительны, а вот у Снейпа, который наверняка не знал ни одной современной песни, могли возникнуть проблемы. Он даже специально дал денег ведущему, чтобы Снейпа вызвали ближе к середине вечера. Когда тот парень полез к профессору, публика была уже пьяной, не в меру наглой и провожала дружным улюлюканьем каждого провалившегося исполнителя. Гарри ожидал скандала и сцены, но был разочарован.

– Отключите эту свою штуку, – Снейп, указав на мониторы, поднялся. Ведущий, кажется, растерялся, так же как и Гарри, а профессор подошел к какому-то парню с гитарой. – Одолжите на пять минут?

Тот кивнул. Снейп сел на высокий табурет у стойки, немного настроил инструмент и, удовлетворенно кивнув, запел. Это было просто чудо какое-то. Он пел старую кельтскую песню, на никому не понятном языке, но Гарри казалось, что этот голос и эта музыка словно меняли вокруг него мир. Стихли звон пивных кружек и пьяные выкрики, Снейп притягивал людей, как магнит. Он сам невольно подался навстречу, перед его взором серебрились залитые луной вересковые поля, бренчали мечи и доспехи, но он понимал, что, сколько бы ни сочилось крови в резком переборе струн, песня не об этом. Она о любви, которая есть всегда. И в грозовом преддверии войны, и в ее безжалостной мясорубке, и после, когда мир вздыхает с облегчением и залечивает раны. Голос Снейпа то взлетал вверх, увлекая за собой все мысли, то падал, безжалостно разбивая их о скалы, но это было прекрасно. В этом была странная, непознанная и не понятая свобода, которая куда важнее синей птицы в руках. Лицо Снейпа было до странности спокойным и одновременно яростным. Его губы двигались, не то стремясь к поцелую, а может быть, осыпая проклятьями, но он жил, был таким настоящим, таким чувствующим, что все ранее сказанные слова обрушились на голову Гарри новым камнепадом. Он понял свою маму, понял, что этого человека можно любить или ненавидеть, но к нему невозможно оставаться равнодушным. Потому что в нем есть сила, странная, порабощающая, и возможно, профессор сам не отдает себе отчета в ее характере, но она есть. И этот человек достоин жить, в мире найдется множество желающих привязать себя к нему шелковым шарфом или приковать наручниками, вот только… Все в конечном итоге он решит сам. И кто бы, с какой бы уверенностью ни просил Снейпа остаться, тот не покинет только того, кто ему самому будет нужен.

Когда оборвался тихим вздохом последний аккорд, публика медленно начала приходить в себя, приветствуя исполнителя сначала робкими хлопками, а потом просто топя его в шквале оваций. Пока ведущий что-то шептал ему о том, что если они будут приходить каждую пятницу и он уговорит своего приятеля петь, то ужин будет за счет заведения, Гарри размышлял о том, как теперь ему вести себя с этими новыми чувствами к незнакомцу.

– Простите, – сказал он, когда Снейп вернулся за столик. – Давайте просто это прекратим.

Тот внимательно посмотрел ему в глаза и медленно покачал головой.

– Нет.

Потом были визитки и суета, быстрое возвращение домой и почти равнодушное прощание. В следующий раз была встреча с каким-то модельером, который был тогда в пабе и теперь жаждал показать Снейпу свою коллекцию, чтобы тот записал музыкальное сопровождение к его показу. Возвращение Снейпа, его лаконичные слова: «Ужас, я не буду ему помогать». Слухи… Желающие добиться знакомства – и вот он уже нелепый очкарик, на что, собственно, плевать, но вот что такое Северус Снейп? Вопрос даже не в том, с чем это едят, а как именно таким давятся.

– В туалет очередь. Слишком много кабинок используются не по назначению. Может, пойдем отсюда? У меня завтра много дел.

– Пойдем, – Снейп встал и поморщился, как от головной боли, глядя, как он кладет на стол деньги. Ему не нравилось такое положение вещей, и, в общем и целом, Гарри его понимал, а потому добавил: – Кингсли сказал, что документы будут готовы в начале октября.

Профессор только кивнул. Уже в дверях дома Невилла он облокотился на перила и задумчиво спросил:

– Как вы думаете, а маггловский паспорт мне можно достать, пока этот вопрос не решится?

Гарри опешил.

– Зачем он вам?

Снейп пожал плечами.

– Я устал быть иждивенцем Лонгботтома. Я так понимаю, что министерство даже не задумалось о выделении средств на мое содержание, а Невилл не выглядит слишком состоятельным человеком. Я еще помню, сколько платят в Хогвартсе.

Поттер удивился, что впервые кто-то из них об этом подумал. Наверное, Кингсли это даже в голову не пришло… И ему самому, и Драко, и Рону. А ведь человек не только последствие ритуала, он еще хочет есть, пить, и ему нужно что-то носить, пока они все чешут затылки. Почему Невилл не сказал, не пожаловался?

– Если вам нужны деньги, я…

Снейп покачал головой.

– Легче иметь только одного кредитора, – и резко обернулся. – Вас, Поттер, я бы на эту роль никогда не назначил. Слишком велики проценты.