К 90-й годовщине Советской Армии и Военно-Морского Флота



жүктеу/скачать 0.8 Mb.
бет4/15
Дата24.07.2016
өлшемі0.8 Mb.
#218663
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   15

Несмотря на то, что в это время во Франции развернулись ожесточенные бои, с высадившимся десантом союзников, немецко-фашистское командование лихорадочно перебрасывало в Белоруссию крупные силы - дивизии из внутренних районов Германии, из оккупированных стран Европы, а также с не атакованных участков советско-германского фронта в первую очередь танковые и моторизованные дивизии. Следует подчеркнуть, что командный состав Вермахта всех степеней и рангов, всегда отличался своей исполнительностью, дисциплинированностью, настойчивостью в решении поставленных перед ними задач в сложных условиях оперативно-тактической обстановки.

Даже тогда, когда партизаны Белоруссии и Украины смело наносили удары по вражеским войскам с тыла, прерывали коммуникации, уничтожали отдельные группы противника, т.е. заставили вражеские войска вести борьбу в Белоруссии на два фронта, немцы сумели в первой половине июля перебросить в Белоруссию крупные силы, а затем и наращивать их. Поэтому, по мере продвижения наших войск на запад к границе Польши, враг оказывал советским войскам нарастающее сопротивление. В боевых столкновениях, которые происходили при защите немцами узлов дорог или рубежей, выгодных для обороны, враг не только изматывал нас, но и наносил нашим стрелковым подразделениям существенные потери. 11-го и 12-го июля в полосе наступления нашего полка появились подразделения немецкой моторизованной дивизии, переброшенной в Белоруссию из Германии.

Что же представляла собой летом 1944 года немецкая моторизованная дивизия? Она имела личный состав – 15400 человек, танков и САУ- 46 штук, орудий полевой и противотанковой артиллерии и в том числе минометов – 196 штук, 2200 автомашин.

Для сравнения: советская стрелковая дивизия, в том числе и гвардейская по штату на 1января 1944 года имела 11700 человек личного состава, орудий полевой, противотанковой артиллерии и минометов – 227 единиц, автомашин – 342 штуки, пулеметов и автоматов – 408 штук.

Подразделения этой мотодивизии прикрывали отход своих войск на запад не только на основных магистралях, но и на дорогах второстепенного значения, не давая нашим войскам охватить с флангов противника, оборонявшего узлы дорог или просто удобные рубежи для обороны.

Действовали они моторизованными группами, состоящими, как правило, из нескольких танков и САУ «Артштурм», батареи полевой артиллерии, взвода 81 мм минометов и до роты пехоты. Эти моторизованные группы действовали почти по одному и тому же методу: выбрав выгодный рубеж для обороны (а немцы делать это хорошо умели), окапывались, организовывали взаимодействие между подразделениями, хорошо организовали систему огня и тщательно производили маскировку техники и личного состава.

Как только мы подходили в зону поражения стрелкового и артминометного огня, немцы внезапно открывали по нам шквальный огонь изо всех видов оружия. Естественно, мы все стремительно бросались вправо и влево от дороги, под огнем врага разворачивались в боевой порядок и, двигаясь вперед, зачастую по лесисто-болотистой местности, стремясь охватить обороняющихся с флангов и заставить противника оставить свои позиции.

Безусловно, мы несли потери и не малые. Однако осуществить это на деле нам не всегда удавалось. Немцы своим плотным организованным огнем задерживали нас до наступления темноты. Примерно в 22.30, когда в Белоруссии наступают сумерки, враг на 10-15 минут открывал по нам шквальный огонь изо всех видов оружия, а затем садился в свой автотранспорт и отскакивая в свой тыл на 20-30 километров, занимал заранее выбранную для обороны позицию, окапываясь, организовывал систему огня и тщательно производил маскировку техники и личного состава. Здесь, на новом рубеже обороны, отдохнувший за ночь и день противник и поджидал подхода наших стрелковых подразделений. К сожалению, этим наглым действиям врага мы не могли ничего противопоставить. У нас не было ни автотранспорта, ни бронетехники, чтобы, уловив момент его отхода, на его плечах ворваться в его оборону и помешать ее организовать.

Иногда днем, когда мы совершали марш, противник делал разведку боем: несколько танков или САУ (самоходные артиллерийские установки) с автоматчиками на борту, т.е. на броне, на большой скорости приближались к нашей головной походной заставе, открывали огонь по личному составу на поражение, а затем, минут через 10-15 стремительно отходили на свой основной рубеж обороны.

Услышав стрельбу и разрывы танковых снарядов, подразделения, идущие в походной колонне за головной походной заставой, спешно развертывались в боевой порядок и шли вперед к основному рубежу обороны противника. Это нас здорово изматывало, так как идти по лесисто-болотистой местности было не так просто.

Если позволяла обстановка, подразделения батальона выходили на дорогу, сворачивались в походную колонну и продолжали движение на запад по заданному маршруту.

Конечно, требовалось определенное время (не менее 2 часов), чтобы продолжать марш на запад. Уловки врага, направленные на то, чтобы затормозить наше движение, были разгаданы.

После того, как в одном из боевых столкновений с разведгруппой противника, он потерял танк Т-IV и до 10 человек - автоматчиков из числа десанта, экскурсы в нашу сторону моторизованных разведгрупп прекратились. В конце второй декады июля наш батальон, как и весь наш 146 гвардейский стрелковый полк, вышел к реке Шара, по которой до 1939 года проходила граница с Польшей. Подразделения нашего батальона вышли на правый берег реки Шара, ширина которой была не более шестидесяти метров, берега отлогие и заболоченные, а вода мутной (коричневого цвета). Деревянный мост через реку, к которой подходила проселочная грунтовая дорога (по ней мы совершали марш) был взорван, но не очень сильно. От взрыва достаточно пострадал настил моста и его верхняя часть. Мы установили, что по уцелевшим сваям, используя разбросанные от взрыва остатки настила моста можно было перебраться на другой берег, но без тяжелого вооружения. Стрелковые роты батальона, используя разбросанные взрывом доски настила моста, быстро устроили пешеходные трапы между сваями и по ним стали переходить на другой берег и принимать боевой порядок: развертываться в стрелковую цепь вправо и влево от моста. К сожалению, роту станковых пулеметов и роту 82 мм минометов сразу переправить не удалось. Я перебрался со своим взводом противотанковых ружей на противоположный берег реки вслед за 7-й стрелковой ротой. Справа от места переправы, примерно, в 800-900 метрах просматривались строения какого-то населенного пункта, а прямо перед нами (если смотреть от моста) – небольшая возвышенность с очень пологими скатами, покрытая молодым лесом. На склонах возвышенности и на ее вершине замелькали всадники. В бинокль хорошо были видны солдаты и офицеры как пешие, так и конные в незнакомой нам форме, очевидно, венгров. Это была кавалерийская часть. Противник по нашим переправляющимся подразделениям огня не вел. Кавалерийская часть венгров, я так думаю, была брошена сюда немцами, чтобы прикрыть участок их обороны по реке Шара.

По всей вероятности, венгры только что прибыли к месту своего назначения и не имели времени и возможности развернуться в боевой порядок, организовать систему огня или даже с ходу броситься в кавалерийскую атаку и отбросить нас за реку. Следует сказать, что венгры были неплохими солдатами, не то, что скажем итальянцы или румыны, с которыми мне пришлось встретиться в боях под Сталинградом в декабре 1942 года. Естественно, в сложившейся обстановке надо было немедленно любой ценой помешать противнику восстановить свою оборону по реке Шара.

Эту задачу можно было выполнить лишь нашим стремительным наступлением на позиции врага для его полного разгрома. Это хорошо понимал наш комбат капитан Лавров. По его приказу стрелковые роты батальона, открыв изо всех видов оружия огонь трассирующими пулями в сторону противника, перешли в стремительное наступление. Мой взвод ПТР без одного отделения (отделение было придано 9-ой стрелковой роте, которая наступала на правом фланге батальона), шел в боевых порядках 7-ой стрелковой роты, то есть в центре боевого порядка батальона. До противника нам нужно было пройти не более километра. Тем временем, взвод 45 мм орудий батальона, которым командовал мой друг младший лейтенант Гуковский, открыл по противнику беглый огонь осколочными снарядами, а батальонная рота 82 мм минометов, развернув свои огневые позиции недалеко от берега реки, начала пристрелку гребня возвышенности, на котором находился противник. Минометная рота, а это девять 82 мм минометов своим сосредоточенным огнем могла нанести противнику очень большие потери в людях, так и конском составе.

Увидев нашу наступающую пехоту, быстрым шагом приближающуюся к возвышенности, у противника началась паника. Бросая все, что можно было бросить, даже коней, венгры бросились бежать в свой тыл. Наученные горьким опытом в предыдущих боях под Воронежем в 1943 году, они удирали очень резво. Когда мы достигли гребня, взвод 45 мм противотанковых орудий моего друга младшего лейтенанта Гуковского открыл по противнику беглый огонь осколочными снарядами, а батальонная рота 82 мм минометов, развернув свои огневые позиции недалеко от реки начала пристрелку гребня высоты, где происходило интенсивное движение личного состава противника. Через некоторое время мы с криком «Ура!» ворвались на гребень возвышенности, где противник пытался создать свою оборону, но там его не оказалось и ближнего, т.е. рукопашного боя не произошло. Мы увидели лишь хвост бежавших во всю мочь на конях, машинах и просто так пешим порядком венгров.

Венгры оставили огромное количество лошадей, которые или стояли привязанными, или просто бродили по редколесью. Почему венгры не воспользовались ими при своем бегстве, мне до сих пор остается не ясным. Брошенные венграми лошади, были одной масти – рыжие, высокие, тонконогие, стройные, с небольшими головами. Это были элитные кавалерийские лошади.

Я облюбовал для себя одного такого коня, стоявшего под седлом и привязанного к небольшой сосне. Подправив по своему росту стремя, я взобрался на него. Конь был умным, он хорошо понимал желание всадника и не проявлял никакой нервозности со сменой хозяина. Этот конь пробыл у меня около двух суток. Естественно, он требовал ухода, кормления и водопоя не менее 2-храз в сутки. Я понял, что мне – командиру взвода ПТР содержать такого коня не под силу. Кроме того, был получен приказ – всех трофейных коней немедленно привести к штабу полка и сдать представителю штаба. Выяснилось, что под удар нашей 48-й гвардейской стрелковой дивизии попала венгерская кавалерийская дивизия. Она была разгромлена, потеряла большое количество лошадей и стала не боеспособной. Немцы отвели ее в тыл на укомплектование. Больше с венграми нам встретиться ни в Белоруссии, ни при освобождении Польши не пришлось.

В дальнейшем, преследуя отходящего на запад противника, мы стали реально на себе ощущать все более организованное его сопротивление. Например, за железнодорожную станцию Ивацевичи, нам пришлось вести тяжелый кровопролитный бой с пехотой и танками почти целый день. Мы вынудили немцев оставить станцию лишь после того, как совершили обходной маневр по трудно проходимой лесной дороге и вышли ему в тыл. После Ивацевичей наш полк пошёл в наступление вдоль ракадной дороги Минск-Брест в направлении города Береза Картузеная (ныне г. Береза). Примерно через сутки с небольшим, когда день клонился к закату, наш батальон, совершая марш в авангарде полка, вышел на подступы к городу – в районе старого заброшенного кладбища, покрытого густым кустарником и молодым лесом. Прямо перед нами простиралась ровная как стол низина, покрытая редким небольшим кустарником. Далее в метрах 800-900 просматривалась небольшая возвышенность с плоским уклоном в нашу сторону, на которой, по всей видимости, разместили свои позиции немцы, но их мы не видели. Правее и несколько дальше были видны дома окраины города. Справа от кладбища, где мы разместились, примерно в 600-700 метрах шла прямо в город автомагистраль Минск-Брест. Выйдя скрыто на окраину кладбища, батальон занял оборону и окопался. С наступлением темноты, мы поужинали, выставили боевое охранение и, измученные трудным маршем под палящим июльским солнцем, заснули «мертвецким сном». Рано утром следующего дня меня разбудил мой помощник старший сержант Прадедов сказав, что меня на совещание вызывает комбат капитан Лавров. Наскоро позавтракав, я отправился на командный пункт батальона, где комбат Лавров объявил нам решение комполка на штурм города и о наступлении батальона на город.

Бой за город Береза для нашего полка в целом и в частности был очень тяжелым и кровопролитным. Здесь враг в широком масштабе применил артиллерию и тяжелые минометы. В бою за этот город погиб мой помощник старший сержант Прадедов, погиб, можно сказать, случайно. Погибли также расчеты 2-х ПТР, которые были приданы 7-ой стрелковой роте, наступающей на первом фланге батальона.

Рано утром накануне боя, когда я вернулся с совещания, Прадедов сказал мне, что в предстоящем бою за город он, очевидно, погибнет, так как ему приснился сон, будто его женили. Я как мог, пытался его успокоить, отвлечь от мрачных мыслей, убеждал, что верить снам просто глупо. Однако и у меня после его слов осталось какое-то тяжелое, нехорошее предчувствие. И в самом деле, сон оказался вещим. В 9.30 утра после короткой, я бы сказал, не продуктивной артподготовки по позициям немцев, батальон развернулся в одну боевую цепь и начал наступление (за прошедшую ночь вряд ли можно было установить замаскированные огневые позиции артиллерии, минометов и пулеметов врага). Правее нас, вдоль автомагистрали на город наступал 2-ой батальон нашего полка. Немцы во время артподготовки, когда наши артиллеристы и минометчики вели огонь по их позициям, хранили полное молчание. Коварный и опытный враг затаился и готовил нам какую-то очередную подлость. В прошлом немцы чаще всего во время нашей артподготовки, естественно, не особенно мощной и организованной на «скорую руку», как правило, отстреливались. При этом особую активность проявляла его артиллерия крупных калибров, то есть от 105 мм и выше. Это обстоятельство должно было бы насторожить наше вышестоящее командование, чтобы принять на этот случай соответствующие контрмеры. Но, этого, к сожалению, не произошло. Наша непредусмотрительность, наше русское «авось» и, отчасти, пренебрежительное отношение к врагу, стоило нашему 146-му гвардейскому стрелковому полку в целом, а нашему батальону в частности, значительных и неоправданных потерь. Этот бой за город Береза останется в моей памяти навсегда.

В связи с этим, мне хотелось бы сделать небольшое отступление о бое за город и вернуться к совещанию, о котором написано выше. Сейчас я не могу со стенографической точностью слово в слово воспроизвести весь разговор, который имел место на совещании у комбата Лаврова на его КП, но его смысл и основные моменты я очень хорошо помню.

В конце совещания Лавров спросил у присутствующих, есть ли у них вопросы и все ли им понятно по его решению на предстоящий бой за город. Поскольку на этом совещании я был самый младший по возрасту и военному званию, то имел право первым задать вопросы и высказывать свое мнение по предстоящему бою. Такова у Лаврова была манера вести совещания. Очевидно, такую манеру ведения совещания он вычитал из книги и перенял у старшего начальника. Этим, конечно, я и воспользовался.

Я сказал, примерно, следующее: «Артподготовка, которая будет проведена перед нашим наступлением, будет мало продуктивной, поскольку за прошедшую ночь артиллеристы не выявили огневые позиции немцев. Немцы за день и прошедшую ночь глубоко влезли в землю, и достать их было очень трудно. Кроме того, за прошедшее время они сумели организовать систему огня. Местность, по которой нам предстоит наступать – ровная, болотистая, не позволяющая в случае сильного артиллерийско-минометного, но, главное, пулеметного огня, зарыться в землю и переждать до подавления огневых точек противника. Мне думается, что наше наступление (именно на этой местности) отвечает планам немцев. Не целесообразно ли сначала провести разведку боем, силой одной стрелковой роты и, если, немцы крепко зарылись в землю и у них хорошо организована система огня, то не лучше ли по проселочным дорогам обойти город с юго-запада, создать угрозу окружения города? Тогда немцы, боясь окружения, покинут город, а мы избежим больших потерь - нельзя ломиться в открытую дверь. Выслушав мое мнение, капитан Лавров усмехнулся и не без большой доли сарказма сказал: « Вот видите, и у нас в батальоне появился свой новый полководец. Тебе младший лейтенант не взводом противотанковых ружей командовать и даже не полком, а, по крайней мере, дивизией». После такого саркастического замечания комбата я смущенно сел на свое место. Тем не менее, на короткое время воцарилось молчание.

Однако, меня неожиданно поддержал командир батальонной роты 82 мм минометов старший лейтенант Москаленко, сказав, что он разделяет мое мнение о предстоящем бое за город и об этом пока не поздно, следовало бы доложить в штаб полка. Ответив еще на вопрос командира 7-ой стрелковой роты, капитан Лавров закрыл наш «военный совет» и приказал убыть в свои подразделения и готовить их к бою за город.

Подразделения батальона по сигналу двух зеленых ракет покинули свои позиции и, развернувшись в одну боевую цепь, двинулись вперед в направлении возвышенности, где находились позиции немцев. На флангах стрелковых рот тащили свои «Максимы» пулеметчики пулеметной роты батальона. Два моих отделения противотанковых ружей – 4-ре расчета шли в боевых порядках стрелковой роты на флангах 8-ой и 9-ой стрелковых рот. Фронт наступления батальона составлял, примерно, метров 700. В начале нашего наступления немцы сохраняли полное зловещее молчание, которое ничего хорошего нам не предвещало. Враг, по всей видимости, готовил нам неприятный сюрприз. Мне это обстоятельство напоминало бой за город Чертково 31 декабря 1942 года. Тогда немцы, выманив нас в чистое поле и подпустив к своим позициям на 250-300 метров, обрушили на нас плотный минометно-пулеметный огонь, унесший много жизней солдат и офицеров 100 гвардейского стрелкового полка 35 гвардейской стрелковой дивизии, штурмовавших этот город. Вот и здесь, когда мы прошли примерно треть пути, немцы открыли по наступающим огонь сначала из артиллерийский орудий среднего калибра, а затем из тяжелых минометов. Мы вместе с Прадедовым быстрым шагом шли в 70-100 метрах позади двух отделений взвода, которые двигались на смежных флангах 8-ой и 9-ой стрелковых рот. Мы старались не упускать из виду всех своих бронебойщиков и, в случае необходимости, немедленно вмешаться в их действия. Это, безусловно, была моя ошибка, о которой я напишу ниже. В начале нашего наступления, когда артиллерия немцев начала пристрелку по нашей наступающей пехоте, мы с Прадедовым тогда просто чудом остались живы и невредимы. Снаряд калибра не менее чем 105 мм с характерным, только для немецких снарядов, ревом и свистом, едва не задевая наши головы, упал в 30-40 метрах позади нас. Глубоко уйдя в болотистый грунт, снаряд взорвался, подняв вверх большое количество воды и грунта. Мы даже не успели упасть на землю. На наше счастье осколки снаряда в основном остались в грунте или ушли вверх и вперед.

Вскоре немцы открыли артиллерийско-минометный огонь по нашей наступающей пехоте, создав сплошную завесу огня.

Снаряды и мины врага почему-то рвались несколько сзади наступающих стрелковых цепей батальона. По всей видимости, у противника не все было в порядке с наблюдением за разрывами своих снарядов. Это дало возможность командирам стрелковых рот броском вывести свои подразделения из огневой завесы, устроенной врагом и даже зацепиться за возвышенность, где находились позиции противника. Однако дальнейшее их продвижение было остановлено чрезвычайно плотным ружейно-пулеметным огнем. Устроенная вражескими артиллеристами огневая завеса, от разрывов мин и снарядов, отсекла всех тех, кто шел позади стрелковых цепей батальона, в том числе и нас с Прадедовым и лишила нас возможности влиять на действия расчетов ПТР взвода, что явилось расплатой за мою ошибку. Идти вперед за наступающей нашей пехотой и преодолеть огневую завесу врага, используя для укрытия воронки от разрывов вражеских снарядов, тоже было невозможно, так быстро они заполнялись водой. Наступление на город, который наше командование рассчитывало захватить с ходу, застопорилось.

Тем временем, вражеская артиллерия и минометы просто бесновались. Возникла угроза, что немцы, заметив свою ошибку, перенесут огонь на нашу пехоту, которая зацепилась за возвышенность, но еще не сумела окопаться. Стало ясно, что надо было срочно подавить огонь его артиллерии, минометов и пулеметов, иначе больших потерь в личном составе было не избежать. На согласование всех вопросов взаимодействия с авиацией и артиллерией требовалось время.

Ближе к середине дня по позициям врага на возвышенности ударила батарея наших реактивных установок «М-13» («Катюш»). Усилила огонь по врагу и наша артиллерия. Над городом появились два наших штурмовика ИЛ-2, которые атаковали огневые позиции артиллерии и минометов немцев.

После бомбоштурмового удара по артиллерии и минометов противника, немцы почти прекратили вести огонь, а его пехота, оглушенная ударом наших реактивных установок и артиллерии выскакивала из своих окопов и, отстреливаясь, отходила в западном направлении на город Кобрин. Воспользовавшись тем, что немцы прекратили артиллерийско-минометный огонь, мы с Прадедовым догнали стрелковые подразделения батальона и были удивлены большим количеством наших погибших солдат. Складывалось впечатление, что левый фланг 7-й и правый фланг 8-й стрелковых батарей попали под кинжальный фланирующий огонь не менее 2-х станковых пулеметов врага Мы с Прадедовым очень беспокоились за судьбу 3-го отделения взвода, приданного по приказу комбата 7-ой стрелковой роте. И наши худшие опасения оправдались. В густой траве, где наступала 7-я стрелковая рота, мы нашли тела погибших бронебойщиков двух расчетов ПТР. Погибшие солдаты лежали недалеко друг от друга.

Вероятнее всего, они не понимали, что, идя вместе, они представляют собой удобную мишень для вражеских пулеметчиков. Это была их серьезная ошибка, которая стоила им жизни.

Кстати, погибшие солдаты были ребята не робкого десятка, и мне их было очень- очень жаль. Это было и мое серьезное упущение. В суматохе подготовки к предстоящему бою, я не предупредил командира 3-го отделения (опытного сержанта), чтобы он во время наступления строго следил за тем, чтобы расчеты шли рассредоточено по фронту и позади стрелковой цепи роты на удалении 40-50 метров. Казалось, что главное позади, немцы стали поспешно отходить на запад, оставляя город.

Видя, что враг отходит, стрелковые роты нашего батальона перешли в преследование и вошли в город.

Мы с Прадедовым полагали, что все неприятности, связанные с боем за город остались позади, но нет! Беда пришла неожиданно, В тылу у немцев раздался последний выстрел, очевидно, из дальнобойного орудия не менее чем 105 мм калибра. Снаряд, набирая скорость с характерным свистом и ревом, стал приближаться к нам, да так быстро, что мы даже не сумели, точнее, не успели лечь на землю.

Пролетев над нашими головами, снаряд упал и взорвался позади нас в 35-40 метрах. Основная масса его осколков ушла вперед и вверх, но один из них, вероятно, от его донной части, полетел назад и поразил Прадедова в верхнюю часть спины между лопатками. Рана была смертельной. В момент взрыва Прадедов был от меня не далее, чем в 20-25 метрах. Он охнул и упал на землю. Я подбежал к нему. Нагнувшись, спросил у него, куда он ранен, но он с трудом вымолвил, что сон его сбылся. Затем пытался еще что-то сказать, но захлебываясь кровью, вздрогнул и затих.

Мой помощник и наставник был мертв. Мое состояние было шоковым: я некоторое время ничего не соображал, я был потрясен случившимся, но не осознавал трагичность произошедшего.

За время пребывания в действующей армии с декабря 1942 года в стрелковых частях и подразделениях видел очень и очень многое. Мне казалось, что я привык ко всему, но в данном случае смерть настигла его не в бою, а когда бой за город закончился в нашу пользу.

жүктеу/скачать 0.8 Mb.

Достарыңызбен бөлісу:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   15



©dereksiz.org 2024
әкімшілігінің қараңыз
    Басты бет