Поисково-спасательная команда все здесь и они не будут ждать рассвета, чтобы ловить нас. Я видел шестерых, и я не знаю сколько еще прилетело в этом зловонном вертолете. У каждого было ружье или карабин, у всех рации и они рассредоточиваются цепью. Как при охоте на кроликов.
Мы кролики.
Да, мы кролики. Мы не можем вернуться на дорогу, так что давайте поищем путь через это ущелье. Идите за мной.
Смит прошел немного назад откуда они пришли и скрылся в ущелье. Остальные, Хейдьюк замыкая группу, полезли вниз за ним и нашли Смита впереди в песчаном русле, оставляя следы. Ничего нельзя было сделать. С другой стороны был почти отвесный склон, от двадцати до сорока футов высотой. Они брели в тени, вслепую следуя за провожатым.
Через некоторое время Смит нашел дыру в стене, второе русло. Они пошли по песку и через сто метров нашли выход, покатый купол из камня. Они полезли наверх как обезьяны, цепляясь пальцами и ногами, Док слегка сопел, и вылезли на открытую площадку, залитую лунным светом. Смит свернул на северо-восток в сторону зубчатого горизонта. Он шел, как ходили до войны индейцы, размеренными широкими шагами, ступни направлены точно вперед, абсолютно параллельно. Остальные торопились, чтобы успевать за ним.
Сколько еще… таких каньончиков будет впереди?задыхаясь спросила Бонни, между этим… Я имею в виду… Там, где мы будем идти?
Семьдесят пять, а может, двести. Береги дыхание, малышка.
Длинный переход продолжался. Каждые сто шагов Смит останавливался, слушал, смотрел, оценивал движение воздуха. Хейдьюк, замыкая колонну, держал тот же ритм, сменяя Смита, останавливаясь, пока остальные шли, для еще одного взгляда вокруг. Он думал о том вертолете: какая удача могла бы быть. Если бы только оторваться от группы на полчаса…
Хейдьюк шел позади, останавливаясь, чтобы отлить. Увлеченный, почти удовлетворенный, он с удовольствием наблюдал, как струя барабанит по камню. Очищенный «Шлиц» в свете луны. Слава Богу, я мужчина. Плоская скала, брызги на ботинках. Он попытался стряхнуть последнюю каплю, хотя знал, что она неизбежно попадет ему на ногу, уже готовый было застегнуть штаны, как вдруг он услышал звук. Незнакомый звук, чужой в этом пустынном мире. Металлический щелчок.
Мощный луч света от фонаря вертолета? проехал по скале и высветил Смита и Абцуг. Они застыли на мгновение, пронзенные белым копьем, затем кинулись бежать в сторону можжевельника. Луч света следовал за ними, теряя, снова находя, высвечивая Дока, который бежал позади. Хейдьюк вынул револьвер. Он встал на колено, прицелился в прожектор. Выстрел. Грохот выстрела на мгновение оглушил его, как обычно. Он промахнулся. Освобожденный луч, как гигантский глаз, начал двигаться в сторону Хейдьюка. Он выстрелил и снова не попал. Следовало снять ружье, но на это не было времени. Он вот-вот собирался выстрелить третий раз, но внезапно луч погас, тот, кто им управлял, осознал, что он слишком близко от цели, что он сам стал целью.
Хейдьюк неловко побежал за остальными, огромный рюкзак на спине. Сзади он слышал топот ног, крики, стрельбу. Хейдьюк остановился, чтобы выстрелить три раза, не целясь, все равно в неясном лунном свете трудно было куда-либо попасть. Но шум остановил преследователей, заставил их притаиться. Крики затихли вдали, Команда была занята своей рацией. Крики перебивали друг друга, скрипела трансмиссия.
Неловко передвигаясь из-за рюкзака Хейдьюк догнал Дока, который сопел, как паровоз, далеко позади Абцуг и Смита. Он заметил, что они бросили свои рюкзаки. Сзади он слышал крики приказов, инструкций, топот ботинок. Прожектор снова заработал. Два прожектора.
Нам надо оставить рюкзаки, сказал он Доку.
Это точно.
Но не прямо здесь, подождите…
Они достигли края очередного начинающегося каньона, типичный шрам в скале, с отвесными стенами и недостижимым дном, трещина слишком широка, чтобы перепрыгнуть, слишком глубока и обрывиста, чтобы спуститься.
Здесь, сказал Хейдьюк, остановившись. Док остановился за ним, отдуваясь, как лошадь.
Мы бросим их здесь, сказал Хейдьюк, под стеной. Позже вернемся и заберем.
Он снял рюкзак, вынул веревку, залез в большой карман за ружейной амуницией. Сразу он не смог ее найти, мешали шестьдесят фунтов других вещей. Звуки погони приближались. Слишком близко. Хейдьюк взял рюкзак за раму и отпустил его: он упал на что-то твердое, пролетев пятнадцать футов. Сильный удар. Он повесил веревку на спину, взял ружье в руку.
Быстрее, Док.
Доктор Сарвис возился с чем-то в своем рюкзаке, пытаясь вытащить черную кожаную сумку из глубины.
Давай, давай, что ты делаешь?
Одну секунду, Джордж. Мне надо взять мою сумку.
Выбрось ее!
Я не могу идти без моей сумки, Джордж.
Что это?
Моя аптечка.
Ради всего святого, нам сейчас она не нужна. Пошли.
Секунду, Док в конце концов вытащил свою аптечку, остальное забросил вниз. Я готов.
Хейдьюк оглянулся. Тени прыгали на скале, между можжевельниками, быстро приближаясь. Сколько до них? Сто, двести, пятьсот ярдов? В лунном свете сказать было невозможно. Прожектор мелькал, яркий луч искал жертву.
Бегом, Док.
Они тяжело побежали по каменистой террасе, где в последний раз видели Бонни и Смита. Там они их и нашли, ждущих их. С собой у них было только пара фляг.
Они за нами, задыхаясь сказал Хейдьюк, вперед.
Без слов Смит побежал рядом с Хейдьюком.
Джордж, сказал он, давай используем эту веревку, пока нас не окружили….
Хорошо.
Док снова отстал, тяжело дыша, сумка болталась у него в ногах. Бонни подхватила ее и понесла сам.
Они добежали до края небольшого каньона, Хейдьюк поискал дерево, или пень, или камень, что-нибудь, за что можно было бы перебросить веревку. Снова настало время свободного спуска. Но ничего подходящего под руками не было. Сколько футов до дна? Десять? Тридцать? Сто?
Хейдьюк остановился возле точки, где стена была не отвесная, а слегка выпуклая, хорошая точка для спуска. Он заглянул вниз. Дна не было видно. Темнота и тишина внизу, слабо видные кусты и можжевельник.
Здесь.
Он размотал веревку, встряхнул ее, Док и Бонни подошли, задыхаясь в отчаянии, лица пылали и блестели от пота, он не говоря ни слова обвязал их веревкой и завязал их незатягивающимся узлом.
Что дальше?сказала Бонни.
Мы спускаемся в каньон. Вы с Доком первые.
Бонни посмотрела в пропасть.
Ты с ума сошел.
Не беспокойся, я буду тебя страховать. Все будет в порядке. Редкий, дай мне руку. Все, спускайтесь.
Мы разобьемся.
Нет, мы тебя держим. Давай, спускайся спиной вперед. Откинься назад, черт возьми. Вы оба, держите ноги на скале. Так, так, уже лучше. Переступайте вниз, задом. Не надо ползти, это не поможет. Откинься назад, черт, или я тебя прибью! Ногами по скале, отпусти веревку! Легче, легче. Так. Еще, еще. Так, где вы там? Внизу?
Приглушенные звуки из тени, ломающиеся кусты, шарканье ног.
Хейдьюк посмотрел вниз.
Развяжи узел, Бонни, освободи веревку. Живее!
Веревка провисла. Он вытащил ее наверх.
Так, Редкий, твоя очередь.
А как ты спустишься, Джордж? Кто тебя будет страховать?
Я спущусь, не волнуйся.
Как?Смит продел веревку между ног, вокруг себя и через плечо, готовясь к спуску.
Увидишь, Хейдьюк снял с плеча ружье, захвати это для меня. Подожди минутку.
Он посмотрел назад в направлении откуда они пришли, пытаясь найти своих преследователей. Мутный лунный свет лежал на песке и камне, на можжевельнике и юкка, на скалах позади, ненадежное и переменчивое освещение. Были слышны голоса людей, топот шагов по песчанику.
Видишь их, Редкий?
Смит посмотрел, прищурясь, в том же направлении, прикрыв глаза от света луны.
Вижу двоих, Джордж. Трое позади них
Надо выстрелить разок, чтобы затормозить их.
Не надо, Джордж.
Ладно, нагоним страху на них от Рудольфа Хейдьюка. Выстрел заставит их остановиться и подумать.
Отдай мне ружье, Джордж.
Я выстрелю поверх их голов.
Было бы безопаснее, если бы ты целился в них.
Они стреляли по нам. Стреляли, чтобы убить.
Смит вытащил ружье из рук Хейдьюка и повесил на плечо.
Подстрахуй меня, Джордж, он попятился к краю.
Тестовая страховка, Джордж.
Хейдьюк взял конец, плотно поставил ноги, веревка вокруг бедер.
Окей. Поехали.
Смит попятился к краю и исчез. Хейдьюк легко держал веревку в руках, пока Смит быстро спускался вниз. Вес Смита, передаваемый веревкой, удерживался ногами и тазом Хейдьюка. Когда он почувствовал, что веревка ослабла, он услышал голос Смита из темноты снизу.
Все, Джордж, я внизу.
Хейдьюк оглянулся. Враги были ближе. Вдруг прожектор включился и ослепительный луч ударил прямо в него.
Некуда бежать, нет ничего, кроме воздуха, за который можно зацепить веревку.
Сколько до низа?
Около тридцати футов, ответил Смит.
Хейдьюк бросил веревку, теперь бесполезную для него, в каньон. Луч света пролетел над ним, вернулся назад. Замедленная реакция глаза циклопа.
Луч дернулся и остановился на скорченной фигуре Хейдьюка.
Эй, ты!прорычал чей-то отдаленно знакомый голос, усиленный мегафоном.Стой там и не двигайся, сынок.
Хейдьюк лег на живот на краю скалы. Луч оставался на нем. Что-то жестокое, тихое, быстрое как мысль, острое, как игла, коварное, как змея хлестнуло его по рукаву рубашки, ужалив тело под ней. Он вытащил свой пистолет, свет сдвинулся в сторону. Он услышал звук второго выстрела с той же дистанции (на востоке, звук рассвета).
Он сказал вниз остальным.
Подо мной можжевельник?свет снова нацелился на него, прижав к земле.
Да, услышал он теплый и домашний голос Смита, но я бы не рисковал…его голос притих в сомнении.
Хейдьюк спрятал револьвер в кобуру и пополз на животе к краю, глядя на стену, чувствуя прохладную твердую выпуклость грудной клеткой и бедрами. Он повис на последней точке, держась руками. Спуск соскальзыванием, так это называется. Он посмотрел вниз, но увидел только тень, ничего внизу.
Я передумал, сказал он безнадежно, сам себе, ослабляя захват, я этого не сделаю, это безумие.
Но его вспотевшие пальцы знали лучше, и они его отпустили.
Падая вниз, он закричал. Он подумал, что закричал. Слова больше никогда не выйдут из его рта.
28
Жара. Погоня продолжается.
Гриф парит над Финз, Страной Стоящих Скал. В парении жизнь грифа, в смерти – его обед. Злой грязный черный мусорщик, охотящийся за мертвыми, за смертью, его плешивая красная голова и голая шея так лучше вонзать жадный клюв в кишки жертвы питается разлагающейся плотью. Cathartes aura, его латинское наименование, происходит от греческого katkarsis, что значит очищение, и aura, что значит воздух, пар. Очиститель воздуха.
Птица солнца. Созерцатель. Единственная философствующая птица, и его безмятежное и невыносимое спокойствие. Покачиваясь на своих угольно-черных крыльях он наблюдает за стальной стрекозой, которая методично движется туда-сюда над горами, над Стоящими Скалами, создавая жуткий неподходящий шум.
Гриф поднимается кругами все выше и склоняет свою морщинистую голову, чтобы посмотреть с живым интересом на три тысячи футов вниз, на четырех жалких бескрылых двуногих, которые суетятся, как мыши в замкнутом лабиринте, меж двух красных каменных стен. Они украдкой перебегают из одной тени в другую, как будто песок внизу слишком горяч для их ног, как будто спрятавшись от солнечных лучей они спрячутся от внимательных глаз в небе. Двое из этих существ хромают, и у грифа возникают мысли о закуске, вызывая воспоминания о мясе. Хотя все четверо пока живы и движутся, всем ясно, думает гриф, что там, где есть жизнь, есть также и смерть и надежда. Он снова кружит над ними, чтобы получше рассмотреть.
Но их уже нет.
Я не знаю как они смогли посадить такую штуку в такой маленький каньон, сказал он, и что бы я еще сказал, это вредно для нервной системы. Я весь на нервы изошел.
Я проголодалась, сказала она, и натерла ноги.
Когда они еще раз попробуют, я их собью, сказал Хейдьюк. Он держал ружье в руках. Гордое надежное оружие. Приклад орехового дерева отполирован его руками, снайперский прицел иссиня-черный, ствол, затвор и ствольная коробка мягко блестели. Спуск, предохранитель, рукоятка, точность движений когда он заглядывал в пороховую камеру, щелчок при закрытии и возврате курка. Щелк. Семь патронов в магазине, ни одного в затворе.
Я проголодалась, сбила ноги и мне скучно. Не очень-то тут весело вокруг.
Я надеюсь только на то, что они не заметили наши следы. Смогут ли они определить, что мы здесь внизу?
Смит, без шапки, с прилипшими волосами, выглянул из-под тени карниза в жару, в свет и посмотрел в сторону горячего камня, наклонной рыжей стены.
Если бы они могли, я думаю, нам пришлось бы искать другую щель и весьма быстро. –Он вытер свое потное заросшее лицо красной косынкой, которая сразу потемнела от пота.
Как насчет этого, Джордж?
Не здесь. Может сверху, за изгибом. Или внизу, в каньоне. Эти сволочи могут подкрадываться к нам прямо сейчас. Винтовки заряжены картечью.
Если они нас видели.
Они видели нас. Если не видели, то увидят в следующий раз.
Сколько человек могут поместиться в эту штуку?
В эту модель трое.
А нас четверо.
Хейдьюк горько улыбнулся.
Да, четверо. С одним пистолетом и ружьем, он повернулся к расслабленному доктору Сарвису.Если только у Дока в аптечке тоже нет пистолета.
Док хмыкнул и отрицательно покачал головой.
Может мы должны, добавил Хейдьюк, выстрелить по ним одним из шприцов Дока. По уколу димедрола в зад каждому, он потер ушибленные суставы и содранную кожу ладоней.
Тебе самому бы не помешал укол, сказала Бонни.
Не сейчас, сказал Хейдьюк, эта дрянь делает меня сонным. Сейчас спать нельзя, после паузы, как бы там ни было, вы можете поставить свой последний доллар на то, что они нас не видели и не вызвали по радио Команду. Эта компания в полном составе будет здесь через час, после паузы. Нельзя ждать заката.
Я немного понесу ружье, сказал Смит.
Я сам.
Как ты?спросила Бонни у Хейдьюка. В ответ она услышала бурчание. Бонни сама была на гране теплового удара. Ее лицо пылало, влажное от пота, глаза были слегка сонными. Но она выглядела лучше, чем разбитый Хейдьюк, в лохмотьях и перевязанных коленях и локтях, так что он шел, как собранный из деталей человек, сотворенный доктором Сарвисом монстр.
Джордж, сказал он, давай я тебе сделаю еще один укол.
Нет,он умерил рычание. Не сейчас. Подожди пока мы найдем щель получше, он посмотрел на Дока. Док?
Нет ответа; доктор лежал на спине, вытянувшись в самом глубоком углу ниши под скалой, его глаза были закрыты.
Дай ему отдохнуть, сказала она.
Нам надо идти.
Хоть десять минут.
Хейдьюк посмотрел на Смита. Смит кивнул. Они оба посмотрели вверх на узкую голубую полоску неба между стенами каньона. Солнце медленно плыло высоко в полуденном небе. Метлы и конские хвосты пара висели в жарком воздухе. В один из дней будет дождь. Должен быть.
Я не сплю, сказал Док с закрытыми глазами. Через минуту встану, он зевнул.
Расскажи нам о войне, Джордж.
О какой войне?
О твоей войне.
О той войне? Хейдьюк улыбнулся. Вам это не понравится. Редкий, где мы, черт возьми, находимся?
Ну, я не уверен, но если мы в каньоне, а я думаю, это так, то мы в центре того, что называется Финз.
Я думала мы в Мейз, сказала Бонни.
Еще нет. Мейз отличается от этого места.
И как?
Хуже.
Эта война, сказал Джордж Хейдьюк ни к кому конкретно не обращаясь, ее хотят забыть. Но я им не позволю. Я никогда не позволю этим сволочам забыть ее. – Он говорил как во сне, как лунатик, говоря не с собой, а с каменной тишью пустыни. Никогда, повторил он. Никогда.
Остальные ждали. Когда продолжения не последовало, Бонни сказала Смиту:
Ты думаешь, мы сможем найти воду? Скоро?
Бонни, детка, она и сейчас недалеко. Мы найдем воду где-нибудь наверху, а если нет, то вода ждет нас на теневой стороне скалы Лизард Рок. Вода и пища.
Как далеко?
Что?
Как далеко до Лизард Рок?
Если в милях, то я затрудняюсь сказать, учитывая, что придется обходить эти каньоны. Кроме того, я не уверен, что мы выберемся из этого каньона на другом конце, потому, что там тоже может быть отвесная стена. Возможно нам придется вернуться и обследовать все края каньона.
Мы попадем туда сегодня?
Нет, сказал Хейдьюк, глядя на песок между своими толстыми былыми коленями, обмотанными слоями грязного бинта, никогда, он почесал себе в паху, никогда.
Смит молчал. Бонни посмотрела на него, ожидая ответа. Он покосился, нахмурился, скривился, почесал обожженную шею, повернул свои зеленые глаза вверх на стену каньона.
Ну…сказал он. Послышался звук крапивника.
Ну?
Ну, мне бы не хотелось обманывать тебя, Бонни.
Не обманывай.
Мы не попадем туда сегодня.
Ясно.
Может завтра к вечеру.
Но мы найдем воду? Я имею в виду, скоро. В этом каньоне.
Смит слегка расслабился.
Очень может быть, он предложил ей свою флягу. Сделай несколько хороших глотков. Там еще много воды.
Нет, спасибо.
Давай, давай, он отвинтил пробку и дал ей флягу. Бонни выпила, вернула ему.
Нам нужно подобрать наши рюкзаки.
Возможно, сказал Смит, и если у нас получится. мы окажемся в ледяном мешке Фрай-Каньона у епископа Лава, ожидая фургона шерифа. И епископ Лав, этот сдвинутый сукин сын, в одном шаге от губернаторского кресла, как будто этот гад, из-за которого мы тут сидим, и который тут же распродаст штат, еще недостаточно оскотинился.
Что ты имеешь в виду?
Я имею в виду, что такие люди, как Лав и губернатор, не имеют совести. Они продадут родную мать углеразработчикам Экссон и Пибоди, если это им будет выгодно, и сделают из старушек нефть. Вот такие люди, малышка, заправляют штатом: христиане, как и я.
Не позволить им, пробормотал Хейдьюк. Я не позволю.
Смит потянулся за шляпой.
Нам надо идти, друзья, идти на север.
Я был в плену, бормотал Хейдьюк. Док приоткрыл глаза, зевая. Я был в плену у вьетнамцев, продолжал Хейдьюк. Четырнадцать месяцев в джунглях, постоянно в движении. Они привязывали меня цепью к деревьям, кроме случаев авианалетов. Я был в худшем положении у этих чурок, чем журналист из французской газеты. Меня кормили заплесневелым рисом, змеями, крысами, котами, собаками, ветками лиан, побегами бамбука, всем, что попадалось под руку. Даже хуже, чем ели они сами. Четырнадцать месяцев. Я был у них санитаром, у маленьких желтомордых ублюдков. Нам приходилось обнимать друг друга в бункерах, сбиваться в кучу, как котятам, когда прилетали Б-52. Это вроде как помогало смягчить удары. Мы обычно знали, когда они прилетят, но никогда не слышали, они летали очень высоко. Только бомбы. Мы были в десяти, иногда в двадцати футах под землей, но поле этого эти малыши бегали вокруг с кровью из ушей от воздушных ударов. Некоторые сходили с ума. В основном дети, подростки. Они хотели, чтобы я помог им планировать налеты. Я хотел, но у меня не вышло. Тогда они сделали меня своим фельдшером. Половину времени меня тошнило. Однажды я увидел, как они стреляли по вертолету из двадцатифутового арбалета. Сделанного из сбитого вертолета. Они все смеялись, когда сукин сын упал. Я тоже хотел засмеяться, но не вышло. У нас была вечеринка в тот вечер, солдатские пайки и Будвайзер для меня и всех Чарли (вьетконговцев прим. пер.). Ветчина и фасоль вызвали у них рвоту. После четырнадцати месяцев они выгнали меня, сказали, что я обуза для них. Неблагодарные коммунистические роботы. Сказали, что я слишком много ем. Что я тоскую по дому. Это была правда. Я сидел в этих гниющих джунглях, играя цепью, и единственное, о чем я мог думать, это дом. И я не имею в виду Тусон. Мне приходилось думать о чем-то чистом и достойном, либо сойти с ума, и я думал о каньонах. Я думал о пустыне вдоль побережья залива. Я думал о горах, от Флагстаффа до Винд Риверз. В конце концов меня отпустили. Потом было шесть месяцев в психушке Манила, Гонолулу, Сиэтл. Моим родителям понадобились два адвоката и сенатор, чтобы меня отпустили. В армии считали, что я не приспособлен к гражданской жизни. Я сумасшедший, Док?
Абсолютно, сказал Док. Засвидетельствованный психопат, если я когда-нибудь видел такового.
Я получил пенсию. Двадцать пять процентов инвалидности. Травма головы. Лунатизм. У меня должна быть дюжина чеков, ожидающих меня в доме у стариков. Армия не хотела меня отпускать. Сказали, что я должен «пройти курс реабилитации». Сказали, что я не могу носить медаль «За отвагу». В конце концов я сказал, то что должен был, сенатор нажал на Пентагон и меня комиссовали по здоровью. Они в самом деле хотели меня судить, но мать этого бы не пережила. В общем, я освободился из этих тюрем-больниц и узнал, что они делают здесь на Западе то же, что делали в той маленькой стране. И я снова потерял рассудок, Хейдьюк улыбнулся, как лев. И вот я здесь.
Тишина. Абсолютная, совершенная. Слишком ясно, слишком спокойно, слишком хорошо. Редкий Гость привстал с корточек, опустился на колени и приложил ухо в земле. Бонни открыла рот; он предостерегающе поднял руку. Остальные ждали.
Что ты слышишь?
Ничего, он посмотрел вверх, на небо. Но я что-то чувствую?
На что это похоже?
Не знаю. Просто что-то. Надо сматывать удочки и линять отсюда.
Док, все еще лежавший в углу, снова зевнул и сказал:
Я слышу кото (японский щипковый муз. инстр. прим. пер.). Один кото, одну бамбуковую флейту и барабан. Путь отселе в сердце пустыни. Под дедов можжевельник. Изум-Каи играют Хару-Но-Куоку. Нехорошо, он вытер свою потную физиономию носовым платком. Но с абсолютным безразличием. Что соответствует месту и положению.
Док сходит с ума, объяснила Бонни.
Это жара, сказал Док.
Смит посмотрел в каньон.
Пойдемте отсюда, ребята.
Повесив флягу на одно плечо, Хейдьюк перебросил через другое веревку. Они встали, Док последним со своей особо ценной черной сумкой, и они побрели в ослепительный свет, сияние полудня, под бесконечный хохот солнца. Смит вел их вверх по каньону, ступая где возможно по камням. Хотя стены каньона были в сотни футов высотой, была небольшая тень. Слишком сухо для тополей. Единственное растение, которое им попадалось, это дурман с увядшими цветками, высохшие пинии, горец змеиный и скалистый лишайник.
Каньон изгибался влево, вправо, поднимаясь постепенно надеялись они к спрятанному роднику, неизвестному источнику, где прохладная вода сочится сквозь поры песчаника, стекает сквозь заросли плюща, плауна, водосбора в ручеек, чтобы напиться, налить в флягу. Они не могли дождаться момента, когда услышат звук падающих капель, лучший из звуков в этом перегретом коридоре из красных гигантов и камней.
Смит указал на нишу в стене каньона, в пятидесяти футах над ними. Они остановились и уставились на него.
Я ничего не вижу, сказала Бонни.
Ты не видишь маленькую стенку, малыш, с торчащей из нее балкой и маленькую прямоугольную дыру в центре?
Это что, окно?
Скорее дверь. Дверь, сквозь которую можно пролезть на четвереньках.
Они смотрели на остатки пещерного города Анасази, брошенного семьсот лет назад, но хорошо сохранившиеся в суши пустыни. Пыль и глиняные черепки ждали там наверху, обожженные кукурузные початки и закопченный потолок в пещере, и старые, старые кости. Четверо бродяг на наклонных плитах песчаника, на безводных скалах, в бесконечных песках, в жаре.
Может мне стоит вернуться и жить здесь, рассуждал вслух Хейдьюк. В пещере с привидениями.
Достарыңызбен бөлісу: |