Журнал п. Н. Ткачева «набат» в истории российского революционного движения

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ ДИССЕРТАЦИИ

Состав редакции формировался Ткачевым и Турским по принципу личного доверия. Большинство названных лиц представляли революционную среду, входили в группу С.Нечаева, преследовались властями в России. Но очевидно, что каждый из них вносил посильную лепту, обеспечивая существование журнала: Григорьев – литературными обозрениями, Яницкий – карикатурами, Шрейдер – деньгами, Паночини – контактами с Россией.

Несмотря на свою краткую историю и небольшое количество выпусков, «Набат» рассчитывал на многое. Его редакция имела намерение собрать вокруг журнала революционные силы России. Программа «Набата» после брошюры Ткачева стала, по сути, первым программным документом русских бланкистов, раскрывающим во всей полноте теорию заговора революционного меньшинства против российского монархического государства. Информационный облик издания претендовал на сходство с «Колоколом» А.Герцена и Н.Огарёва. Структура журнала обеспечивала его создателям возможность использовать передовицы как трибуну для пропаганды бланкистской идеологии, развернуть критику оппонентов из среды русских социалистов в эмиграции и в России, критику российского «императорского» правительства и его либеральных программ. Редакция журнала прогнозировала постоянство корреспондентских связей с Россией. Однако наладить стабильное издание журнала не удалось. Сбои в ее планах проявились сразу же в непериодичности выхода в свет номеров журнала, который в последствии превратился в «революционную газету».

«Обществом народного освобождения» было декларировано усилиями редакции «Набата». «Устав» и другие документы созвучны программным установкам «Набата», ориентированным на непримиримую борьбу с государством и провозгласившим принцип – цель оправдывает средства. Идеологи «русского бланкизма» в документах «Общества» смогли детализировать свое представление о партийной иерархии и дисциплине, о конспирации, об обязанностях агентов и информации их деятельности среди населения. Во всем этом просматривается влияние «Народной расправы» С.Г. Нечаева. Очевидно и то, что документы «Общества» воплощали идеи Ткачева о революционной «централистической» организации.

Содержание «Набата» отразило весь спектр разногласий пропагандистов и заговорщиков по вопросам революционной тактики. Однако интрига заключалась в том, что к моменту издания «Набата» столкновение Лаврова с Ткачевым прошло свою высшую фазу. Более того, в 1875 г., то есть в год основания «Набата», Лавров уже работал над сочинением «Государственный элемент в будущем обществе», в котором, как подчеркивает современный исследователь, он вынужденно признает «неизбежность применения заговора». «Лавров, - пишет В.А. Исаков – разрешает противоречие между неизбежностью применения заговора и неприглядными сопутствующими ему явлениями в пользу заговора, как бы ни было это ему антипатично»³¹.

В рассмотренных набатовских статьях П.Ткачева прежде всего осуждался ориентированный на постепенность ортодоксальный лавризм, в том числе и попытка украинских социалистов М.П. Драгоманова и Д.Н. Овсянико-Куликовского обновить его мыслью о национальном самоопределении. Взгляды русских бланкистов и пропагандистов отличались не только по тактическим вопросам подготовки революции, но и относительно программ послереволюционного устройства. В 1876 г. в «Набате» в разделе передовиц была напечатана статья Ткачева «Революция и государство», как отклик на новый труд Лаврова «Государственный элемент в будущем обществе»³². Позиция Лаврова, по мнению Ткачева, готовила постоянную гражданскую войну меньшинству, где оно всегда будет терпеть поражение: «Накануне революции он обрекает его на невозможную деятельность, - на другой день он ставит его в невозможное положение»³³.

Критика Ткачева была адресована и тем пропагандистам, которые разочаровались в опыте «хождения в народ», искали выход в легальной пропаганде среди городских рабочих, приближаясь к европейскому социал-демократизму. Вместе с тем, редакция «Набата» осознавала, что собственными силами она не мобилизует молодежь на революцию, поэтому поддерживала призыв «Вперед!» к объединению ради общей цели. Но, утверждая необходимость партийного объединения, Ткачев заострял вопрос на преимуществах принципа централизма и обреченности федерализма, что не могло встретить положительного отклика в революционном подполье до 1879 г., где властвовали идеи Лаврова и Бакунина. Тем самым редакция «Набата» ослабляла значение ею выдвигаемых аргументов в пользу такого объединения.

Мощное влияние учения «апостола анархизма» М.А. Бакунина на умонастроение молодого поколения серьезно препятствовало намерению русских бланкистов обрести своих сторонников в этой среде. Попытка ослабить это влияние предопределила контекст статей, отразивших отношение редакции журнала П.Ткачева к бакунизму.

Русским бланкистам Бакунин и его сторонники адресовали упрек в том, что они пропагандируют «антинародный» характер революции, делая ставку на меньшинство, на выходцев из «привилегированных слоев общества»³⁴. Ткачев заметил противоречие в позиции Бакунина, который утверждал, что никакие «яростные революционеры» не способны сделать ничего для народа, так как только сам народ сумеет изменить свою жизнь. Но он же призывал именно «интеллигентную» молодежь к агитации в деревне и был убежден, что из-за тяжелого положения ей «ничего не стоит поднять любую деревню», объединить разъеденный народ, что составляло «главный недостаток, парализующий и делающий до сих пор невозможным всеобщее народное восстание». Ткачев выделял большие фрагменты из брошюры Бакунина для обоснования контраргументов их комментариев. Редактор «Набата» оценивал расчеты бакунистов на ускоренное восстание народа как бесперспективные и утопичные. Такая тактика, по его оценке, столь же вредна, как и тактика пропагандистов. Кроме того, он указал и на другое противоречие анархисткой идеи. С одной стороны, Бакунин советует молодежи «убеждать народ во вреде всякого господства, всякого авторитета, всякой власти», развивать в нем сознание «личного права», с другой, рекомендует сплотить разрозненный «крестьянский мир в одно целое», подчиняющееся единому общему руководству, преследующее единую общую цель. Нельзя, утверждал Ткачев, заставить народ поверить, что всякая власть «портит всякое дело», и в то же время привести его к сознанию необходимости подчиняться для успеха революционного движения «какому-то общему, единому руководству, какой-то власти»³⁵. «Набат» призывал молодежь, увлеченную идеями Бакунина, выйти из «тинистого болота анархии на твердую почву, а то, пожалуй, ты увязнешь в нем по уши!»³⁶.

Публицистика «Набата», как показано в диссертации, избирательным анализом представлений анархистов о будущем устройстве общества показывала читателям противоречия их доктрины. Ткачев был убежден, что проект анархистов «не указывал ни того послереволюционного момента, в который могут быть практически осуществлены их цели, ни тех последующих звеньев, которые должны связывать проектируемое идеальное будущее с существующим реальным настоящим»³⁷. По его мнению анархисты толковали о чем-то очень отдаленном и практически не реальном.

Специфику содержания «Набата» определяли публикации, относящиеся к теме борьбы с государством, российским самодержавием. В исторической литературе статьи этого ряда являлись документальной основой для анализа взглядов «позднего» Ткачева. Сохраняется дискуссионность в вопросе об отношении Ткачева к террору, как к вынужденному (В.Д. Лазуренко, В.А. Исаков) или логически обусловленному (Б.М. Шахматов, Е.Л. Рудницкая) компоненту его революционной программы. Сторонники первой точки зрения отдают «пальму первенства» в признании «Набатом» террора, как наиболее эффективного средства революционной борьбы с государством, К. Турскому. В.А. Исаков ссылается на свидетельство самого Турского, утверждавшего много лет спустя (в 1925 г.), что первые статьи о терроре были помещены в «Набате» именно им, а не Ткачевым, который «в начале был даже против террора и признавал только террор по отношению к шпионам. Но позже он должен был или выйти из «Набата», или признать террор – и он признал». Отсюда исследователь заключает: «Налицо явная вынужденность такого признания в тот момент». Момент определяется 1878 г., когда «надломленный» Ткачев (из-за неудач заговорщической деятельности «Народной Воли») отказался «от подготовки классического развитого заговора, при котором террор являлся скорее помехой»³⁸.

Передовицы «Набата» позволяли говорить об агитационных атаках журнала на российское самодержавие. Редакция журнала не меняла своих однажды заявленных целей о его революционном штурме. В силу такой заданности «Набат» резко обличал самодержавную власть, политику реформ и «лживость» либеральной оппозиции. Редакцию тревожила мысль об углублении практики либерализации, которая могла снизить оппозиционный накал в обществе и не оставить шансов для революции. Отсюда одержимость идеей уже назревшей революции. Агитационный натиск на российское самодержавие редакция «Набата» организовывала в двух направлениях. Первое сводилось к иллюстрации антинародной сущности государства, второе — к обоснованию целесообразности всех форм политической борьбы от демонстрации до террористических акций. Императору и высшей бюрократии журнал адресовал жесткие метафоры: «Дунайский вор», «Тиран», «Презренная шайка палачей и убийц», «Висельники», «Гидра царизма» и тому подобное.

Возвращаясь к историческому аспекту вопроса, можно допустить, что пропаганда политического террора «Набатом» отражала позицию всей редакции. Рассмотренные статьи Ткачева выявляют апологетику «кровавого революционного террора», равно свойственную статьям Турского, без признаков сломленности и вынужденности первого. Скорее всего, Турский в 1925 г., после Октябрьской (1917 г.) революции, реализовавший якобинский сценарий, преувеличивал свою роль в определении идейного облика издания и способности «сломать» Ткачева. Кроме того, доказано (Б.М. Шахматов, А.Ю. Минаков), что террористический компонент изначально не противоречил мировоззренческим доктринам Ткачева.

Революционное движение в России и бланкистская программа (1874 г.) Ткачева, как и набатовская публицистика, до 1878 г. существовали в параллельных мирах, не пересекаясь. Поэтому страницы «Набата» закономерно должна была заполнить жесткая критика теорий П. Лаврова и М. Бакунина.

В выводах к этой главе диссертации отмечается, что критика «Набатом» приемов революционной борьбы за социализм лавристов и бакунистов в 1875 – 1878 гг. была обусловлена прежде всего потребностью в теоретическом споре с идеологами популярных, но «опасных» и бесперспективных для дела революции учений. Кроме того, итоги народнического движения этих лет формировали убеждения издателей «Набата» в исчерпанности тактики «мирной» пропаганды и «местных бунтов». Надо было переориентировать сознание рвущейся к социализму молодежи на заговорщический лад, увлечь ее лозунгами политической борьбы. При этом редакция «Набата» фиксировала перемены во взглядах своих оппонентов в направлении признания значения политической борьбы.

С 1878 г. и до 1881 г. в «Набате» зазвучали призывы к террору, к революционному насилию в отношении тех, кто олицетворял власть. Публикации журнала этого времени приобрели характер прокламаций. Они свидетельствовали о неадекватности оценки журналом русских «якобинцев» соотношения политических сил в стране. В них утверждалась мысль о силе революционной молодежи и слабости «наших врагов», то есть государства. Одно заблуждение порождало другое, в том числе, расчеты на «партийное» объединение с «Народной Волей», которую от набатовцев отличало отношение к тактике террора и взгляды на «конституционализм». Реакция «Набата» на «казнь» императора отличалась от реакции тех, кто эту «казнь» осуществил. Народовольцы призывали нового царя, Александра III, к конституционным преобразованиям в России, набатовцы – агитировали за продолжение террора без всяких альтернатив.

В третьей главе «Набат» в Европе и в России» рассматривается сюжет о попытках редакции обрести единомышленников в среде революционной эмиграции и российском подполье. Он сохраняет свою актуальность при выяснении роли «Набата» в истории движения «семидесятников». Столь же важно показать общественный «рейтинг» «Набата», опираясь на воспоминания современников, которые спустя десятилетия, в начале ХХ века, смогли посмотреть в ретроспективе на журнал русских бланкистов, когда полемические страсти уже давно ушли в прошлое.

В кругах революционной эмиграции, сконцентрированной в Женеве, Цюрихе, Берне (Швейцария), Париже, Лондоне, в меньших масштабах в Вене и городах Германии, а также в российском подполье, направление, которое пропагандировал «Набат», стало известно до его появления, когда в 1874 г. разгорелся спор между П.Лавровым и П.Ткачевым. Брошюра Ткачева «Задачи революционной пропаганды в России», о которой говорилось выше, не только продукт полемики, в более обобщенном смысле, она положила начало оформлению идеологии заговора в революционном движении народничества. «Вперёдовские» и анархистские кружки не приняли аргументы Ткачева, и к моменту появления «Набата» уже были подготовлены к его отторжению. Это неприятие редактор «Набата» объяснял тем, что «мы шли против течения» и оказались в ситуации «систематической преднамеренной враждебности» со стороны оппонентов. Но, подчеркивал Ткачев, его журнал выполнял задачу, которая и не требовала широкого распространения. Он ломал стереотипы в сознании сторонников мирной пропаганды и «бунтарей», стремился «вернуть революционеров к тем единственно практически верным идеям и принципам революционной деятельности, от которых они под влиянием анархических и лавристских бредней стали было открещиваться»³⁹. И все же нераспространенность «Набата» не была спланирована редакцией. Начиная издание, редакция предполагала распространять его в России, рассчитывала на связь с подпольем, что справедливо отметил И.С.Вахрушев. Заявление же Ткачева о том, что набатовцы мало заботились о распространении журнала в России, было, скорее всего, продиктовано его желанием post-factum защитить престиж своего предприятия.

В главе показана «технология» поиска редакцией «Набата» контактов с революционными кружками в России. По версии агента Ш Отделения А.Молчанова следует, что партия «Набата» направляла в Россию своих уполномоченных, чтобы найти там тех, кто мог бы взять на себя «формальную обязанность» распространения журнала. Из того же источника известно, что редакция «Набата» «периодически часто» посылала одного из своей среды в Россию «для агитации»⁴⁰. Факты, относящиеся к агитаторской деятельности набатчиков, и к попыткам распространения журнала в России, многочисленнны. В.Н.Смирнов утверждал, что «Набата» в России «совсем нет»⁴¹. Ни одного номера этого журнала «не видела в крупных городах и центрах страны» В.Н.Фигнер. О нем, по ее словам, «было больше разговоров»⁴². Некоторые (из известных) попытки переправить транспорт журнала в Россию терпели неудачу, подобно тому случаю, который произошел с Л.Паночини, арестованном в Киеве с тюками «Набата» (см.гл.1). М.А.Тимофеев подтверждал: «Ни один транспорт «Набата» не проскальзывал благополучно в Россию»⁴³. Известно, что в Одессе действовал революционный кружок И.Ковальского, а сам он в 1878 г. был еще и корреспондентом «Набата». У него на квартире хранились номера «Набата». При обыске на его квартире в том же году полиция обнаружила 130 экземпляров журнала⁴⁴. Участвовала в распространении журнала Г.Ф. Чернявская. Потенциальные распространители «Набата» могли находиться в кругах учащейся молодежи, курсировавшей из России в Европу и обратно. Г.Чернявская вместе с Е.Н.Южаковой оказались в Женеве в ноябре 1876 г. после своей добровольческой работы в качестве сестер милосердия в Сербии, «в разгар сербско-турецкой войны»⁴⁵. Через женевские связи Южаковой они остановились в пансионе, где помещалась редакция «Набата». Именно тогда она вывезла в Россию номера «Набата» ⁴⁶. Факты скупые, но они позволили увидеть стремление редакции «Набата» найти читателей в революционном подполье и то, что распространители «Набата» в России были.

По отношению к эмигрантской среде, которая наносила набатовцам самый чувствительный удар отрицанием основополагающих принципов теории русского бланкизма и программных заявлений редакции, они проявляли большую замкнутость и осторожность. Г.А.Лопатин в 1877 г. свидетельствовал в письме П.А.Лаврову, что «Набат» трудно достать даже в Женеве, потому что «набатчики не меняются (своими изданиями), не дарят и вообще прячутся со своими затеями»⁴⁷. Редактор «Громады» М.Драгоманов заявлял: «Мы знаем точно, как и все, что «Набата», можно сказать, нет свете»⁴⁸. Но это не так. Если теоретические оппоненты русских бланкистов полемизировали с редакцией, значит, «Набат» был им доступен. Пребывая в Лондоне, П.Лавров заметил в письме Г.Лопатину: «Набат», конечно, ругается. Здесь он встречен со всеобщим неудовольствием, хотя, по правде сказать, ничего себе газетка»⁴⁹.

«Набат» досаждал не только идеологам русской революционной эмиграции, но и официальным лицам некоторых европейских стран. В конце 1876 г. журнал П.Ткачева был запрещен в Австро-Венгрии и вскоре во Франции. Из Женевы тиражи «Набата» высылались экспедитору Иосифу Симону в пограничный город Броды. В Австрии, как и во Франции, тогда существовал режим наблюдательной цензуры, аппарат которой выявлял литературу, «угрожающую общественному спокойствию». По представлению государственной прокуратуры королевский суд по делам печати в Злочове вынес решение о запрещении распространения «Набата» «впредь» в пределах Австрийской империи. Конфискованные номера за январь, февраль, май 1876 г. подвергались уничтожению. Журнал был запрещен за революционное направление, за «подстрекательство к убийству»⁵⁰. Французские власти первоначально запретили и уничтожили без суда французский перевод программы «Набата», а затем последовало «циркулярное предписание о воспрещении» его «ввоза» в пределы империи и об изъятии из продажи. Редакция «Набата» прокомментировала решения австрийского и французского правительств, как проявление «рабской угодливости» по отношению к российской власти и заявляла: «Мы предпочли бы открытое на нас нападение подпольным потаенным интересам подкупленной полиции»⁵¹.

Совокупность представленных фактов позволила дать ответ на поставленные в главе вопросы. Если сравнивать масштабы распространения «Набата» и конкурирующих с ним эмигрантских изданий пропагандистов и анархистов, то в этом случае можно признать справедливой констатацию Ткачева – «В России мало кто держал в руках «Набат», - но с оговоркой. Редакция журнала рассчитывала на другой результат. Она искала возможность выхода журнала на молодежь революционного подполья. Очевидно, что «впередовские» и анархистские издания были поддержаны движением революционной молодежи. «Набат» пробивал себе дорогу в Россию, не имея такой опоры. Прямые и обратные связи с революционными кружками в России редакций «Вперед!» и «Община» в отличие от редакции «Набата», были постоянными. Доставка тиражей «Набата» сопровождалась облавами именно потому, что набатовцем не удавалось наладить прочные конспиративные контакты с Россией. Условия существования журнала в Европе были другими. Свобода печати в Швейцарии и Англии обеспечивала доступность «Набата» для европейского читателя. Более мягкий наблюдательный цензурный режим в Австрии и Франции не создавал преград для «Набата». Однако правительства обеих стран эти преграды позднее воздвигли и, вероятно, не без участия официальной России. Запрещение «Набата» австрийскими властями мотивировалось, в первую очередь, интересами безопасности Российской империи.

Воспоминания современников позволили увидеть реакцию на пропагандировавшуюся «Набатом» тактику заговора в тех кругах, которым был адресован журнал, и где его редакция рассчитывала завоевать популярность. Бланкистские идеи, пропагандировавшиеся журналом «Набат» были оценены современниками как неординарное явление. Одни из них свидетельствуют о полном неприятии «проповеди» Набата» (Дейч, Фигнер), другие (Морозов, Русанов, Тверитинов) - о своем сочувствии Ткачеву и его взглядам на методы борьбы с самодержавным государством. Несмотря на различия в оценках, воспоминания современников ценны своей попыткой объяснить причины неуспеха Ткачева и «Набата». Они, несмотря на сосредоточенность мемуаристов (Дейча, Фигнер) на отрицательной реакции эмигрантов на программу «Набата», признавали публицистический талант, притягательность личности его создателя. В воспоминаниях бывших народовольцев, Морозова и Русанова, усилен позитивный контекст. Они видели в деятельности «Народной Воли» реализацию замыслов Ткачева, и сочувствовали ему, отвергнутому ими в 1880-е годы, признавали созвучность собственных взглядов с «проповедью» Ткачева.

В заключении диссертации подведен итог проделанной работы, сформулированы основные выводы исследования. Журнал «Набат» имел свою информационную специфику, свой облик и пропагандистские цели. Информационный формат «Набата», во многом аналогичный «Колоколу» А.И. Герцена и Н.П. Огарева, был попыткой реализовать заявленную программу и отражал претензии редакции объединить вокруг журнала все революционные силы России. Он был рассчитан на то, чтобы увлечь интеллигенцию, студенчество стихией борьбы с государством, революционное разрушение которого, по убеждению редактора «Набата», устранило бы единственную преграду для победы социализма в России. Революционная риторика журнала была обусловлена искаженным восприятием его создателями политики либеральных реформ. Социально-экономические проблемы пореформенной жизни России воспринимались ими как ее конечный результат, усугубивший положение крестьянства и городской бедноты.

В рассмотренных в диссертации публикациях обозначена главная мишень революционного удара – самодержавное государство в лице императора и высшей бюрократии. Рассуждения о борьбе с государством органично соединены в публицистике «Набата» с вопросами революционной тактики, стержнем которой являлся политический террор. «Набат» пропагандировал террористические методы борьбы с государством для его «дезорганизации» и нагнетания общественного протеста, который должен был, по убеждению редакции, перерасти в революцию.

Помимо обоснования идеи свержения государственной власти редакция «Набата» направила свои усилия на теоретический спор с пропагандистами и анархистами по вопросам революционной тактики будущего устройства страны. Полемика с социалистами, объединившимися вокруг «знамени» П. Лаврова и идеализировавшими тактику революционной пропаганды, занимала одно из центральных мест в публицистике «Набата». При этом очевидны два аспекта этой полемики. Первый выявляет собственное кредо русских бланкистов (революцию осуществляет «заговор меньшинства»); второй затрагивает (с целью дискредитации) ключевые положения теоретиков пропагандисткой тактики – длительная, методичная обработка общественного сознания в духе концепции общинного социализма силами организованной на федералистских началах революционной партии. На том же основании был подвергнут критике «федерализм» южнорусских революционеров и побочным продуктом этой критики стал ответ «Набата» на проблему национального фактора в революции, которую журнал трактовал с позиций интернационализма.

Конфронтационная острота публицистики «Набата» была преобладающим, но не исключительным ее свойством. В ней звучали и примирительные ноты, призывы к объединению ради общей цели. В качестве условия союза с пропагандистами редакция «Набата» предлагала признание ими программы и тактики русских бланкистов, что, однако, не вызвало у оппонентов положительного отклика. Непримиримыми оказались разногласия «Набата» и изданий П. Лаврова относительно идеала послереволюционного устройства России. Ткачев использовал формат своего журнала для обоснования с позиций строгого централизма целесообразности диктатуры революционного меньшинства и подвергал критике федералистские «утопии» пропагандистов.

В направленной против анархизма публицистике «Набата» обозначен более глубокий конфликт во взглядах на тактику «переворота» и будущие преобразования. Очевидно, что критика «Набатом» позиций анархистов обусловлена антиэтатизмом воззрений Бакунина и его сторонников, поскольку самый значимый для теоретиков революционного «заговора» вопрос о власти они решали принципиально иначе, отвергая мысль о диктатуре революционного меньшинства. Однако и в отношении анархистов редакция «Набата» допускала возможность объединения ради общей цели – социализма.

«Набат» позволил П. Ткачеву и его единомышленникам определить собственную идентичность в революционном процессе, в общественном споре об исторической судьбе пореформенной России. Содержание «Набата» наполнено противопоставлениями: социальной народной революции противопоставлена идея политической революции, идее самоуправляющихся общин – идея диктатуры революционного меньшинства, призывам пропагандистов и агитации «бунтарей» - тактика революционного заговора интеллигентного «меньшинства» против самодержавного государства. Таким образом, публикации «Набата» являются историческим свидетельством существования в русском революционном движении лево-радикального центра, призывавшего к разрешению в духе бланкистской теории заговора старых вопросов, поставленных несколькими поколениями борцов за русскую свободу (от декабристов до А.И. Герцена и Н.Г. Чернышевского).

Лавры «Колокола» журнал Ткачева не обрел и не достиг уровня популярности герценовского издания. Если в «Колоколе» преобладали статьи теоретического характера, в которых обосновывалась модель общинного социализма, а в отношении императорской власти – острая критика внутренней политики и правящей бюрократии без призывов к ее свержению, то на страницах «Набата», напротив, преобладал жанр прокламации с агитационными призывами к уничтожению самодержавной власти. Альтернатива «Колокола» - «Земский собор», альтернатива «Набата» - революционная диктатура. «Колокол» обличал власть, «Набат» - сокрушал. «Колокол» выступил против кровопролития и революционного насилия, к которому в 1862 г. призывала прокламация «Молодая Россия», «Набат» ратовал за кровавую революцию. Даже жертвы со стороны революционеров редакция журнала считала «полезными». Вопрос о ценности жизни, как и другие критерии гуманистического сознания, были чужды мировоззрению учредителей «Набата». Поэтому неслучайно, что издание Герцена имело в России широкую читательскую аудиторию, тогда как «Набат» пугал даже деятелей революционного подполья.

Оценки современников, при некоторых различиях, сходятся в констатации того, что умонастроение народников, в котором доминировали идеологемы П. Лаврова и М. Бакунина, исключало признание ими программы «Набата». При этом очевидно, что Ткачев воспринимался некоторыми русскими социалистами весьма упрощенно, как последователь «мистификаций» С.Г. Нечаева. Такая аналогия, хотя и была не беспочвенной, все же не привела Ткачева к ситуации полного игнорирования этой средой, с которой он стремился установить контакты, имея намерение переломить понимание ею задач борьбы за социализм в России в соответствии со своей теорией заговора. Сам Ткачев считал, что его журнал выполнил свою задачу, расшевелил общество и содействовал созданию партии «Народная Воля», хотя ее деятели и не признавали связи с лидером русского бланкизма.