Душевные смятения и сомнения великого кагана Аттилы

33.Душевные смятения и сомнения великого кагана Аттилы

Небольшая каганская процессия приросла за счет тамгастанабаши Эскама и нескольких его грамотных помощников-каринжи. Все также ярко светило холодное зимнее солнце, снег искрился по обочинам дороги в степи и на метелках прибрежных высохших тростников в плавнях и поскрипывал под копытами идущих ходким шагом лошадей. Ночевали в придорожных гостиницах с большим комфортом, так как почти везде топились румийские термы и имелась отменная кухня с блюдами разных народов.

Впереди и сзади великого кагана, едущего в сопровождении главного шамана гуннов немолодого абы Айбарса и начальника общегуннской таможенно-дипломатической службы Эскама, оберегали по три десятка верхоконных воинов. Четыре дня длилась верховая поездка от Сингидуна и до местечка Каракала¹⁴³ на реке Олте, где было расположено центральное орду сабирского племени.

Великий каган Аттила продолжил ту же самую тему, которая всегда больно задевала его сердце и печень – о мнимой дикой свирепости и ужасающей жестокости гуннов. Ее он обсуждал совсем недавно в пути от Виндобоны к Сингидуну вместе с шаманом-провидцем Айбарсом. Теперь на этой морозной дороге, когда при разговоре изо рта валит пар, он снова начал затрагивать эту проблему, как бы приглашая начальника таможенно-дипломатического ведомства Эскама присоединиться к совместному ее обсуждению:

– Лживые румийцы, западные и восточные, они, якобы, исповедуют милосердие, а сами распинают рабов на крестах вдоль дорог даже за косой взгляд. А ведь только недавно у них прекратились эти дикие забавы, когда живых людей-адамов стравливали между собой насмерть на аренах цирков и амфитеатров, словно бы это были бессловесные петухи. И это они называли гладиаторскими боями! Ни в одном гуннском племени не могло бы прийти кому-либо в голову заставить до смерти биться между собой кулов и малаев и за это брать со зрителей тенге. Когда я был аманатом в Руме, то там ежедневно валили толпы желающих посмотреть за свои деньги бои гладиаторов с дикими животными. В сущности, это тоже безобразное зрелище, когда убивают тигра, льва, барса, медведя, зубра, буйвола, гиену или волка на потеху орущей и визжащей толпе! В наших степях, лесах и горах уже совсем не осталось львов, всех выловили и убили, уже очень мало стало тигров и барсов. Так мы их всех скоро выведем под корень.

Тамгастанабаши Эскам трусил верхом на гуннском кауром жеребце, низкорослом и с длиной гривой, но выносливом и сильном. Страстная дорожная речь великого кагана побудила его также высказаться:

– Мой хан, когда ты говоришь о таких безобразных зрелищах, то ты, в первую очередь, имеешь в виду созерцающих их простых граждан Рума, харахунов, даже не тарханов. А какими постыдными и чудовищными делами занимались и занимаются их высшие предводители, императоры, которые должны были сами служить образцами добродетельности и добропорядочности. Например, румийский император Калигула, который жил и правил свыше четырех столетий тому назад…

– Да, я вспоминаю этого чудовищного правителя, – откликнулся со своего гнедого готского коня верховный гуннский хан, поворачиваясь с интересом влево в сторону тамгастанабаши, – о нем много рассказывали в педагогикуме и в румийских войсках, приводя этого властителя в качестве яркого примера ужасающего злодея. Рассказывали, как этот Калигула упивался сценами казни, ему нравилось ужинать в окружении мужчин и женщин, медленно умирающих от рук его палачей. Вряд ли мог маленький Калигула вырасти иным, когда он воочию видел, как умер отравленным его отец, как его старшего брата принудили самому себе перерезать горло, а мать и другой брат умерли в нищете от голода. Не мог из него ни при каких обстоятельствах вырасти человек с добрым сердцем! А в живых остались лишь младшие сестры императора, с которыми Калигула регулярно публично вступал в сексуальные отношения. Даже рассказывали, что он стал умалишенным, но, несмотря на это, правил целых четыре года. Вроде бы он дошел даже до того во время умопомешательства, что объявил себя богом, повелел соорудить большой храм в свою честь и назначил своего коня жрецом этого храма. Ему доставляло огромное удовольствие унижать своих сенаторов, заставляя солдат на их глазах насиловать их жен, а затем приказывал разрезать женщинам промежности и животы, чтобы они умирали мучительной смертью. И этот злодей, этот умалишенный, этот зверь правил огромным государством Румом! Что же следует говорить о простых румийцах, страстно жаждущих смерти гладиатора на арене цирка! Тамгастанабаши Эскам, ты часто бывал в Руме и знаешь их порядки, стоит ли мне доказывать тебе бесчестность и безнравственность этих подлых и мерзских румийцев! Говорят, у них было много таких придурковатых и устрашающих правителей. Тархан Эскам, вспомни-ка еще кого-либо из таких чудовищ, чтобы мы могли убедить нашего уважаемого абу Айбарса в нечестивости этих румийцев.

Едущий справа от верховного сенгира на гнедой кобыле старый гуннский шаман покачал в знак согласия головой; ему было интересно слушать рассказы кагана и тамгастанабаши, некогда живших и учившихся в Вечном городе.

– Мой каган, я могу вспомнить подобного же истязателя ни в чем не повинных людей, некоего императора Нерона, властвовавшего уже после смерти этого изверга Калигулы; он царствовал лет десять, это был настоящий образец имперской развращенности. Его мать – Агриппина, прославившаяся как одна из самых безжалостных женщин Рума, была отправлена в ссылку, когда Нерону было всего лишь два года. Маленький мальчик остался жить у одной из своих теток, которая нисколько не заботилась о нем и бросила его в полной нищете. Нерону нравилось насилие, но первые года своего царствования он все же правил империей мудро, прислушиваясь к советам своего учителя, знаменитого ритора Сенеки. Но потом он распоясался. Он устроил гонения на христиан, он заставлял распинать их на кострах, отдавал на съедение хищникам в цирках, а но ночам обливал их кипящим маслом и сжигал, используя в качестве живых факелов для освещения парка своего дворца. Вполне понятно, что он особенно ненавидел членов своей семьи. Несмотря на это, он убивал своих родственников, руководствуясь конкретными причинами: отравил своего брата, чтобы не позволить тому взойти на престол; подослал убийц к матери, чтобы избавиться от заговоров; убил свою тетку, бросившую его в детстве, чтобы заполучить ее богатейшие владения, и казнил свою жену, чтобы жениться на другой женщине. Он был крайне мнителен и подозрителен. После раскрытия очередного заговора против себя этот Нерон стал во всех видеть врагов, он приказал казнить сотни сенаторов, аристократов и воинов. В конце концов, все устали от него и бросили его. От него отреклись войска, сенат и даже личная охрана – преторианцы, он бежал в одну из своих усадеб в предместье Рума, где и покончил с собой. Он правил с 54 по 63 год по христианскому летоисчислению.

Верховный хан стал вспоминать еще многих румийских императоров, которые отличались крайней жестокостью выносимых ими приговоров, необузданностью в желаниях и распущенность нравов. На вечернем привале в большой гостевой зале очередного каравансарая, когда великий каган и главный шаман остались наедине, то последний высказался тихим голосом, чтобы никто его не мог слышать, но с твердой убежденностью в интонации:

– Мой племянник-каган, последнее время ты часто бередишь свою душу и печень различными правдивыми, но неприятными историями и рассказами о жутких преступлениях, творимых как простыми румийцами, так и их августейшими владыками. Мы, гунны, еще со времен великого нашего воителя и правителя Ульдина проживаем с западными румийцами в мире и согласии, а в последние пятнадцать лет, с тех пор как ханом гуннов стал ты, наши отношения приобрели характер дружбы и взаимопомощи. Вспомни-ка, мы за это время ходили в боевые походы и воевали за исконный Рум и за твоего приятеля и друга Флавия Аэция много раз: против бургундов, против мятежных багаудов, против вестготов, наши воины даже переправлялись в далекую Британию, чтобы уничтожить врагов Западного Рума. Мы громили также непокорных исконному Руму маркоманов и лангобардов. И всегда мы являлись верными и близкими союзниками Западной империи, – умелый шаман-провидец замолк, его черные глаза сузились, руки двигались непроизвольно в такт произносимым словам, он придвинулся ближе к сенгиру Аттиле, от которого сидел справа: – Ты сам себя распаляешь, пытаясь убедить, в первую очередь, самого себя, что западные румийцы плохие, ужасные и жестокие люди и мы, гунны, имеем право напасть на них и наказать их. А сдается мне, что все эти твои оправдания перед самим собой вытекают из чувства благодарности и порядочности по отношении к исконному Руму, где ты несколько лет прожил в качестве аманата и, более того, даже прослужил в их, румийских, легионах, воевал за Рум как солдат, центурион и легат. Ты также считаешь в душе за бесчестье напасть на своего друга и бывшего воинского начальника Флавия Аэция, который, кстати, также является больше гунном по духу, нежели румийцем; многие годы, проведенные им у нас в степи в качестве аманата, не прошли даром…

Молчал и ничего не отвечал великий каган Аттила. И уже на другое утро, когда они снова продолжили свой дальнейший путь, сенгир Аттила, усаживаясь в седло своего заводного гнедого горного полудикого тарпана, ответил своему абе Айбарсу:

– Мой шаман, ты прав, надо просто-напросто отбросить все свои душевные смятения и сомнения прочь, ведь мои верные и храбрые гунны пойдут за мной даже на край света, в этом я твердо уверен.

На четвертый день к вечеру еще на подходе в полконского перехода до центрального орду сабирского племени на Олте каганскую процессию встречала вся высшая светская и военная знать восточного крыла во главе с туменбаши Стакой и тайчи Эллаком. Хуннагурский этельбер Стака был направлен сюда, в это крыло гуннов, еще в начале зимы. По поручению верховного хана он должен был организовать бесперебойную работу учебного лагеря, расположенного на полпути между городом Ратиарией и местечком Железные Ворота на восточном склоне южнокарпатских гор около Дуная, там готовились верхоконные новобранцы-бои из племен утургуров, кутургуров, акациров и сабиров. Также он имел задание к концу зимы провести соответствующую работу у сабиров, чтобы те согласились бы избрать своим новым ханом тайчи Эллака вместо кагана-сенгира Аттилы, который в силу возросших своих обязанностей по управлению всем гуннским государством уже не мог добросовестно руководить племенем. Как выяснилось на месте, удалой темник этельбер Стака прекрасно выполнил оба полученных им от кагана поручения. Более того, он даже перевыполнил их, так как ему удалось собрать к Олту на предстоящую церемонию поднятия на белый войлок нового сабирского хана всех без исключения высших руководителей восточного крыла каганата. Было организовано нечто вроде малого курултая с участием вождей, предводителей, ханов, конунгов и коназов народов и племен, кочующих от южнокарпатского прохода около дунайской теснины на западе и до предкавказских предгорий за Танаисом на востоке.

Великий каган Аттила окинул взглядом в предвечерних сумерках встречающих его знатных тарханов. Первая троица всадников, спешившись, приветствовала его: начальник учебного лагеря под Ратиарией, туменбаши тридцатишестилетний широкоплечий этельбер Стака; сын самого кагана, уже закостеневший грудью двадцатитрехлетний тайчи Эллак, который сегодня ночью при звоне мечей и сабель и шумных ликующих криках будет поднят на тройном войлоке и провозглашен сабирским ханом, и постоянный помощник и начальник личной тысячи темника Стаки, крепкогрудый тридцатилетний сабирский минбаши Коркут.

Вторая тройка спешивается и приветствует великого кагана Аттилу и его спутников: главного шамана Айбарса и тамгастанабаши Эскама. Все трое встречаемых также сошли с лошадей и здороваются с подходящими степными сановниками в полном соответствии со степным этикетом: с троекратным обниманием, похлопыванием по спине и прикладыванием щек друг к другу. Вот подходят хан предкавказских роксоланов, сорокатрехлетний высокорослый туменбаши Каракончар; хан акациров, большеголовый сорокачетырехлетний темник Манат и коназ восточных антов и венедов, бородатый сорокаоднолетний туменбаши Светозар.

Приветствуют последующими великого сенгира и его спутников на морозной дороге под звездным небом кутургурский бек, толстый коротышка сорокачетырехлетний туменбаши Берики; конунг восточных остготов и аламанов, спокойный и уверенный в себе сорокалетний темник Лаударих и этельбер кангаров, высокорослый и худощавый сорокопятилетний туменбаши Парлас.

Но еще двое сошедших с коней встречающих, в долгополых и широких мохнатых боруках и в высоких черных бараньих шапках, остались стоять на дороге. Они ждали, пока перед великим правителем гуннов не прошли все его подданные и союзные вожди и пока этельбер Стака не подвел их к верховному хану со словами:

– Мой каган, прибыли из-за высоких Кавказских гор выразить тебе свое уважение и восхищение царь арыманов Ваче и его главный жаувизирь Вардан Мамеконян.

Только вблизи верховный властитель гуннов узнал этих славных людей, с которыми видался много лет тому назад. «Как они ко времени и к месту прибыли, – подумал великий каган, – ведь только совсем недавно о них шла речь в переговорах с византийскими послами. Я хотел посылать к ним тамгастанабаши Эскама, а они уже сами своей собственной персоной тут как тут. Это означает, что небесный боги благоволят ко мне».