Великий каган Аттила принимает византийских посланников

20.Великий каган Аттила принимает византийских посланников

Верховный хан гуннов Аттила прибыл сюда в этот темный лес со своими двумя сыновьями намеренно, поохотиться на белок. Ведь всегда (раньше и до сих пор) мех пушистого тийина служит обменным средством. За десять беличьих хорошо выделанных шкурок можно выменять одну жирную овцу, а за сто – упитанного быка-трехлетку. Средний сын Эрнак от второй остготской токал Сванхильды, крупнотелый и задумчивый подросток тринадцати лет, своими золотистыми волосами, зелеными глазами и четко обрисованными прямыми контурами круглого лица больше походит на свою мать-германку, чем на отца-гунна. Двенадцатилетний Денгизих от старшей жены Эрихан, темноволосый, невысокий для своих годов, но сильный, жилистый и рассудительный мальчик одновременно напоминает и мать-биттогурку, и отца-хуннагура. Совсем еще недавно верховный хан полагал, что из своих трех сыновей его душа больше тяготеет к среднему Эрнаку, но в этом году понял, что это были ошибочные мысли. Как он вспомнит о старшем сыне-аманате, находящемся в исконном Руме под опекой магистра милиции и консула Флавия Аэция, так сразу начинает сильно болеть сердце: как он там, не случилось ли с ним чего плохого? Но потом каган успокаивается – ведь он находится под покровительством Аэция.

Сыновья держат в руках взрослые луки, но с ослабленным натяжением тетивы. За спиной у каждого колчан с двенадцатью стрелами с костяными наконечниками, чтобы сильно не повредить мех зверька, иначе он будет дешево цениться. Великий каган поставил мальчикам задачу, добыть тийинов как можно больше, использовав все двенадцать стрел. Последнее напутствие дает своим отпрыскам отец: ни в коем случае не стрелять горизонтально земле, чтобы не попасть нечаянно стрелой друг в друга, а только вверх, если видишь цель. Сыновья расходятся в противоположные стороны друг от друга, чтобы через пару румийских часов вернуться назад с охотничьими трофеями.

Сенгира Аттилу с десятком воинов сопровождает жасаул-командир охранного полутумена, конунг и херицога германского рода скиров Эдекон. Среднего роста и широкий в плечах, совсем еще молодой человек, ему всего двадцать три года, он своей молчаливостью, исполнительностью, и, самое главное, верностью заслужил большое уважение в глазах гуннского правителя. Не кого-либо, а его назначил каган начальником своих телохранителей!

Они оба – каган и жасаул охранников – сошли с коней, сняли седла, поставили на траву под деревом в прохладную тень, открыли турсук с кумысом, налили по чаше и наслаждаются кисловатым, приторно-хмельным вкусом перебродившего кобыльего напитка. Поодаль расположились также спешившиеся караульные нукеры. Верховный сенгир специально захватил с собой этого немногословного германского молодого человека. Его интересует вопрос: как же он смог найти там в Византии беглеца бека Борулу и можно ли таким же образом найти и других перебежчиков, хана Атакама и шамана Маму? Германский жасаул рассказывает, как ему удалось разыскать предателя Борулу. Он задействовал там нескольких хозяев постоялых дворов, которым платил за всякую информацию золотыми монетами. Один из них и выдал за двадцать пять золотых денариев местонахождение подозрительного знатного чужестранца, скрывающегося в одном из богатых поместий недалеко от пролива Дарданеллы. На вопрос, где же могут находиться двое еще не обнаруженных высокопоставленных изменников, херицога Эдекон отвечал с твердой уверенностью, что они находятся только в самой столице Восточного Рума. Об этом проговорился в порыве негодования бек Борула: мол, эти двое негодяев, по милости которых стал перебежчиком сам Борула, не изъявили желания присоединить его к себе в своем надежном убежище в Константинополе.

– Если они там, то их местонахождение должно быть известно императору Феодосию. В этом случае у нас есть шанс заполучить их, – твердо рубанул воздух правой ладонью великий каган и ноздри орлиного его носа раздулись, как крылья небольшой пташки, – Сегодня я принимаю во дворце восточнорумийского посланника Анатолия, он прибыл на предмет заключения мирного договора с нами.

Вернулись сыновья с неплохой добычей. Младший невысокий и проворный Денгизих израсходовал все стрелы и принес десять данов⁸² беличьих тушек; попадание было в девяти случаях в голову и в одном в живот. Старший большой увалень Эрнак из двенадцати попал девять раз, и все в голову.

– Вы сегодня заработали по овце, – как бы суровым голосом сказал им отец-каган, но в душе у него было радостно: попасть в этого некрупного зверька не так-то просто и взрослому лучнику, а тут стрелки – подростки, почти дети.

Когда уже подъезжали к деревянному орду, гуннский правитель сказал своему жасаулу-скиру:

– Ты тоже присутствуй на приеме византийского посланника, стой рядом с каринжи Орестом.

Прием посла происходил уже глубокой ночью в самой большой зале дворца великого кагана. В середине помещения стоял длинный стол на пятьдесят персон, по двадцать пять человек с каждой стороны. За столом в глубине залы было свободное пространство, за которым был сооружен более высокий, на треть человеческого роста, пол, нежели в остальной части помещения. Туда вели по центру пологие ступеньки. В центре возвышения стояло деревянное кресло-трон чудной работы самых лучших бургундских мастеров, обшитое бархатом и украшенное во многих местах драгоценными каменьями. На этом троне сидел великий каган Аттила в самых простых одеяниях, в которые обычно облачаются рядовые тарханы. На нем были неброские серые полотняные штаны, зеленая холщовая рубаха, на ногах черные мягкие маасы без задников, на голове колпак, опушенный густым мехом горностая. Опоясан он был обыкновенным красным кушаком, на котором видел в ножнах короткий охотничий нож с костяной ручкой. Больше на нем ни другого одеяния, ни какого-либо оружия не было.

С правой стороны и немного позади от великого сенгир-хана стояли двое его высокопоставленных и богато одетых чиновников: начальник эльтумена, старший писарь-каринжи румиец Орест и жасаул охранного полутумена, конунг скиров минбаши Эдекон. С левого же боку от кагана находились двое других знатных гуннских сановников: тамгастанабаши, полурумиец-полугунн тархан Эскам и туменбаши хуннагуров, этельбер Стака, также имеющие на себе по столь важному поводу дорогие и блестящие одеяния.

Перед ними на свободное пространство приемной залы выступили два восточнорумийских дипломата: уже знакомый по предыдущей посольской делегации посланник Анатолий, который, как показалось верховному хану, ни капельки не изменился за прошедшие пять зим – такое же благородное лицо родовитого человека – аксуяка: сенатора, магистра милиции и бывшего консула. На нем все такая же (или та же самая) шелковая белая тога с золотыми застежками, сассанидский боевой пояс с драгоценными каменьями и блистающее в свете ночных ламп оружие. Только на этот раз у посла Константинополя отсутствуют церемониальные символы могущества Византийской империи – копье с золотым наконечником и отделанный золотом щит. Наверное, заиграла совесть у аристократа Анатолия – ведь, не может он похваляться в данный момент могуществом своего государства, особенно после последнего разгрома в их владениях, учиненного победоносными степными туменами во главе с неукротимым полководцем ханом Аттилой.

Сзади константинопольского посла сопровождал некий моложавый человек невысокого роста, полноватый и приятной наружности, с бритым, как у большинства византийцев, подбородком. Из-за вьющихся темных волос его можно было бы отнести к эллинам, но резко рубленые черты его строгого лица напоминали германца. Этого молодого дипломата, знающего несколько общепринятых языков в совершенстве (эллинский, латинский, готский и гуннский), звали Вигилием, и он был по отцу германцем, а по матери эллином. Одетый более скромнее, чем глава константинопольской посольской группы (а она состояла только из них двоих), этот Вигилий исполнял функции помощника посла, секретаря-писаря и переводчика-телмеча.

Первым взял слово в качестве хозяина приема великий каган Аттила:

– Я рад приветствовать тебя, славный посол и бывший консул Анатолий. Я также желаю здравствовать твоему помощнику и младшему послу Вигилию, имя которого, надеюсь, я выговариваю правильно. И в вашем лице я выражаю свои приветственные пожелания августейшему императору Восточнорумийской империи, благословенному Феодосию II. Также я рад сказать добрые свои слова в адрес первого министра Византии, управляющего имперской канцелярией евнуха Хризафиуса.

С ответным словом выступил вперед глава дипломатической группы сенатор Анатолий:

– Я, посол Восточной империи в государстве кочевых гуннов, сенатор и патриций Анатолий, счастлив высказать пожелание долгих лет жизни и здоровья великому кагану степных народов, сенгир-хану и туменбаши Аттиле от имени моего восточнорумийского императора-августа, германского готского величайшего правителя, властителя Иудеи, Сирии, Палестины и Египта, пожизненного консула Эллады и высшего трибуна Византии Феодосия II. К мои словам также присоединяется отсутствующий здесь начальник-презид главной императорской администрации евнух Хризафиус.

Снова верховный хан взял слово:

– Поскольку сейчас уже глубокая ночь, а все византийцы в это время уже почивают в своих теплых постелях, то я полагаю, что и вы тоже желаете отойти ко сну. Почему же я принял вас сегодня в столь позднее время, это только потому, чтобы выказать вам большую степень моего уважения. Вы можете потом докладывать своему императору: едва только в обед мы прибыли в орду, а уже вечером были приняты гуннским каганом. Для повышения вашего, и без того немалого, авторитета и для достоверности вашего последующего доклада – отчета такой ночной прием будет вам только на пользу, – и великий каган благожелательно улыбнулся.

Изобразили на своих лицах натянутые улыбки, скорее похожи на легкие усмешки, и оба византийских дипломата, но их улыбки стали более живыми и подлинными, когда сенгир Аттила сошел с трона и с возвышения, спустился к ним, стал напротив них и потребовал принести бокалы с искрометным вином. Продолжая улыбаться, великий каган Аттила высказывался далее:

– Условия заключения мира с нашей стороны не обременительны. Во-первых, вы выдаете нам всех перебежчиков, а их немного, у нас они все учтены и занесены в пергаментный список. Самые главные из них – это тархан Атакам и шаман Мама. И эти люди бежали не из боевых туменов и не от воинской службы (у нас не было никогда и нет до сих пор ни одного дезертира), а от правосудия. Они преступники – убийцы, воры и нарушители клятв. И я полагаю, что как сторонники справедливости в этом мире вы, византийцы, выдадите всех этих правонарушителей. Во-вторых, вы отдаете нам в бессрочное пользование все земли южнее Дуная от Сингидуна и до Понта Эвксинского на глубину до двадцати конских переходов⁸³, на шесть дней верхоконного пути, они нужны нам для выпаса нашего многочисленного скота. Ваши города пусть продолжают оставаться там и торговать с нами. Но землю вокруг них пусть жители не возделывают. В-третьих, пусть ваш сенат присвоит мне высокое воинское звание магистра обеих милиций (пехоты и конницы) и в соответствии с этим увеличит мне как византийскому магистру на военной службе денежное и золотое содержание в три раза больше против того, что мы, гунны, на сегодня имеем. Конкретные выплаты и их сроки уточнит мой начальник элтумена каринжи-писарь Орест.

Молча выслушали это заявление великого сенгира оба константинопольских посланника, при этом не задали ни одного вопроса и не высказали ни одного замечания. Лица у них были полностью непроницаемыми.

– И, последнее, – продолжал верховный каган, – у нас находится много ваших пленных легионеров, мы готовы обсудить ваши предложения по их выкупу. Мы, однако, полагаем, что степень их воинского мужества и боевого мастерства может быть оценена по пятидесяти денариев за каждого солдата и по сто денариев за командира, начиная от младшего центуриона. Давайте-ка, мои уважаемые послы из могущественного и великолепного Константинополя, – то ли серьезно, то ли язвительно произнес гуннский правитель, – закончим наши важные переговорные дела и перейдем к неважным – к еде и питию. Прошу вас за мной в другой зал!

И уже в другом таком же просторном помещении, где был накрыт обильный стол со всевозможными лакомыми горячими и холодными блюдами, изысканными винами, крепкой аракой и пенистым кумысом, верховный правитель гуннского каганата произнес длинное заздравное слово в честь гостей-послов, императора Феодосия и евнуха Хризафиуса. И в конце своего большого тоста, оглядев всех присутствующих, приглашенных гуннов и двух византийцев, он громко возвестил:

– А в знак признания заслуг экс-консула и сенатора Анатолия я дарю ему интересную живую игрушку, карлика и шута Зерко, который владеет многими языками и знает также много разных других полезных и забавных вещей. Введите сюда этого маленького паяца и фигляра, пусть повеселит наших гостей и нас вместе с ними тоже, а то ведь мы его уже у себя вскоре больше не увидим и не услышим.