К 90-й годовщине Советской Армии и Военно-Морского Флота
жүктеу/скачать 0.8 Mb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- Поэтому подавляющая часть офицерского состава нашей роты, а многие из них были уже в возрасте и рвались к своим семьям, которые они не видели аж с осени 1939 года.
- Предвосхищая события, хочу сказать, что именно в этом городе три года спустя познакомился я с девушкой, которая в последствии стала моей женой. Но об этом подробно ниже.
- Тогда правящий режим поддерживало и духовенство в лице имамов, мулл, проповедовавших ислам ортодоксального шиитского толка.
- Между тем, страна имела огромные запасы первоклассной малосернистой нефти, газа и других полезных ископаемых.
- Контингент курсантов в основном состоял из сержантско-старшинского состава, но были и рядовые красноармейцы, имевшие образование 9-10 классов средней школы. Срок обучения – 3,5 месяцев.
- В первом взводе готовили начальников секретных делопроизводств отдельных частей и подразделений, во втором курсантском взводе – начальников финансовых служб тех же частей и подразделений.
15 сентября 1945 года я покинул эвакогоспиталь № 3818, находившийся в областном центре – городе Иваново. В этом госпитале закончил лечение своей раненой ноги. Основной же курс лечения прошел в эвакогоспитале города Кохма. Этот небольшой город текстильщиков тогда находился примерно в 6 километрах от областного города. В госпиталь города Кохма я попал из полевого эвакогоспиталя города Двинска (ныне это город Даугавпилс, Латвия) в первых числах апреля и пробыл в нем до середины августа 1945г. В этом госпитале мне сделали две операции на раненой ноге. Дело в том, что в результате сквозного ранения большой берцовой кости правой ноги образовались мелкие костные осколки, которые попали в костный мозг и вызвали загнивание кости. Начался так называемый «остемелит» кости. Пришлось из этой кости выдалбливать пластину размером 6х2 см. Однако после операции рана все же не заживала, образовался незаживающий гнойный свищ. Пришлось снова делать операцию – зачистку раны. Но и эта операция не дала положительных результатов, рана не заживала. Тогда ведущий хирург нашего второго отделения Антонина Никитична, фамилию которой за давностью лет теперь уже не помню, очень умная, опытная, несмотря на относительную молодость, врач применила ко мне неординарный способ лечения. Сейчас я не знаю, применяется ли он сегодня при лечении незаживающих ран. Она в сделанном под раной надрезе вшила пластину размером 12х2 см от внутриматочного последа, взятого из роддома. Это коренным образом изменило ход лечения. Через семь дней входное отверстие заросло и перестало гноиться. Во время лечения в госпитале города Кохма со мной случилась еще одна неприятность. Примерно через неделю после моего прибытия в госпиталь у меня внезапно поднялась температур выше плюс 39оС. Для лечащих врачей нашего отделения это было полной неожиданностью. Они никак не могли определить причину столь высокой температуры. Состоявшийся несколько раз консилиум из ведущих специалистов так же не мог точно определить причину моей болезни. Сошлись на том, что у меня из-за слабости иммунной системы развился брюшной тиф. Но так это или нет, но у меня из головы стали быстро выпадать волосы. Правда, потом они выросли. Меня изолировали от остальных раненых офицеров и поместили в отдельную палату-изолятор, приставив ко мне сиделку – совсем молоденькую девушку 17 лет, студентку последнего курса медтехникума, Надю Лебедеву. В ее обязанности, кроме всего прочего, входила обязанность менять на моей голове мокрые повязки. Делала она это на вытянутых руках, боясь, очевидно, заразиться. Это обстоятельство вызывало на моем лице усмешку, а на ее – смущение. День Великой Победы встретил лежа на довольно широком подоконнике изолятора, куда по моей просьбе перенесли санитары из числа выздоравливающих раненых солдат. С подоконника видел, как на улице ликовал народ, встретив весть о победе в этой кровопролитной войне. Выписывая меня из госпиталя, начальник госпиталя майор м/с Н. Кузнецова представила мне краткосрочный отпуск сроком на 10 суток с выездом на родину в с.Гуповка Гавриловского р-на Тамбовской обл. В Гавриловском райвоенкомате отпуск мне продлили еще на семь суток. Правда, за это мне пришлось отдать зам. военкомата свой пистолет системы «ТТ», который мне с большим трудом и в разобранном виде удалось привезти с фронта и сохранить в госпиталях городов Кохма и Иваново. Мой любимый пистолет «Вальтер», очень похожий на современный пистолет Макарова, был изъят у меня из полевой сумки, когда находился под наркозом во время операции в медсанбате дивизии. На другой день после прибытия в отпуск в деревню навестил мать моего друга детства Володи Кожанова. Сцена встречи и мой рассказ о том, что же произошло с Володей, были чрезвычайно тяжелыми и запомнились мне навсегда. Увидев меня, стоящего на пороге комнаты, мать Володи вскрикнула и стала медленно оседать на пол, очевидно, теряя сознание. Я едва успел ее подхватить на руки. Затем, уложив ее на кровать, дал ей воды. Она с трудом сделала глоток и постепенно стала приходить в себя. Я как мог стал ее успокаивать. Вскоре пришла старшая сестра Володи, которая тоже стала ее успокаивать. Я рассказал им, что мы вместе на рассвете 1 января 1943 года участвовали в неудачном штурме города Чертково. Далее рассказал, как он был тяжело ранен (может быть, даже смертельно) не в руки и ноги, а в область подбородка и грудной клетки, осколком вражеской мины, которая взорвалась впереди него, не более чем в 10-ти метрах. Таким образом, опроверг циркулировавшие в деревне слухи, что Володя, якобы без рук и ног лежит в одном из военных госпиталей города Саратова. Кроме того, высказал свое предположение, что Володя, по всей видимости, умер вскоре после того, как мною и санитаром был доставлен на передовой медицинский пункт нашего полка, развернутого у начала оврага, идущего от хутора Полтавка в сторону города Чертково. Скорее всего, он был похоронен в одной из братских могил (в воронке от авиационной бомбы), как неизвестный солдат. Тогда в боях за город Чертаново погибло очень много наших солдат и офицеров, а похоронная команда полка, хороня погибших, зачастую не извлекали у них медальоны или солдатские книжки. Вторая версия, по которой на Володю не пришли никакие документы, заключается в следующем: он прибыл в роту связи полка 30 декабря 1942 года из санроты, т.е. накануне штурма Чертково и писарь роты или по хатлатности, или по другим причинам, не успел занести его в списки роты, а, следовательно, и в число погибших, о которых следовало ежедневно, к исходу дня, докладывать в штаб полка. Такие случаи в 1942 – 1943 годах были сплошь и рядом. И еще: во время моего рассказа мать Володи и его сестра плакали, да и по моим щекам непроизвольно тоже текли слезы. После окончания отпуска я прибыл отдел кадров Московского военного округа, который направил меня в город Рязань в 56-ю запасную офицерскую бригаду. В этой бригаде ожидали своей участи в основном младшие офицеры от младшего лейтенанта до капитана. Там, в отделе кадров бригады по неизвестной мне причине был назначен ротным писарем 2-ой офицерской роты, конечно, не штатным писарем. Командиром роты был офицер из воздушно- десантных войск в звании «капитан». Это был офицер с весьма ограниченным кругозором, во всех отношениях и почти во всем полагался на меня. Моя обязанность, как ротного писаря, заключалась в составлении, а точнее в написании аттестации на увольнение офицерского состава роты в запас или в отставку в зависимости от возраста и состояния здоровья офицера. Эта была чистейшей воды формальность. Никогда я не видел и не знал офицеров, на которых писал аттестацию. Писал все, что придет мне в голову. Однако аттестация всегда начиналась со слов: «Делу партии Ленина-Сталина и Социалистической Родине предан». В заключительной части аттестации, ссылаясь на возраст, состояние здоровья, полученные на фронтах Великой Отечественной войны ранения, предлагал офицера уволить в запас или отставку. Как правило, мои предложения вышестоящим командованием утверждались. По этой причине я в одночасье превратился в важную персону. Дело в том, что от меня во многом зависело срок написания аттестации, т.е. как скоро подпишу ее у командира роты и отнесу в отдел кадров бригады для дальнейшего оформления. Следовательно, от меня зависело во многом пребывание офицера в этой бригаде, где довольствие, быт почти ничем не отличались от довольствия рядового состава. Поэтому подавляющая часть офицерского состава нашей роты, а многие из них были уже в возрасте и рвались к своим семьям, которые они не видели аж с осени 1939 года. Передо мной заискивали офицеры, имевшие воинские звания и заслуги перед отечеством значительно выше, чем имеет автор этих воспоминаний. Где-то в середине октября 1945 года в нашу роту из отдела кадров пришло распоряжение: «Срочно отобрать 18-20 человек младших офицеров физически здоровых до 25 лет, имеющих образование не ниже семи классов средней школы». Получив данное указание, по распоряжению командира роты немедленно, бросив все текущие дела, приступил к составлению списка офицерского состава роты, направляемого в Иран, конечно, предварительно, заручившись их согласием. В список, несмотря на возражение командира роты, записал себя первым. После утверждения списка командиром бригады, мы стали готовиться к отъезду и в первых числах ноября двинулись в путь. Офицеров, едущих в Иран, было 18 человек. Наш путь тогда по железной дороге лежал через Саратов, разрушенный город-герой Сталинград, Астрахань, Махачкалу, Баку. В городе Баку – столице Азербайджанской ССР мы немного задержались в связи с оформлением документов, необходимых для прохода через границу. Небольшая задержка в городе Баку дала нам возможность немного осмотреть центр города, а некоторым из нас даже побывать в кинотеатре и цирке. Лично мне тогда город не особенно понравился. Какой-то грязный, весь закопченный копотью от постоянно горевших газовых факелов, пропахший запахом нефтепродуктов. Предвосхищая события, хочу сказать, что именно в этом городе три года спустя познакомился я с девушкой, которая в последствии стала моей женой. Но об этом подробно ниже. 15 ноября 1945 года в пограничном городе Астара Азербайджанской ССР по мосту через реку Аракс перешли границу и вступили в Иран. Так впервые попал я в полуфеодальную страну, о которой много читал и слышал. На иранской стороне в городе с таким же названием, как и в Азербайджанской ССР, нас ожидал автотранспорт, на котором мы отправились в путь в город Казвин, где находился штаб советских войск в Иране. С нескрываемым удивлением рассматривал я все, что меня окружало. Мне, человеку выросшему и воспитанному в Социалистическом государстве, было чему удивляться. Иран не принимал непосредственного участия во Второй Мировой войне, а его города и села не подвергались разрушению, но это была чрезвычайно бедная страна, а народ ее пребывал в ужасной нищете, невежестве и бесправии. Создавалось твердое впечатление, что страна и ее население, имевшее в прошлом очень богатую историю, в своем развитии отстал от нашей страны, не говоря уже о странах Европы, на 100 и более лет. В стране всеми делами управлял шах и его администрация, состоящая, как правило, из крупных землевладельцев и хозяев крупных нефтяных промыслов. Тогда правящий режим поддерживало и духовенство в лице имамов, мулл, проповедовавших ислам ортодоксального шиитского толка. Этим врагам трудового народа было выгодно держать население страны в невежестве и фанатичной преданности исламу. Между тем, страна имела огромные запасы первоклассной малосернистой нефти, газа и других полезных ископаемых. Добывая нефть, газ и другие полезные ископаемые, продавая их за рубеж, можно было бы за вырученные деньги значительно улучшить благосостояние народа, развивать экономику, науку и культуру. Но это было крайне невыгодно господствующему классу и духовенству. Ведь невежественным и пребывающим в нищете и фанатичной вере исламу народом было без проблем нещадно эксплуатировать и управлять. Правда, Иран продавал некоторое количество нефти за рубеж, в основном, Англии и США, но вырученные за продажу деньги присваивал себе господствующий класс во главе с шахом. Этот паразитирующий на теле трудового народа класс эксплуататоров жил в роскоши и довольствии. Он тратил огромные деньги, полученные от продажи нефти, газа и других полезных ископаемых на содержание вилл (дач) на южном берегу Каспийского моря, своих жен (их можно было согласно Корану иметь до 4-х), гаремов и наложниц. На всем пути от нашей границы до города Казвина видел, как на рисовых полях по колено в воде и грязи, от зари до зари, на арендованных у крупных землевладельцев землях трудились крестьяне, выращивая рис. Но не видел ни одного трактора или другой сельскохозяйственной техники, которая работала бы на полях, облегчая труд крестьян. Все делалось вручную. Кроме того, мне хотелось бы в своих воспоминаниях посвятить несколько строк положению женщины в стране, куда мы прибыли. Тогда в середине сороковых годов 20-ого столетия женщина в Иране находилась, на мой взгляд, в худшем положении, чем, например, рабыня в Древнем Риме. Ее можно было купить себе в жены на время отпуска, выгнать из дома, предварительно сказав в присутствии муллы 3 раза, что ты с ней разводишься. Она была обязана при выходе из своего дома надевать чадру, скрывать от посторонних свое лицо, ни с кем из посторонних мужчин не разговаривать, дома находиться на женской половине и т.д. Таково было мое первое впечатление об Иране (Персия) – стране, которая непосредственно граничила с нами, но имела совсем другой политический и экономический строй. Прибыв в город Казвин в отдел кадров штаба советских войск в Иране, офицеры нашей группы были распределены по частям и соединениям наших войск в Иране. Меня и лейтенанта Ивана Богданова, карела по национальности, как имеющих общее среднее образование в объеме девяти классов средней школы, направили командирами учебных взводов на курсы младших лейтенантов (кмл) при отделе кадров штаба советских войск в Иране. Курсы состояли всего из двух взводов, курсантов – 47 человек. Контингент курсантов в основном состоял из сержантско-старшинского состава, но были и рядовые красноармейцы, имевшие образование 9-10 классов средней школы. Срок обучения – 3,5 месяцев. В первом взводе готовили начальников секретных делопроизводств отдельных частей и подразделений, во втором курсантском взводе – начальников финансовых служб тех же частей и подразделений. Я принял первый взвод, Богданов – второй учебный взвод. Начальником курсов был назначен майор Захаров, в прошлом заместитель командира мотострелкового полка по строевой части. Начальником учебного цикла – майор интендантской службы, заместитель начальника финансовой службы тыла советских войск в Иране И. Фелипенин. Старшиной курсов был назначен старшина Кравченко, служака старой закалки. Мы с Богдановым прибыли на курсы, когда они были уже укомплектованы курсантами. Сначала курсы располагались в имении одного богатого иранского арбоба (помещика) в семи километрах от Казвина, но в начале декабря 1945 года их перевели в военный городок города Решта. Этот город тогда находился в 30 километрах от портового города Пехлеви. Какое название он имеет сегодня – не знаю, но точно не Пехлеви. По штатному расписанию командиры учебных взводов были обязаны один раз в неделю по два часа проводить с курсантами политические занятия, ежедневно проводить занятия по строевой подготовке. Кроме того, мы были обязаны проводить занятия и по общевойсковым дисциплинам (огневой, тактической, уставом Красной Армии). Занятия по специальным дисциплинам с курсантами проводили офицеры штаба тыла, специальных служб, а так же майор Фелипенин. Мы с Богдановым трудились, как говорится, не покладая рук. Ведь на все проводимые нами занятия, кроме строевой подготовки, мы должны были иметь планы-конспекты проведения занятий, которые утверждались начальником курсов. Кроме того, один раз в неделю должны были обязательно присутствовать на вечерней проверке. Так что свободного времени было не так уж и много. Мы с Иваном хорошо понимали, что от того, как курсанты будут подготовлены и сдадут экзамены по общевойсковой подготовке и специальным дисциплинам, во многом будет зависеть наше служебное будущее. Во время нахождения курсов в городе Реште нас несколько раз навещал начальник отдела кадров тыла советских войск в Иране полковник Бабенко. Наряду с другими вопросами, он непременно каждый раз посещал и занятия, которые проводили мы с Богдановым. Естественно, делал замечания, но в целом, как правило, был доволен. В городе Реште в ресторане гостиницы «Иран» офицеры курсов встречали Новый 1946 год. В этой гостинице мы, все офицеры курсов и жили. Естественно, я по-прежнему не переставал удивляться порядкам, царившим в этой стране. Так, например, недалеко от гостиницы, в которой мы жили, круглосуточно функционировал «дом терпимости», куда постоянно, особенно в вечернее и ночное время, заглядывали богатые иранцы. Туда же, обычно в нетрезвом виде, пытались прорваться и наши офицеры. Но попытки эти, как правило, кончались неудачно. Там у входа в это заведение круглосуточно дежурили офицеры – сотрудники военной контрразведки, обычно азербайджанцы по национальности. Они предлагали вернуться назад, а наиболее рьяных, которые, несмотря на уговоры сотрудников «Смерш», пытались прорваться внутрь дома, с помощью военных патрулей задерживали и направляли в военную комендатуру. Потом их в срочном порядке отправляли в Союз в город Тбилиси в отдел кадров ЗАК ВО. Теперь хотелось бы сказать несколько слов о денежном содержании наших военнослужащих, находившихся в Иране. Сразу следует сказать, что денежное довольствие (зарплата) наших военнослужащих по сравнению с военнослужащими армии США было более чем скромным. Судите сами. Наш рядовой красноармеец в месяц получал 3 тумана, американский солдат 75 туманов. Наш младший сержант – старшина – 6 туманов, американский капрал (это наш ефрейтор) – 90 туманов. Американский первый лейтенант (это наш старший лейтенант) – 600 туманов, т.е. столько, сколько получал в месяц наш командующий войсками в Иране генерал-лейтенант Советников. Это я утверждаю точно, потому что первые два месяца пребывания на курсах денежное довольствие в «туманах» получал в штабе советских войск в Иране по одной и той же ведомости, по которой получал Военный совет, правда, на самой последней ее странице. Командир полка (стрелкового, кавалерийского, артиллерийского) – 250 туманов. Я и Иван Богданов получали по 115 туманов, т.е. на 10 туманов меньше командира роты (батареи, эскадрона). Один туман в межгосударственной торговле между Ираном и Советским Союзом приравнивался к 1 руб. 75 коп. Но в действительности дело обстояло иначе. Покупательная способность нашего рубля в 12-15 раз ниже одного иранского тумана. Кроме того, мне хотелось бы написать вот о чем. Думаю, что будущему читателю будет интересно знать в какой обстановке уже после окончания Второй Мировой войны находились наши военнослужащие в Иране. Шпиономания, боязнь, что наши военнослужащие – рядовой и сержантский состав могут стать объектом различных провокаций и недоразумений, бросающих тень на наши войска в Иране. Им запрещалось посещать рестораны, публичные дома, большие промтоварные магазины, вступать в общение с гражданскими лицами. Что же касается офицерского состава, то эти ограничения его не касались, кроме, конечно, посещений публичных домов и внеслужебного общения с гражданскими лицами. Если говорить о наших союзниках по войне – англичан и американцев, то никакие ограничения их не касались. Они вели себя чрезвычайно вольно. Военнослужащие этих стран постоянно в вечернее время посещали рестораны, кафе и другие увеселительные учреждения. Американские солдаты и офицеры к нашим военнослужащим относились очень дружелюбно, что не скажешь про англичан. Демократы у себя на родине в Англии, они по отношению к нашим военнослужащим вели себя вызывающе высокомерно. Они за рубежом считали себя господами, призванными управлять другими народами планеты. На этой почве иногда, чаще всего в ресторанах между нашими офицерами и англичанами, принявшими изрядную долю алкоголя, завязывались нешуточные потасовки. Интересно отметить вот что: если во время этих потасовок в ресторане находились американцы, то они непременно принимали сторону наших офицеров. В этих случаях англичанам здорово доставалось. Во второй половине марта 1946 года программа подготовки курсантов по общевойсковой и специальной подготовке была пройдена полностью. Все курсанты довольно прилично сдали выпускные экзамены специальной комиссии Закавказского военного округа. Вскоре они все получили первичные офицерские звания «младший лейтенант» административной и интендантской службы и разъехались по частям и подразделениям советских войск в Иране. Офицерский состав курсов получил благодарность в приказе командующего советскими войсками в Иране за хорошую работу по подготовке специалистов, тоже отбыл в различные части и соединения округа. Начальник курсов майор Захаров убыл в распоряжение отдела кадров ЗакВО. Меня направили командиром взвода в полковую роту противотанковых ружей (ПТР) 313 горно-стрелкового полка (ГСП) 68-ой горно-стрелковой дивизии. Рота, в которую я был назначен командиром 1-ого взвода – заместителем командира роты, дислоцировалась на окраине небольшого городка Амоль в арендованном имении богатого иранца. Город Амоль находился на шоссейной дороге между столицей Ирана городом Тегерана и городом Сари. Это на севере Ирана недалеко от Каспийского побережья. В город Амоль я прибыл в последних числах марта. Рота, в которую прибыл, была не полного состава и боевой подготовкой не занималась, поскольку несла охрану перевала на дороге, идущей в Тегеран и заготавливала мясо кабанов для столовых подразделений полка. Следует отметить, что мясо кабанов местное население в пищу не употребляло и на них не охотилось. По этой причине этих животных развелось столько, что они стали сущим бедствием для местного населения. Спустившись ночью с гор и ущельев, они нападали на рисовые поля и так «обрабатывали» рисовые чеки, что там практически от посаженного с большим трудом риса ничего не осталось. Может быть, еще и по этой причине, местное население кабанов считало погаными животными и к ним относилось с отвращением. Автор этих строк по вероисповеданию не мусульманин, но никогда не пробовал мясо кабана – брезговал. Кстати, это были достаточно осторожные и очень выносливые животные. Во время охоты на них, получив, например, пулю в живот или шею, смертельно раненый кабан может пробежать 100 и более метров, скрыться в густых зарослях карагача – растения, усыпанного острыми и длинными иглами. Туда охотнику было просто не добраться. Кабан замертво падал лишь тогда, когда пуля охотника попадала ему в передние лопатки и поражала сердце. Охотились на кабанов только ночью, залезая еще засветло на дерево и обматывая ствол винтовки бинтом, чтобы можно было видеть мушку и вести прицельный огонь. Дом, скорее всего имение богатого иранца, в котором размещалась наша рота, находился на окраине города в нескольких десятках метров от дороги Тегеран – Сафи. Рядом с домом на открытом воздухе под навесом находилась столовая – кухня и столы для приема пищи, а так же сарай, где хранились туши убитых на охоте кабанов. Кухня и сарай с тушами кабанов облюбовали шакалы. Шакалы – в основном степные, чуть меньше наших дворняжек, хищники, очень осторожные и трусливые. В основном ведут ночной образ жизни. Днем, как правило прячутся в густой траве и кустарниках. Они способны издавать массу различных по интонации звуков. Живут в средней Азии и на Ближнем Востоке. Так вот эти шакалы устраивали нам такой «концерт», от которого волосы на голове становились дыбом, а по телу пробегали мурашки. Что это за «концерт», на бумаге передать невозможно. В нем одновременно слышался лай собаки, завывание голодного волка, одновременное мяуканье не менее джины кошек, кашель больного человека, плач ребенка, хохот орангутанга и еще множество других звуков. Все это сливалось в какой-то один сатанинский вопль. С этими сатанинским «концертом» шакалов мне пришлось познакомиться в первую же ночь после того, как остался ночевать в роте. Где-то после 24-х часов я проснулся от ужасного завывания голодного волка, плача ребенка и других душераздирающих звуков. И, несмотря на то, что во время пребывания на фронтах войны мне пришлось видеть и пережить многое, у меня по телу стали пробегать мурашки, а волосы на голове подниматься дыбом. В голову полезли разные глупые мысли, о которых и вспоминать неудобно. Встав с постели, вошел в комнату, где спал командир роты старший лейтенант Назаров. Я спросил у него, что происходит у дома на улице, и кто устроил этот дьявольский, по своей сути, концерт. В ответ Назаров рассмеялся, сказав, что это шакалы, которые, очевидно, орудуют в нашей столовой, пытаются пролезть в сарай, где хранятся туши убитых на охоте кабанов. Схватив свой пистолет, я выскочил на улицу. там в кромешной тьме (в Иране очень темные ночи) на меня уставились огоньки не менее чем полутора десятков этих мерзких тварей. Не долго думая, стал палить из пистолета прямо в этих мерзких животных без всякого разбора. Они в панике бросились вон из столовой и вскоре скрылись в кромешной ночной тьме. Но перерыв в «концерте» был не так уж и долгим. Примерно через 1,5 часа они вернулись и сатанинский «концерт» повторился снова. Конечно, это нас, особенно меня, здорово изматывало. Из-за этих мерзких животных спать приходилось урывками. К этим диким воплям привыкнуть было просто невозможно. Кроме заготовки кабанов и охраны перевалов на дороге Тегеран – Сари рота выполняла и некоторые другие важные задания командования полка. Мы все хорошо знали, что в Тегеране между представителями нашей страны и правительством Ирана идут переговоры о сроках вывода войск из Ирана, поскольку необходимость пребывания их в стране после окончания в Европе 2-ой Мировой войны отпала. Наша страна через южные порты Ирана, расположенные в Персидском заливе по ленд-лизу больше ничего не получила. Наоборот, на горизонте уже были видны первые сплохи холодной войны. Если во время переговоров премьер-министр Ирана Каваме Эс-Салтане вдруг начинал «дурить», т.е. настаивал на неприемлемых для нас сроках вывода наших войск из страны. Тогда рота получала приказ – закрыть перевалы для движения автотранспорта на Тегеран. Естественно, подвоз продовольствия из богатой Мазандаранской долины Ирана в Тегеран прекращался и в городе цены на питание немедленно ползли вверх. Так рынок реагировал даже на незначительный недостаток продовольствия. Однако это обстоятельство для правительства Каваме Эс-Салтане, только что пришедшему к власти, было неприятным и он на переговорах был более сговорчив. Теперь хотелось бы сказать будущему читателю несколько слов о традициях, нраве, быте, которые мне пришлось наблюдать и, которые особенно ярко и рельефно проявлялись в провинциях и в глубинке страны. Город Амоль как раз и был небольшим провинциальным городом. Известно, что у мусульман Ближнего и Среднего Востока, пятница является как бы праздничным, выходным днем. В этот день они совершают так называемый пятничный намаз (молитву) и зачастую всей семьей отправляются в город на рынок. Мне было любопытно наблюдать вот эти весьма странные для нас, советских людей, семейные шествия. Впереди, как правило, на ишаке с небольшим грузом, обычно это был древесный уголь, ехал глава семьи. Сзади крупа его ишака, но не ближе 8-10 шагов в чадре и шароварах (это вроде современных брюк, которые ныне носят женщины пожилого возраста) босиком шла его жена, неся на голове груз, предназначенный для продажи на базаре. Кстати, тогда, а, наверное, и сегодня мужчины и женщины любой груз переносили только на голове. Женщины своих младенцев несли только за спиной в специально сделанном для этой цели небольшом гамаке. жүктеу/скачать 0.8 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|