Книга вторая Грозный гуп «Книжное издательство»

Так я поступил и с Ваха-Хаджи Амаевым. И, должен сказать, что меня потрясло его творчество и я не выражу даже сотой доли своего восхищения им, если просто скажу, что я залпом прочел сборник рассказов «Один день» и что я снова и снова, с все возрастающим интересом, увлеченностью и восторгом читал его «Неоконченную повесть», опубликованную в 1995 году в журнале «Вайнах». Они пленяли новизной сюжетов, богатством фантазии автора, выразительностью и яркостью языка, жизненностью событий и героев: они сразу оживали в моем воображении, я болел, переживал и тревожился за них, будто всех их я знал, все они мои хорошие знакомые, что свидетельствовало об огромном таланте автора.

Такое бывает, когда удачно найден сюжет и образ. Потому что образ, как пишет Ян Парандовский в книге «Алхимия слова», – «самый существенный элемент произведения, быть может, единственный, которому ничто не угрожает – ни время, ни мода. Меняются течения и направления, темы и сюжеты, мотивы и настроения, меняются условности, определяющие выбор слов и версификацию, но образ остается всегда в непосредственной ли форме, в метафоре ли, в сравнении. Образ – кровь произведения» (М.: «Правда», 1990. с. 205).

Ваха-Хаджи Амаев и находит именно такие образы. Прошло много дней с тех пор, как я прочитал рассказы его, но до сих пор, как о живом, думаю о маленьком мальчике из рассказа «Жестокость», которого в вагоне везут с матерью в ссылку; сидя рядом с матерью и больным братишкой, который вскоре умирает, малыш находит небольшое отверстие в дощатой стенке вагона и одним глазом смотрит наружу, а когда показывается солнце, ловит его лучик. Но солдат-охранник, стоящий снаружи на буферной площадке, заслоняет мир. И однажды мальчик хочет попросить солдата не делать этого, в ответ на что, солдат штыком выкалывает ему глаз, когда он в очередной раз прильнул к отверстию.

Или сюжет рассказа «Один день»: муж на войне, дома – в Чечне – его мать и молодая беременная жена. Солдата-чеченца в чем-то начинают подозревать и он просится в намеченную кровопролитную атаку. В их селе размещены красноармейцы, прибывшие, якобы, «на маневры» и они вечно пьяные. Солдат-чеченец первым поднимается в атаку – и погибает. В тот же день пьяному офицеру приглядывается его жена и он, грязно ругаясь, пытается ее обесчестить. Она чудом вырывается, убегает из дома в холодный зимний день и, спрятавшись на кладбище, рожает мальчика, который тут же умирает от переохлаждения. Все это происходит в один день. Чудовищная несправедливость!

Положа руку на сердце, скажите, кого оставит равнодушным эти мастерски нарисованные картины трагедий? А впрочем, все рассказы Вахи-Хаджи Амаева такие потрясающие. Хотя сам он все эти трагедии пережить не мог, а мог только слышать об этих событиях: он родился около двадцати лет спустя после Великой Отечественной войны и депортации. Свидетелем всего описываемого его сделал большой талант рассказчика и мастерство.

Родился Ваха-Хаджи Амаев 22 октября 1963 года в с. Аллерой Ножай-Юртовского района Чечено-Ингушетии. В 1970 году начал учебу в Аллероевской средней школе, которую закончил в 1980 году, а в 1985 году – национальное отделение филологического факультета Чечено-Ингуш­ского госуниверситета. Года два-три проработал учителем в школе. В 1988 году, помню, я пригласил его редактором в редакцию художественных программ Грознен­ской студии телевидения, где был главным редактором национальных программ. Журналистом он был старательным, ищущим, тем более что это тогда поощрялось – по стране шла перестройка и начали появляться первые признаки рыночной экономики: даже на нашем телевидении стала размещаться реклама. В.-Х. Амаев готовил телепередачи «Кто мы? Откуда мы?» – об истории чеченского народа и духовно-нравственных ценностях вайнахов и «А ну-ка, парни!» – о воспитании и развитии молодежи. Они тоже появились в наших телевизионных программах впервые, благодаря перестройке.

Работать в журналистике В.-Х. Амаев продолжал до самой первой чеченской войны, которую пережил тяжело. Поэтому до начала второй войны уехал с семьей за границу и живет сейчас во Франции.

Писать рассказы Ваха-Хаджи Амаев начал еще в школе и впервые его произведения были опубликованы в середине девяностых годов ХХ века вначале в Ножай-Юртовской районной газете «Маяк коммунизма» (сейчас – «Слово народа»), а вскоре – в республиканской печати, в альманахе «Орга», в 1991–1996-е годы – в газете «Васт» («Образ»), журнале «Вайнах» и другой периодике.

Вошли они и в коллективные сборники молодых литераторов Чечни: «Впереди было еще полночи», «В пору солнечного затмения», «От подножия гор…», «Антология чеченского рассказа» и др. В 1990-х годах вышел в свет его прекрасный сборник рассказов «Один день», а в 1995 году в журнале «Вайнах» была опубликована бесподобная повесть – едкая сатира на годы правления первого чеченского генерала, прототипа главного героя Императора – «Неоконченная повесть».

Я помню с каким восторгом приняли и как высоко оценили ее читатели и критики. Она поставила писателя в один ряд с другими выдающимися прозаиками Чечни.

Известный литературовед Э. Минкаилов писал: «В чеченскую литературу жизненную правду принесло в восьмидесятые годы (ХХ века. – А.К.) творчество Ваха-Хаджи Амаева, Султана Яшуркаева и др. Если бы надо было определять моменты, когда писатель опередил свое время, я бы выбрал… так же и «Неоконченную повесть» В.-Х. Амаева» (Минкаилов Э. О чеченской литературе и устном творчестве. Грозный, 2007. с. 100).

Произведения В.-Х. Амаева не были переведены на русский язык, поэтому отрывок (начало) из «Неоконченной повести» даю в своем переводе.
Неоконченная повесть

(отрывок; перевод – мой)

Нохчаматьянистан. Сунжа-Бург. Бушующая площадь. Высокая башня. Мраморная лестница. Широкий коридор. Высокая дверь. Правый лифт, оставшийся целым. Восьмой этаж. Одна дверь – одна комната. Вторая дверь – вторая комната. Третья дверь – большая комната. Длинный стол. Перед ним кресло. В кресле – император. Имя императора – Шах-ин-де-Мат.

Тысяча девятьсот девяноста очень странный год. Месяц, неделя, день – оставим незначительное. Время – восемь часов утра… нет-нет, семь… погодите. Короче говоря, так и будет: московско-местное время – до семи-восьми часов осталось четверть. Первые минуты работы Шах-ин-де-Мата.

– Салам алейкум, господин, нужна большая помощь…

– Считай, что оказана…

– Что?

– Помощь.

– Тебе.

– Ты должен знать.

– Валлахи, не могу вспомнить.

– Тогда уходи и вспомни. Желающих войти сюда еще же много.

– Э-э, оставь. Ни у кого из них нет такого важного дела, как у меня, вспомнить бы… А-а, вспомнил! Я, господин, при уничтожении предыдущей власти ровно тринадцать лет стоял вон на той площади, не считаясь ни с дождем, ни с метелью, ровно тринадцать лет. И стоял не ради себя – стоял ради нашего бедного народа. Так теперь, господин, ради этого народа я бы мог занять хороший пост, минист­ра…

Император двигается в кресле.

– Не найдется ли для меня такой пост, – ради народа я согласен стать министром, как бы трудно это ни было…
– Добрый день, Ваше Высочество, если ты не поможешь…

– Что случилось?

– Вчера на базаре я выронил три рубля. Кто объявит о находке, кто предполагает…

– А мне что делать?

– Пошли туда гвардию, она нашла бы.

– Гвардию?

– Да!

Император двигается в кресле.

– Как ты не похож на прежних! Заботишься о народе. А прежним все черт мат… э-э-э… словом, до свидания…

– Вот уже десять минут, как звонят из ООН…

– ООН подождет, – я ничего не буду делать раньше, пока в моей стране есть еще хотя бы пылинка нерешенного. Впусти-ка вон того, кто заглядывает в дверь.

– Салам, монсеньор де-Мат. Потерялась скотина…

– Ты правду говоришь?

– Конечно, говорю!

– Род?

– Корова.

– Коричневый.

– Возраст?

– Трехлетка.

– Особые приметы?

– Когда она полезла в огород, соседская собака откусила кончик хвоста, без него.

– Одежда… словом…

– Чтобы не сглазили, два года назад суровыми нитками на шею повешена калоша, которую старуха Калкали из нашего села носила тринадцать лет.

– Хорошо, так нам-то что теперь делать?

– Пошли гвардию…

Император двигается в кресле.

– Сейчас позвоню… Алло, гвардия? Гвардия, слушаешь меня? Во что бы то ни стало, чего бы это ни стоило, понял ты? В полдень сообщишь мне… Я приказал, твоя бесхвостая, коричневая трехлетка будет найдена!

– Эх, как легко все теперь…

Входит секретарша.

– Звонят из Генуи…

– Пусть отец со свиньей у этого Гуни…

Входит один:

– Пан император, я из Кудыкино, начальник тамошнего склада, крысы едва не обвалили склад, капканов, ядов они не боятся, ничего с ними не могу поделать…

– Скажи Генуе, что я не успеваю теперь, потому что занят важными государственными делами, скажи, пусть перезвонят, когда ночь делится на две части, – секретарше; вошедшему: – сколько крысиных нор у тебя на складе?

– Семьдесят три!

– Слишком много! Подожди-ка... алло, ОМОН? Командир? Побыстрее… На кудыкином складе очень много крысиных метро… короче… говоря, этих крыс надо уничтожить, вы сможете сделать что-нибудь?.. Говорят, что капканов и ядов не боятся… Говоришь, что вы в их норы заложите противотанковые мины? Хорошо… а-а… о чем ты говоришь, вы же все Кудыкино к черту в космос отправите! Найдите другое! Сегодня этот склад должен быть очищен от крыс!.. Товарищ, начальник склада, я сообщил, за то, что беспокоишься о народном достоянии, спасибо тебе!

– Все это мелочи, пан император…

Но в его творчество вдруг врывается война (чечен­ская. – А.К.) со всей своей грязью и жестокостью. И поэт воспринимает ее как личную и всенародную трагедию. «Что есть война? – задается вопросом поэт. И сам же отвечает: «Разборка подлецов». И в своей поэзии он показывает всю страшную суть и всю бессмысленность войны, навязанной чеченскому народу. «Ни в одной стране мира из-за кучки подлецов, преступивших закон, не страдает целый народ, как чеченский», – пишет поэт».

Эти слова написаны одним из поклонников поэзии известного чеченского поэта, литературоведа, журналиста и переводчика Шарипа Цуруева. И эти слова, идущие от души, заслужены им.

Родился Шарип Цуруев 20 января 1963 года в с. Герзель Гудермесского района. Предки его выходцы из горного села Шуани. Учился он в Герзельской средней школе. В 1981–83 годах служил в рядах Советской Армии. В 1988 году окончил русско-вайнахское отделение филологического факультета Чечено-Ингушского госуниверситета, который, как видим, является главной кузницей писателей и журналистов Чечни начиная с 1957 года.

По окончании университета Шарип Цуруев работает сначала преподавателем в школе в Грозном, затем работает в Чечено-Ингушском научно-исследовательском институте гуманитарных наук, некоторое время возглавляет коллектив Гудермесского педагогического училища и преподает в Чеченском государственном пединституте.

В девяностые-двухтысячные годы Шарип Цуруев работает заместителем главного редактора журнала «Орга», главным редактором газеты «Даймохк», чуть позже – главным редактором литературно-художественной газеты «Васт» («Образ») (1992–1994 годы). С 2005 года Ш. Цуруев – главный редактор газеты «Учитель» («Хьехархо»).

Стихи писать Шарип Цуруев начал еще в школьные годы. Об этом так пишет журналист и литературовед А. Гайтукаев: «Выделяющийся среди ровесников любо­знательностью и прилежанием в учебе, мальчик рано увлекся ли­тературой и историей родного края. Мир же поэзии поразил его воображение яркостью красок, тон­костью выражения чувств и возможностью выразить себя» (Газета «Гумс», 27 января 2003, на чеч. яз.).

Главное, мир поэзии увлек его – этой возможностью самовыражения, ибо Шарип Цуруев, раз прочитав, сразу запомнил написанное известным русским писателем В.В. Вересаевым: «Нужно спросить себя: как я это чувствую, как я вижу? Писатель, когда пишет, не должен думать ни о своих учителях, ни даже о своем стиле. Если он видит, если он чувствует, – он скажет что-нибудь свое, оригинальное… Искусство писать – есть искусство видеть, есть искусство чувствовать всеми своими органами, всеми нервными окончаниями и ничего больше» (Собр. соч. в 4-х т. Т. 1. М.: «Правда», 1990. с. 64).

Шарип Цуруев и выработал в себе способность все видеть и все чувствовать по-своему – одним словом, выработал свой почерк. Поэтому своеобразно он и выразил свое отношение к Родине в стихотворении «Чечне» (перевод – мой):

Ищу во власти темноты,

Но не могу найти дорогу.

Казалась близкой к сердцу ты,

Но оказалась, что – далекой.

И только спину видел я,

Как от меня шла вдаль тропою…

Первые стихи Шарипа Цуруева появились в печати, когда ему было четырнадцать лет. Печатались они вначале в районных газетах: Ножай-Юртовской «Маяк коммунизма», Гудермесской – «Красное знамя». Поэтического мастерства молодой поэт набирался на заседаниях республиканского литературного объединения «Пхьармат» («Прометей»), членом которого он стал в 1978 году, а в 1986 году – старостой. Ш. Цуруев также посещал заседания литературного объединения «Шовда» при редакции Гудермесской районной газеты, руководимого известным чеченским поэтом Шаидом Рашидовым. Из этого гнезда выпорх­нуло немало сегодня хорошо известных писателей: Умар Саиев, Хож-Бауди Борхаджиев, Руслан Юсупов, Малика Дагалаева, А. Асхабов и др. И Ш. Цуруев, на мой взгляд, один из самых одаренных из них. Несколько позднее его стихи появились и на страницах республиканской газеты «Ленинский путь», альманаха «Орга» и т. д.

В девяностые годы ХХ века и вначале XXI века стихи Шарипа были опубликованы в ряде коллективных сборников молодых писателей: «Утренний час», «При солнечном затмении», «Возвращение», «Антология чеченской поэзии» и др. Вышли из печати и два автор­ских сборника поэта: «Останься, Чечня» в 1992 году и «Поверь, Отчизна» – в 2002-м. Его перу принадлежат десятки очерков, интервью с известнейшими деятелями науки и культуры, ведущими политиками, газетные публикации, более семи­десяти литературно-критических статей, исследований, эссе и т. д. Некоторые поэтические произведения переведены на русский, балкарский и осетинский языки. Поэт и сам занимается переводами. Так, он перевел на че­ченский язык стихи Д. Кугультинова, Р. Гамзатова, Ю. Кузнецова, Ф. Алиевой и др. В 2009 году Ш. Цуруев перевел на чечен­ский язык поэму Народного поэта Кабардино-Балкарии С. Гуртуева «Чеченская война» («Орга». 2009. №6).

В 1987 году в Тбилиси проходил Всесоюзный фестиваль молодых поэтов. Чести стать его единственным участ­ником от Чечено-Ингушетии удостоился молодой поэт Шарип Цуруев, который к тому времени уже заявил о себе, имел свое имя в семье литераторов и журналистов.

За «Поэму абсурда» Ш. Цуруеву присвоено 1-е место на республиканском литературном конкурсе, проведенном региональным отделением партии «Единая Россия». В 2005 году стал лауреатом ежегодной премии журнала «Вай­нах» в номинации «Литературоведение и фольклористика».

Творческая индивидуальность и талант члена Союзов писателей и журналистов России и Чечни Шарипа Цуруева наиболее ярко всегда проявляется в поэзии. О нем много и тепло писали в печати, говорили по телевидению и радио. И создавая этот небольшой очерк о нем, мы, естественно, пользовались этими материалами.

Отвечая на вопрос: «Что нужно творческой натуре для вдохновения?», Ш. Цуруев сказал: «Признание его заслуг. Не надо скупиться на похвалу поэту, писателю, актеру, музыканту, живописцу, да и любому мастеру своего дела, если он того заслуживает. Все хорошее, что можно сказать о человеке, мы зачастую оставляем для поминальных речей, а он нуждается в нашем теплом участии при жизни».

Мы в меру своих сил и возможностей постарались сделать это. Если же, кто сделает лучше и больше – будем только рады.

Моя печаль не связана с войной,

И не зависит от ее исхода.

Моя печаль почти всегда со мной,

Так будет впредь и в будущие годы.

Печаль о том, что все исчезнет вдруг,

Что этот мир придется нам оставить.

Любимая твоя и лучший друг

Однажды жить навеки перестанут.

Не станет близких всех твоих людей,

Смерть близкого,

Как пораженье в битве...

И не в слезах,

А в искренней молитве

Любовь и боль мы выразим верней.

За мной вослед – о тайны бытия! –

Вопросы страшной сути вечно ходят...

Не связана с войной печаль моя,

И не зависит от ее исхода.

Что есть война?

Разборка подлецов,

Умело управляющих рабами.

И слезы матерей,

И смерть юнцов,

В войне – вся ложь,

Она, как люди сами.

Безвинно гибнут люди,

Но война

Моя печаль, она сама,

Как вечность,

Моя печаль чиста и мне верна.

Пожар рожден потухшей искрой

По воле магов злых искусств.

Чеченец – вечный рыцарь риска –

Стал жертвой благородных чувств.

Мир любит бьющих, а не битых.

Любви чеченец не просил...

И в сатанинских лабиринтах

Он жертвой стал коварных сил.

И мир, довольный в самомненье,

Дедовских догм не в плену ль?

Синхронно с градом обвинений

Бьют градом нас снарядов, пуль.

Не утихают вопли женщин

И стоны стариков, детей.

И с каждым днем все меньше, меньше

Число естественных смертей.

И все ж Всевышнего мы славим,

Бог возродит из пепла нас.

И сгинет без следа, бесславно

«Чужая» мразь и «наша» мразь.

Не станем злее – это низко,

Пусть мир перевернется, пусть...

Чеченец – вечный рыцарь риска –

Слуга у благородных чувств.
Чеченский язык

(перевод – мой)

Не рос, как сорняк, он

В траве без охоты,

Не куплен на рынке,

Не с неба упал,

Не взят он в дороге

Взаймы у кого-то,

Для предков он создан

В начале начал.

Я все языки

На земле уважаю,

Но только чеченским

По праву горжусь.

Я даже на смертном

Одре завещаю

Семье свои мысли,

На нем – соберусь.

Впервые на нем

Меня мама ласкала,

Напутственным словом

Отец окрылял.

Душа в его звуках

Надежду искала

Он при одиночестве

Веру вселял.

Он – с детства любимый

Чеченский язык,

И чистый, и звонкий,

Как горный родник.

Однажды при встрече автор, которого я давно знаю, как прозаика, поэта и публициста, спросил меня:

– Читал?

– Что это тебя вдруг в мистику потянуло? У тебя же совсем другая тема… – вопросом на вопрос ответил я.

– Значит, читал, – обрадовался он. – И правильно понял: ты второй мне говоришь об этом. К сожалению, не все поняли, что роман – действительно мистический и что он первый в истории чеченской литературы такой. Эх, и долго же я вынашивал его, пробуя свое перо на стихах, рассказах, повестях.

Да, долго, поэтому роман «Горизонт в лунном свете» получился хорошим, не то, что те вирши, которые пишутся быстро, как правильно замечено в русской пословице: «Быстро робят – слепых родят». Возможно, подспудно эта идея жила в писателе с детских лет. С первыми сказками и рассказами о приведениях, первых детских ночных игр-испытаний на храбрость, которые особенно популярны у сельских ребят…

Саид-Хасан Тагаев родился 4 января 1963 года в с. Ни­халой Шатойского района ЧИАССР. Учился сначала в местной школе, затем в с. Шатой, где и закончил десятилетку в 1984 году. Поступил на русско-вайнахское отделение филологического факультета Чечено-Ингушского гос­университета и окончил его в 1990 году перед самым началом смутных времен. Развал СССР С.-Х. Тагаев встретил, работая учителем в школе на своей малой Родине. Но вскоре стал журналистом, вначале газетно-журнальным (работал в «Даймохке», «Радуге»), затем телерадио­жур­налистом (в 1995–1996 годах трудился на радио ГТРК «Вай­нах», сейчас – на телевидении Чеченской государст­венной телерадиокомпании «Грозный»).

Писать Саид-Хасан Тагаев начал со стихов, первые из которых сложил еще будучи учеником восьмого класса. Правда, стихи он писал недолго и уже в десятом классе перешел на прозу – рассказы, хотя он и сейчас продолжает работать в поэзии. А о том, что делает поэт это с высоким мастерством, говорит тот факт, что многие стихи тут же перекладываются на музыку и его песни часто звучат с эстрады, по радио и телевидению в исполнении вокально-инструментального ансамбля «Нохчо».

Рассказы и повести Саид-Хасана Тагаева печатали (и печатают!) газеты: районные «Ленинец», «Голос гор» (Шатой), «Ленинский путь» (Грозный), альманах «Орга», журналы «Орга», «Вайнах», «Нана», «Радуга», передаются по телевидению и радио. Входили они и в коллективные сборники литераторов Чечни: «Впереди еще было полночи» (1988), «Чеченская повесть» (2006; здесь опубликована его большая повесть «Тайна белого грота»), «Час рассвета» и др.

И, наконец, апофеозом творческой деятельности Саид-Хасана Тагаева стал многоплановый, многоперсонажный, объемный, мистический роман «Горизонт в лунном свете», который почти полностью с небольшими сокращениями был опубликован в журнале «Орга» в 2006 году (о нем-то и шел разговор вначале нашего очерка). Этот роман, по словам автора, первая часть задуманной им трилогии. События в нем разворачиваются и происходят в горных селах и в равнинных городах Чечни. Все они связаны с главным героем Солт-Ахмедом, представителем поколения, прошедшего все тяжелейшие испытания советской эпохи.

Творческие успехи Саид-Хасана Тагаева были отмечены членством в Союзе писателей и Союзе журналистов России и Чечни и премией журнала «Вайнах» «за лучшее произведение года в прозе» в 2006 году.

Писатель и сегодня в строю, активно работает в прозе, поэзии, журналистике, и мы уверены, что он не один год будет еще радовать читателей своими новыми произведениями. А сочинять он, слава Всевышнему, умеет превосходно.

А пока – небольшой отрывок из его повести «Тайна белого грота».
* * *

Таха был мужчиной лет пятидесяти, высокого роста, с лы­синой, с широкими бровями и худым лицом, на крупном носу у него было родимое пятно. Сейчас он сидел за широким, зава­ленным книгами столом, сжимая в правом уголке рта трубку и изредка разгоняя дым рукой.

На мое приветствие он, не оглядываясь, сказал:

– А-а, это ты... Проходи.

Его жена и двое сыновей жили в Санкт-Петербурге, а он остался дома. Из-за его сложного характера и некоторых науч­ных теорий, защищаемых им, семья выставила его перед людь­ми «сумасшедшим». Однако, что бы Таха ни предрекал, почти все случалось с полным совпадением, вплоть до даты. Но он только изредка использовал этот дар. Ни семья, ни люди не по­нимали его или боялись: он был очень желчным человеком.

Когда он поехал за сыновьями, жена его даже не пустила переночевать:

– Уходи, дай нам хоть здесь нормально пожить, – сказала она ему.

– Женщина, перестань, ты несправедлива, оставь сыновей с отцом, – мягко попросил Таха, словно он был примирителем чужой ссоры.

– Эти сыновья мои, и я буду о них заботиться, они учатся в институте, а дома у них нет будущего, – запротестовала Баната.

– Хорошо. Оставь с собою. Рожденные тобой, они вряд ли стали бы достойными мужчинами. Но... Но... знай же, у тебя злокачественная опухоль мозга. Тебе жить осталось год, три ме­сяца и семь дней. Тебе надо бы попросить у меня прощения, – сказал Таха ласково, – глупышка, ведь мир так преходящ...

Баната с издевательским смехом громко хлопнула дверью. Через полгода от сына пришла телеграмма на имя Тахи, он со­общал, что мать больна. Таха туда не поехал. Еще через полгода сын приехал за ним. Он опять не поехал к своей бывшей жене.

В названную им ночь Баната умерла.

– Как ты об этом узнал? – спрашивали у него многие. Ответ бывал кратким:

– Тайной Создателя не обладает никто, – и почему-то при этом сердился.

Если Таха предсказывал землетрясение, что трудно преду­гадать даже специалистам, оно обязательно происходило, а если говорил, что будет солнечное или лунное затмение, тоже слу­чалось. Он стал известен во всей Чечне. Но, объясняя его воз­можности, люди добавляли: «Он дружит с духами». Таха и сам знал, что о нем говорят неправду, его ничто не удивляло и не пугало. Он всегда исследовал только звезды.

Из-за своей несдержанности и цинизма он не уживался с людьми. Он «прочитывал» мысли собеседника до того, пока тот успеет их высказать. Поэтому отвечал еще до того, как собесед­ник спросит, или же молча бил.

Гости у Тахи бывали редко. Всего два-три человека, вклю­чая и меня, осмеливались к нему заходить. Если Таха о чем-то рассказывал, нельзя было ни перебивать, ни отвлекаться от темы беседы.

– Тебя, что, выгнали из дому? – бросил Таха, продолжая свои вычисления на большом листе картона.

Кто его не знал, растерялся бы от этих слов.

– Меня разбудил метеорит, падающий на нас, – сказал я тихо. Я никак не мог назвать его «астероидом». «Метеорит», по моим вычислениям, должен был быть меньше. И это было на руку мне.

Таха промолчал. Он забыл, что я здесь нахожусь. Он кру­жил вокруг стола, время от времени делая на бумаге какие-то пометки. Потом, вжимаясь в кресло и куря трубку с крепким табаком, сидел с книгой в руках. О том, что он бодрствует, мож­но было догадаться, только взглянув на лицо.

– Астероид... с огромной скоростью... прямо на нас... ог­ромных размеров и массы!.. – это он размышлял вслух. Я не рискнул перебить его. Учитель сказал «астероид». – Нет, если он летит по этой траектории, то должен пролететь в 300 миллионах километров от Земли... Но, если из-за отколовшегося куска он изменит траекторию, тогда... тогда будет «тогда». Если бы он рассыпался на метеориты...

– Еще рано до конца света, – услышал я. Он хотел сказать о чем-то другом. Но оставил на потом. Я немного успокоился.

– Иди спокойно, отдыхай, – сказал он мне, неожиданно хлоп­нув ресницами за большими квадратными стеклами очков. Гла­за за очками казались довольно большими. Я попрощался и вышел. Я не слышал, чтоб он мне ответил или закрыл дверь.

Ночь была темной. На улице натекли большие лужи. Ноги вязли в грязи.

Приближаясь к кладбищу в центре села, я заметил высокого человека, одетого в черную как ночь одежду, идущего вслед за мной. Как и я, он был без фонаря. Он шел к горам.

Увидев в окне свет, я завернул к двоюродному брату, обра­довавшись, что они еще не спят.

– Всего доброго в этот дом! Гостя принимаете? – поздоровался я, входя.

Он и его жена были старше меня на три года. У них были гости: две красивые девушки лет по двадцать; одна была сест­рой нашей снохи; другая – незнакомка. Они собрались для вы­чески шерсти. У каждой на губах – улыбка, а в глазах – блеск. Кроме них, здесь были трое девушек-соседок и двое молодых людей, один из них – родственник. Молодые люди сидели в два ряда, с шерстью посредине. Они не знали, что приближает­ся астероид или метеорит, да и дела им не было до этого. Уви­дев их такими веселыми, мне тоже стало менее тоскливо. По­здо­ро­вав­шись с гостями, я зашел в другую комнату, к брату. Но я успел заметить прекрасные глаза, наблюдающие за мной. Они заставили сердце биться сильнее.