К 90-й годовщине Советской Армии и Военно-Морского Флота
жүктеу/скачать 0.8 Mb.
|
Как нам стало известно, штаб ЗакВО, видимо, решил основательно проверить нашу 216 стрелковую дивизию (СД) на предмет ее боевой готовности к выполнению боевых задач. Наша 216 СД была дивизией сугубо национальной, т.к. была укомплектована (особенно в стрелковых полках) личным составом азербайджанской национальности. Правда, в звене взвод-рота было некоторое количество офицеров других национальностей. Вместе с тем опыт прошедшей войны показывает, что чисто национальные соединения в случае их ввода в сражение показывали низкую боеспособность. Так, в Военно-историческом журнале № 8 за 1991 год (стр. 38-41) опубликованы потрясающие документы, показывающие не только низкую боеспособность чисто национальных соединений (азербайджанских, грузинских и армянских), но и склонность их личного состава к дезертирству и переходу на сторону немцев. Комиссия, которая должна проверять наш полк, по имеющимся у нас сведениям, была представительной и достаточно серьезной. Комиссию возглавлял генерал-майор, а членами комиссии были офицеры штаба округа в звании не ниже «полковник». Нас, офицеров от командира взвода до командира полка, естественно, охватила тревога. Ведь в случае получения частью неудовлетворительной оценки, особенно по огневой подготовке, нас могли ожидать крупные кадровые перемещения не только внутри соединения, но и в другие части и соединения ЗакВО. Лично для меня перемещение в другое соединение округа означало потерю возможности получить общее среднее образование и провал в военной карьере, т.е. продвижение по службе и поступление в военную академию. Единственное, что меня в некоторой степени успокаивало и вселяло надежду на благополучный исход инспекторской проверки по огневой подготовке – это то, что в составе комиссии, проверяющей огневую подготовку в нашем полку, не было офицеров в воинском звании «капитан - майор» из других частей и соединений округа. Их не так было просто уговорить по отдельным вопросам или просто обвести вокруг пальца, как полковников из различных отделов штаба ЗакВО. По опыту прошлой инспекции полковники – члены комиссии, как правило, сидели на стульях недалеко от огневых рубежей и основное внимание обращали на четкость докладов стрелявших солдат (сержантов), а не на качество пробоин в мишенях. Опытный офицер сразу же мог определить пробоины в мишенях от пуль стрелявших в них солдат от пробоин, сделанных при помощи учебного патрона и молотка. Тем не менее, я опасался за конечный результат стрельбы. Снайперы моей команды по-прежнему при выстреле закрывали глаза и вместо планового нажатия на спусковой крючок дергали его. Вследствие этого, пули отклонялись от цели на достаточно большое расстояние. Поэтому примерно за 8-10 дней до инспекции от рассвета до заката с перерывом только на прием пищи со своими снайперами проводил на полковом стрельбище. Там, не жалея патронов, вместе со своими офицерами тренировал своих «аскеров» в стрельбе по выполнению первого упражнения, как наиболее трудного в стрельбе из снайперской винтовки. Я хорошо знал меру своей ответственности за подготовку снайперов полка перед командованием и офицерским составом полка. Забегая вперед, скажу, что полк по огневой подготовке получил положительную оценку. Зачетная инспекторская проверка планировалась как бы в три этапа. На первом этапе – проверка снайперов полка и несколько стрелковых рот (по выбору комиссии) в выполнении упражнений из штатного оружия. На втором этапе – оптовое учение на тему наступления стрелкового батальона усиленного танковой ротой НПП на противника, поспешно перешедшего к обороне. На третьем этапе – ведение огня 82 мм минометной ротой батальона по контратакующей пехоте противника. Стрельбу боевыми минами должен был вести один минометный взвод – три расчета. Первый этап учений, как я уже писал выше, прошел вполне нормально. Снайпера полка первое упражнение из снайперской винтовки выполнили вполне удовлетворительно, не дотянув совсем немного до оценки «хорошо». Результатом стрельбы снайперов был доволен. Во время второго этапа учений погибли три солдата, которые были раздавлены танками непосредственной поддержки пехоты (НПП) при прохождении ими исходных позиций стрелковых рот. Гибель этих солдат в мирное время, конечно, была на совести командиров взводов и командира стрелковой роты, где служили погибшие солдаты. В результате низкой требовательности и слабого контроля со стороны офицерского состава за инженерным оборудованием исходных позиций для наступления, солдаты и сержанты вместо отрытия нормальных окопов вырыли лишь мелкие ровики, едва укрывавшие солдат с их вооружением. Танки НПП при прохождении исходных позиций их просто раздавили. За низкую требовательность, недостаточный контроль офицеров штаба полка за ходом проведения оптового учения от руководства учением был отстранен его руководитель – командир полка полковник Мамедов. В руководство учением по собственной инициативе вступил заместитель командира нашей 216 СД гвардии полковник Колесников. Заключительная часть второго этапа учений прошла нормально без ЧП, хотя и танки НПП и стрелковые роты вели огонь по мишеням боевыми патронами и снарядами. Перерыва в учении по случаю гибели трех солдат не было. Третий этап учений был более трагичным, чем второй этап. При показательной стрельбе из батальонных 82 мм минометов (из минометной роты батальона стрелял лишь один взвод – три расчета) в результате грубой ошибки заряжающего первого расчета при выходе мины из ствола миномета сразу же произошел ее взрыв. На месте погибли сразу три человека. Тяжелые ранения получил весь расчет стрелявшего миномета. Кроме того, ранения различной степени тяжести получили, если не ошибаюсь, 13 офицеров батальона, которые по приказу нового руководителя учением полковника Колесникова должны были наблюдать за ходом стрельбы минометчиками батальона. Вот только непонятно: зачем это нужно было делать? Хорошо, что офицерский состав от огневых позиции находился на расстоянии 30-35 метров, иначе последствия от взрыва мины были более трагичными. Итог прошедших учений был таков: командир нашего полка полковник Мамедов был снят с занимаемой должности и назначен военным комиссаром в один из районов Азербайджанской ССР. Гвардии полковник Колесников тоже снят с занимаемой должности, однако дальнейшая его судьба мне неизвестна. Достаточно серьезно были наказаны и офицерский состав роты, в которой танками были раздавлены 3 солдата. Чрезвычайные происшествия (ЧП), которые произошли во время инспекторской проверки, на мое служебное положение никак не повлияли. Снайперская команда полка поставленную перед ней задачу выполнила и командование полка результатом стрельбы было вполне довольно. Прибыв с полевых учений к месту дислокации полка - Сальянские казармы, по указанию штаба полка расформировал команду снайперов, направив ее личный состав в подразделения, оттуда они прбыли на сборы. Мне же был разрешен отпуск за 1948 год. В предотпускные дни не менее 4-х раз встречался с Ириной. С каждой встречей она все более и более мне нравилась, и у меня складывалось мнение, правда, не особенно твердое, что это моя судьба. Вместе с тем, проявляя ко мне определенный интерес, в противном случае она не встречалась бы со мной, при встречах держалась со мной в высшей степени настороженно. Она, например, никогда не брала меня под руку, а шла рядом, когда мы куда-либо шли, а встречи назначала, как правило, на значительном расстоянии от института, где училась. Ее поведение наталкивало меня на мысль, что она опасается какой-то нежелательной встречи, но не стал заострять на этом внимание, считая их плодом своих подозрений и отчасти фантазий. Накануне своего отъезда в отпуск навестил Ирину на ее квартире и, ведя разговор о перспективе наших дальнейших с ней отношений, сделал ей предложение – выйти за меня замуж. Она ответила согласием, т.е. положительно, но ее согласие носило все же чисто формальный характер, но об этом ниже. В тот же вечер попросил Ирину дать мне одну из ее последних фотокарточек, чтобы показать ее отцу и получить от него «добро» на мой брак с Ириной. Фотокарточку я получил и на следующий день убыл в отпуск к себе на родину. Однако полноценного отпуска у меня не получилось. В это время на дворе стояла уже осень, а она в нашей местности в тот год была чрезвычайно дождливой. Затяжные дожди в совокупности с черноземом на улице деревни образовали такую липкую непролазную грязь, которую сегодня трудно себе представить. Кроме того, отсутствие элементарных бытовых условий и культурно-просветительных учреждений не способствовало заранее запланированным дням пребывания в деревне. В дополнение к сказанному следует добавить, что я здорово скучал по Ирине. Она нравилась мне не только своей внешностью, но и своей рассудительностью и достаточно скромным образом жизни. На второй день своего прибытия в деревню сказал отцу, что у меня в Баку есть невеста - студентка пятого курса Азербайджанского индустриального института Ирина Грибкова, на которой намерен жениться, а потому прошу «добро» на этот важный шаг в своей жизни. Затем показал фотокарточку Ирины. На фото Ирина отцу понравилась. Возвращая ее мне, поинтересовался, сколько Ирине лет. После моего ответа (тогда ей было 22,5 года) заметил, что при ее внешних данных, достаточно зрелого для девушки возраста, у нее, надо полагать, были серьезные увлечения до твоего с ней знакомства. Далее отец сказал, что он согласен с моим выбором – связать свою судьбу с Ириной. Однако чтобы принять столь ответственное судьбоносное решение, мне необходимо хорошо подумать и кроме того, иметь ввиду, что рецидивы ее прошлых увлечений, а он без сомнения верил в них, самым серьезным образом осложнят наши отношения в будущем. Забегая вперед, следует сказать, что отец, в основном, правильно предвидел наши отношения. Они действительно до 1957 года были достаточно сложными. В город Баку из отпуска приехал на 5-6 дней раньше положенного срока и сразу же поехал к Ирине в Романинский поселок. Если не изменяет мне память, то это была пятница. Правда, о своем преждевременном приезде из отпуска ее не предупредил, полагая, что это будет для нее приятным сюрпризом. Но сюрприз был преподнесен мне и достаточно серьезный, поставивший на грань разрыва наши отношения. Я застал Ирину дома. Увидев меня, она была крайне удивлена моему преждевременному приезду из отпуска и, очевидно, этому событию рада не была, хотя и значилась как моя невеста. Несмотря на присущие ей артистические способности, она, тем не менее, не могла скрыть своей растерянности. Это хорошо было заметно по ее внешнему виду и поведению. Она была настолько растеряна, что даже пренебрегла долгом гостеприимства, не пригласила меня пройти из кухни в комнату и поговорить со мной, ведь мы не виделись больше месяца. Стало быть, мой приезд к ней в этот день по неизвестной мне до сих пор причине, был нежелателен. Мне это стало предельно ясно. Поэтому сославшись на усталость, попрощавшись, я примерно через пять минут покинул ее квартиру. Естественно, меня не провожали. Безусловно, такой, с позволения сказать, прием меня озадачил и на Ирину был обижен до крайности. Тем не менее, несмотря на то, что она мне нравилась, все же пришел к выводу – в наших с ней отношениях надо поставить точку. Унижение, которым, по моему мнению, я подвергся, служило достаточным основанием для принятия такого решения. Идя от Ирины на остановку электрички, анализируя прошедшую встречу, задавал себе вопрос: «Что же радикального произошло у нее за время моего отпуска?» Ведь просто так ничего не бывает, т.к. всему есть причины и всему есть объяснения. Перебирая в своей памяти все и вся, пришел, как мне тогда казалось, к единственно правильному резюме. Она после совета матери решила взять обратно свое согласие выйти за меня замуж. Однако прямо и открыто об этом сказать не решилась, опасаясь, видимо, моей бурной реакции. Это была основная версия ответа на свой же заданный вопрос. Возможно, у нее еще теплилась надежда на встречу с А. Безбородько, который к этому времени окончил КВВМУ, стал офицером Военно-морского флота и надежда связать свою судьбу с офицером флота, наконец, сбудется. Вместе были и другие причины столь странного ее поведения при встрече. Например, в этот вечер она должна была встретиться или с курсантом Военно- морского училища, с которым успела познакомиться за время моего отпуска, или со своим поклонником по институту П. Зининым, в прошлом офицером Советской Армии. Какая из этих версий и предположений имели право на существование сейчас сказать трудно, т.к. она или все, что было, отрицает и считает плодом моей фантазии, или вести разговор на эту тему категорически отказывается. Но так или иначе, сюрприз мне был преподнесен достаточно весомый. Тем не менее, я все же решил навестить Ирину. Благо, формальный повод для этого был – вернуть фотокарточку, которую она мне вручила, чтобы показать ее моему отцу и, наконец, окончательно раз и навсегда решить все и вся. Если говорить честно, то, несмотря на обиду, которая терзала мое самолюбие, мне все же не хотелось ставить точку в моих с ней отношениях. На этот раз встреча разительно отличалась от той, которая была в прошлую пятницу, т.е. два дня тому назад. Ирина и ее мать встретили меня весьма доброжелательно, расспросили меня, как я провел отпуск, как чувствуют себя мои родители и т.п. Ее согласие на нашу встречу в ближайшее время натолкнуло меня на мысль, что и она тоже не желает разрыва наших с ней отношений. Впрочем, я сделал вид, что ничего серьезного не произошло и все остается по-старому. 12 мая 1949 года в день рождения Ирины в бюро ЗАГС Ленинского района города Баку мы зарегистрировали с ней наш брак. Свадьбу сыграли спустя 10 дней, т.к. надо было к ней подготовиться. В конце сороковых годов прошлого столетия регистрация брака была сведена до минимума (по крайней мере в Азербайджане). Достаточно было предъявить в бюро ЗАГС документы, удостоверяющие личность вступающих в брак, и он будет зарегистрирован. Итак, после описания событий, связанных с моей личной жизнью, самый раз вернуться к воспоминаниям, связанным с военной службой. В начале июля 1949 года я, наконец, окончил 10 классов общеобразовательной школы и получил аттестат зрелости. Правда, получить его в 25 лет немного поздновато. Но на то были объективные причины не только у меня, но и у большинства моих сверстников. Шла Великая Отечественная война и молодые ребята моего возраста – вчерашние ученики девятых и десятых классов почти поголовно ушли на фронт защищать свое отечество. Тогда на полях сражений, разыгравшихся на просторах нашей Родины от Баренцева до Черного морей решалась судьба страны – быть нам или не быть. В первые послевоенные годы, когда Вооруженные Силы Советского Союза сокращались и переходили на штаты мирного времени, наблюдались (на мой взгляд) необоснованные перемещения офицерского состава армии и флота из одного военного округа в другой, с одного флота на другой. Поэтому об учебе в общеобразовательной школе говорить не приходилось. В этом смысле мне здорово повезло. За последние два с лишним года, т.е. с 1947 года до февраля 1950 года меня не трогали, очевидно, потому что я успешно готовил снайперов, и командование пока не было заинтересовано в моем переводе. Это позволило мне, как уже написано выше, получит аттестат зрелости. Теперь у меня открылась возможность поступить в одну из военных академий ВС СССР, что я, не мешкая, и сделал, подав рапорт по команде с просьбой о зачислении меня кандидатом в слушатели военной академии тыла Вооруженных сил им. В.М. Молотова на факультет ракетного топлива и горюче-смазочных материалов (РТ ГСМ) в городе Калинине. В академии этот факультет значился под номером 3. Факультет в случае его окончания давал специальность, близкую по своему профилю специальности Ирины после окончания ею института. В конце сороковых годов прошлого столетия существовали строгие правила отбора кандидатов для поступления в военные академии. Сначала нужно было сдать предварительные экзамены по основным предметам в штабе округа, а уж потом по их результатам решался вопрос о направлении кандидата в академию на конкурсные экзамены. В декабре 1949 года эти предварительные экзамены в штабе ЗакВО сдал успешно и стал ждать вызова из академии. Однако в феврале 1950 года меня приказом Главкома Сухопутных войск ВС СССР без предварительного уведомления переводят в Белорусский военный округ и назначают командиром взвода разведки 146 гсп 48-ой гсд, т.е. в тот самый гвардейский полк, где в качестве командира взвода ПТР, а затем стрелковой роты участвовал в боях, начиная с апреля 1944 года по март 1945 года. Этот перевод для меня был неприятным сюрпризом, потому что: во-первых, Ирина в апреле ждала ребенка; во-вторых, в условиях города Баку я мог лучше подготовиться к конкурсным экзаменам в академии, которые по достоверным данным на нашем факультете будут весьма серьезными. В городе Лида – месте дислокации нашего 146 гсп, мне наряду с весьма ответственными служебными обязанностями пришлось самостоятельно готовиться к экзаменам. Однако я чувствовал, что при таком раскладе дел хорошо подготовиться мне не удастся. Следовательно, надо было воспользоваться льготами - месячным отпуском при части, предусмотренным приказом Министра обороны Союза ССР для подготовки к экзаменам. С большим трудом с помощью начальника штаба полка подполковника Украдыженко отпуск мне был предоставлен. После месячной самоподготовки, просматривая экзаменационные билеты за 10-й класс, пришел к выводу, что по всем предметам, которые выносились на экзамены, подготовлен удовлетворительно, правда, немного опасался сочинения по литературе и иностранному языку. Прибыв в академию, ужаснулся – на наш факультет конкурс был большим – 13 человек на одно место. Экзамены пришлось сдавать по 10 предметам через день. Так, например, экзамен по русскому языку и литературе состоял из двух частей: сочинения и диктанта. Так вот по этому письменному экзамену неудовлетворительную оценку получили не менее половины абитуриентов. Мне удалось экзамены по основным профилирующим предметам нашего факультета - математике, химии, физике, истории партии, экономической географии, уставу ВС СССР сдать с оценкой «хорошо». Следует сказать, что отсев на конкурсных экзаменах был достаточно большим, и к их окончанию конкурса уже не было. Таким образом, в академию на желаемый факультет поступил с первого захода. Учеба в академии давалась мне сравнительно легко. Как правило, отличные оценки получал по основам марксизма-ленинизма, тактике, оперативному искусству, истории военного искусства и тылу. На этом предмете очень часто спотыкались очень многие слушатели нашей группы. За все время учебы имел лишь одну оценку «три» по высшей математике, полученную в первом семестре и то, я полагаю, по недоразумению. Зачет по производственной практике, которая проводилась на нефтеперерабатывающих заводах города Баку, сдал с оценкой «хорошо». Войсковую практику проходил в должности начальника службы снабжения ГСМ 51-ой гвардейской стрелковой дивизии Прибалтийского ВО. По отзыву начальника тыла этот дивизии провел тоже с оценкой «хорошо». Выпускные госэкзамены сдал по всем предметам на «отлично». И только оценка «три» по высшей математике не позволили мне получить т.н. «красный диплом» об окончании академии и выбор места службы. Комиссия отдела кадров тыла ВС СССР, которая работала в период госэкзаменов, предложила мне весьма приличную должность в Забайкальском военном округе, но я категорически от нее отказался и просил направить меня в соединения СА, расквартированные в Германии, Чехословакии или Венгрии. Представитель отдела кадров ВМФ предложил мне перейти на службу в Военно-морской флот и конкретно указал на город Таллинн. Рост по воинскому званию, т.е. занимаемая мною должность позволяет присвоить мне очередное воинское звание. Я дал свое согласие на это назначение. Таким образом, после 8-летней службы в строевых частях Советской Армии в сентябре 1953 года приказом Министра обороны Союза ССР был переведен в кадры ВМФ. На флоте в общей сложности прослужил более 24-х лет. В Финляндии на нашу Военно-морскую базу Поркалла-Удд, куда я был назначен приказом МО начальником службы снабжения ГСМ артиллерийской бригады, ехать категорически отказался на том основании, что свое согласие на назначение меня на ВМБ Поркалла-Удд не давал. Пока в отделе кадров 8-го ВМФ решался вопрос, что же со мной делать, на очередном приеме в отделе кадров предложили мне временно поработать в топливном отделении Главной базы флота. Я согласился. Начальник отделения подполковник М.А. Цимберов, артиллерист по образованию, обрадовался моему приходу, ведь с академическим специальным образованием в отделении никого не было. Цимберов предложил мне проверить порядок и законность использования ГСМ на 32-й дивизии крейсеров, где, по его мнению, с этим делом в дивизии не все обстояло благополучно. Первым кораблем, куда я направился, был крейсер проекта 68-бис «Дмитрий Пожарский». Крейсер стоял у стенки Купеческой гавани, куда он вернулся с полигона, где проводил артиллерийские стрельбы орудий главного калибра (12 152-мм орудий в 4-х артиллерийских башнях). Командир боевой части (БЧ-5) капитан 2-ого ранга, фамилию которого, к сожалению, не помню, встретил меня – капитана, да еще и в армейской форме с неприкрытым скептицизмом и пренебрежением, хотя у меня на кителе был знак об окончании военной академии. Здесь уместно еще раз напомнить читателю, что в конце сороковых и начале пятидесятых годов прошлого столетия офицеры ВМФ имели, как правило, высшее Военно-морское образование и считали себя элитой Вооруженных Сил. Поэтому к офицерам СА, среди которых с высшим образованием даже в звене батальон-полк и равных им по занимаемой должности насчитывались единицы, относились с большим пренебрежением. Это высокомерие офицеров флота к офицерам других видов и родов войск Вооруженных Сил связано с традицией, уходящей своими корнями в Российский императорский флот. Тогда офицерами флота могли стать в основном лишь выходцы из семей дворян и помещиков. По этой причине офицеры ВМФ по традиции отличались своим консерватизмом. Это факт, и от него никуда не денешься даже сегодня. Пренебрежительное отношение ко мне командира БЧ-5 я почувствовал сразу же после его первых слов и замечаний. Меня это в душе возмутило. Стало быть, этого заносчивого и чванливого моремана надо будет как следует проучить. Я полагал, что в подчиненной ему боевой части корабля, напрямую связанной с использованием ГСМ, обязательно найдутся недостатки и немалые, если их хорошо и грамотно поискать. Забегая вперед, следует сказать, что так оно и было. Не вдаваясь в подробности проверки, следует сказать, что по вине командира БЧ-5 дорогостоящее топливо и горюче-смазочные материалы расходовались без всякого контроля. По самым скромным подсчетам перерасход ГСМ в денежном выражении составил более 16 тысяч рублей. В заключительной части акта мною было записано, что государство – не бездонная бочка, поэтому подчас бесцельный и неконтролируемый офицерским составом боевой части расход дефицитных дорогостоящих ГСМ, если не преступление, то вопиющая безответственность со стороны командира БЧ-5. Акт проверки «Дмитрия Пожарского» и эсминца, если не изменяет память, «Славный» был доложен подполковнику М.А. Цимберову, который дал ему дальнейший ход. Итог моей проверки был таков: приказом командира 32-ой дивизии крейсеров командир БЧ-5 крейсера «Дмитрий Пожарский» получил достаточно серьезное взыскание – «не полное служебное соответствие». Командир БЧ-5 эсминца «Славный» - выговор. После проверки мною двух кораблей 32-ой дикр мною заинтересовался начальник службы снабжения РТ ГСМ 8-го ВМФ инженер-полковник Саевич. Саевич имел, видимо, хорошие отношения с работниками отдела кадров флота и, как мне потом стало известно, они в результате какой-то комбинации, несмотря на приказ МО СССР, меня все же оставили в Таллинне. Таким образом, в ВМБ Поркалла-Удд я не поехал. В отделе кадров тыла флота мне на выбор было представлено две должности: старшего офицера топливного отделения тыла Главной базы флота (должность со штатной категорией «инженер-капитан») и начальника лаборатории ГСМ военного склада 1488 (в/с 1488), штатная категория «инженер-майор», должностной оклад 1000 руб. Это меня устраивало и я дал свое согласие, т.к. к этому времени в воинском звании «капитан» прослужил более 2,5 лет и через 1,5 года мне должны были присвоить очередное воинское звание «инженер-майор». В должности начальника лаборатории РТ ГСМ прослужил почти три года. Эта должность и постоянное замещение должности начальника отдела хранения в/с 1488, позволило мне досконально овладеть определением качества горюче-смазочных материалов и спецжидкостей. Кроме того, я приобрел опыт в обеспечении сил флота качественным ГСМ и техническим имуществом по всей номенклатуре службы снабжения РТ ГСМ. Забегая вперед, следует сказать, что приобретенный опыт работы в этих должностях, а также в должности заместителя начальника базы хранения ГСМ по технической части позволили мне в последующие годы достаточно грамотно и со знанием дела около 12 лет руководить самой большой базой горючего и технического имущества на Северном флоте, вывести ее из числа отстающих в лучшую базу Ракетного топлива и ГСМ флота, неоднократно завоевывать переходящее «Красное знамя» Военного Совета СФ и переходящее «Красное знамя» службы снабжения РТ ГСМ флота. Вместе с тем приобретенный мною опыт по руководству по указанным выше должностям позволили мне со знанием дела выполнять в течение нескольких лет обязанности Главного инженера – заместителя начальника службы снабжения РТ ГСМ флота. Однако вернемся к хронологии событий. В марте 1957 года я был назначен заместителем по технической части – первым заместителем начальника строящейся на полуострове Вимси (в 7 км от Таллинна) базы ГСМ и технического имущества Балтийского флота. В Таллинне в августе 1957 года у меня родился второй сын Андрей, ныне полковник милиции служит в г. Мурманске. Однако проходить службу на этой базе мне долго не пришлось. В июле 1959 года приказом Главкома ВМФ меня по замене переводят на Северный флот и назначают начальником военного склада № 38 (в/с 38) вскоре преобразованного в базу хранения жидкого топлива и технического имущества службы снабжения горючим флота первого разряда № 2259 (в/ч 20897). В должность начальника склада (базы) вступил в конце августа 1959 года. жүктеу/скачать 0.8 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|