Кодекс Фэнтэзи-роман Но мой удел могу ль не звать ужасным?

Но тел, увы, было два! Если связанный Гвинн ап Нудд оказался жив, то при взгляде на Гудну Аксель оледенел. Голова и хребет конюшего остались волчьи, другие члены, приняв истинный вид, уже начинали таять... Смерть настигла слугу в момент превращения, когда он пытался прийти на помощь господину. Юноша как зачарованный следил за беззвучным, страшным исчезновением, не в силах оторвать взгляд, чтобы найти глазами убийцу.

Наконец лобастая голова человека-волка с замёрзшими оранжевыми глазами, словно дым, растаяла на ковре. Гвинн глядел так же, не мигая, — и Аксель понял: что бы ни вылезло сейчас из своей норы, его ничто не спасёт, допусти оно хоть малейшую оплошность.

И оно вылезло — точнее, белело на месте исчезновения Гудны, которого, выскочив из-за двери по-паучьи, убило ударом в спину. Юноше сперва померещилось, будто бы один из нижних канатов вздыбился, раздулся и ожил. Но эти двухметровые ручки цвета сырого теста, шишковатые пальцы без ногтей, едва не задушившие Акса... Чудовище не спасалось бегством ни по каким крышам и фасадам, а спокойно стояло, подогнув тощие коленки. Стояло и глядело на Акселя...

Его верхние конечности волочились за ним по ковру комнаты. В рахитичных ногах не было и метра. Само оно достигало среднего человеческого роста, толщиной — сантиметров двадцать. Безволосый и белый «хвощ» с головой-бананом, тёмными, круглыми глазами, алой и кривой щелью рта... Ни носа, ни бровей, ни ушей, а в иссохшем розовом рту не видать не только зубов, но и языка.

Зато глаза с лихвой искупали «недостачи»! На узком банане головы их маслянистые плошки занимали всю ширину лица, сливались, казались одним глазом. Так мог бы смотреть тарантул из свиты Кья, обладай он интеллектом хозяина... и, как ни странно, капелькой сладострастного сочувствия. Усыпляющая, тёмная грусть без зрачков, белков и ресниц, наводящая дремоту на мозг, тёплую, привычную слабость... Но стоило оторваться от двойного гипнотического колодца, испытать неясную дрожь — и трещина рта завладевала дремлющим, словно счастье!

— Асси! — высоким, хрустальным голосом молвило белёсое существо. — Ты не ушибся, Асси? Я соссем не хотела так, поверь мне! (Оно почему-то «глотало» иные звуки). Мечтала усыпить тебя, когда ты войдёшь. И ты грезил бы сейчас в полусне, и слушал меня... Мерзкий эльф, он за нас ответит!

— Кажется, я невовремя... — еле слышно произнёс Гвинн, ложась щекой на ковёр и не спуская почти таких же чёрных глаз с ожившей «караморы». Но от мурашек, вызванных его голосом и взглядом, Аксель проснулся!

— Ничего! — мелодично сказал уродец. — Ты ведь Гвинн ап Нудд? Штрой и Алеки ссегда подозревали, что ты не умер. Ничего, я ссё приведу в порядок...

— Кто ты? — шепнул Аксель, стараясь не глядеть «хвощу» в его плошки глаз, чтобы вновь не провалиться в сонливость. — Что тебе нужно?

— Ты воссе меня не помнишь? — огорчился тот. — А виделись так недавно... Это я! Я чуть не похитила фантом, приняв за тебя — кого я люблю ссем сердцем! Я, вампиресса Данута... твоя Данута!

И тут Акселя стошнило. То ли не выдержали нервы, то ли желудок был переполнен жирным мясом — а, скорей всего, обе причины виноваты. Он пытался отползти подальше от лужи, но его выворачивало наизнанку снова и снова... к великому оживлению разных стеклистых тварей и явному огорчению вампирессы.

Дождавшись, пока Аксель утихнет (конечно, он залил себе всё до пояса — спасибо, на Гвинна не попало), Данута прошептала заклятие, и юноша стал сухим и чистым.

— Ну вот! Теперь тебе легче. Хочешь на кровать? Ему... могу подушку под голову, — брезгливо кивнула она на Гвинн ап Нудда. — Чтоб ты не огорчался, не думал...

— Мой конюший мёртв, — ровно сказал Гвинн. — Чем ты убила его, скажи-ка? Вот что мне интересно вместо подушки...

— Не ножом, можешь мне поверить, — весело ответила та, и из её розового ротика, напоминавшего индюшиный пуп, вымахнуло несколько длинных тонких зубов. Видимо, «шила» выдвигались по принципу лезвия на кнопке. Акселя бы, пожалуй, опять стошнило, да было нечем.

— Хоть я и полиодон... то есть, многозуб, Асси, — гордо продолжала Данута, — тётя Алфито ссегда ставила меня на доску высших вампиров. А уж она — отблеск самой Экатэ, Проливающей Лунный Свет И Радость! (При последних словах в комнате словно сгустились ночные тени). Ты видел мою тётю, я знаю...

Аксель вспомнил овец, вызванных колокольчиком эмпусы в тёмном сарае. Алфито приходит после двух «бряков»... и у неё медные копыта... А Данута хрустально изливалась:

— Она и научила меня такому, — и повела головой вокруг себя. — Волшебному пеленанию... Ну, и Алеки кое-что подсказал, надо признать. Он-то не брезгует вампиром, как средние духи или эльфы... Слышишь, ты, Великий Король? Вот знал бы о нас хоть половину того, что твой бывший подданный — и, может, не валялся бы здесь сейчас дурацким мешком! Но тебе недолго лежать...

— Ты, значит, ещё не обедала? — флегматично уточнил Гвинн. — Не собираешься откладывать нас на ужин?

— Где уж тебе понять! — презрительно сказала она. — Таким, как ты, лишь бы набить брюхо... Я даже и отвечать тебе не стану. Усвой, голубчик, одно: стоит вампирическим пеленам окутать тело любого чародея — и он мой, он больше не может колдовать, не может позвать на помощь! Главное, мысленно не может... Не верите — зовите ваших друзей... ну хоть дурня-пса, который от вас в ста метрах.

Аксель позвал Шворка, чувствуя заранее неудачу, и чувство обречённости овладело им. Даже в проклятом доме, в ловушке Кья мысленная связь у него работала! Данута между тем всё звенела:

— Куда надёжнее, чем наводить на кого-то волшебный сон... Беда в том, что пеленание нужно довольно долго готовить. Обычная засада тут не годится! К счастью, большинство моих прежних жертв — не маги, и я опустошала монастыри, ни разу не прибегая к подобным хлопотам.

— И с Куумом не пришлось трудиться? — Гвинна не задевали оскорбления, а предстоящая ему ужасная участь, казалось, ничуть не влияет на его любознательность.

— Да и нет, — откликнулась вампиресса. — Куума я бы, честно сказать, и не посмела: он дух! А я, чтоб ты знал, уважаю волшебные законы. — И, повернувшись к Акселю, совсем другим тоном продолжала: — Но он ждал меня. Смотрел на меня...

— Ждал? — прошептал Аксель.

— Как будто я могла ошибиться! — И тут же пожаловалась: — Он оскорблял меня, Асси. Называл крысой! Зато был велик и справедлив. Никто ещё так со мной не разговаривал! Я плакала, слушая его...

Юноша таращился на неё в немом изумлении.

— Он звал себя гаснущей свечой. В моих лапах... Вот если бы и Нерисса понимала!

— Ты... и её?

— Немного, — мечтательно призналась Данута; зеркальные паучьи глаза вспыхнули маслянистым блеском. — Я начала, начала! Но скоро пришлось остановиться. Старик Алеки почуял... Ещё бы. Дурочку начало знобить, она куталась в меха не только в Норвегии — даже и при визитах на Луну и на Третий Ярус. И хоть ничего не помнила по утрам, её кровь помнила меня. А кое-кто, из особо нервных, сам перестаёт выносить вид крови, заразившись нашими тельцами... Томатного сока — и то бояться стала! Конечно, Алеки понял.

— По-моему, это продолжается и сейчас, — вмешался Гвинн.

— Это прекратилось уже давно, возобновилось перед вашим знакомством на Третьем Ярусе и опять прекратилось в Риме. — Данута отвечала не Гвинну, а всё тому же Акселю. — Приходится слушаться Алеки! Он давно обещал мне племянницу за верную службу, когда доведу его поручения до конца. Сказал ей, будто бы усыпил меня хлороформом, убрал меня с глаз долой, и она стала поспокойней. А мне разрешил пить Нериссу лишь тогда, когда нужна магическая связь с девчонкиной кровью. Чтоб управлять её поступками, видеть её глазами, слышать ушами, не показываясь тебе самой. Ты ведь у меня грамотный, оборотнем тебя не проведёшь... Чары через кровь — самые, наверное, незаметные в волшебном мире! С тобой-то их не было, вот ты и подсмотрел меня наконец... Но мой контроль над Нериссой тебе бы разоблачить не удалось! Я просто путешествовала в её вещевом мешке и, если что, дёргала куколку за нитку. Залезла в карман домашней туники и там спала. Однажды ты даже просветил ей мешок волшебным способом, да у нас, у вампиров, своя магия... неопытный мой!

И она с материнской нежностью вздохнула.

— А почему прекратилось в Риме? — вежливо спросил Гвинн.

— Идиот, — кивнула на него Акселю Данута. — Лежит связанный, как сноп, и ещё спрашивает! Зачем же отнимать у девчонки силы, коль она помогает нам узнать то, что нужно? А я и без неё обойдусь, раз я в этой комнате хозяйка... Стоило тебе, Асси, известить Согнефьорд о вилле Скьявоне — и я помчалась сюда! Ссё приготовила, чтоб работать тут без помехи... На ЗАПЛЮМАПИВИ-то мне плевать, — и она плюнула на Гвинна, — а стихи твои меня не пускают, если только их не опередишь... Но я и Нериссу получу: надеюсь, Алеки успеет отозвать её на Луну!

Смысл последней фразы медленно проникал в измученное сознание Акселя. Он глядел на чудовище в холодном поту, неподвластный уже сонному дурману. Никакой Кья не внушал ему до сих пор такого ужаса! И какими бы страшными ни были его представления об Алеки, мозг его сопротивлялся услышанному. Данута и Гвинн наградили его одинаково жалостными взглядами.

— Он её любит, — мирно сказала вампиресса. — Конечно, не так, как я тебя... но по-своему! Сам посуди, уж коли ссе кругом должны умереть, кто позаботится о его племяннице лучше меня? Тихо... сладко... сном ребёнка под звуки сказки... в надежде на возвращение сил с утренней зарёй... И если даже заря на Земле ззойдёт опять, надеюсь, ты не веришь, будто жертва вампира — сама будущий вампир? Он и то, я думаю, знает, — кивок на Гвинна, — до чего трудно стать Избранником Ночи...

— Знаю, знаю, — столь же мирно подтвердил Гвинн. — Хотя мне и впрямь не мешало изучить ваш народ получше... Акси, не лежи безучастно, пусть ты устал, — продолжал он с мягким укором. — Беседуй с нашей хозяйкой, прояви интерес к её заботам! Конечно, я недостоин твоих истин, — признался он вампирессе. — Но объясни по крайней мере ему, любезная Данута: почему заря больше не взойдёт, а Нериссу надо поскорее звать на Луну?

— Да... почему? — зловещим эхом повторил Аксель.

Данута довольно засмеялась хрустальным смехом.

— Льстец! — погрозила она шишковатым пальцем Гвинну. — Выведывает... А может, и в самом деле что-то понял? Ты-то ведь, Асси, уже оценил меня, я по глазкам вижу... —Наклонилась над юношей, вдыхая запах его волос, перелохмаченных не слишком чистым ковром. Носа у неё не было — видимо, вдыхала всей кожей.

— У меня есть время до вечера, — шепнула она в самое ухо Акселя. Тот сжался от омерзения, однако боялся дёрнуться, спугнув ценное признание. — Я могу выпить вас сейчас, а потом уйти. И унести с собой своё горе... тоску по тебе, Асси! Зачем спешить? — Вампиресса вновь попыталась засмеяться, но алая ротовая щель явно не слушалась её.

— Ладно, эльф! — повернулась Данута к Гвинн ап Нудду. — Ссё же не каждый день моей добычей становится король. Признаться, даже впервые... Ну так знай: судьбу твоего народа решил вампир! Ключ и Предисессор сстретятся нынче ночью, пятнадцатого августа, ещё точнее — в два сорок. Не дня, как на звёздном глобусе, а ночи! Это и была единственная поправка, которую мудрый Ключ сумел сделать в Лондоне, у «Послов»! Дату — с одного инструмента, время — с другого, поправку на время суток — сам. Пошептавшись немного с черепами...

Аксель в ознобе припомнил беседу Хофа с Нериссой. Да... совпадает... И никто не поймёт заранее!

— Но где? Где? — глухо спросил Гвинн.

— Твой вопрос стоил бы тебе жизни, — ласково сказала она, — если б я ссё равно не ззяла её. Тем не менее, последую примеру Ключа и тоже произведу поправку: ты умрёшь первым. Я хотела избавить доброго, ранимого Асси от скорби по твоей крови... Ничего... мы тогда останемся с ним одни!

— Где?!

Аксель хотел помочь Гвинну, но не успел.

— Ты дала слово королю — так не веди себя, как рабыня, — с ледяным презрением сказал тот. Отвернулся от неё и закрыл глаза.

— На улице Четырёх Фонтанов! — злобно ответила она. — В Национальной галерее! Доволен? — Было видно, что, не успев закончить, она уже жалеет о своей откровенности. Гвинн искусно сыграл на её желании насладиться превосходством над эльфами, презиравшими, как и все, вампиров. Король молча открыл глаза, и стало ясно: он ничегошеньки не знал бы о месте, если б не память Акселя. Но та сейчас говорила Гвинну многое...

— В Национальной галерее старинного искусства? Палаццо Барберини... — выдохнул Аксель, набирая пыли с ковра. — Ведь мы... кха!... мы с него начали! Нерисса и я...

— Вы начали, а Двое закончат, — Данута опять взяла себя в руки и решительно улыбалась. — Планета Земля не доживёт до завтрашнего утра. К тому времени я давно буду на Луне... Нерисса, надеюсь, тоже! Я ведь должна отчитаться честь по чести... И старый Алеки представит меня Штрою. А главное, я попаду в свиту самой Экатэ, стану однозубою вампирессой! Но счастье моё неполно, — грустно добавила она.

Полнота её счастья, как видно, не волновала Гвинн ап Нудда.

— Ты становишься на пути Смертей? — спросил он с угрозой, оставив свой прежний тон. — Ты, жалкая пиявка? Думаешь, тебя спасёт от них тот, кто сам ответит за это? Если Великая Смерть не хочет встречи Двоих, как смеете вы, подземная и лунная мелюзга, шуршать у ней под ногами? Лучше уж оставайся на Земле, мой тебе совет. А ещё лучше — вспомни про остатки мозгов! Освободи нас! Быть может, ещё не поздно... И я прощу тебе Гудну!

— Молчать! — взвизгнула Данута. Страх и злоба сделали её хрустальный голос, нужный для усыпления жертв, пронзительным и визгливым. — Учить нас задумал? Валяешься связанным на полу, и ещё грозишь? Однажды я поспешила, еле простили! Но второй раз прощения не будет... Если б Чёрный Кодесс хотел, чтоб Асси поспел на сстречу, он бы не говорил загадками! И мне бы не дал через Нериссу разузнать то... чего Ключу не хватало! — Она вдруг запнулась и застыла.

— О чём ты? — взмолился Аксель. — Не понимаю...

Зато вампиресса поняла, что проболталась, пожалуй, хуже прежнего. Аксель даже боялся, не сотрёт ли она память у жертв... если умеет. Но то ли Данута не умела, то ли крепко полагалась на свои путы.

— А тебе и не надо понимать, — сказала она, мгновенно вернув голосу прежнее звучание. — Ни тебе, ни мерзавцу эльфу! — И пнула Гвинна ногой, испортив начало речи. (Удар был, видимо, крепок: Аксель уже знал силу этих рахитичных конечностей. Однако на лице короля не дрогнул ни один мускул). — У великих мира сего закон один: достоин награды — получи, не достоин — отойди в сторону! Да, мой Асси, да... они дали тебе шанс, грозные Смерти. И не диво: разве можно не оценить тебя? Ладно, повторю тебе снова, коль уж сказала: без тебя бы и у Ключа ничего не вышло! Но мне ты нужен сильней... Сильнее, чем им. И, видишь, они уступили тебя мне. Вот же он, Чёрный Кодесс, вот! — Она ткнула пальцем в стол, на котором мирно лежал источник напастей и тревог. — Он видит и слышит нас сейчас! Так пусть не молчит и скажет: «Уйди, Данута! И отпусти того, кого любишь! И даже того... того...» — Вампиресса метнула взгляд на Гвинна, который весь превратился в слух, но явно не нашла сил закончить. Подкралась к столу и страшно уставилась на Кодекс.

Воцарилась мёртвая тишина. Аксель и Гвинн тоже не спускали глаз с книги. Всё на свете перестало существовать, кроме скромного переплёта на столе...

Однако Чёрный Кодекс молчал. Шел ли призыв вампирессы не от сердца, брезговала ли книга ей самой, или же у Смертей имелись более важные причины? Как бы то ни было, Данута возликовала.

— Ага! — крикнула она, опять подступая к Гвинну. — Ну, что теперь скажешь, наглый червь? — Хотела опять ударить его — и, покосившись на Акселя, передумала. — Ни Смерти, ни Штрой больше не стоят между мной и Асси! Штрой хотел сам, конечно... Ну, видно, не до того, иначе Алеки не посмел бы... Мой Асси уснёт с любовью... А тебе дарю ещё две минуты жизни, чтобы ты понял, какова настоящая любовь!

И в исступлении повернулась к Акселю.

— Асси! Я...

— Минуточку! — остановил её новую речь несносный Гвинн. — Почему ты произносишь «Асси», «Кодесс»? Раз уж я обречён перед смертью узнать вампиров, объясни мне! Зубов у тебя в достатке, а говорить не можешь...

Аксель тут же смекнул, что Гвинн просто тянет время. И то сказать: ведь мог появиться Шворк! Да мало ли какая случайность... Едва ли Данута снизошла бы до объяснений, но последняя фраза короля задела её за живое.

— Есть созвучия, которых избегают вампиры, — презрительно бросила она. — И не от косноязычия, а просто... те их волнуют! Напоминают про миг питья!

— Они для вас чересчур ТОССИЧНЫ? — подсказал Гвинн, и Аксель не сразу узнал слово «токсичны» в вампирском стиле.

— Именно! Головёнка у тебя есть, вот наглости бы убавить... — чуть спокойнее сказала ему Данута. — И если ещё перебьёшь — зарежу в ту же секунду, при моём Асси!

После чего опять повернулась к Акселю.

— Стены виллы помнят не только моё мастерство, но и унижение. И я честно сознаюсь тебе в нём, чтоб ты знал, чего я натерпелась ради тебя... А cсё она! — Вампиресса ткнула мучнистым пальцем на дверь, сверкнув глазами.

— Она? Кто она?

— Стефания!!! — взревела Данута, корчась от гнева. — Ззандоменеги... Когда вы приехали, мне ещё не было дозволено тебя трогать, зато остальных — остальных я могла бы пить... И, сам понимаешь, я захотела начать с Кри. В первую же ночь... Она почти так же прекрасна, как и ты, и у тебя с нею одна кровь! Я шла к ней, будто сама Судьба, не невидимая — на это полиодоны не способны, — но окружённая облаком Цепенящих Чар, бесценных при сстрече с кем-то. Ты ведь, кажется, испытал их силу?

Аксель в ужасе вспомнил: он пытается броситься к Аксу, душащему себя — и не может двинуться с места...

— Ты напала на Кри?! — прохрипел он.

— Она выросла передо мною, как смерч в пустыне. Безумная, и с безумной кочергой! Кричала мне, как её зовут, словно я не знаю ссех в любом доме с первой минуты... Про своё духовное назначение, изгнание бесов, и вот они наконец пришли, и она мне сейчас покажет! — Данута содрогнулась, закрыв глаза синюшными веками — впервые.

— Синьора Дзандоменеги? — прошептал Аксель.

— Она проломила мне череп кочергой!

Гвинн ухмыльнулся, и если бы вампиресса видела его немой смех, то, наверно, исполнила бы угрозу... и кто знает, писал ли бы я сейчас мои кровавые строки? Но Данута смотрела лишь на Акселя.

— Я сопротивлялась несмотря на мощь её членов. Однако борьба не продолжалась и трёх минут... Потом она сволокла меня во двор, где стоит дровяная печка, и, если б запихала туда, я никогда не увидела бы тебя, мой Асси! Но Стефания не стала зздувать огонь — может, боясь свидетелей? — а просто свалила меня в помойную яму, забросала мой труп штакетником, трижды плюнула сверху и ушла. Я говорю «труп», так как после насильственной смерти, осуществлённой обычным образом, вампиру нужно два или три часа, чтобы ожить...

— Могу я задать вопрос? — скромно сказал Гвинн.

— А, присмирел, бедолага? Ну, пищи...

— Почему Алеки не соврал Нериссе, будто убил тебя единственно верным способом — то есть осколком зеркала?

— А он меня бережёт! — гордо ответила Данута. — Он меня ценит. Вот кто способен понять душу вампира... И вдруг бы Нерисса когда-нибудь столкнулась со мной, обуянная злою силой, сгустком которой пришла в наш мир Стефания? И, умея, прикончила меня?

— Стало быть, она спасла Кри? — не верил Аксель.

— Её тянуло к месту убийства, как ссех убийц. Она вернулась туда, отмыла от слизи кочергу, поправила гардины и шторы, и статую своего святого, но, я уверена, долго ещё бродила потом по вилле, высматривая новую жертву... И когда я приплелась туда поутру, хватаясь за стены, кругом затаилась тишина. Однако рисковать со старой пантерой второй раз было нельзя! Пришлось сосредоточиться на тебе, если ты простишь за слова, которые должны дышать счастьем... Я вложила в пеленание твоей комнаты остаток душевных сил, и — видишь? — получила мою награду сверх ссякой меры!

— Зачем я тебе? Ты просто сошла с ума...

— Сошла, когда я увидела тебя! И сейчас ты узнаешь, ты узнаешь... Сколько существ и событий, крови и хитрости свело нас вместе с тобою! Поймёшь, почему я твоя судьба... — Она остановившимся взглядом уставилась в горящий витраж, словно видя на нём тайные знаки. — Теперь уже можно... можно...

— Мы очень хотим услышать! — попросил Гвинн.

— А ты молчи! — цыкнула она. — Ссё равно не поймёшь ни слова. Асси мой — вот кто будет слушать... Знай, Асси: Штрой и Геганий пришли в ярость после того, как скрылся на Землю Шес. Раньше считалось, будто бы среди лунных духов не может быть эльфийских шпионов — только среди земных. Самые верные, опора Резиденции — и нате! Захватить бы такого перемётыша... Сколько секретов выплывет, прежде чем с него сдерут кожу! И когда те, кто шпионит за твоим псом — а за вами шпионят постоянно, — за псом и его семьёй, доложили, что в Махриханише объявился Шес, словно раздался гром средь ясного неба. Мы не могли послать на ззморье десант: на вас лежат защитные чары — твои, мой Асси! — да и главную преступницу, Ронуэн, спугнуть не хотелось. Она летала туда, словно к себе в дупло: уверенно, нагло! Но зато выдала себя...

— Выдала? В чём? — усомнился Аксель. Чтоб Ронуэн когда-то ошиблась...

— Ссе ошибаются, — хрустально засмеялась Данута. — Пришёл и её черёд! Хотела выдать своего Шеса за бестолкового воспитателя щенков и убедить нас: лунный дух, мол, не годится в шпионы. Вроде и внимания на него не обращала, зато опекала семью Кэти... Но мы-то знаем, до чего она занята! А, стало быть, сразу ясно: летает она к нему, и только к нему, своему лучшему агенту. И они что-то затевают... Много мелких созданий кружило по дюнам Махриханиша, норовя сломить их защиту. Не раз летала и я... Я и была та чайка, которая засекла тебя с воздуха, когда вы сошлись втроём. Мышатница, урод и луч солнца!

— Ты?!

— Нет, вы не могли! Не могли!

— Алеки не был уверен, тоже правда. Когда шпион снова ставит на карту свою жизнь и наконец получает по заслугам — неудивительно. На то ведь он и шпион.... Но чтобы ты, ты сам явился к злейшим врагам, не защищённый больше никем, даже Асфоделью? И, однако, если мы угадали, и после ззлома книгохранилища вашей целью стал Чёрный Кодесс, то лучшей кандидатуры, чем твоя, у Ронуэн и быть не могло. Внук Гуго Реннера — достойный преемник Куума! Ты мог заставить Кодесс разговориться, ибо кто устоит перед тобой? Алеки много совещался со Штроем по поводу твоего предстоящего визита... Ох, я опять увлеклась напрасно... Ведь мы говорили о любви.

— Такие детали и есть показатели любви, — вставил Гвинн.

— Раболепный! Не смей говорить о ней. Я от души назвала Асси лучом солнца! А знаешь ли ты, что вампиры не выносят его лучей, предпочитая Луну, полумрак и звёзды? Вот почему в чёрной дыре им сделали пасмурное небо... Но Асси слишком прекрасен, слишком высок, чтобы я сравнила его с Луной. И слишком мучителен, признаться! Мой Асси, мой алмаз, моя радость... И я наплевала на Алеки, на его змеиные планы, на его гнев! На мою будущую казнь...

— Ты решила выкрасть его?

— Старый маньяк не успел запретить мне это. Даже и в его лысый череп с трудом умещалась мысль, будто простая вампиресса могла бы то, чего и сам Штрой не может... Но в конце концов он бы понял, и я побоялась мешкать!

— Ты и не мешкала! — мрачно сказал Аксель.

— Твой проклятый дед защитил ваш дом от магии духов. А про мою, вампирскую, не подумал.... Слепцы, чванные слепцы! Однако я понимала: у меня будут лишь секунды, иначе вы исправите промах. Внезапность и немного удушья — мои союзники! И ты, ты подсунул мне двойника, жестокий? Хотя и он озарялся твоим светом... Следовало бросить его, цц... цц... ццепиться в тебя! — Она с трудом поборола сильную голодную судорогу. — Меня одурманил запах пота. Не было сил разжать объятия! Я сутками не могла смириться. Пряталась, опьянев, на соседних крышах...

Данута вдруг выпустила зубы и кинулась на Акселя, но тут же остановилась со страшно искажённым лицом.

— Ах, зачем ссё, если ты не понял?!

В душе Акселя, пожалуй, нашлась бы частица жалости, если бы не безумный страх перед нею. Он вовсе не хотел оскорблять её, но, обидевшись, она вряд ли бросится снова...

— Не понял? Что я должен понять? Что ты сумасшедшая?

— Вот, вот! Вот что твердят о нас на каждом углу и в каждой спальне! — зашлась Данута. И, к ужасу Акселя, повалилась перед ним на колени и простёрла паучьи руки, собираясь обнять его. — Но ты... но хотя бы ты... не повторяй грязной клеветы, мой Асси! Нет ничего более связующего, чем кровь, и тот, кто избран сосать, понимает вещи, которых никто не понимает, чувствует то, что никому не дано почувствовать! Скольких я любила, над сколькими рыдала в ночи... если б ты знал! Одних сразу, едва увидев, других — пригубив... И ни к кому я не чувствовала того, чем одарил меня ты. Твоя ли заслуга? Или Большая Магия хочет через тебя сказать нам нечто, могущее осчастливить нас?

— Да, да! — в панике крикнул Аксель. — А я... во мне ничего такого нет!

— Тем не менее она сделала свой выбор, — неумолимо сказала вампиресса. — Быть может, потерпев неудачу с твоим дедом. И пусть даже без неё ты ничтожней ссех — в конце концов ты ззошёл над миром! Я мечтала о славе, о свите лунной богини, о Нериссе... О, можно ли их сравнить С ГЛОТКОМ ТЕБЯ?!!!

— Не прикасайся ко мне! — завопил Аксель. — Помогите! Помогите!

— Тебе противен мой облик? Но я могу выглядеть иначе... — К нему, вся в слезах, протянула руки красавица в монашеском одеянии. — Ведь этого ищете вы, люди?

— Нет, нет! Не смей меня трогать!

— Я не буду, не буду... только дослушай. — Данута немного отползла. — Хочешь, я докажу тебе, как высока и прекрасна душа вампира? Даже твой недостойный эльф увидит... Скажи мне слово, одно лишь слово любви — и мы умрём вместе! Не обижайся, сперва ты, а уж после — я... А эльфа я отпущу!

— Аксель, — спокойно сказал Гвинн. — От имени моего народа, чьим законным королём я пока являюсь, запрещаю тебе соглашаться на предложение!

— Но ты ещё сможешь что-то сделать...

— Эй, Данута, послушай! — продолжал Гвинн. — Не знаю, как у вампиров, а у людей дружба и любовь начинаются с уважения. Понимаешь?

— Да разве я не уважаю его? — выпучилась она. — Чем ты слушал, эльф?

— Может быть, носом, а может, даже затылком: ведь уши-то мои залеплены твоей дрянью! Аксель Реннер будет уважать тебя, лишь если ты поможешь ему сорвать встречу Двоих! И выложишь о них для начала правду...

— Зачем ты сказал?! — взвыла вампиресса, обмотав себя несколько раз руками, и, снова закрыв глаза, принялась раскачиваться в немом отчаянии. — О, если б я знала раньше... каких-то три дня назад! Но сейчас уже поздно... Не могу!!! Неужто ты не простишь меня, мой Асси?

Аксель молчал. Услышанное и увиденное ошеломило его до такой степени, что — увы, не впервые с начала нашей истории — он снова усомнился в реальности своей жизни. Да и странное существо, корчившееся перед ним узлами... могло ли оно вправду существовать? Его непритворная страсть, отчаяние и какая-то детская наивность, которой не было у «больших злодеев» — Штроя, Алеки, Кья — заставили юношу печально подумать, насколько беспощадна природа. Для чего поиздевалась она над вампирессой Данутой? Чего хотела? И хотела ли, создавая её, хоть что-нибудь?

— Ты молчишь? Даже моя смерть не нужна тебе? Тогда... пеняй на себя!

Данута медленно встала.

— Я тронут твоими словами, — сказал ей Гвинн. — Мы, эльфы, в самом деле жестоко недооценивали вас. И жаль, что ты полюбила не того, кто мог бы достойно ответить на твои чувства!

Аксель и вампиресса с почти одинаковым выражением воззрились на него.

— Нет-нет, не то чтоб я был уже влюблён! — поправился Гвинн ап Нудд. — Но я действительно многое понял сейчас, Данута. И, прошу тебя... ведь ты не нарушишь слова? Начни с меня!

— Не нарушу... Готовься умереть, эльф! Я больше не зла на тебя, если тебе легче.

— Намного! — заверил Гвинн. — У меня только две просьбы напоследок. Дай мне умереть достойно. Как королю!

— Чего же ты хочешь?

— Усади меня на тот стул. Чтоб не на полу...

Данута легко подняла его и, словно тряпичную куклу, плюхнула на стул. Помятый Гвинн отразился в дверце шкафа, грустно оглядел себя в зеркале и кивнул.

— Гораздо лучше, спасибо. А ещё я бы не хотел, чтобы нам мешали. И, кто знает, может, я не только пойму, но даже ПОЧУВСТВУЮ?

— Уж я постараюсь для тебя! Но кто сейчас может нам мешать? — сказала она почти добрым тоном, пристально глядя на него. К горлу Акселя вновь подступила тошнота.

— Стефания! — мрачно ответил Гвинн. Данута дрогнула и бросила взгляд на дверь. — Ззандоменеги... Я чувствую, что ей нет покоя. Она не спит. Чует нашу страсть... И пытается понять, где мы!

— Дверь-то закрыта на замок...

— Её не остановят ни дверь, ни стены, ни путы. Ты же знаешь!

— Тогда давай я утащу тебя в парк. Через окно! — сказала она уже почти нежно. — Я часто охотилась в кустах, ловила сонь, лесных мышек... А порой зачаровывала птицу. Да птиц выводил из транса болван пудель, который нередко слышал мои шаги!

— Это ты шуршала в кустах? Шворк мне говорил... — пробормотал Аксель.

— Но он и сейчас рыщет там, Данута! — тревожно сказал ей Гвинн. — Нет, как ни рад я буду уснуть под птичье пение, твой парк нам не подойдёт...

— Ты прав! Останемся здесь, где впервые увидели друг друга. Так не пойти ли мне посмотреть, что она делает?

— Вот и я о том же. И посмотреть, боюсь, недостаточно. У неё, наверное, чуткий нюх! Проберись по первому этажу, да не один раз, пускай учует тебя. После уйди на улицу, загляни на задний двор, побудь у выгребной ямы. Она подумает, будто ты ещё там, или стоит твой старый запах. Однако не копаться же в яме днём, пускай с её кровожадностью... А ты, голубка моя, пропитав всё кругом как надо, влети в окно — и тогда-то нам нечего бояться!

Его план привёл вампирессу в восхищение.

— Ты прирождённый вампир! — всплеснула она руками. — Я буду гордиться твоей кровью... Лечу как весенний ветер! Пяти минут хватит, чтоб сбить со следа старую ведьму?

— Надеюсь, — кивнул король.

Данута скользнула в коридор и прикрыла дверь.

— Скорей бы вернулась! — громко воскликнул Гвинн, делая Акселю знак глазами: «Подслушивает!» — Я жажду её любви... Но женщины, как всегда, неисправимы. Уйти и не закрыть на замок, когда по вилле рыщет ОНА!!!

— Стефания? — уточнил Аксель.

— Не произноси её имени! — взвыл король. — Я весь в ледяном поту, когда его слышу...

Раздался тихий щелчок дверного замка, и легчайшее дуновение ветра, которого оба не заметили бы, не будь их чувства обострены в тисках смерти, подсказало им, что вампиресса ушла. Гвинн ап Нудд решительно повернулся к своему отражению в зеркале шкафа и устремил на него горящий взор.

Секунда... другая... Связанный король в зеркале вдруг начал меняться! Лопнули белые канаты на его членах, посыпались на пол твари, обитавшие в них — и отражение медленно встало на ноги, хотя сам беспомощный Гвинн продолжал сидеть. Двойник устремил на него ответный вопросительный взгляд.

— Акси, береги голову! Он сейчас разобьёт стекло, причём без шума...

Дождь стекла обрушился на ковёр, не издав ни звука. Хорошо, Аксель лежал не рядом, могло поранить... Двойник вошёл в комнату, подобрал самый длинный и острый из осколков, по форме близкий к ножу, ещё заострил его и поправил взглядом, а также сотворил рукоять.

— Скорее! У нас минута, не больше, — шепнул Гвинн.

Двойник быстро перерезал ему канаты и сунул в руку нож. Затем, освободив Акселя, знаком показал, чтобы тот лежал в прежней позе и подобрал под себя концы канатов. И наконец взметнул с ковра дождь осколков, юркнул в восстановленное стекло, замер на стуле и хотел уже опутать себя канатами.

— Не надо, — нормальным, звучным голосом сказал Гвинн. — Это отвлечёт её... это тоже...

Аксель сперва не понял, о чём он — затем дошло. В зеркале опять возникла пробоина: длинная, узкая и страшная, напоминавшая треугольный нож. Осколок в руке у Гвинна...

— Отвлечёт? — раздался за окном голос, и створки его открылись. — Что такое вы тут делали без меня?

Но в голосе вернувшейся вампирессы звучало скорее удивление, чем подозрение. И Аксель угадал шестым чувством: она расторможена, предвкушает, еле дышит... будет потрясена предательством!

— Не «отвлечёт», а «развлечёт»! — сказал Гвинн. — Я имел в виду...

Увы, Данута уже не слушала льстеца. Она явно не верила увиденному... Её маслянистые глаза в ужасе созерцали шкаф, отделённый от вампирессы стулом Гвинна! И стул на глазах Акселя развернулся, налетел на неё вместе с седоком и сбил с ног.

Аксель закрыл глаза и вжался в ковёр. Он слышал теперь лишь мерные вздохи Гвинна, как будто тот крушил киркой камень, а также затихающее, тонкое верещание, где в последний раз прозвучала пара хрустальных нот.

— Асси! — донёсся до него еле слышный голос. — АССИ...

— Не мучай её! — взмолился Аксель. — Не надо!

И почувствовал: с каждым стоном Дануты дрябнут и опадают липкие канаты на руках и ногах, возвращая ему дыхание, силы, жизнь... Но он решился взглянуть, лишь когда всё стихло, уловив краем глаза очертания тающего на ковре тела... без головы.

Взлохмаченный Гвинн отбросил зеркальный нож, поднял упавший стул и огляделся. За его спиной погас в зеркале двойник, закрылась треугольная щель... Аксель не заметил: он видел лишь глаза короля, угольно-чёрные от ярости. Тот внушал сейчас куда больший ужас, чем Данута. Юноша вновь зажмурился, сидя на коленях.

— Гудна... — прозвучал в его ушах хриплый голос. — Если б ты только знал, Акси, какой он был! Зачем мне жить без него? Ведь я солгал.

— Солгал? — тупо повторил Аксель, подняв веки.

— Да, да, я, король, солгал! Я не простил бы ей его смерть. Всё равно убил бы! И думай что хочешь обо мне...

Эти слова прогнали оцепенение. В них было безутешное горе, отгоняющее ужас убийства. «Нет, пускай она умрёт, а не мы... Дженни... А если б она выпила Дженни?»

— И выпила бы, — усмехнулся Гвинн. То ли мысли научился читать, то ли Аксель бормотал вслух. — Всех бы перепробовала, если б не ваша Стефания! Так, убрать остальную мерзость...

Последнее относилось к коконам. Гибель владелицы заставила их скукожиться и пожухнуть, но не исчезнуть — только тварей уже не было видно. Несколько Очищающих Заклятий и пара Дезинфицирующих — и Гвинн ап Нудд вернул комнате прежний вид. Да заодно пропылесосил ковёр.

— При всём моём уважении к Стефании, она могла бы убирать здесь почище, — сказал король. — Но что бы ей подарить? Золотую кочергу с моим бриллиантовым вензелем — как считаешь?

— Она не возьмёт от эльфа. Вот разве я... Ты, наверно, считаешь меня тряпкой?

— Я считаю, ты всё же ушиб голову при падении... Довольно! Хижина у тебя в шкафу, олень и Дду пока даже не заметили. Хотя... олень мог заметить. До сих пор не знаю, о чём он думает... Идём туда и спокойно обсудим наши планы. Кроме того, предстоит трудная ночь, и тебе следует подкрепиться!

— Подкрепиться?! — возопил Аксель. — Да я теперь добрый месяц...

Но сразу почувствовал ненужную пустоту в желудке, уже привыкшем к обилию. Ах да, его вытошнило...

И медвежий окорок тут не виноват...