Книга, несмотря на ее художественную форму, базируется исключительно на исторических фактах. Все в ней подлинно или произошло в действительности. И все это началось всего год тому назад. Э. Э

Сильный дождь продолжался. Видимость была не больше двухсот ярдов. Смит шагал через пустыню, по красным скалам, красному песку, редким кустарникам горной розы, можжевельника, юкки, полыни, каждое растение отделялось от соседнего десятью и больше футами голого песка и камня. Никакого человеческого жилья, кроме гребней, ущелий, столбов и каменных углублений слева от него. Он не пытался скрывать свои следы, где кратчайший путь шел по песку, Смит шел. Он знал, что вскоре он снова выйдет на твердую скалу, на Лестницу, и через разрыв в сторону Тропы Флинта.

Вскоре он вышел на грунтовую дорогу, которую он пересек и шел параллельно некоторое время, пока дорога не оказалась зажата между началом очередного тупикового каньона и стеной плато. Выбора не было, Смит пошел по дороге, оставляя на мокром песке большие следы. Ничего нельзя было сделать. Дорога шла по единственно возможному для него пути, пути, который впервые проделали олени и бараны двадцать тысяч лет назад, вдоль извивающейся террасы к широкой земле, где он оставил дорогу с облегчением, надеясь, что дождь смоет его следы до того, как их заметит очередной патруль.

Если же нет, думал он, значит нет. Смит пошел наискосок через контуры земли к более высокой точке, в сторону разрыва в гряде, известному как Золотая Лестница, единственная тропа, ведущая из земель скалистых террас на плато. Сумасшедшая страна, половина перпендикулярна другой половине, в основном это недостижимо для человека, идущего пешком, потому, что состоит из вертикальных стен. Страна Редкого Гостя Смита была единственным местом, где он чувствовал себя комфортно, безопасно, и вообще, как дома.

Как настоящий автохтонный патриот, Смит был предан только той земле, которую знал, а не тому разбухшему пузырю, состоящему из недвижимости, промышленности и суетящемуся населению переехавших британцев, европейцев, африканцев, называющих себя Соединенными Штатами. Его лояльность простиралась до границ плато Колорадо.

Он увидел фары внизу, сквозь дождь, один, два, три автомобиля, похоже на военный конвой, ползущий по мокрым скалам, через болото, скрываясь из виду за очередным поворотом. Он услышал грохот падающих камней. Отдельные машины живыми отсюда не уйдут, подумал он, покидая свое укрытие подо можжевельником и продолжая двигаться. Бог тоже двигал скалы. Надо бы еще. Он нашел дорогу и пошел вверх, карабкаясь по четырехсотфутовым «американским горкам» на очередную террасу. Здесь дорога делала длинный траверс на северо–восток, идя вдоль кромки, до очередного провала в стене. В трехстах футах выше и в миле от того места Смит вышел на перевал. Внизу был верхний край водостока, известный под названием Элатерит; он был на полпути от подножия Тропы Флинта. Дальше, еле видный сквозь дождь, был Бэгпайп Батте, дальше и выше были Оранжевые Скалы, кромка высокого плато на тысячу футов выше и в пяти милях отсюда. Солнце блеснуло в разрыве облаков.

Смит передохнул минутку, расслабился. Он услышал выстрелы, очень далеко, на большом расстоянии, краем сознания. Он посмотрел назад, в сторону Лизард Рок, Мэйз. Может ему послышался этот звук.

Дождь прекратился. Снова раздалась стрельба, повторяющийся заградительный огонь.

Ты слышал, сказал он себе. Парень не может быть таким тупым. Даже Джордж не будет настолько глуп, чтобы ввязываться в перестрелку с ними, кто бы там ни был, полиция, чертовы департаменты шерифов округов Вэйн, Эмери, Гранд и Сан Хуан, не говоря о епископе и его команде бобовых фермеров и продавцов подержанных машин. Нет, это не он, он должен быть в Мейз и сдирать шкуру с оленя, которого он подстрелил, это его выстрелы я слышал. Хотя, если честно, по звукам, напоминало войну среднего масштаба.

Слишком поздно чтобы возвращаться. Хейдьюк хотел остаться один, и остался. Два вертолета грохотали, напралвляясь в Мейз. Смит встал и пошел и шел до вечера. Лучи солнца расходились от светила как гигантские золотые прожектора, в обновленном небе. Он с трудом протащился последние несколько футов до вершины Лестницы Флинта.

Изможденный, мокрый, с пузырями на ногах, замерзший, Редкий проковылял мимо туристов, сгрудившихся на смотровой площадке на гребне. Вид на Мейз. Четыре пожилые женщины, водя биноклями туда–сюда таращились на Смита со страхом и подозрением, затем снова стали смотреть а что–то более интересное, видневшееся со стороны Мейз. Они смотрели на панораму огромного цирка, из десяти колец, в несколько миль глубиной и шириной, над ним кружился самолет. Красный огонь, изгибы дыма и тумана, выплывающие из тумана, бронзовый водопад из жидкой грязи, с громохотом скатывающийся из обрывистого края тысячефутовой скалы пока двигались небесные лучи, исходящие из этой точки, той точки, что осталась в тени облаков

Смит не обратил внимание на туристов, желая поскорее уйти из общественного места в пиниевые леса. Еще десять миль к роднику Френчи, и к еде. Срезая угол он прошел мимо припаркованного автомобиля и стола для пикников, на котором они оставили переносной холодильник, а в нем – зубную пасту? Обогащенный водород? А может, еду?

Подкашивающиеся ноги Смита едва не отказали ему. Он почувствовал запах мяса. Он заколебался, идя мимо стола, не в силах устоять, открыл крышку холодильника, взял пакет сверху, оглянулся на женщин. Они оторопело смотрели на него, солнце отразилось в стеклах их очков. Он положил пакет в карман – два жирных куска, более чем достаточно. Он положил квотер на стол и забрал два холодных бумажных пакета.

Одна женщина пронзительно крикнула:

–Положи на место, подлый ворюга!

–Извините, леди, – пробормотал Смит. Он положил пакеты в свой ящик и побежал в заросли, уронил один из них, побежал дальше, шлепая через грязь, сосновые иголки, гальку на солнечное место возле большого валуна. Он прислушался, погони не было слышно.

Боже, как я устал. Он опустился на землю, развернул пакет. Два фунта гамбургеров, воняющих белком. Он начал чавкать, как голодающая собака, вгрызаясь в сырое мясо, пока не съел все. Насыщаясь он слышал машину, которая остановилась у дороги. Никаких звуков, кроме трескотни белок, хора голубых соек среди пиний. Вечерний летний солнечный свет. Мир. Изнеможение.

Набив живот, Смит прилег на нагретый за день камень и закрыл усталые глаза. Хор вечерних птиц праздновал окончание грозы, певчие птички, сойки, дрозды, пересмешник, и дятел пели среди деревьев, в высокогорном воздухе, в семи тысячах футов над уровнем моря. Солнце плыло в архипелаге облаков, разбивающих небо.

Смит заснул. Сны его были странные, тревожные, скупая и мимолетная имитация реальности. Бедный Смит спал… Или думал, что спал. Какой–то сукин сын пнул его ботинком.

–Проснитесь, мистер.

Вок, вок, вок.

–Просыпайтесь!

Смит открыл один глаз, его взору открылись зеленые защитные брюки ит сверкающий ботинок. Открыв другой, он увидел розовощекого парня в шляпе, который держал в одной руке ощипанного цыпленка. Другой парень был вооружен пистолетом и жезлом, постукивал по дереву дубинкой, серьезно глядя на Смита. У обоих была форма рейнджеров парковой службы.

–Вставайте.

Смит огляделся в поисках шляпы, нашел и надел ее на голову. Затем раздражение охватило его. Он не поднялся.

–Идите своей дорогой, ребята, я хочу спать.

–На вас поступила жалоба, мистер.

–Какая еще жалоба?

–Эти женщины сказали, что вы похитили у них гамбургер и цыпленка.

–Какого цыпленка?

–Вот этого.

Смит поднял голову и уставился на голую птицу.

–Никогда его раньше не видел.

–Вы уронили его, когда бежали, мы нашли его здесь.

Смит поднял глаза и прочитал на нагрудном знаке: Эдвин П. Эбботт, Мл. Он вспомнил.

–Скажите, вы не были в Национальном парке Навахо в Аризоне пару месяцев назад?

–Меня перевели. Они сказали, что вы украли у них два фунта гамбургеров.

–Это правда.

–Вы признаете это?

–Да.

–Да.

–Так вы сознаетесь в этом?

–Я был до смерти голоден, – объяснил Смит, –и я оставил женщинам денег. Пусть что хотят, то и делают с ними. У вас ребята, много важных дел, так что дайте мне поспать.

–Вы арестованы, мистер. Вы едете с нами.

–Зачем?

–За кражу и оборудование лагеря в не предназначенном для этого месте.

–Это национальный парк.

–Я здесь живу, я житель штата Юта.

–Объясните это судье.

Смит зевнул и повернулся на другую сторону, закрыв глаза.

–Хорошо, только дайте мне немного поспать. Я очень устал, ребята, хоть чуть-чуть…– пробормотал он, погружаясь в сон.

–Вставайте.

–Идите к черту, – прошептал он сквозь сон.

–Вставайте!

–З-з-з-з… – Смит съехал в сторону, расслабившись в теплом и уютном углу камня.

Рейнджеры посмотрели на спящего Смита, затем друг на друга.

–Может врезать ему дубинкой,– сказал второй рейнджер, – сразу проснется.

–Подожди, – рейнджер Эбботт вынул новые пластиковые наручники из чехла на поясе, –давай наденем на него браслеты. Незачем его бить дубинкой.

Привычно и быстро он нацепил наручники на запястья Смита, этому его хорошо научили в Академии Рейнджеров имени Хораса П. Олбрайта в Саут Рим, Гранд Каньон. Смит ворчал сквозь сон, но не сопротивлялся. Он даже не проснулся. Ему на все было плевать. Рейнджер Эбботт и его напарник поставили пленника на ноги и потащили на слабых ногах через заросли к патрульной машине. Куда его девать? Они посадили его на сиденье между собой. Смит, улыбаясь во сне и похрапывая, осел на бок.

–Тяжелый засранец, – сказал напарник.

–Не волнуйся.

–Что делать с курицей?

–Забрось ее в лес.

–Нам она не нужна? Как вещдок?

Рейнджер Эбботт ухмыльнулся.

–Забудь о курице. У нас тут птица покрупнее. Ты что, не понял кто это?

Другой, ерзая под весом навалившегося Смита, сказал:

–Ну, мне интересно, кто это. Я думал, кто это может быть. Поэтому я думал, что надо вначале врезать ему дубинкой. Ты думаешь мы поймали Рудольфа Рыжего?

–Именно.

Рейнджер Эбботт завел мотор, взял микрофон и доложил начальству о поимке.

–Поздравляю, Эбботт, –ответил начальник сквозь треск в динамике, –но это не Рудольф Рыжий. Час назад Рудольфа Рыжего застрелили. Вы поймали кого-то другого. В любом случае везите его сюда. И не забудьте отчет о дежурстве.

–Да, сэр.

–Дерь-мо, – сказал напарник.

Они собирались было развернуться и поехать своей дорогой когда туристская машина затормозила вблизи. Семейная пара внутри выглядела озабоченно.

–О, рейнджер, – позвала жена.

–Да, мэм?–сказал Эбботт.

–Скажите, пожалуйста, –женщина смущенно улыбнулась, – где ближайшее место отдыха?

–Да, мэм, ближайшее место для отдыха за паркингом возле Панорамы Мейз и также возле обзорной площадки Лэндз Энд. Вы их не пропустите.

–Большое спасибо.

–Не за что.

Посетители уехали, осторожно (из-за мокрой дороги). Рейнджер Эбботт завел двигатель и со скрипом развернулся, вызвав брызги грязи на пинии вдоль дороги.

–Я люблю эту работу, – сказал он, с ревом набирая скорость в сторону офиса участка.

–Я тоже, – сказал напарник.

–Столько возможностей помочь людям.

Десять тысяч квадратных миль вне цивилизации, снилось Смиту, и ни одного унитаза. Место для отдыха! Старина Джордж Хейдьюк, ты нам нужен сейчас. Рудольф Рыжий мертв.

30

На краю Мейз. Погоня завершена.

Ему оставалось пройти полторы мили, обогнув ответвления ущелий в голой скале, маленьких глубоких каньонов, все они начинали бурлить от воды, красно-коричневая масса пульпы была слишком густая, чтобы пить и слишком жидкая, чтобы идти по ней.

Он остановился за мокрым грязным кустом скалистой розы, чтобы пропустить пару джипов, их янтарные огни фар мелькали сквозь стену падающей воды. Восстановив дыхание и силы, почувствовал прилив сил, он побежал трусцой через грязную грунтовку и вокруг лагеря с приземлившимся вертолетом, направляясь к тайнику. Когда палатка, машины и вертолет стали видны сквозь дождь, он встал на колени и локти, прополз еще пятьдесят ярдов и остановился.

Вглядываясь сквозь дождь из-за кучи валунов, сорвавшихся со скал Лизард Рок, он оценил обстановку. Двое вооруженных людей в пончо сидели возле костра, наблюдая за варившимся кофе. Другой высунул голову из оливкового цвета военной палатки. Большой серый вертолет – департамент общественной безопасности, штат Юта, стоял на салазках, бесполезный в дождь. Департамент общественной безопасности – новое, более мягкое название государственной полиции, что было слишком громко и грозно.

–Кофе готов?

–Почти.

Голова скрылась в палатке. Хейдьюк посмотрел направо; двое с винтовками курили в одном из полицейских вездеходов. Другие машины были пусты. Он посмотрел на откос Лизард Рок, на небольшие заросли, возле этого криво растущего можжевельника, где они спрятали припасы. Вода и пища, аптечка, чистые носки. И патроны, две полные коробки, он сам их положил, не испытывая судьбу.

Что делать, что же делать? Все тот же старый вопрос. Тайник, такой близкий и ценный, оставался все его досягаемости, в каких-то ста ярдах от палатки и костра. Что делать? Надо что-то придумать. Дождь барабанил по его терпеливой голове, сливаясь водопадом с козырька кепки. Да, он мог подождать, пока они что-то не начнут делать, пока они не уйдут, оставив его в покое. Но было ясно, что они не сядут в вертолет, пока дождь не закончится. Или бросят его здесь без охраны. Таким образом было потеряно слишком много вертолетов. Он мог подползти с другой стороны, сделать пару выстрелов, отвлечь внимание, вернуться и атаковать оставшихся.

Он попятился, ползя по-пластунски по мокрому песку пока не лагерь не скрылся из виду, затем влез на откос под скалой и нашел убежище под нависающим карнизом. Там он сел среди пыли, костей и окаменевшем дерьме койотов и думал что ему делать. Надо было заставить Смита пойти с ним. Как? Нужно было не бросать рюкзак, а нести его, как положено. Но пришлось бросить. Но бросать не следовало. Но он бросил. Да, не о том он думает. Но шанса вернуть время назад нет. Он не мог убедить себя. Ни в чем. Голод в его пустых руках и ногах, эхо в желудке делало все нереальным, умозрительным, не важным. Академичным.

Нужно поесть. Он пососал сустав пальца. Боже, думал он, человек может в самом деле получить облегчение, если будет сосать свои пальцы. Можно нормально обойтись одной рукой, если надо. Возможно. Если есть помощь. Но только не здесь, внизу. Он посмотрел на Мейз и увидел сквозь серебряный экран дождя безжизненную страну скал: купола, слоновьи туши, рытвины и воронки, изрезанные и изрытые каньонами, боковыми каньонами, они извивались как черви, с неровными стенами и видимо без дна. Что за бардак, подумал он, человек может потеряться здесь.

Чувствуя себя в безопасности, хотя и страдая от голода, и не имея плана, голодный Хейдьюк отстегнул ружье, снял с плеча веревку и прилег отдохнуть. Он тут же погрузился в забытье. Сны были быстрые, отрывочные и дискомфортные, он проснулся. О Боже, я должно быть ослабел, подумал он. Не могу не спать. Он снова погрузился в дремоту.

Он проснулся от звука работающего мотора. Дождь приутих, возможно это его и разбудило. Тишина, последовавшая за шумом. Слабый и неуверенный, Хейдьюк взял ружье и поднялся на ноги. Полицейский лагерь был закрыт стеной Лизард Рок. Он споткнулся о камень, чуть не упав, и достиг точки наблюдения.

Он видел их, людей, палатки, тлеющий костер, машины и вращающийся винт вертолета. Они его прогревали. Двое сидели возле открытой дверцы, проверяя оружие, куря. На них были камуфляжные костюмы цвета хаки, как у боевых солдат. У одного на шее болтался бинокль. Оба были в шлемах, и, судя по выпуклости костюмов, в пуленепробиваемых жилетах.

Хейдьюк наблюдал за ними сквозь снайперский прицел ружья, перекрестье нацелилось вначале на одного, затем на другого. Один из них был небрит, с красными глазами и уставший, у другого были густые усы, мокрый нос, тонкие губы, густые брови, острые глаза охотника. Эти глаза в любой момент были готовы прицелиться и посмотреть в его сторону. И когда он поднимет глаза, получит гостинец прямо в шею.

Хейдьюк подкрутил прицел, чтобы прочесть имя на груди. У всех были нашивки с именами. Одного звали Джим Крамбо, у него в руке был «Браунинг», трехдюймовая двенадцатизарядная полуавтоматическая винтовка (вот гад!) наготове. Его личный номер был, видимо, на браслете, и на левом кармане. Он был похож на офицера.

Снова Вьетнам… Ни о чем он не скучал, кроме марихуаны, Уэстморленда, шлюх и Союзных флагов. Со мной, последним, получившим медаль за отвагу в джунглях. Или я первый? В джунглях тишины и камня. Вставай, свинья, чего ты ждешь? Хейдьюк, с нетерпением, рыскал прицелом по лагерю, как любопытный созерцатель, ища что бы подстрелить, что бы поесть.

Дождь уменьшился. Видимость до пяти миль. Пилот появился в кабине. Крамбо и его приятель залезли в вертолет, закрыли двери, и машина, с ревом набрала высоту в серо-зеленой измороси. Хейдьюк вжался в камни, глядя сквозь прицел на пилота. Бледное лицо за стеклом. Шлем, микрофон перед ртом, солнцезащитные очки. В этой экипировке он выглядел наполовину человеком, и определенно не был другом.

Вертолет слился с моросящей дымкой, и скрылся в южном направлении в сторону Финз. Хейдьюк переключил свое внимание на лагерь.

Двое уезжали в полноприводном пикапе, по скользкой дороге в сторону Кендлстик Спайе и Стендинг Рокс. Неужели никого не осталось? Он внимательно осмотрел лагерь. Две машины остались, палатки, дымящийся огонь. Людей не было видно, возможно остальные ушли патрулировать пешком.

Он подождал, хотя желудок уже давно пел песни. (О Боже, арахисовое масло! вяленое мясо! бобы!) Подождав с полчаса, он никого не дождался. Ждать дальше было выше его сил.

С ружьем наперевес он пошел вниз через склон, в сторону тайника. Где возможно, он прятался, под можжевельниками или за валунами, но это получалось слабо.

Оставалось буквально несколько ярдов до цели, как вдруг – о, Господи! – из палатки выскочила собака и лая, как сумасшедшая, понеслась на него. Молодой пес был похож на эрдельтерьера, коричневый с черными пятнами. Он побежал к Хейдьюку, затем остановился на полпути, в замешательстве, помахивая обрубком хвоста. Хейдьюк проклиная чертового пса заметил двоих, вылезших из палатки с чашками кофе в руках. Они оглянулись, и заметили его.

Он среагировал молниеносно, выстрелив с бедра, и разбив вдребезги окно в ближайшем пикапе. Двое нырнули в палатку за оружием и рацией.

Хейдьюк отступил. Пес побежал за ним еще около ста метров и остановился, виляя своим дурацким хвостом.

Хейдьюк рванул в сторону, гребня Мейз, единственное убежище, которое он видел или думал в тот момент. Он там до этого не был, но ему было не важно. Чертовы домашние собаки! Скормить бы их всех койотам, думал он на бегу. Обходя открытый гребень, он бежал сквозь можжевельник, вниз к каменному полуострову, который был похож на указательный палец, показывающий в сердце Мейз. Палец был длинный, мили две длиной, но укрытия почти не дававший. На полпути к краю скалы он услышал знакомый звук лопастей вертолета. Оглянувшись, он не увидел его, продолжал бежать, хотя его ребра трещали от боли, горло горело, требуя больше воздуха, больше пространства, больше энергии, больше любви, больше чего угодно, только не этого.

Но было именно это, думал он, набирая скорость по сверкающей скале, освещенной одиноким лучом, пробившимся сквозь облака, как луч Божий, и движущимся по каменной эспланаде, за последнее дерево, площадку левее, галерею скал внизу в открытом театре пустыни.

Хейдьюк был единственной звездой этого шоу, гвоздем программы, единственным и неповторимым. Он бежал по голой скале в сторону оконечности, носа, конца полуострова. Сплошные каньоны были по каждой стороне, сто, четыреста, пятьсот футов глубиной, со стенами, настолько гладкими и ровными, что Бонни называла их Вэмпайр Стейт Билдинг (вэмпайр (vampire) – вампир, прим. пер.)

Безнадега? Тогда не о чем беспокоиться, вспомнил он, отдуваясь, как марафонец в конце забега. Вот мы и приехали, я на краю, сейчас они меня пристрелят, как собаку, отсюда никуда не деться, нет выхода, у меня даже нет моей веревки, ситуация абсолютно тупиковая, так что не о чем беспокоиться, более того, у меня шесть патронов в ружье и пятьсот двадцать для револьвера.

Пока Хейдьюк размышлял таким образом, сзади раздалась стрельба, возвратился вертолет, дюжина мужчин пешком и дюжина на патрульной машине с радиосвязью остановились и повернули в его сторону, объединяясь против одного измученного, голодного, загнанного у угол психопата.

Полуденное солнце засветило ярче, сквозь дыры в облаках лучи играли в стране каньонов, а Хейдьюк, замеченный с вертолета, спотыкался и покачивался, балансируя на краю скалы.

Он посмотрел вниз с обрыва и увидел, в пятиста футах внизу полужидкую пенистую массу грязи, бросающуюся вниз на дно каньона, струящаяся в его изгибах, грохочущая на переливах, рычащая и бурлящая где–то внизу, впадая в невидимую Зеленую реку в пяти, а может, в двадцати пяти милях отсюда, он не мог оценить дистанцию. Катящиеся булыжники стучали и грохотали внизу, бревна плыли мимо, выкорчеванные деревья качались на волнах, он подумал – было бы не хуже прыгнуть в реку лавы.

Вертолет заложил большой круг. Хейдьюк пролез в трещину в скале, затаился, свернулся, щель была едва широка, чтобы он поместился туда, глубокая и искривленная, что дна ее он не видел. Скалистая роза на одной стороне, кустик можжевельника на другой. Не на что опереться ногой, он расклинил себя в трещине, упершись спиной в одну стену, а коленями в другую, как в дымоходе. Зажатый в массе камня весь, кроме глаз и рук с ружьем он ожидал первого из нападавших.

Были ли ему страшно? Нет, Хейдьюк был вне страха. Напуганный до смерти на финише, он слишком устал, чтобы бояться, слишком измотан, чтобы думать о сдаче. Ужасная вонь из джинсов и теплая полужидкая субстанция, вытекающая из правой штанины едва ли казалась ему продуктом, произведенным им самим. Он был занят другим, он посмотрел в прицел, сосредоточился на спусковом крючке, на поправке на снос, его ум был ясен, как кишечник.

Вертолет с грохотом пронесся мимо, в поисках жертвы. Не раздумывая, как учили, Хейдьюк выстрелил в кабину пилота и чисто случайно не попал в лицо пилоту. Вертолет резко повернул и вспышки выстрелов показались в боковой двери. Осколки камня полетели вблизи места, где сидел Хейдьюк. Вертолет повернулся хвостом к нему, он выстрелил в главную передачу хвостового винта. Вертолет более напуганный, нежели поврежденный полетел обратно в лагерь для ремонта и перерыва на кофе для экипажа.

Хейдьюк выжидал. Люди на земле держались на безопасной дистанции, в шестиста ярдах, на открытом месте, и ожидали подкрепления. Хейдьюк нашел более безопасную нишу в расселине скалы и снял свои зловонные джинсы. Он верил, что сегодня умрет, но умирать, барахтаясь в собственном дерьме, ему не очень хотелось. Первой мыслью его было выбросить их со всем дерьмом вниз на склон позади него, но потом у него возникла мысль получше. Все равно делать было нечего. Он отломал небольшую ветку розы, яркие цветки пахли, готовые выбрасывать семена.

Он выскреб дерьмо из штанов. Зачем? При данных обстоятельствах, зачем беспокоиться? Это вопрос достоинства, думал Хейдьюк. Оставив штаны проветриться он ждал очередного нападающего. Четыре патрона в ружье, два для вертолета, два для двух, кто подойдет, и заряженный револьвер для оставшихся. Долго он не продержится.

Сэм Лав прибыл последним, но он успел к концу концерта. Особой разницы не было, он уже ни за что не отвечал, просто удовлетворял свое любопытство. Прошло двадцать четыре часа с того времени, как он отправил брата на вертолете под присмотром Дока и Бонни в реанимацию больницы Моаб.