Жизнь графа Матвея Ивановича Платова

Граф, составив тотчас отряд войск и поручив оный генерал-майору Грекову 8-му, приказал ему спешить на помощь Шпербергу и непременно зажечь ворота.

Генерал Греков в одно мгновение очутился с отрядом своим у городских ворот; на всех местах снова раздался сильный крик, снова все оживотворились верой и надеждой. От искусного и быстрого действия и расторопности генерала Грекова вскоре загорелись ворота. Мрак ночи озарился пламенем, вопли жителей заглушали самую пальбу, в русских рядах загремело торжественное «ура!». Приступ возобновился.

Черноморцы производили ужасную ружейную стрельбу, а донцы шли с одними дротиками. В отважном порыве приступали они к самому городу. Мрак ночи способствовал осаждающим, скрывая подлинное их число.

Изумлённый неприятель, в страхе своём вообразя, что действует сильная пехота, затрубил к сдаче. Граф Платов, получив о сём донесение, приказал полковнику Шпербергу вступить в переговоры и отправить к коменданту со следующим предложением: «Гарнизон остаётся военнопленным и немедленно должен быть выведен из города. Оружие и все военные припасы остаются в пользу русских. Спокойствие жителей нерушимо сохранится».

К свету всё было кончено: обезоруженные пленные приведены были к ставке вождя храбрых донцов. Генерал-майор Греков 8-й и полковник Шперберг лично доносили графу об удачном и отважном приступе. «Мы возложили упование наше на Бога, - отвечал герой, - Бог увенчал надежду нашу. Принесём Богу благодарение!»

Когда блеснули солнечные лучи, французский комендант, оглядываясь во все стороны, искал, где расположена русская пехота, но увидев одни только казачьи полки, он в изумлении спрашивал: куда девалась пехота? Ему отвечали, что пехоты никогда и не бывало, а действовали и поражали одни только казаки. Тут легко можно себе представить досаду и отчаяние легковерного и хвастливого француза, обманутого военной хитростью русского начальника, с таким искусством воспользовавшегося расторопностью предводительствуемого им войска. «Я должен быть расстрелян за мою оплошность вскричал он,- никогда не сдал бы города, если бы знал, что здесь одни казаки».

Граф приказал ему на сие сказать, что у русских есть пословица: прежде не хвались, а Богу помолись, и чтобы написал он своему Наполеону, что с нашим государем ополчился сам Бог за правое дело и что мы не желаем зла французам, но желаем истребления лютого врага и общего благоденствия.

Граф Платов вступил в город с торжеством. Жители душевно приветствовали победителей. Спокойствие и безопасность соблюдены были в домах и на улицах. Радостные жители собственным опытом убедились, что казаки, изображённые в наполеоновских известиях варварами, умеют быть великодушнее тех, которые побеждали их перьями, а не оружием.

Гарнизон сего города состоял из полковника Грушо, коменданта города Баньи, одного майора, пяти капитанов, одиннадцати субалтерн-офицеров и до семисот человек нижних чинов.

С ними взято четыре орудия артиллерии с зарядными ящиками и много оружия, пороха и прочего военного снаряда. Корпус графа Платова заключал в себе менее трёх тысяч человек.

10 февраля генерал граф Платов, по случаю движения главной союзной армии к Труа, отступая с корпусом своим к Вильнёв-ле-Руа, атакован был тысячей человек кавалерии и тремя тысячами пехоты. Но защищаясь со свойственной ему неустрашимостью против сильного неприятеля до самой глубокой ночи, взял у него в плен одного офицера и до семидесяти рядовых, а потом для сближения с союзными армиями и прикрытия левого их фланга отошёл к Жуаньи.

20 февраля генерал граф Платов приблизился к городу Сезану. Открыв по нём сильную канонаду, принудил оставленного там комен­дантом гвардейского капитана со всем его гар­низоном сдаться военнопленным, обезоружив притом жителей, решившихся было защищать город.

В первых числах марта генерал граф Платов, по высочайшей воле его императорского величества, прибыл в главную квартиру государя императора и оставался в оной до самого конца кампании непосредственно при августейшей особе его величества.

18 марта пребудет всегда памятным и радостным как в истории отечества нашего, так и всех европейских народов. В сей знаменитый и незабвенный день оружие великодушных со­юзников совершенно восторжествовало над врагом Европы.

Одержанное победоносными союзными армиями под стенами Парижа сражение, которое по выгоднейшему для неприятеля положению, по благовременным его к тому приготовлениям и по упорству воинов, одушевлённых важной для каждого обязанностью защищать свою столицу, было самое кровопролитнейшее, по­ложило конец бедствиям рода человеческого и войне лютой и кровавой.

19 марта, вследствие заключённого накануне условия, союзные армии, заняв все барьеры и арсенал Парижа, вступили в оный сего числа около десяти часов утра. Торжественное шествие их открыто было его императорским величеством государем императором всероссийским и его величеством королём прусским с обоими главнокомандующими, со всеми прочими первенствующими генералами и вообще со всею их свитой.

Бесчисленное множество жителей парижских, стёкшихся навстречу избавителям своим, переход их от страха к надежде, от отчаяния к радости, общая признательность их к славе и великодушию победителей, единогласное призывание на трон законного своего государя - всё сие в совокупности представляло величественное зрелище, которое описать весьма трудно и которое делало вступление в Париж августейших союзников и их армий самым блистательным, самым трогательным и, конечно, единственным из всех событий, украшающих предания народов.

С приближением всеавгустейшего монарха России к вратам парижским, мэр города поднёс его величеству на золотом блюде ключи оного. Государь император, приняв оные с благодарением к Всевышнему, соизволил так отозваться к мэру: «Я давно бы был в Париже и прекратил неизбежные с войной бедствия, столь противные сердцу моему, если бы не препятствовала мне в сём храбрость войск ваших».

Французы, народ гибкий и хотя иногда своенравный, но, впрочем, чувствительный, проникли тотчас благотворность всемилостивейшего отзыва кроткого их победителя, отдавшего и при самом стеснённом положении их должную им справедливость. Такой и многие подобные примеры великодушия и неподражаемой снисходительности его величества очаровали сердца побеждённого народа и навеки оставили в нём неизгладимые впечатления признательности и удивления к великим и дивным подвигам Александра I для блага вселенной.

Оба союзных государя после торжественного вступления в город соизволили остановиться на полях Елисейских, где войска проходили мимо их величеств церемониальным маршем, который, продолжаясь до трёх часов пополудни, сопровождаем был беспрестанным восторгом и восклицаниями народа, забывшего в сию минуту великого своего Наполеона и свои бедствия.

Вскоре после сего важная перемена в правительстве французском произвела счастливый оборот всеобщих дел Европы. Сенат французский, освободив себя и весь народ от всякого повиновения Наполеону Бонапарту, провозгласил королём Людовика XVIII. Союзные государи, желание которых стремилось единственно к восстановлению в Европе прежнего прочного спокойствия, тогда же соизволили на заключение с войсками французскими перемирия.

Маршал Мармон, повинуясь гласу и пользам народа французского, объявил себя 23 марта на стороне Бурбонов, и для защиты прав их сам первый с корпусом своим перешёл к Версалю. Вслед за сим прочие маршалы и генералы французские, при главной армии находившиеся, прислали удостоверение о преданности их к призываемому на трон предков своих Людовику XVIII. Наконец и Наполеон дал торжественное отречение от престола Франции и Италии, избрав для места жительства своего остров Эльбу. Тогда перемирие между армиями союзными и французской продолжено до заключения общего мира, совершение которого предоставлено конгрессу, в Париже на сей предмет собравшемуся. Занятия оного после возвращения короля Людовика XVIII в столицу Франции принесли ожидаемые успехи: между союзными державами и Францией был заключён мир. Подробнейшее рассмотрение взаимных претензий между германскими владениями, равно как и решение судьбы герцогства Варшавского, было отложено до другого конгресса, собрание которого назначено было в столице австрийского императора.

Великий монарх России каждый шаг кратковременного пребывания своего в столице Франции ознаменовал мудростью и благотворением. Даровав таким образом мир Франции и Европе, стяжав благословение народов, государь вознамерился посетить Англию, сию столь славящуюся нацию величием своего духа, богатством, просвещением и мудрыми законами. Король прусский, имея одинаковое желание, соизволил сопутствовать своему высокому другу и союзнику.

Весьма приятно для сердца русского вспомнить при сём случае, как отозвались французы о своём истинном благодетеле, при отбытии его из их столицы. Вот слова публичных парижских листов того времени: «Его Величество Император Всероссийский оставляет столицу нашу (Париж). Черты величественного характера Августейшего Монарха сего изображены были во всех движениях его, во всех поступках с нами. Среди важнейших его занятий, которые по сильному влиянию на восстановление всеобщего спокойствия тем ощутительнее были, - он удостоил, однако же, милостивого воззрения своего все публичные заведения наши, признавая в оных с удовольствием всё то, что составляет честь государства нашего, и изъявляя притом Высочайшее соизволение на улучшение собственных заведений в государстве своём по примеру наших. Все учёные наши убеждены в глубоком просвещении его, а артисты в превосходном вкусе; все классы жителей без изъятия не токмо могли созерцать высокую особу его, но приближаться к ней; никто из достигавших такого счастья не оставался без какого-либо приветствия Монарха. Достойные изречения в хвалу кому-либо, справедливые ободрения, или высокое изъявление благоволения своего остались на память, преходящую в роды родов и позднейшие потомства всех тех, которые удостоились быть представ­ленными к нему. Повсюду сопутствовали ему невольные порывы восхищённых им душ и дань всеобщей нашей признательности. Он мог принимать оные с удовольствием, поелику они проистекали из глубины сердец наших и были подносимы с той простотой и благородством чувств, которые составляют отличную черту характера нашего. Оставляя Париж, он уносит с собою то глубокое наше к нему благоговение, какое токмо народ, осчастливленный верховными добродетелями Государя своего, может ещё с честью повергнуть чуждому Монарху. Сердца наши, проникнутые благостью его, запечатлеют в себе навсегда купно с историей сладостное воспоминание и о превосходных качествах великой души его и об Августейшем имени его».

Государь император, предпринимая путешествие в Лондон, соизволил между прочими свиту его составлявшими особами, назначить и генерала графа Платова. Сим назначением его величество особенно удовлетворил желаниям великобританского народа, превозносившего отличные подвиги графа Платова и с нетерпением желавшего иметь случай лично его видеть и оказать то уважение, которое британцы привыкли воздавать истинным заслугам. Англичане при самом начале кампании 1812 года и во всё продолжение счастливо совершённой войны воспевали уже ему в публичных листах своих хвалебные и благодарные гимны.

В газете, издаваемой в Лондоне в том году под названием «The Antigallican Monitor and Anti-Corsican chronicle», помещён был в декабре портрет его с посланием к оному Левия Гольд-Смита, изображающем все им подъятые труды и подвиги.

С появлением героя сего на берегах Англии встречен он был необыкновенным восторгом жителей. Тут никакая лесть, ни виды политики не сильны были действовать. Непринуждённое усердие свободного народа и невольные порывы радости его о том, что видит в отечестве своём столь вожделенного гостя, на каждом шагу представлялись Платову.

Не проходило минуты, в которую бы не окружала его толпа зрителей, стремившихся к нему с восторгом и уважением. Почтенные дамы и девицы посещали его, изъявляя ему также со своей стороны признательность и стараясь украсить медальоны свои его портретом. От самого Лувра до Лондона не имел он в пути своём ни малейшего покоя от преследования восхищённых им жителей.

В Лондоне назначена была ему богатая квартира со всевозможной услугой и спокойствием в доме одного герцога.

Принц-регент удостоил его особого милостивейшего и благосклонного приёма и приказал тотчас первейшей в государстве своём кистью списать верное изображение лица его для помещения оного в чертогах своих наряду со знаменитыми прошедшего и настоящего времени героями. Все государственные чины изъявили ему друг перед другом знаки отличного своего уважения.

Никакое старание его быть в публике хотя бы некоторое время под видом неизвестного не имело желаемого успеха: лишь только выходил он со двора, хотя бы то было и в частном платье, как тотчас был узнаваем толпой и сопровождаем повсюду радостными и беспрерывными восклицаниями: «Ура! Ура! Платов!»

Почтенный сочинитель прекраснейших записок в Лондоне, П.П. Свиньин, как очевидец, живо изобразил восторг жителей Великобритании по случаю посещения, сделанного им августейшими союзниками со славными своими генералами. Описывая конское ристалище, 20 мая (1 июня) в Аскоте бывшее, он говорит так: «В двенадцать часов Государь прибыл на скачку в приготовленную для него ложу, и тысячи рассеянного народа влеклись, как бы магнитною силою, к сему средоточию. Необозримое поле казалось волнующимся бурным морем: лёгкие фаэтоны и верховые лошади по всем направлениям, открытые кареты, запряжённые цугами, подымали пыль столбом. Картину сию можно было уподобить вечному движению, но не заключала она того разнообразия костюмов и той пестроты цветов, которые делают живописными у нас в России толпы народные. Громогласные воззвания: «Александр! Александр! Примиритель Европы!» принудили Императора кланяться на все стороны.

Всё пребывание графа Платова в Лондоне ознаменовано было восхитительными для него минутами. Едва просыпался он, как уже множество знатных англичан стекались к нему и предлагали каждый из них по возможности услуги свои, дабы приятно занять его. Каждый день получал он по нескольку приглашений на обед, на вечер, на бал.

Вместе с тем, однако ж, любопытство народа видеть его и расчётливость по сему случаю лондонских актёров заставляли его против воли и удовольствия нередко в один и тот же день побывать в нескольких спектаклях, до которых, впрочем, он был не большой охотник: ибо часто являлись к нему два или три актёра из разных театров, чтобы поднести билеты на свои бенефисы и испросить позволения известить публику, что он непременно в спектакле их будет. Граф, щедро награждая их за сии приглашения, благосклонно давал дозволение предупредить публику о своём посещении и, чтобы сдержать слово, принужден был назначать им последовательно самые поздние часы ночи. Всякий актёр, восхищённый таким словом графа, поспешал поместить пышное объявление о его посещении в публичных листах и в афишах. В назначенное время театры не вмещали жителей - и счастливые актёры обогащались! Когда граф Платов, утомлённый продолжительным и поздним английским обедом у какого-либо лорда, появлялся по назначению в театре, шум восклицаний и рукоплескания, самый восторг, близкий к исступлению, превосходили вероятие, а так как это всё происходило от свободных и гордых британцев, то не могло не нравиться скромному герою Дона. Можно было сказать, что он был самым приятным образом награждаем за сию угодливость британцам, с некоторым для себя насилием деланную.

Когда шум начинал утихать, завеса подымалась, начинался спектакль - и граф Платов вскоре уходил потихоньку, чтобы видеть подобные явления в другом театре, потом в третьем - и тогда уже возвращался домой, так сказать, заглушённый торжественными криками и измученный до усталости.

Таким образом, в Лондоне наблюдали каждый шаг его и даже старались предупреждать самые его желания: в сём отношении были случаи, которые по степени деликатности скорее можно бы было ожидать от вежливых французов, нежели от угрюмых англичан. Следующий пример тому послужит доказательством.

Однажды граф отозвался к хозяину дома, в котором жил, что желал бы знать такого часового мастера в Лондоне, у которого бы можно было купить самые лучшие английские часы, во что бы то, впрочем, ни стало. Британец сделал вид, что верного о сём сведения доставить не может, но постарается узнать. Не далее как на другой день, к немалому изумлению графа, принц-регент прислал ему в подарок прекраснейшие часы со своим гербом, ибо догадливый хозяин графа нашёл случай немедленно довести до сведения принца о желании своего постояльца. Граф донёс о полученном подарке государю и лично возблагодарил регента.

Его высочество, узнав потом, что тот величавый белый конь, на котором граф Платов неоднократно являлся в Лондоне, был верным и неизменным его спутником не только в последнюю достославную войну, но и во всех прежде бывших, в которых сей герой участвовал, приказал срисовать сего коня и картину сию поставить у портрета графа Платова. Герой, чувствительный к такому вниманию обладателя Британии, не мог лучше показать ему своей признательности, как разлукой со своим верным товарищем, на котором столько лет, носясь вихрем, по выражению известного поэта, свистал врагам бедою в уши: граф подвёл в дар принцу-регенту самого коня, в полном казацком уборе. Принц, весьма довольный сим подарком, приказал сего донского буцефала держать на своей конюшне и беречь особенно.

В доказательство отличного уважения, какое принц-регент старался при всяком случае графу Платову оказывать, может служить ещё и следующий случай: его высочество в ознаменование приязненных чувствований своих к августейшему посетителю своему, монарху древней и могущественной союзницы Британии, пожаловал хранителя драгоценного здравия его императорского величества лейб-медика Виллие баронетом королевства Великобританского. Узнав то, что граф Платов связан с ним узами искреннего дружества, его высочество, к обоюдному их удовольствию и как бы к вящему сих достойных друзей соединению, совершая древний обряд, при возведении в упомянутое достоинство наблюдаемый, употребил вместо меча саблю графа Платова, троекратно коснувшись ею рамен нового баронета.

Наконец, перед разлукой с графом Платовым его высочество пожаловал сему герою свой портрет, драгоценными камнями осыпанный, для ношения на груди, на ленте первого британского ордена Голубой Подвязки. На другой стороне сего портрета изображена была следующая надпись:

From His Royal Highness George, Augustus, Frederick, Regent of the united Kingdom of Great Britain de Ireland, To the Hettman General Platoff, in taken of His esteem, regard, and high admiration of the generals sighnal services, in the cause of his country et of Europe.1814.

To есть: от Его Королевского Высочества Георга, Августа Фридриха, Принца Регента Соединённого Великобританского и Ирландского Королевства, Атаману Генералу Графу Платову, в ознаменование почтения, уважения и удивления к бессмертным подвигам, подъятым для пользы Отечества своего и для спасения Европы 1814.

Сие последнее свидетельство особенного благоволения властителя гордой Британии к российскому герою было принято им с чувством истинного умиления. Получив дозволение от государя, граф Платов возложил новое сие украшение на грудь свою и, казалось, гордился им паче прочих знаков отличия. Он видел в нём уважение и признательность к заслугам своим всей Англии, нации могущественной и свободной, которая умеет чествовать одни только истинные достоинства и заслуги.

Граф Платов до конца жизни своей с особенным удовольствием вспоминал о времени, проведённом в Англии, и охотно признавался, что оно было самое блистательнейшее и самое приятнейшее в его жизни. Благодарность и уважение его к британскому народу и нынешнему монарху Англии умерли с ним вместе.

Государь император личным посещением Лондона, где также каждый шаг его являл милость, кротость и благотворение, привлёк к себе сердца величавых обладателей океана и новыми неразрывными узами дружества ещё теснее связал два великих народа, издревле обоюдными выгодами и самым характером соединённые. Видев монарха России, Британия узнала твёрже благотворную для рода человече­ского политику его. Она удостоверилась, что Россия, управляемая сим кротким и благодушным венценосцем, не отделит никогда блага своего от блага других народов и всегда готова действия свои направлять к общей пользе.

Государь, напутствуемый искренним уважением и благословениями британского народа, оставил Лондон и поспешил в северную свою столицу, чтобы обрадовать своих верноподданных, с нетерпением готовившихся встретить избавителя Европы громкими приветствиями, которые, без сомнения, отзовутся в позднейшем потомстве, ибо оно всегда умеет быть благодарно к монархам, благотворителям человечества.

Граф Платов, проведя в Лондоне с высочайшего соизволения ещё несколько времени после отбытия государя императора, возвратился в главную квартиру генерал-фельдмаршала графа Барклая-де-Толли, в городе Варшаве расположенную.

Генерал от инфантерии Михаил Богданович Барклай-де-Толли, отличившийся во вторую с французами войну, 1807 года, наиболее прославился подвигами своими при покорении Финляндии.

Когда Наполеон в 1812 году вторгся в Россию, Барклай-де-Толли, с званием военного министра, был главнокомандующим первой армией; соединение его со второй армией, поступившей также под его начальство, и сохранение войск в ретираде до самого Царева-Займища получат, конечно, достойную справедливость от беспристрастного потомства.

Сделавшись после смерти князя Смоленского главнокомандующим всех российских армий, Барклай-де-Толли оправдал мнение и выбор своего монарха. Беспрерывные, громкие победы над врагами вскоре доставили ему достоинство графа Российской империи, военный орден Святого Великомученика Георгия I степени, который весьма немногие имели в России, потом сан генерал-фельдмаршала и наконец, титул князя.