Чудесное предзнаменование высоких синих небес

28.Чудесное предзнаменование высоких синих небес

Вдоль Тиссии на север пушты скачет полусотня всадников, среди них верховный хан Аттила, главный шаман всех гуннских племен сенгир Айбарс и старший сын кагана Эллак. Поглядывает великий сенгир-хан на своего первенца, уезжал он несколько лет назад в аманаты в исконный Рум семнадцатилетним безусым юношей, а вернулся возмужавшим, широкоплечим двадцатидвухлетним молодым мужчиной. Дослужился он в Руме до звания центуриона, бегло говорит на официальном латинском языке и на повседневном галлороманском. Сейчас в это зимнее утро скачут они в урочище Эгер, где в соответствии со степным адатом ученик знаменитого воина Усура, гуннский юзбаши Эллак, должен провести жаудайылган – поминовение воинской памяти покойного.

Посланные к западнорумийскому консулу славянский коназ темник Онегизий и гуннский этельбер туменбаши Стака вернулись в начале зимы из далекой Средней Галлии, где разыскали магистра двух милиций претора Флавия Аэция в городе Лугдуне. Знатный румиец несказанно обрадовался, завидев своего сына Карпилия. Как рассказывали посланники, румийский консул очень хорошо принял их, разместил в самом лучшем своем дворце, организовывал часто в их честь пиры, водил их в городские термы и вообще всячески их ублажал. Тайчи Эллак также поведал, что претор Галлии Флавий Аэций заботился о нем, как о своем собственном сыне, и он не знал ни в чем недостатка. Туменбаши Онегизий и темник Стака вернулись от румийского консула с центурионом Эллаком очень довольные, претор Аэций завалил их различными подарками, а также передал через них очень богатые золотые дары для своего приятеля и бывшего подчиненного по 136-му конно-штурмовому румийскому легиону, центуриона Аттилы.

Интересную новость привезли гуннские посланники из Галлии: совсем недавно, этим летом, наместник-префект всей Галлии (куда входит административно и вестготское королевство) претор Аэций ездил в Толозу и усыновил с согласия вестготского конунга Теодориха его среднего сына, двадцатипятилетнего кунингаза также по имени Теодорих.

«Для чего он это сделал? – ломал себе голову великий каган. – Ну, было бы понятно, если бы он усыновил старшего сына вестготского конунга по имени Торисмунд¹³², этот будет прямым наследником. А если он произвел официальный обряд усыновления среднего сына вождя, то это может означать только одно – консул Флавий Аэций замышляет поход против какого-либо другого германского племени, чтобы покорить его и поставить над ним в качестве конунга-правителя своего приемного вестготского сына. Но против кого задумал свое боевое сапари этот хитроумный румиец? Уже не против ли франков? Но там он сам официально поддерживает старшего брата-конунга Меровига, в то время как гунны признают младшего Гундебауда. По всей вероятности, он хочет заменить франка Гундебауда на вестгота, младшего Теодориха».

Вернулись из исконного Рума гуннские послы, биттогурский этельбер туменбаши Таймас и скирский конунг жасаул Эдекон. Они привезли, как и ожидал великий каган, отрицательный ответ. В подписанном императором Валентинианом послании было начертано, что каган Аттила никак не может взять в жены принцессу Гонорию, так как она уже давно выдана замуж. И кроме того, за августой Гонорией нет никакого наследства, так как у румийцев не принято передавать наследство женщинам, но только мужчинам. И этот ответ разъярил верховного хана, так как он был лживым по своей сути. Ведь сама почтенная матушка этого императора Валентиниана наследовала Западную империю от своего брата Аркадия и, в сущности, управляет ею до сих пор. Ведь всем отлично известно, что сам этот император не отличается особым умом, предпочитает детские забавы, а управляет за него огромным государством женщина – его мать Галла Плацидия. И после этого они смеют писать ему такое оскорбительное и полностью лживое письмо. Как выяснили его всеведающие послы темник Таймас и жасаул Эдекон, принцессу Гонорию срочно привезли из Константинополя в Равенну на корабле под усиленной охраной, лишили ее звания августы и выдали замуж за некого чиновника из налогового ведомства по имени Геркулес Басус. Бывшая августа сопротивляется и не подпускает к себе своего новоиспеченного муженька и объявляет на всеуслышанье, что она ненавидит всех мужчин, за исключением одного императора гуннов Аттилы, которого она боготворит, почитает и любит. Она во всеуслышание также заявляет, что гуннский правитель вскоре спасет ее от ненавистного мужа и накажет примерно ее обидчиков, и в первую очередь ее брата-императора. В Равенне послали за консулом Флавием Аэцием в Галлию. И когда гуннские послы были чуть ли не насильно отправлены в обратный путь, галльский префект еще не прибыл в резиденцию западнорумийского императора.

Вернулись также гуннские дипломаты и из Восточного Рума. Там у них в Византе был большой переполох, когда посол Орест появился с кошелем на шее, а тамгастанабаши Эскам огласил ультиматум великого кагана Аттилы о выдаче управляющего имперской администрацией евнуха Хризафиуса. Сам первый министр Хризафиус увел обоих гуннских послов на свою половину дворца и слезно просил их о пощаде, говоря, что во всем виноват этот злокозненный переводчик Вигилий. За Вигилия он хотел сразу же отсчитать золота в три раза больше запрашиваемого выкупа – сто пятьдесят фунтов. За себя же управляющий Хризафиус предложил триста фунтов золота. Если только гуннский каган не будет возражать, умолял евнух, то он готов отправить выкуп за себя без промедления.

Деятельный гуннский посол, начальник гуннского элтумена и старший каринжи Орест, как рассказывали со смехом оба гуннских дипломата, нахмурил лоб и серьезно возразил, что самый главный человек Восточного Рума (разумеется, после императора), благородный и умный Хризафиус очень низко оценивает себя, в то время как в гуннской империи знают его настоящую цену. Посол Орест пояснил при этом, что им доподлинно известно, что самый бедный сенатор имеет годовой доход в пятьсот фунтов золота. Неужели первый администратор имперской канцелярии может быть оценен ниже, чем даже доход одного простого византийского сенатора? Вот если евнух Хризафиус предложит за свою голову доходы пяти сенаторов, то тогда он, начальник главного гуннского писарского ведомства Орест, еще подумает, стоит ли передавать эту слезную просьбу евнуха своему степному императору; 2 500 фунтов и ни одного фунта меньше! Ровно неделю колебался константинопольский евнух, видно, жалко было расставаться со скопленным богатством. Но настойчивый каринжи Орест при очередной встрече напомнил, что, в случае отказа императора Феодосия выдать своего министра Хризафиуса, гуннский правитель Аттила собирается идти походом на Константинополь, во что бы то ни стало взять его приступом и пленить покушавшегося на его жизнь евнуха; и что еще ему, послу Оресту, будет стоить неимоверных трудов убедить верховного властителя гуннов не предпринимать такого шага, а довольствоваться предложенным откупным золотом. И только тогда скупой старший администратор императорской канцелярии скрепя сердцем согласился на означенную сумму. Рассказ элтуменбаши Ореста и тамгастанабаши Эскама внушил великому кагану Аттиле отвращение к алчному евнуху.

И из-за такого ничтожного человека вести войну и терять в бою отважных гуннских нукеров? Нет, ни в коем случае. Пусть платит выкуп в 2 500 фунтов золота и дело с концом! «А вообще какой изворотливый ум у этого молодого румийского каринжи Ореста! – с восхищением подумал великий гуннский каган. – На пустом месте он принес огромный доход в гуннскую казну. Побольше бы таких людей!»

Лошади шли бойко. Пар валил от их боков. Путники уже изрядно проголодались. Около паромной переправы на восточном берегу Тиссии под пригорком стоял караван-сарай, куда направила морды своих коней небольшая каганская процессия. Трое знатных путешественников: сам сенгир-хан Аттила, его сын тайчи Эллак и главный шаман Айбарс – прошли в почетную сторону большого гостевого помещения, к горящему очагу в углу и сели за дубовый стол. Часть охранных воинов расположилась в остальной части залы, а вторая половина оставалась в карауле во дворе и у ворот постоялого двора. Прибежал запыхавшийся хозяин-гот, очевидно, последователь христианского вероучения, так как стены гостевой залы были увешаны вперемешку новогодними высушенными ветками дуба, березы и зелеными мохнатыми лапками можжевельника. Оставались считанные дни до начала нового года, который праздновали поклонники богочеловека Иссы Христоса в день его появления на свет – в рождество. Германский гот средних лет, полный и с румяным лицом, узнал великого гуннского кагана и предложил ему и сопровождающим его высокопоставленным сановникам пройти в отдельную небольшую почетную комнату для особо родовитых проезжающих, но движением руки и покачиванием головы верховный хан отклонил его приглашение и велел подавать сюда на стол еду и питие. В углу молодые поварята стали раздувать огонь под равномерно обжаривающейся тушей дикого камана. Полнощекий германский владелец караван-сарая побежал отдавать приказания и вскоре стол был уставлен круглыми хрустящими хлебцами, готскими сочными колбасками, вареными свиными ножками, кислой капустой и шипучим сицилийским розовым вином.

Великий каган заметил какое-то оживление в дверях, двое молодых готских слуг в коротких шерстяных серых плащах и одна служанка в красном переднике и в белом треугольном германском женском головном уборе что-то шептали хозяину заведения, который с недоверием покачивал головой и негромко отвечал по-готски, но однако так, что было слышно и в самом дальнем почетном углу около очага:

– Ни ней!¹³³

Верховный хан послал дежурного сотника, сидевшего и обедавшего за соседним столом, выяснить, что там произошло. Посыльный вернулся вместе с румянощеким полным владельцем постоялого двора. Они оба: гуннский юзбаши, и германский хозяин – выглядели потерянными, обескураженными и не знали, как начать свое сообщение правителю всех гуннов. Наконец, хозяин караван-сарая преклонил одно колено перед высоким гостем и, в волнении обтирая руки о свой фартук, со смятением стал докладывать по-гуннски:

– Мой высокий конунг-каган, твое посещение моего скромного гостиного дома явилось для меня величайшей удачей. Произошло событие, которое никогда и нигде еще не происходило. Моя мулица произвела на свет жеребенка.

– Почтенный хозяин таверны, – приподнял в недоумении брови великий хан степных кочевников и скотоводов – гуннов, – ты, вероятно, заблуждаешься. Такого, как ты сам только что изволил выразиться, еще никогда и нигде не случалось. Даже многомудрые румийцы имеют соответствующую поговорку: «Когда мул родит» и это означает, что ожидаемое событие никогда и ни при каких обстоятельствах не будет иметь места в этом подлунном мире, так как входит в прямое противоречие с законами высоких небес.

Но растерянный и возбужденный владелец гостиного двора просил гуннского правителя пройти и удостовериться своими глазами в сказанных им словах. Каган Аттила, тайчи Эллак и шаман Айбарс встали из-за стола и вышли во двор на белый полуденный искрящийся снежок. На заднем дворе гнедая мулица (помесь осла и кобылы) облизывала с одного бока нетвердо стоявшего на тоненьких ножках черного и еще мокрого жеребенка, которого с другого бока слуга обтирал мягким чистым белым полотном. А полнощекий владелец караван-сарая уже говорил безумолку и никто его не перебивал. Он, якобы, даже не подозревал, что животное беременно, думал, оно просто упитанное от хорошего ухода и сытных кормов. Только вчера он седлал мула и ездил на нем за полконского перехода навестить свою больную мать к карпатским горам. Мулице восемь лет.

Великий сенгир-хан внимательно осмотрел новорожденного жеребенка, который одновременно напоминал и осленка, и маленького мула. Каган ясно осознавал, что это для него великое и доброе предзнаменование небес и что его в ближайшем будущем ожидают успешные деяния. Он подарил готу-хозяину мула девять золотых денариев и строго наказал беречь взрослое животное и новорожденного детеныша, как собственную печень.