Книга на сайте: militera lib ru/science/clausewitz/index html Иллюстрации: militera lib ru/science/clausewitz/ill html ocr

После того, как в прошлой главе мы рассмотрели бой в его абсолютном оформлении, подобном уменьшенной картине всей войны, обратимся теперь к тем отношениям, в которых бой, как часть большого целого, находится к другим частям. Прежде всего поставим вопрос о ближайшем значении, какое может иметь бой.

Так как война является взаимным уничтожением, то, казалось бы, и в нашем представлении, а может быть, и в действительности, самым естественным было бы, чтобы обе стороны сосредоточили в огромный кулак все свои силы и исход вверили одному объединенному удару этих масс. [166] Несомненно, это представление содержит много правды, и, по-видимому, в общем чрезвычайно полезно его придерживаться и смотреть поэтому на мелкие стычки, как на неизбежный отход, своего рода стружки. Между тем дело никогда так просто не делается.

Что число боев растет с раздроблением сил, понятно само собою; ближайшие цели частных боев будут поэтому рассмотрены совместно с вопросом о разделении сил. Но эти цели и вместе с ними всю массу боев можно в общем разделить на известные классы; для ясности нашего рассмотрения необходимо теперь же с ними познакомиться.

Конечно, уничтожение неприятельских сил составляет цель каждого боя: однако с ним могут быть связаны и другие цели, причем последние могут даже преобладать в отдельных случаях; отсюда нам следует различать те случаи, когда уничтожение сил противника составляет главную задачу, от тех, когда оно является скорее средством. Помимо уничтожения неприятельских сил, общим назначением боев может быть обладание каким-либо пунктом или предметом; одновременно может иметь место одно из этих назначений или же несколько сразу; в последнем случае, однако, одно из них будет первенствующим. Обе основные формы войны — наступление и оборона, — о которых мы скоро будем говорить, не изменяют первого из этих трех назначений боя, но безусловно видоизменяют оба последние, и на этом основании мы могли бы составить следующую таблицу: Наступательный бой Оборонительный бой 1. Уничтожение неприятельских сил. 1. Уничтожение неприятельских сил. 2. Захват пункта. 2. Оборона пункта. 3. Захват предмета. 3. Оборона предмета. Однако эти три назначения, по-видимому, не исчерпывают всего объема этой области; вспомним о рекогносцировках и демонстрациях, при которых, очевидно, ни один из трех вышеуказанных объектов не составляет цели боя. Таким образом, возможно допустить еще четвертый класс. Строго говоря, при рекогносцировках, когда мы хотим заставить неприятеля обнаружить свои силы, при тревогах, когда мы думаем его утомить, при демонстрациях, когда мы его хотим задержать на месте или заставить направиться на другой пункт, — все эти цели достигаются не непосредственно, а лишь под видом одной из трех вышеприведенных задач, обычно второй, ибо противник, желающий произвести рекогносцировку, должен показать вид, будто он действительно имеет намерение напасть на нас и разбить или выбить из позиции и т.д. Однако эта фикция не есть действительная цель, а мы ставим вопрос лишь о последней; поэтому к этим трем целям нападающего мы должны еще добавить четвертую, заключающуюся в том, чтобы принудить противника к ложному для него шагу, или, иными словами, дать демонстративный бой. Такая цель мыслима лишь при наступлении, что вытекает из природы дела.

С другой стороны, надо заметить, что оборона какого-нибудь пункта может быть двух родов: безусловная, когда этот пункт вообще не должен быть сдан, или относительная, когда он нужен лишь временно. [167] Последнее весьма часто имеет место в столкновениях сторожевых частей или арьергардов.

Что природа этих различных назначений боя оказывает существенное влияние на его организацию, — ясно само собою. Иначе будут действовать, когда просто хотят вытеснить с позиции неприятельский отряд, чем когда его хотят разбить наголову; иначе — когда хотят защищать какой-нибудь пункт во что бы то ни стало, чем когда стремятся лишь к тому, чтобы на время задержать неприятеля; в первом случае мало заботятся об условиях отступления, во втором они представляют самое существенное и т.д.

Но все эти соображения относятся к области тактики и приводятся нами здесь лишь в качестве примера для большей ясности. То, что стратегия имеет сказать об этих различных целях боя, найдет себе место в тех главах, которые коснутся этих целей. Ограничимся здесь лишь несколькими общими замечаниями: первое — то, что значение целей уменьшается приблизительно в том порядке, в каком у нас они помещены выше; второе, — что первая цель должна всегда преобладать в генеральном сражении; и наконец, что обе последние цели при оборонительном бое не сулят, собственно говоря, никаких выгод; они совершенно негативны и могут явиться полезными лишь косвенным образом в том случае, когда они облегчают достижение чего-то иного, позитивного. Поэтому для стратегического положения является плохим признаком, когда подобного рода бои учащаются.

Глава шестая.
Продолжительность боя

Если мы будем рассматривать бой не сам по себе, а в отношении его к вооруженным силам, то его продолжительность приобретает своеобразное значение.

На продолжительность боя надо до известной степени смотреть, как на некий результат второстепенного порядка. Для победителя бой никогда не заканчивается слишком быстро, для побежденного он никогда не длится слишком долго. Быстрота победы представляется высшим ее достижением{83}; поздний исход при поражении представляет некоторое возмещение неудачи.

В общем это так, но практически это становится важным в применении к тем боям, значение которых сводится к относительной обороне.

Здесь весь успех часто заключается в одной лишь продолжительности боя. На этом основании мы ее вводим в число стратегических элементов.

Продолжительность боя находится в зависимости от его существенных данных. [168] Эти данные следующие: абсолютная численность войск, соотношение сил и родов войск обеих сторон и характер местности. 20000 человек не так быстро перемалываются друг о друга, как 2000; противнику, вдвое или втрое сильнейшему, нельзя противостоять так же долго, как противнику, равному по силам; кавалерийский бой разрешается скорее, чем бой пехоты, а бой одной пехоты скорее, чем бой пехоты в соединении с артиллерией; в горной и лесистой местности не так быстро продвигаются, как на равнине; все это ясно само собою.

Отсюда следует, что если бой должен достигнуть результата своей продолжительностью, то необходимо иметь в виду численность войск, соотношение родов войск и их расположение. Впрочем, это правило является для нашего рассмотрения маловажным; мы хотим лишь связать с ним главные результаты, которые по этому предмету нам дает опыт.

Сопротивление, которое может оказать обыкновенная дивизия из 8000 — 10000 человек всех родов войск, длится, даже против значительно превосходящих сил неприятеля и при не вполне благоприятной местности, все же несколько часов, а если противник мало превосходит ее силами или равен ей, то, пожалуй, и полдня; корпус, состоящий из 3 или 4 дивизий, может выиграть вдвое большее время, армия в 80000-100000 человек — втрое или вчетверо больше. Следовательно, на указанный период эти массы могут быть предоставлены самим себе, и бой явится не раздробленным, если тем временем можно подвести остальные силы; действие последних тогда быстро сливается в одно целое с результатами, достигнутыми разгоревшимся боем.

Эти цифры мы почерпнули из опыта; но нам также важно полнее охарактеризовать момент решения боя и, следовательно, его окончания.

Глава седьмая.

Никогда решение боя не наступает в один определенный момент, хотя в каждом бою бывают моменты величайшей важности, которые главным образом и обусловливают его участь. Таким образом, проигрыш боя есть постепенное опускание чаши весов. Но во всяком сражении наступает такой момент, когда его можно считать решенным, так что возобновление боя явилось бы началом нового боя, а не продолжением старого. Весьма важно составить ясное представление об этом моменте, чтобы иметь возможность решить, можно ли еще возобновить с пользой бой при помощи подоспевших подкреплений.

Часто в боях, неудачное течение которых исправить уже невозможно, жертвуют понапрасну новыми силами; но часто пропускают и случай вырвать победу там, где это еще возможно. Вот два примера, ярко это доказывающие. [169]

В 1806 г. под Иеной принц Гогенлое принял с 35000 человек сражение против 60000 или 70000 человек Бонапарта и проиграл его, но так проиграл, что эти 35000 были как бы совершенно разгромлены, тогда генерал Рюхель попытался возобновить сражение с 12000 человек; последствием этого был мгновенный разгром и этих 12000.

В тот же день под Ауэрштедтом сражались 25000 пруссаков против 28000 человек корпусов Даву; хотя до полудня бой был и неудачен, однако войска далеко еще не находились в состоянии разложения, и потери пруссаков не превышали потерь противника, у которого вовсе не было кавалерии, — тут упустили случай использовать 18000 человек резерва генерала Калькрейта, чтобы дать сражению новый оборот; при таком использовании свежего резерва сражение не могло быть проиграно.

Каждый бой составляет одно целое, в котором частичные бои сливаются в один общий результат. В этом общем результате и заключается решение боя. Этот результат не должен быть непременно победой в том смысле, как мы ее изобразили в VI главе{84}, ибо часто бой не имел соответственной установки, а иногда для этого не представлялось подходящего случая, так как противник мог слишком рано отступить, но в большинстве случаев, даже там, где имело место упорное сопротивление, решение наступает раньше, чем разовьется тот успех, который, собственно, и составляет сущность понятия победы.

Итак, мы ставим вопрос, когда же наступает обычно момент решения, т.е. тот момент, когда новые, — конечно, соразмерные, — силы уже не могут изменить несчастного исхода боя.

Если оставить в стороне демонстративные бои, которые по самой своей природе не допускают решения, то такими моментами будут:

1. Когда целью боя было обладание подвижным предметом, то решительным моментом явится утрата этого предмета.

2. Когда такою целью было обладание участком местности, то в большинстве случаев решительным моментом явится также его утрата, но не всегда, а именно лишь в том случае, когда этот участок был особо силен в оборонительном отношении; участок, легко доступный, как бы он ни был важен в других отношениях, может быть снова занят без особых трудностей.

3. Во всех остальных случаях, когда оба эти обстоятельства еще не решают боя, — следовательно, когда уничтожение неприятельских сил составляет главную цель, — решение наступает в тот момент, когда победитель перестает находиться в состоянии расстройства и, следовательно, известного бессилия, и таким образом прекращается возможность выгодного использования последовательного напряжения сил, о котором мы говорили в XII главе 3-й части. По этой-то причине мы и отнесли к этому моменту стратегическое единство боя.

Таким образом, бой, в котором успевающая сторона вовсе не вышла из состояния порядка и дееспособности или утратила таковые лишь в малой части своих сил, в то время как наши силы более или менее расстроились, — такой бой восстановить уже нельзя, как нельзя его восстановить в том случае, когда противник успел вполне восстановить свою боеспособность. [170]

Следовательно, чем меньше та часть вооруженных сил, которая непосредственно сражается, и чем больше та их часть, которая в качестве резерва своим простым присутствием участвует в достижении решения, тем менее возможности у свежих частей противника вновь вырвать у нас из рук победу. Тот полководец и та армия, которые достигли наибольшего в смысле ведения боя с наивысшей экономией сил и используют в наибольшей мере моральное действие сильных резервов, идут по наиболее верному пути к победе. В последнее время приходится признать за французами, особенно под командой Бонапарта, огромное мастерство в этом отношении.

Далее, момент, когда у победителя проходит состояние боевого кризиса и к нему возвращается его прежняя дееспособность, наступает тем скорее, чем данная единица меньше. Конный сторожевой пост, карьером преследующий противника, в несколько минут снова перейдет в прежний порядок, и кризис продолжается у него только это время; целому кавалерийскому полку потребуется на это больший срок; еще больше — для пехоты, если она рассыпалась в стрелковые цепи, и, наконец, еще больше времени требуется для отряда из всех родов войск, когда одна часть его развернулась на одном случайном направлении, другая — на другом, и бой, таким образом, вызвал нарушение порядка, усиливающееся обыкновенно еще и тем, что ни одна часть толком не знает, где находятся другие. Тут-то наступает момент, когда победитель снова собирает бывший в употреблении инструмент, который весь перемешался и пришел в беспорядок, как-то его устраивает, размещает на подходящем месте и таким образом вновь приводит в порядок свою боевую мастерскую; такой момент наступает всегда тем позже, чем крупнее была войсковая часть.

Указанный момент еще более запаздывает, если ночь застает победителя в состоянии кризиса и, наконец, если местность пересеченная и закрытая. Но к этим двум пунктам следует добавить, что ночь — сильное средство защиты, ибо обстановка лишь редко складывается так, что можно ожидать успеха от ночных нападений, как это было, например, 10 марта 1814 г. под Ланом{85}, где Йорк явил прекрасный пример при столкновении с Мармоном. Точно так же закрытая и пересеченная местность может дать защиту победителю, переживающему затянувшийся кризис, против возможной реакции. Таким образом, оба эти обстоятельства — ночь и закрытая пересеченная местность — скорее затрудняют, чем облегчают возобновление того же самого боя.

До сих пор мы рассматривали помощь, спешащую к той стороне, которая близка к поражению, лишь как простое увеличение ее вооруженных сил, т.е. как непосредственно сзади подходящее подкрепление, что обычно и имеет место. Совсем иным является случай, когда эта помощь выйдет на фланг или в тыл противника.

О действительности атаки с фланга и тыла, поскольку это касается стратегии, мы поговорим в другом месте; атака, которую мы здесь имеем в виду при восстановлении боя, относится преимущественно к области тактики; [171 мы заговорили о ней лишь потому, что здесь мы ведем речь о результатах тактических действий и должны вторгнуться с нашими представлениями в область тактики.

Направление сил во фланг или в тыл неприятеля может значительно усилить их действенность; последнее, однако, не является непременным результатом; такое направление может точно так же и очень ослабить их действие. Конкретные условия, в которых происходит бой, решают этот вопрос, как, впрочем, и все другие вопросы, и мы не можем сказать ничего более подробного. Для нас в настоящее время важны два пункта: во-первых, атаки с фланга и тыла, как общее правило, влияют более на размеры успеха после исхода боя, чем на самый исход. А между тем при восстановлении боя самое важное искать благоприятного решения, а не размеров успеха. С этой точки зрения надо бы считать, что подоспевшее к нам для восстановления боя подкрепление будет действовать менее выгодно для нас, когда оно направлено в тыл или фланг противника, так как действует раздельно от нас, чем когда оно непосредственно к нам присоединяется. Несомненно, во многих случаях это будет так; однако надо сказать, что большинство случаев свидетельствует об обратном, и притом по причине, указанной во втором пункте, имеющем для нас в данном случае особую важность.

Этот второй пункт заключается в моральной силе внезапности, которая, как общее правило, сопровождает появление подоспевшего для восстановления боя подкрепления. Действие внезапности при атаке с фланга и с тыла всегда бывает особенно сильно, и сторона, находящаяся в состоянии сопровождающего победу кризиса, при ее растянутом и разбросанном положении мало способна противодействовать этой внезапности. Всякому ясно, что удар во фланг или в тыл, имеющий мало значения в начале боя, когда силы еще сосредоточены и подготовлены к такой случайности, получит совершенно иной вес в последний момент боя.

Таким образом, приходится признать, что в большинстве случаев помощь, вышедшая на фланг или тыл неприятеля, будет гораздо более действительной; она явится таким же грузом, но давящим на более длинный рычаг. При таких обстоятельствах восстановление боя можно предпринять с силами, которых оказалось бы недостаточно, если бы их использовать в прямом направлении. Тут последствия не поддаются никакому расчету, так как преобладание полностью получают моральные силы и открывается широчайшее поле для отваги и риска.

Эти вопросы не должны ускользнуть от нашего внимания, и все эти моменты взаимодействующих сил должны быть учтены, когда в сомнительном случае приходится принимать решение, можно ли восстановить бой, клонящийся к поражению, или нет.

Если данный бой нельзя еще рассматривать как уже законченный, то новый бой, открывающийся при посредстве подоспевшего подкрепления, сливается воедино с предыдущим в одном общем результате. Не так бывает, когда бой уже окончательно решен; тут получаются два отдельных результата. [172] Если подоспевшее подкрепление представляет силу лишь относительно, т.е. если само по себе оно не может сравняться с неприятелем, то трудно рассчитывать на успешный исход этого второго боя; если же оно достаточно сильно для того, чтобы предпринять второй бой, не считаясь с результатом первого, то хотя подкрепление и может возместить неудачу первого боя успехом второго, но совершенно вычеркнуть первый из общего подсчета оно не может.

В сражении под Куннерсдорфом Фридрих Великий с первого же натиска захватил левое крыло русской позиции и взял 70 орудий, но к концу сражения и то и другое было утрачено, и весь результат первого боя был вычеркнут со счета. Если бы было возможно остановиться на первом успехе и отложить вторую часть боя до следующего дня, то, даже если бы Фридрих и проиграл это второе сражение, все же успехи первого могли бы уравновесить неуспех второго.

Но если удалось овладеть течением неудачного боя и повернуть его в свою пользу еще до окончания, то не только исчезает из нашего счета связан еще большей победы. В самом деле, если ясно представить себе тактический ход боя, то легко убедиться, что до его завершения все результаты частичных боев представляют собою как бы условные приговоры, которые не только аннулируются общим успехом, но и могут получить совершенно обратное значение. Чем больше ваши вооруженные силы разгромлены, тем больше о них разбилось неприятельских сил, тем, следовательно, сильнее будет кризис и у неприятеля и тем больший перевес получат наши свежие подкрепления. Если конечный результат обернется в нашу пользу, если мы вырвем из рук неприятеля поле сражения и захваченные им трофеи, то все затраченные им ради них силы окажутся нашей чистой прибылью, а наше начальное поражение обратится в ступень к более высокому триумфу. Самые блестящие военные подвиги, которые в случае победы так высоко подняли бы имя вашего противника, что он мог бы и не считаться с потерями, оставляют по себе теперь лишь сожаление о напрасно принесенных жертвах. Так очарование победы и проклятие поражения изменяют специфический вес частностей.

Даже тогда, когда мы решительно превосходим силами противника и можем отплатить ему за нанесенное нам поражение еще большим, все же гораздо лучше предупредить неблагоприятный исход сколько-нибудь значительного боя и постараться обратить его в свою пользу, чем давать второе сражение.

Фельдмаршал Даун в 1760 г. пытался прийти на помощь генералу Лаудону под Лигницем, пока последний еще вел бой; но когда этот бой закончился неудачей, он уже не пробовал напасть на короля на следующий день, хотя сил у него было достаточно.

'Поэтому кровопролитные авангардные бои, предшествующие сражению, должны рассматриваться как необходимое зло; там, где в них не является необходимость, их следует избегать.

Нам надо рассмотреть еще другое следствие.

Раз законченный бой представляет собою дело завершенное, то он не может служить основанием для того, чтобы решиться на другой бой; решение на новый бой должно вытекать из условий обстановки в целом. [173] Однако подобному выводу противится известная моральная сила, с которой нам приходится считаться: чувство мести и жажда возмездия. Они живут в душе всякого, начиная с полководца и кончая самым младшим барабанщиком, и никогда армия не бывает лучше настроена, чем когда дело идет о том, чтобы загладить понесенную неудачу. Но это имеет место лишь при предпосылке, что разбитая часть не составляет слишком значительной доли целого; иначе это чувство угаснет в сознании своего бессилия.

Поэтому вполне естественна тенденция использовать эту моральную силу, чтобы вернуть утраченное, и затем, если прочие обстоятельства не препятствуют, добиваться второго боя.

Естественно, что этот второй бой будет по большей части наступательным.

В целом ряде второстепенных боев можно найти много примеров такой отместки; но крупные сражения обычно имеют слишком много других оснований, определяющих их возникновение, чтобы их могла породить такая сравнительно слабая сила.

Бесспорно, подобное чувство руководило 14 февраля 1814 г. благородным Блюхером, когда он, после того, как два его корпуса за три дня перед тем были разбиты под Монмиралем, решил пойти с третьим на это же поле сражения. Если бы он знал, что застанет там самого Бонапарта, то, конечно, более веские основания побудили бы его отложить свою месть, но он рассчитывал отплатить Мармону, и, вместо того чтобы пожать плоды своей благородной жажды возмездия, он потерпел поражение из-за ошибочности своего расчета.

Расстояние, на котором можно держать одну от другой войсковые массы, предназначенные для совместного ведения боя, находится в зависимости от продолжительности боя и от момента его решения. Эта группировка относится к тактике, поскольку она имеет в виду один и тот же бой; однако на нее можно смотреть с этой точки зрения лишь тогда, когда группировка настолько тесна, что два отдельных боя немыслимы и что, таким образом, пространство, занимаемое целым, стратегически может рассматриваться как точка. Но на войне часто встречаются случаи, когда силы, предназначенные для совместного нанесения удара, приходится располагать так далеко друг от друга, что хотя их соединение для совместного боя и представляет главную задачу, однако не исключается и возможность раздельных боев. Такая группировка является, следовательно, стратегической.

Подобная стратегическая группировка бывает при совершении маршей отдельными массами и колоннами, при наличии авангардов и отдельных резервов, следующих по промежуточным (боковым) путям и назначенных служить подкреплением более чем одному стратегическому пункту, при сосредоточении отдельных корпусов с широких квартир и т.д. Мы видим, что с такой группировкой приходится иметь дело постоянно; она составляет как бы разменную монету в стратегическом хозяйстве, в то время как генеральные сражения и все то, что стоит с ними наравне, представляют золотую монету и талеры. [174]

Глава восьмая.

Ни один бой не может произойти без согласия на то обеих сторон; из этой идеи, составляющей всю основу поединка, возникла фразеология историков, которая часто приводила ко многим неопределенным и ошибочным представлениям.

Рассуждения писателей часто вращаются около того пункта, что такой-то полководец предложил сражение другому, а последний его не принял.

Между тем бой представляет собою чрезвычайно видоизмененную дуэль, и его основа заключается не только в обоюдной жажде борьбы, т.е. в обоюдном согласии, но и в целях, которые связываются с боем; эти последние всегда относятся к более крупному целому; ведь даже война в целом, рассматриваемая как единая борьба, имеет политическую цель и поставлена в политические условия, относящиеся к другому, более обширному целому. Таким образом, голое желание одного победить другого совершенно отходит на второй план или, вернее, совершенно перестает быть чем-то самодовлеющим; на него можно смотреть лишь как на нерв, побуждающий к движению во исполнение воли высшего порядка.

У древних народов, а затем и в первое время по возникновении постоянных армий, выражение — тщетно предложить неприятелю бой — все же имело больше смысла, чем в наши дни. У древних народов действительно все было рассчитано на то, чтобы померяться между собою в борьбе в открытом поле, без всяких помех, и все военное искусство заключалось в организации и построении армии, т е. в боевом порядке.

Так как их армии всякий раз неукоснительно окапывались в своих лагерях и на позицию, занимаемую лагерем, смотрели, как на нечто неприкосновенное, то бой становился возможным лишь тогда, когда противник покидал свой лагерь и выходил на доступную местность, как бы выступая на арену.

Поэтому, когда говорят, что Ганнибал тщетно предлагал сражение Фабию, то это по отношению к последнему ничего не выражает, кроме того, что сражение не входило в его планы, а это еще не доказывает ни морального, ни материального превосходства Ганнибала; но по отношению к Ганнибалу это выражение все же правильно, ибо оно гласит, что Ганнибал действительно желал боя.

В первые времена постоянных армий новой истории подобные же условия сопровождали крупные бои и сражения. Большие массы вводились в бой и действовали в бою в общем боевом порядке; эти массы, как одно беспомощное, неповоротливое целое, нуждались в более или менее равнинной местности и оказывались совершенно непригодными для нападения и даже для обороны на очень пересеченной, лесистой или гористой местности. Таким образом, обороняющаяся сторона и здесь до известной степени находила возможность уклоняться от боя. [175] Эти условия, постепенно ослабевая, все же сохранились вплоть до первых Силезских войн, и лишь во время Семилетней войны нападение на противника, даже на малодоступной местности, все более и более начало входить в обычай и практику; правда, недоступная местность не переставала и дальше служить началом, подкрепляющим того, кто ею пользовался но она уже перестала быть тем заколдованным кругом, который зачаровывал природные силы войны.

За последние 30 лет{86} война еще более сложилась в этом направлении, и тому, кто действительно ищет решения посредством боя, ничто не может помешать: он волен отыскать своего противника и атаковать его; если он этого не делает, то о нем нельзя сказать, что он желает боя, и выражение, что он якобы предлагал сражение, которое его противник не принял, означает лишь то, что он не нашел достаточно выгодных для себя условий для боя; это будет уже признанием, к которому указанное выражение вовсе не подходит и которое оно стремится лишь затуманить.

Правда, обороняющаяся сторона, если она оставит занимаемую позицию и откажется от связанной с ней роли, может и теперь если не отказаться от боя, то уклониться от него; но тогда для атакующего в этом результате будет заключаться уже полупобеда и признание его временного превосходства.

Поэтому в наши дни этот род представлений, относящийся к дуэли, не может применяться для окрашивания словесным триумфом бездействия того, за кем почин действий, т.е. наступающей стороны. Теперь обороняющийся, пока не отступит, может считаться желающим боя; он может, конечно, заявить, если на него не нападают, что он-де предлагал бой, если бы это не разумелось само собой.

С другой стороны, в настоящее время армию, желающую и имеющую возможность уклониться от боя, принудить к бою нелегко. А так как нападающего не всегда удовлетворят те выгоды, которые он приобретает благодаря такому уклонению противника, и действительная победа становится для него настоятельной необходимостью, то порою изыскиваются и применяются с большим искусством те немногие средства, какие существуют, чтобы такого противника принудить к бою.

Главнейшими средствами для этого служат: во-первых, окружение противника, дабы сделать для него отступление невозможным или настолько затруднительным, что он предпочтет принять бой, и, во-вторых, внезапное нападение на него. Последний прием, который в прежние времена находил свое основание в беспомощности всех движений, в наши дни оказывается весьма малодействительным. При своей гибкости и подвижности современные армии уже не боятся начинать отступление даже на глазах противника, и лишь особо неблагоприятные условия местности могут причинить значительные затруднения.

Подобный случай представляет сражение при Нересгейме, которое эрцгерцог Карл дал Моро в суровой альпийской местности 11 августа 1796 г. исключительно с целью облегчить себе отступление; впрочем, признаемся, мы в данном случае никогда не могли полностью разобраться в ходе мыслей этого знаменитого полководца и военного писателя. [176]

Сражение при Росбахе представляет другой пример, поскольку главнокомандующий армиями союзников действительно не имел намерения атаковать Фридриха Великого.

О сражении у Соора король сам сказал, что он принял бой лишь потому, что отступление перед лицом неприятеля ему показалось опасным; впрочем, король приводит и другие основания для принятия этого сражения.

В общем, надо оказать, что, исключая подлинные ночные нечаянные нападения, такие примеры бывают крайне редко, а случаи, когда противник бывал вынужден к бою вследствие окружения, встречаются лишь по отношению к отдельным корпусам, как, например, по отношению к корпусу Финка у Макоена.

Глава девятая.