Книга, вышедшая в Париже в «ymca-press»

Если судить по сохранившимся в архиве Николаевского письмам Толстого, контакты его с Ященко возобновились, после приезда писателя в Париж, в связи с издательскими делами. Письма эти освещают роль Ященка (работавшего в книготорговой и книгоиздательской фирме «Москва») в организации немецкого издания сочинений А.Н. Толстого в 1919—1920 годах. Они вводят нас в обстановку первоначальной работы над романом Хождение по мукам, обнажая непарадную, бытовую сторону жизни и круг настроений писателя. Несмотря на то, что в них нет ничего, что не было бы известно исследователям творчества А.Н. Толстого по другим опубликованным источникам, самая стилистика интимного изложения бытовой и идеологической проблематики, занимавшей писателя, оживляет наше представление о Толстом.

«Декларативное» письмо Толстого от 16 февраля 1920 года свидетельствует о наметившемся единомыслии Ященко и Толстого по отношению к новой государственной власти в России. Для Ященко в 1920—1921 годах творчество Толстого — олицетворение наиболее «здоровых» потенций в русской беллетристике. Его оценка первых глав Хождения по мукам говорит об особых ожиданиях, сопровождавших появление нового сочинения Толстого: «Это — первое истинно художественное изображение в широком эпосе того предвечерия, что предшествовало темной ночи нашей революции и смуты. Сама же эта ночь пока еще не освещена светом поэтического слова. Она еще ждет своего поэта, кто овладеет ею так, как А. Толстой овладел предсмертным развалом» (РК, № 1, стр. 7). А.Н. Толстой, бесспорно, казался Ященко символом живой преемственности русской литературы, естественным продолжением «реалистической» (в его глазах господствующей) линии русской классики, с которой русская проза свернула на короткое время в предреволюционный период. (Ср. статью Ященко о Толстом, опубликованную нами в Приложениях к письмам.) Но бурные события литературной жизни 1921— 1922 годов, повлекшие за собой резкие изменения в общественной и литературной позиции писателя, вызвали и пересмотр ященковской оценки творчества Толстого. Замечательно, что, при обычно восторженной реакции журнала Ященко на другие книги Толстого, в НРК так и не появилась рецензия на роман Хождение по мукам. Объясняется это не только тем, что интерес Ященко сместился, под влиянием Эренбурга и Пильняка, в сторону нового поколения прозаиков, но и общим охлаждением к собственным прежним стилистическим прогнозам. Характеристика центрального произведения Толстого основывается теперь у Ященко на уроках, вынесенных из знакомства с новой русской прозой. В своем обзоре послереволюционной литературы Ященко писал:

«Наряду с "новыми", молодыми продолжали писать и "старые" писатели. Из этих писателей, сложившихся еще до революции, наиболее плодовитым оказался Алексей Толстой. За эти годы он успел написать два романа, детскую повесть, несколько книг рассказов и одну театральную пьесу. Самым удачным из всего им написанного, соответственно характеру его дарования, должна быть признана повесть "Детство Никиты" и драматический гротеск из времен Екатерины II "Любовь — книга золотая". В них много добродушия, юмора, причудливой фантазии и нежности. Большой роман его — "Хождение по мукам" интересен и в отдельных частях талантлив, но едва ли может претендовать на ту роль, которую он, по-видимому, ставит себе, — быть началом широкого эпоса русской жизни перед войной, во время войны и революции и после них. Для этого Толстому не хватает ни конструктивного таланта композиции романа, ни понимания художественных перспектив, ни пафоса сердечной любви, ни философского гения, а главное — у него нет твердого убеждения, вследствие чего его изображение и понимание жизни, может быть сами по себе и правильные, не убедительны для читателя. Но роман этот полон тонких наблюдений, ярких фигур и Толстому свойственного природного юмора. Насколько удачен его новый "фантастический" роман "Аэлита (Закат Марса)", начавший печататься в "Красной Нови", сказать пока еще трудно» (НРК, 1922, № 11—12, стр. А—5).

Слова об отсутствии «конструктивного таланта композиции романа» у Толстого в приведенной цитате несомненно восходят к пропаганде «конструктивизма» в писаниях Эренбурга 1921—1922 годов. После приезда в Берлин в октябре 1921 года А.Н. Толстой был привлечен к участию в НРК. Но замечательно, что его присутствие в журнале регулярно и, по-видимому, целеустремленно «уравновешивается» соседством Эренбурга, этого противоположного полюса литературной современности. Это ярко проявляется в факте публикации в одном и том же номере (1922, № 1), рядом, двух статей, Толстого и Эренбурга, об одних и тех же книгах Есенина — поэта, творчество которого составляло в тот момент «национальную» загадку. По А. Толстому, органически свойственен Есенин именно «деревенской», «деревянной» Руси: «Кому нужно, чтобы вы изо всей силы притворялись хулиганом? — вопрошал А. Толстой. — <...> Не верю, честное слово... Милый Есенин, не хвастайте... Вас обманули, что луна — контрреволюционна... А "хулиганы", скифы, вращающиеся башни и поэзобетоны превратились уже просто в уездный эстетизм». Для Эренбурга, наоборот, существо поэзии Есенина — в соответствии эпохе Татлина, в принадлежности к русскому литературному авангарду. «Только в годы революции мог родиться поэт — Есенин, — возражала заметка Эренбурга Толстому. — В ее пламенах немеют обыватели, и фениксом дивных словес восстают испепеленные поэты. Русская деревня, похерившая Бога и хранящая, как зеницу ока, храм, схватившая свободу и спрятавшая ее вместе с керенками в сундучок, ревет и стонет в этих книгах. Город, потеряв, — обрел; деревня, обретя, — потеряла <...> Когда же вы поймете, церемонные весталки российской словесности, что самогонкой разгула, раздора, любви и горя захлебнулся Есенин? Что "хулиган" не "апаш" из костюмерной на ваших былых bal-masque; а огненное лицо, глядящее из калужских или рязанских рощиц? Страшное лицо, страшные книги». Демонстративно сталкиваются Эренбург и Толстой и в разделе «Писатели — о себе» (см. НРК, 1922, № 4, стр. 42—45). Ср. символический рассказ Р. Б. Гуля о том, как «мирил» друг с другом Эренбурга и Толстого Ященко в редакции НРК в конце 1922 года (см.: Новый Журнал, 132, 1978, стр. 55). Было бы ошибкой видеть в таком «уравновешении» простое стремление к сглаживанию углов: сама литературная действительность оставляла Ященко в недоуменном выжидании и неясности.

Мы публикуем ниже только те из писем Толстого, хранящихся в архиве, которые представляют определенный историко-литературный интерес.

Профессору Александру Семеновичу Ященко

Дорогой Александр Семенович, получил твое письмо от 28/IX с предложением о продаже моих сочинений на немецком языке¹.

На условия, указанные тобою, я согласен. Матерьял вышлю в следующем порядке: немедленно II том «Наваждение», с присоединенным к нему рассказом «В бреду»². (Если издатель найдет, что матерьяла для книг мало, то я дошлю еще рассказ в 2 листа: «Под водой», но хотелось бы издать книгу без него, чтобы сохранить цельность.) Матерьял нужно расположить в следующем порядке:

1) «В бреду», 2) «Катя», 3) «Милосердие», 4) «Солдат и черт», 5) «День Петра», 6) «Наваждение», 7) «Пасынок», 8) «Синица»³. Затем, я вышлю IV том — роман «Хромой барин», V том — роман «Земные сокровища», III том — «Искра», VII том — пьесы, VI том — пока без названия, и, наконец, самое главное I том — роман «Сквозь дым и пыль» (название не совсем установленное)⁴. Всего, стало быть, 7 томов. (Для русского издания будет 9 томов.) Прислать сразу все книги не могу потому, что почти половину из них нужно будет переписать. Роман «Сквозь дым и пыль» еще не кончен. (Несомненно для немецких читателей он представит наибольший интерес.)⁵

Относительно пьес поступай так, как ты мне пишешь, — пускай переводят и авторизируют. В ноябре я буду в Берлине и тогда сам попробую завести связи с театрами.

При этом письме посылаю тебе дополнительную доверенность на продажу моих сочинений на немецком языке.

Крепко жму твою руку.

Все тебе кланяются.

Твой гр. Алексей Н. Толстой.

7 октября 1919 г.

Получил сейчас твое второе письмо. Вслед за книгой «Наваждение» вышлю первую часть нового романа. Пока она будет переводиться и набираться — вышлю остальное.

А.Т.

Милый Сандро, посылаю тебе три вещи: 1) пропавшую на почте часть «Хромого барина», 2) Статью обо мне М. Ландау⁶ и 3) продолжение «Хромого барина».

Через три дня вышлю продолжение «Хождения по мукам», глава 11, 12, и 13. Они совсем закончены и отделаны.

Роман затянулся потому, что я всю осень плохо себя чувствовал и работал хотя каждый день, но помалу. Теперь работа опять пошла хорошо.

Журнал наш, ежемесячный, выйдет первой книгой в январе — 320 стр.⁷ В продаже он будет 6 фр. Для Германии, по-моему, нужно назначить 15 фр. Возьмись за распространение его и продажу и будешь богат. Тебе было послано официальное письмо из редакции, но, кажется, по старому адресу. Я попрошу, чтобы написали еще. Этот журнал я выдумал для того, чтобы печатать там роман.

Пока прощай, обнимаю тебя и поздравляю с Новым годом. Наташа⁸ тебе кланяется и просит не сердиться почему она не пишет, — дело в том, что она теперь проходит теорию музыки с Сашкой Ком-<аровым>⁹, пишет контрапункты и совсем спятила.

Если в час Нового года около тебя будет находиться хорошенькая мордочка, то поцелуй ее также и от меня.

Твой Толстой.

9 Janvier <1920>/27 декабря <1919>

Милый Александр Семенович!

Не сердитесь, что не ответила сразу, — я давно собиралась Вам написать.

Ваше письмо я получила, была тронута, польщена и сразу же села писать заметку об Алеше. Но это оказалось так же трудно, как писать о самой себе. Выходило очень восторженно и очень неубедительно, одним словом — жена о муже.

Кончилось тем, что сам Алеша поставил крест на этом предприятии и обратился к Ландау. Статья Ландау, кажется, уже выслана Вам, — получили ли?

На днях кончаю переписывать «Хромого барина», думаю, через неделю можно будет выслать конец. У меня теперь новое увлечение (шить бросила). — Саша Комаров дает мне уроки гармонии. Это так увлекательно, что может заполнить всю жизнь. Я занимаюсь по несколько часов в день, пишу хоралы, прелюды. Саша меня хвалит, Алеша уважает, и так как он — «взятый от сохи» — в вопросах музыки, то не стесняется утверждать (даже при посторонних), что я лучше — Баха. Мы живем в меблированной квартире, модной и дорогой, с золотыми стульями в стиле «Каторз шешнадцатый», с бобриками с зеркалами, но без письменных столов. Все удобства для «постельного содержания» и для еды, но не для работы. Говорят, таков стиль всех французских квартир, а так как мы одну половину дня проводим все же вне постели, то и не знаем, где нам придется приткнуться с работой; Алеше кое-как примостили закусочный стол, я занимаюсь на ночном, мраморном, Федя готовит уроки на обеденном.

Обходятся нам все эти удобства не дешево, 1500 фр. в месяц! С нового года я начала искать квартиру подешевле и поудобнее, ибо эта (которую нашел нам дядя Сережа¹⁰) даже ему становится не по карману.

Последние дни напала на него тоска — уж очень плохи вести из России!

Отвлекают от работы также дела, журнал, люди, добывание денег¹¹.

Но все же работает он ежедневно и много. Иногда — кутим, много раз сожалели, что нет здесь Вас. Знакомых много, чаще всего бываем у Львова — и я и Алеша, оба, очень полюбили его¹². Всего лучшего. Пишите о себе, не только о делах.

Алеша, дядя Сережа и дети шлют привет.

Ваша Н. Толстая.

16фев<раля> 1920 г.

Милый Сандро, не отвечал я тебе до сих пор потому, что со дня на день хотел вместе с письмом послать две главы 14 и 15, но, если бы ты знал, до чего медленно идет работа! Иногда я прихожу в уныние, иногда мне кажется, что так, все-таки, и нужно. Ты не забудь, что Мало-мальски серьезные романы пишутся годами. Я же две почти трети написал в 8 месяцев. И еще — Господь Бог сохранил меня от того, чтобы не кончить роман в октябре, ноябре. С тех пор я очень, очень многое понял и переоценил.

Я совсем согласен с тобой в твоем взгляде на Россию". Знаешь, к этому подходят теперь почти все. За один год совершилась огромная эволюция; в особенности в сознании тех, кто стоит, более или менее, в стороне. Те, кто приезжает из России, — понимают меньше и видят близоруко, так же неверно, как человек, только что выскочивший из драки: морда еще в крови, и кажется, что разбитый нос и есть самая суть вещей.

Когда началась катастрофа на юге, я приготовился к тому, чтобы самому себя утешать, найти в совершающемся хоть каплю хорошего. Но оказалось, и это было для самого себя удивительно, что утешать не только не пришлось, а точно помимо сознания я понял, что совершается грандиозное — Россия снова становится грозной и сильной. Я сравниваю 1917 год и 1920, и кривая государственной мощи от нуля идет сильно вверх. Конечно, в России сейчас очень не сладко и даже гнусно, но, думаю, мы достаточно вкусно поели, крепко поспали, славно побздели и увидели, к чему это привело. Приходится жить, применяясь к очень непривычной и неудобной обстановке, когда создаются государства, вырастают и формируются народы, когда дремлющая колесница истории вдруг начинает настегивать лошадей, и поди поспевай за ней малой рысью. Но хорошо только одно, что сейчас мы все уже миновали время чистого разрушения (не бессмысленного только в очень высоком плане) и входим в разрушительно-созидательный период истории. Доживем и до созидательного.

Вообще, мне очень бы о многом хотелось побеседовать с тобой. Писать я очень не люблю. Думаю, что в марте буду в Берлине, и вот по каким делам. Мы хотим Грядущую Россию печатать в Германии и просить тебя взяться за это дело¹⁴. Получать будешь ты 1000—1500 фр. в месяц. Думаю, что тебя это может заинтересовать. Подробности не пишу, пот<ому что> хозяйственными делами не заведываю. И затем второе — гораздо более крупное дело. Здесь создается крупное издание: 6 томов по русской истории и искусству. Капитал 720 тысяч. Я приглашен главным редактором. В течение двух недель — дело должно оформиться, т.е. нам выдадут двухсоттысячный аванс и тогда мы приступаем к первому тому¹⁵. Тогда же я тебе напишу подробности и пошлю программу. (Кстати, я хочу от тебя статью по одному из вопросов, плата будет 150 фр. за страницу большого формата.) Первый том может быть будем печатать здесь, но остальные, конечно, в Германии. И к тебе опять обращусь с просьбой взять на себя печатанье. С этого, я думаю, ты будешь иметь тысяч 5—7 франков за каждую книгу.

Теперь же. Сандро, будь добрый, разузнай условия печати в Германии, т.е. стоимость набора, печати, цены на бумагу и затем то где лучше типографии: в Берлине или Лейпциге, — и напиши мне.

500 экземпляров «Грядущей России» <будут> тебе посланы Вторая книжка выходит в начале марта, если твоя статья не запоздает — успеем поместить и в первой книге¹⁶.

На днях высылаю тебе, наконец, 14 и 15 главы «Хождения по мукам» и окончание «Хромого барина».

Крепко обнимаю тебя.

Твой Толстой.

Прости, если письмо неряшливо, — ненавижу писать.

Наташа шлет тебе горячий привет.

6

10 апреля 1920 г.

1. 
   получил ли ты всего «Хромого барина» и «Приключения Растегина», «Земные сокровища»¹⁷.
   
2. 
   Как обстоит дело с моим немецким изданием, т.е. когда они дума ют выпускать книги и когда думают платить.
   
3. 
   Как обстоит дело с моими пьесами. Я слышал, что в Берлине Шмидт и Полевицкая организуют русский театр»¹⁸. Узнай, пожалуйста, также и это. Я не оставляю мысли переехать в Германию и меня очень заботит устройство моих литературных дел.
   

С большим историческим изданием пока заминка из-за общеполитических дел, — люди, обещавшие деньги, сами сейчас пока без денег. Журнал мы буем печатать в Германии, но пока опять все это время была задержка с деньгами и еще с тем, что прежний распространительный аппарат ни к черту не годится. Теперь мы организуем агентурный аппарат. На днях должно оформиться дело с крупным русским издательством на паях. Тогда я тебе напишу подробно обо всем. Господи Боже, до чего в современных условиях трудно работать! Революции, забастовки и, главное, нет энергичных людей, — все сопли, сплошные сопли. Пожалуйста, напиши мне обо всем подробно. Тебе все кланяются. Обнимаю тебя.

Толстой,

av. Alphonse XIII.

2 мая 1920 г.

Милый Сандро, до сих пор я не отвечал на твое письмо от 9 апреля потому, что не мог, да и сейчас не могу еще дать ответа ни в ту ни в другую сторону.

Дело в том, что здесь по моей инициативе организуется К<нигоиздательст>во «Русская земля». Цель — издание отбора современной русской беллетристики. Дело с К<нигоиздательство>м почти уже завершено, думаю, что дней через 10 мы начнем функционировать²⁰. Издавать книги в нашем К<нигоиздательст>ве будет значительно выгоднее, чем где бы то ни было. Но, разумеется, возникшее в Берлине К<нигоиздательст>во «Земля» может сильно подорвать наше дело, если мы не соединимся в известных пунктах. К этому предприняты шаги и переговоры с И.В. Гессеном уже начались: он написал Бунину и мне и выразил желание идти навстречу такому соединению²¹.

До выяснения этих переговоров до того времени, когда мы сговоримся об общем деле, — я не смогу дать ни утвердительного, ни отрицательного ответа.

Будь добр, милый Сандро, напиши мне вот о чем:

1. 
   Получил ли ты «Земные сокровища» — я тебя спрашивал и очень беспокоюсь, ты же забыл ответить.
   
2. 
   В каком состоянии находится мое немецкое издание? Я не знаю, подписан ли контракт тобою и<ли> только ведены были принципиальные переговоры. Внесены ли К<нигоиздательство>м деньги? Приступлено ли к печатанию переводов?
   

Надо тебе сказать, что К<нигоиздательст>во «Земля», где Гессен, тоже предпринимает переводные на немецком языке издания. В случае каких-либо затруднений — можно было бы обратиться и к Гессену.

Я послал тебе еще три главы «Хождения по мукам» — 16,17 и 18.

Затем, мною ведены переговоры с Прагой, где взяты у меня две пьесы. В Праге есть господин Fr. Khol, dramaturge du Theatre Nationale de Prague (Национальный театр, Прага, Чехословакия). Он устроил театральное агентство «Центрум». Оно распространяет свою деятельность на Чехословакию, Югославию, Венгрию, Австрию и Германию. «Центрум» взял устраивать мои пьесы. Я написал Fr. Кhol'ю твой адрес и сказал, что ты устраиваешь в Германии мои пьесы. Пожалуйста, Сандро, напиши ему в Прагу и сговорись относительно устройства пьес в Германии. На этом можно очень много заработать. Пьесы, которые я послал в Прагу, — «Касатка» и «Любовь — книга золотая».

Жду от тебя ответа и обнимаю тебя, твой

А. Толстой.

Наташа тебе кланяется, сладострастный старик (Скирмунт, а он таким оказался) тоже кланяется.

Наш адрес: 48 bis Rue Raynouard, Paris XVI.

Cambes. 18 июля 1921

Gironde.

Милый Сандро, спасибо за присылку книги, я осенью продам ее какому-нибудь идиоту и пришлю тебе в благодарность трубку «Донхила»²³.

Я бесконечно был счастлив узнать про твой «сухостой». Люди — говно, Сандро, — лишь немногие должны будут пережить наше время, и это именно те, у кого в голове, в душе и ниже живота — сухостой. Вообще — ты страшный молодчина.

У нас в Париже такая гниль в русской колонии, что даже я становлюсь мизантропом. В общем, все — бездельники, болтуны, онанисты, говно собачье.

Я стараюсь им не подражать. На днях начинаю новый роман, обдумываю пьесу. «Хождение по мукам» выйдет в начале августа (шестая кн<ига> Совр<еменных> записок, где конец романа).

Живем в удивительной местности, в гуще бордоских виноградников. Господи Боже, как я завидую крестьянам, возвращающимся усталыми с работ, ужин по закате солнца, мирная беседа. — Господь благословил труд и плоды его, бездельников же поразил страшным бедствием — войной, большевиками, холерой, тифами, голодом. Обнимаю тебя, милый Сандро.

Твой А. Толстой.
9

Ждановская наб. 3 кв. 24

Ленинград 3 янв. 1927 г.
С новым годом, милый Сандро, желаю тебе и Алисе счастья. В Москве этой осенью Дюшен²⁵ мне рассказывал, что ты много и интересно работаешь. Алиса занимается живописью. Мы все поджидаем, не заглянешь ли к нам в Россию, — тебе было бы и любопытно, и интересно, и полезно посмотреть, как страна в экономической блокаде живет, не унывая очень-то, строится и развивает с огромными усилиями свою независимую промышленность. У нас теперь все свое. Кое-что еще плохое, не совершенное, многое посредственное, есть и превосходные фабрикаты, — но — свое. Это главное. Строятся грандиозные фабрики на Волге, на Украине, станции белого угля. Копают уголь, бурят нефть, моют золото на севере, разводят новые породы злаков, хлопка, чая... Эх, денег бы, денег... Черт знает что можно натворить в СССР. Жизнь наша внешне бедная, серая, будничная. Приедешь после блестящего Берлина — станет тебе коряво; серая толпа, теснота в городах, не города — большие деревни. Но и это мы переживем. Остались же мы суверенны, подняли промышленность почти до довоенного уровня (а в некоторых отраслях перегнали). Земля обильна и богата, — обильна и богата наша земля. Переживем и нынешние будни. Хотя на западной границе все время погромыхивает и англичанка вернулась к своей извечной политике, т.е. к тому, что у Англии единственный, вековечный враг — это Россия, — но не век же греметь тучам на горизонте... Европа сможет воевать только тогда, когда сменится целиком все поколение, видавшее Великую Войну. А до тех пор много воды утечет и мы преодолеем и эту теперешнюю блокаду.

Живем мы, дома, благополучно. Федор уже в университете, Марьяна — барышня — в возрасте «пробуждения весны»²⁶. Никите 10 лет, учится музыке. Митька еще карапуз и темный озорник. Я много работаю. Наташа всецело занята детьми. Белкины²⁷ живут плохо. Режим экономии и общая денежная депрессия очень удари ли Веньямина, он совсем без работы, т<ак> к<ак> зарабатывал графикой, а теперь из<дательст>ва больше норовят обложечку печатаную.

Хотели мы с Наташей этой весной ехать в Париж, но случилась беда, Наташа сломала ногу и вскоре Митька захворал скарлатиной. Так и не поехали. Думаем поехать в конце этого лета или в начале октября²⁸, когда я закончу роман (2-я часть «Хождения по мукам»). За это время мне удалось собрать коллекцию картин, европейского значения. Это моя гордость. Мне было бы очень приятно, если бы ты написал о современном Берлине, то что приходится слышать от приезжающих русских писателей больше, — полная сигнализация на Потсдамер Пляц (почему-то это всего сильнее поражает воображение русских), да сколько автомобилей на улицах и все в том же роде. А про немецкую жизнь, про жизнь Германии рассказывают только из газет.

И еще к тебе очень большая просьба: у меня износились все стило (золотые, наливные перья). В России лицензий на ввоз стило не выдают и купить нельзя. Купи, пожалуйста мне стило, тонкое и изящное и перешли через дипкурьера или через знакомого. Деньги я тебе немедленно возмещу.

Все тебе кланяются. Твой А. Толстой.

Через месяц выйдет из печати новый мой роман «Гиперболоид инженера Гарина». Пришлю непременно. Прощай.