ГЛАВА ХVIII. КЛЮЧ И ПРЕДИСЕССОР

— Довольно большое здание, — заметил голубь постарше.

— Есть ещё подвалы. Надеюсь, они нам не нужны, — нервно сказал младший. — Конечно, что же ты хочешь? Дворец строили в семнадцатом веке как папскую резиденцию, и выстроили в виде огромной буквы «Н». А мы сейчас у главного входа...

План дворца голубь постарше отлично знал и сам, располагая памятью младшего. Но последнему было легче говорить, чем молчать, и старший спокойно продолжал:

— Внушительная ограда. Скульптуры на столбах неплохие...

— Атланты. Может быть, мы всё-таки станем видимыми?

— Послушай, Акси! В своё время вы удирали в космосе от Семи Смертей четырьмя весёлыми невидимками. Так вот, поверь мне, ваша невидимость нисколько не обманула бы преследователей, если бы они не были слепыми. Но те, кого мы здесь ищем, едва ли слепы, а уровень магии, повторяю, тот же самый. Они заметят нас в любом состоянии, не волнуйся! Вопрос, заметим ли мы их. Зато, если станем видимы, придётся нам отвлекаться на охрану, а дойдёт, чего доброго, до драки — защищать себя и её... И вообще, попробуй расслабиться: от судьбы не уйдёшь, терять не слишком-то много! Веди себя как обычно. Покажи мне что-нибудь интересное: в последний раз я навещал Рим во времена императора Траяна!

— Если ты в самом деле хочешь побыть туристом, оставайся, пожалуй, голубем, — вздохнул Аксель. — Ну ладно... время пойдёт быстрее. И ты уже в одном оказался прав: не стоило будоражить остальных!

— Гвинн ап Нудд всегда прав, — назидательно ответил последний. — А если даже ошибся, то во благо! Ты совсем никому не сказал ни слова?

— Аксу я бы сказал. Но он сейчас увлечён Нериссой и ценит жизнь... Все и без того были взбудоражены новостями. Никогда ещё зеркальный шкаф не видел столько народу!

— Дду и олень имели большой успех! — заметил король. — Для меня это страшно важно.

— А зовут-то оленя как?

— Нет имени, которое достойно его! Поэтому он просто — олень... Ну, пошли?

— Пошли...

И они не пошли, а полетели — над двором, охваченным крыльями огромного здания. Под арочные пролёты, мимо дремлющих в их глубине античных статуй, на парадную лестницу Бернини, умеющую летать не хуже их... Лишь порхая среди её колонн и колонн «улиткообразной» лестницы Борромини, Гвинн понял, почему Аксель предложил ему оставаться голубем.

— Такая «улитка» не хуже нашего Абаллака! — сказал он. — С каких залов начнём?

— На первом этаже особенно задерживаться не будем. Я тебе только одну вещь покажу, и всё... Ты её в моей памяти уже видел, а теперь увидишь в натуре!

И Аксель слетал с ним в зал раннего Возрождения, где Гвинн долго разглядывал полотно фра Филиппо Липпи «Благовещение с двумя коленопреклонёнными донаторами». А особенно, по совету юноши — прекрасного архангела Гавриила с цветочным венком на голове.

— Самое человеческое лицо на свете! — сказал Аксель.

К такому заявлению король эльфов отнёсся крайне серьёзно, увеличил картину многократно и повис в воздухе над ней.

— Почему? — спросил он в конце концов.

— Художник не пытается сделать его красивым. И даже «ангельским». Гавриил думает только об исполнении поручения. Я никогда, никогда такого не видел! Даже в «Святой Цецилии» Уотерхауса... Помнишь, мне рассказал о ней на вилле «Агапэ» музейный вор?

Тут же сотворили из воздуха «Святую Цецилию», начали сравнивать тех ангелов с этим, и в конце концов Гвинн признал правоту Акселя. Пока они занимались, пошёл второй час ночи. Но, видя, что Аксель больше не дрожит в лихорадке, а почти успокоился, король сделал вид, будто забыл о времени.

Попрощались с Филиппо Липпи и порхнули над лестницей наверх, на второй этаж. Разумеется, Аксель начал с Главного зала. Они вместе полетали под огромной фреской в плафоне, но Гвинн попросил не объяснять ему аллегорических тонкостей её содержания: он любит домысливать подобные вещи сам. Затем перебрались в Мраморный и Овальный залы, а дальше — в залы поменьше, увешанные картинами разных эпох и направлений. И уж тут обрели «двуногий» облик.

Не успев покинуть Овальный зал, Гвинн воскликнул:

— Гляди-ка! Здесь есть и портреты фей!

— А ты на табличку посмотри. Гвидо Рени, «Портрет Беатриче Ченчи».

— Подумаешь... Он мог и не знать, что она фея. Даже я их всех до одной не знаю...

— Но почему ты принимаешь её за фею?

— По глазам вижу!

Аксель улыбнулся, кивнул, и в воздухе на фоне портрета побежали огненные слова. Самого главного в них не было — преступлений отца-тирана, за убийство которого Беатриче ждали пытки и казнь. Как романтик и поклонник поэта Шелли Аксель знал её страшную историю. И хотя бы сочувственные слова о ней он Гвинну покажет. Тот заслужил!
«Портрет Беатриче Ченчи в палаццо Барберини — картина, забыть которую невозможно. Сквозь чарующую красоту её лица просвечивает нечто такое, что неотступно преследует меня. Я и сейчас вижу её портрет так же отчётливо, как вот эту бумагу или своё перо. На голову свободно накинуто белое покрывало; из-под складок его выбиваются пряди волос. Она внезапно обернулась и смотрит на вас, и в её глазах, хотя они очень нежны и спокойны, вы замечаете какое-то особое выражение, словно она только что пережила и преодолела смертельный ужас или отчаяние и в ней осталось лишь упование на небеса, прелестная печаль и смиренная земная беспомощность. По некоторым версиям, Гвидо написал её в ночь перед казнью; по другим — он писал по памяти, увидев её на пути к эшафоту. Мне хочется верить, что он изобразил её так, как она повернулась к нему, отвратив взор от рокового топора, и этот взгляд запечатлелся в душе художника, а он в свою очередь запечатлел его в моей, словно я стоял тогда в толпе рядом с ним.

Преступный дворец семьи Ченчи медленно разрушается, отравляя своим дыханием целый квартал; в его подъезде, в тёмных, слепых глазницах окон, на мрачных лестницах и в коридорах мне чудилось всё то же лицо. Здесь, на картине начертана живая история — начертана самой Природой на лице обречённой девушки. Одним этим штрихом как она возвышается (вместо того чтобы сближаться с ним) над ничтожным миром, притязающим на родство с нею по праву жалких подлогов!

Чарльз Диккенс, «Картины Италии»»
Юноша боялся, что его станут расспрашивать, и придётся сейчас — да ещё в тёмном, пустом музее! — рассказывать такую историю. Но вместо этого не поверил своим глазам: по щекам Гвинна, железного Гвинн ап Нудда, презирающего сестру и недавно обезглавившего вампира, катились слёзы... Аксель не удержался и сам заплакал.

Так они и стояли — эльф и человек, — оплакивая в темноте Беатриче Ченчи, которую ни тот ни другой никогда не видел и не увидит. Наконец Аксель опомнился — как ни странно, первым.

— Может, я уйду жить в твою страну? — спросил он. — Вместе с Кри...

— Из тебя не получится король, — напомнил Гвинн. — А подданный — и подавно!

Аксель вздохнул и тихонько пошёл дальше.

Он вовсе не был знатоком живописи. И, совсем уже честно говоря, при первом визите в палаццо Барберини не слишком разглядывал портреты, так как искал не лица, а двери. Теперь, когда он просто шёл и смотрел — не в толпе и днём, а по пустым залам и ночью — иные картины словно бы начинали оживать. Обступать его. Идти следом... Ну, если они и есть тот хор, который проводит его и всю планету в небытие, лучшего и требовать невозможно.

В прошлый раз, к примеру, он вместе с Нериссой внимательно рассмотрел картину Караваджо «Нарцисс», но почти не задерживался у его же полотна рядом: сприггана отпрянула от неё и поскорей устремилась дальше. А сейчас вот до Акселя ДОШЛО... И он буквально задохнулся от омерзения, глядя, как совсем ещё юная девчушка с кудельками короткой причёски отпиливает мечом искажённую ужасом и мукой, вопящую, истекающую кровью голову Олоферна. В глазах у Юдифи — слабая тень страдания, не искажающая спокойный рисунок детских губок. «У меня получается, конечно, — говорило её кукольное личико начинающей секретарши, — и даже не так уж трудно... Но почему, почему грязную работу должна выполнять я?»

— Гвинн, — вполголоса позвал Аксель. — Скажи мне... ей его жалко?

— Подставь ей горло — увидишь... — сказал Гвинн, тут же подоспев. — Просто у неё не хватает сил отсечь ему голову мгновенно. А что, кто-то здесь замечает жалость?

— Наверняка! — гневно сказал Аксель, сжав кулаки. — Я могу свою голову дать на отсечение, о них только и пишут, как, мол, тяжело бедняжке Юдифи выполнить патриотический долг... И все мы такие, все!

Он гневно устремился вперёд, не видя куда, только бы подальше по тёмным, безлюдным залам. «Зачем нас надо жалеть? Зачем спасать? — стучало у него в голове. — Вот повернусь — и уйду отсюда!»

Но не повернулся и не ушёл, а очутился перед каким-то залом. Красивый дверной проём из поделочного камня. Светлые стены... «Где я? Портреты. Портреты шестнадцатого века...»

Он и сюда заглядывал в прошлый раз, и тут толком не задерживался. Убедившись, что Гвинн неподалёку, и совершенно забыв о времени, Аксель переступил порог. Куда-то мимо него смотрел из широкой рамы горделивый рыцарь в сверкающих чёрных латах. Стефано Колонна... Без сомнения, вождь народов. А вот портрет гораздо более скромный, и на нём лицо, которое ему, Акселю, знакомо. Гуманист Эразм Роттердамский. Сидит и пишет. Вот кого не выберут Предисессором...

А это кто? Коренастый мужчина лет пятидесяти; голова сидит на плечах совсем без шеи. На голове, в свою очередь, барет — с крупными драгоценными камнями, жемчугом и страусовым пером. Мясистое, одутловатое лицо, почти безбровое, обрамлённое небольшой бородкой. Усики. Мелкие носорожьи глазки смотрят с тупой, холодной жестокостью. Маленький, сжатый ротик. И одет побогаче, чем Дентвиль, а тот был всё же послом к королю Англии... Красный, глухой камзол, усыпанный драгоценностями, с роскошным шитьём и бесчисленными мелкими прорезями, которые вздуваются белыми «зёрнами» рубашки. А изысканный золотистый плащ, узорчатый, с буфами... Ронуэн говорила, «тапперт». Тяжёлая цепь с инкрустациями лежит на жирной груди, под ней — медальон с крестом. В толстых, коротких пальцах правой руки сжата перчатка, левая, ниже пояса, играет кинжалом. Наверно, при случае не только играет... «Гестаповец. Сколько таких лиц в фильмах о войне... Вся разница — без бород».

Аксель небрежно скользнул глазами по табличке: художник — какой-то Джиоване, портрет короля Энрико скирррццц

— Что? — вздрогнул, не поняв, Аксель.

СКИРРРЦЦЦ... СКИРРРЦЦЦ... СКИРРРЦЦЦ...

Звук был совсем близко, в соседнем зале. Кто-то цокал по полу, приближаясь. «Как я мог забыть? — с остановившимися глазами и почти остановившимся сердцем спрашивал себя Аксель. — Как? Магический дурман, не иначе... Но... подождите! Ведь не сейчас же?»

— Гвинн... — прошептал он. — Гвинн!!!

Гвинн оказался рядом. Его и не надо было звать — он тоже услышал. Да хоть бы и нет: стены зала вспыхнули холодным голубым пламенем, хорошо знакомым обоим! И, замерев, оба смотрели на порог. Две статуи Ужаса...

— СКИРРР... — злорадно верещал гость, всё цокая, цокая когтями. Аксель почему-то за миг уже знал, кого он увидит. Ёж, проклятый ёж с длиннопалыми, лягушачьими лапами! Тот, что ковылял на коронации Асфодели за миг до убийства Юлии! И встретился Акселю в лунном коридоре, предвестник гибели Кья... Но на сей раз он был в голубом фосфорическом ореоле, его глазки — два красных угля — горели ликованием и прежней душащей ненавистью, бескрайней, как Чёрный Космос...

— Не пускай его... — шепнул Аксель, чувствуя: ноги примёрзли к полу. Гвинн пытался шагнуть, заступить дорогу ежу — и тоже не смог. Спасатели топтались на месте, беспомощно вертя головами...

Краем глаза они уловили возню слева — и обернулись. Чудовищная жирная туша, сверкая жемчугом и камнями, сипло пыхтя, запуталась в заградительном шнуре, отделявшем стену с картинами от зрителей. Существо в конце концов отступило, не стало утруждать себя колдовством и ловко рассекло шнур кинжалом: его единственное уверенное движение! Краснолицая громадина еле ковыляла, опираясь на откуда-то взявшуюся трость — на портрете последняя отсутствовала. Верней, даже и не трость, а длинная палица с шипами; продолговатое навершие увенчано наконечником копья! Такая штуковина уместней, если тебя пишут в доспехах...

Тут же возникла причина сожалеть, что увечное существо — без лат: когда оно разогнулось, в нос гостям шибанула вонь из открытого маленького рта... И, кажется, от мясистых ног, обтянутых белыми чулками.

Глаза юноши впились в табличку под опустевшей рамой. Глаза Гвинна устремились туда же...

HANS HOLBEIN il Giovane

(Augusta 1497 – Londra 1543)

Enrico VIII

Tavola, cm 88,5× 74,5

Inv. 878
— Гольбейн... — выдохнул юноша. — Ганс Гольбейн Младший! Портрет Генриха Восьмого...

— Вот именно, — прозвучал над ним тягучий и низкий голос по-английски. — Генрих Восьмой Тюдор, к твоим услугам! А ежели моего номера не хватит — есть инвентарный... Кто это с тобой, малый — ты, Дентвиль? Пришёл досмотреть комедию и привёл сынка? Он что у тебя, от немки?

Человек и эльф оторопело глядели на нависшую над ними фигуру. Никогда ещё Акселю не приходилось видеть такого толстяка: под два метра ростом — а в талии почти полтора! В нём было добрых сто пятьдесят килограммов веса, и он казался сейчас значительно толще, чем на портрете. К тому же был виден весь... во всей красе. Из его расшитой юбочки торчал зачехлённой пушкой мощный гульфик, подвязанный тою же розовою лентой, на которой висел кинжал. Левая нога под коленом перетянута лентой с какими-то латинскими буквами (орден Подвязки, неведомый тогда Акселю), на ногах — мягкие, удобные туфли «медвежьи лапы» с тупыми носками и прорезями по верху. А от ног до чего воняет...

И сразу, каким-то неволшебным — или уж волшебным? — чутьём Аксель, ничего не знавший о Генрихе Восьмом Тюдоре, понял: перед ним одно из самых страшных существ, когда-либо порождённых человечеством. Молить его о жалости бесполезно, просить помощи — то же, что обращаться к горящему глазами ежу, и это конец!

— Ба! — продолжал тот, довольно злобно щурясь на Гвинна. — Одни незнакомцы... И никто не торопится оказать моей ничтожной персоне хоть тень почтения! Когда я помер, — сообщил он ежу, сжавшемуся в пружину перед ним, — придворные всё разглядывали меня. Боялись — вдруг оживу? Притворился спящим и слушаю, кто тут больше рад... Я тогда не встал, поленился! А теперь и вовсе не стоит?

Аксель и Гвинн торопливо отвесили поклон, оставшийся, как ни странно, без ответа.

— Ну, и чего вам надо? Надеюсь, вы не пришли с известием об отмене бала? — одышливо сказал Генрих. — Не хотелось бы мне такое слышать, уж очень я долго ждал! Вас кто прислал, Смерти?

— Нет, — сказал Гвинн. — Мы пришли сами, брат мой...

— Мы пришли просить вас... ваше величество, — догадался прибавить Аксель упавшим голосом, — не делать ЭТОГО! Пожалуйста...

Генрих Восьмой расхохотался — верней, попытался, но сразу загремел кашлем. И так тяжело повис на собственной палице, что у Акселя мелькнула безумная надежда: а вдруг он сейчас умрёт? Ох, он уже мёртв, он не может умереть дважды! «Какой же он Владеющий Досками? — возникла в голове запоздалая, ненужная мысль. — Гроб у него с собой, что ли, на портрете?»

Его глаза опять упёрлись в пустую раму... да нет, почему пустую? В покинутой зверем «клетке» осталось тёмное поле — фон, на котором был изображён Генрих. С еле заметными вертикальными полосами, делящими «клетку» на три части. Прутья? Не прутья... «Доски! Портрет написан на досках! А мы-то искали дверь...»

— Начнём, — бросил ежу Генрих, кончив смеяться. Гниющее заживо чудовище даже не стало любопытствовать, кто в конце концов таковы его незваные гости. Зачем — раз конец концов? Вот оно повернулось необъятной спиной вставшего на копыта вепря, и зрители с ужасом увидели на ней тёмную прорезь.

Силуэт длиннопалого ежа, вставшего на задние лапы.

В натуральную высоту, но суженный до размеров щели.

Вниз головой...

Мало того, силуэт был почему-то скошен. Аксель и Гвинн зачарованно перевели взгляд на Ключа. Тот уже висел в воздухе над полом! Его глазницы погасли, но ореол голубого света горел всё ярче, и ёж во сне улыбался. Торжествующе скалил зубы...

Бесшумное движение на стенах прошло вдоль зала. Фигуры на портретах зашевелились, начали поворачиваться спинами к зрелищу, уготованному Земле. Эразм Роттердамский встал, захлопнул написанное, смерил Генриха взглядом и тоже повернулся спиной.

И тогда, следуя страшному стиху Чёрного Кодекса, Ключ повернулся в воздухе головою вниз — ПОД УГЛОМ ДВАДЦАТЬ СЕМЬ ГРАДУСОВ! Как череп между послами Гольбейна... Он сплющился в сверкающую лепёшку анаморфоза — тонкую, словно щель.

И медленно поплыл к скважине...

— Нет! — стонал Аксель. — Нет...

Незримая сила всё сильнее поворачивала его спиной к распорядителям казни — его и Гвинна. Последнее милосердие Смертей... Примирившийся с судьбой король эльфов пытался взглянуть в глаза гибнущему другу, чтоб попрощаться. Но Аксель не смотрел на него. Он лихорадочно вырвал из кармана плоский предмет размером с портсигар, а из него — торчащий фигурный ключик. Ключик немедля вырос в его руке, и юноша, пробормотав что-то, швырнул его, не оборачиваясь, через плечо.

Он сам не мог бы сказать, какой смысл в его попытке... жалкой, наивной, даже детской с точки зрения любого мага на свете. И суровое лицо Гуго Реннера не маячило в полумраке зала, не подсказывало спасительных решений. Но смертельное сияние за спиной вдруг погасло, незримые тиски ослабели. Юноша обернулся... и его окатил залп грязной ругани!

Генрих Восьмой орал, потрясая палицей. Лучшие специалисты по бранной лексике могли бы тут поучиться многому — Аксель же не понял и трети. Ёж с растерянной мордой стоял на всех четырёх, явно не понимая, что случилось. Впрочем, дикий гнев не мешал Предисессору шевелить мозгами, которые, бесспорно, имелись. Из скважины на его спине в лицо Акселю и Гвинну хлынул горячий ветер. Ключ, запиравший том стихов дедушки Гуго, вылетел из недр короля... звеня, покатился по полу в угол зала. Генрих проводил его мутным взором, перевёл выпученные глаза на книгу в руке Акселя — и понял.

— Так это ты, ублюдок!!! — снова взорвался он, и, если бы Гвинн не сдёрнул Акселя с места, на его темя обрушилось бы шипастое оружие, которое, верно, могло размозжить череп медведя.

К счастью для юноши, у английского монарха не было сил бегать за ним по залу. Кроме того, коронованный сквернослов умел не забыть о главном. Не забудем также, что Генрих Восьмой в сущности волшебником не являлся: как бы ни были велики его возможности, они, скорее всего, исчерпывались поставленной задачей. (Я думаю, с начала времён во всём мироздании никто никогда ни одному Предисессору не мешал — и, стало быть, не оснащал его для погони). Поэтому король просто облегчил гнев ещё одним, самым грязным залпом и загородил ежа усыпанной драгоценностями тушей, не спуская злобных глазок с пришельцев. А затем навёл на них свою палицу.

Тут только Аксель разглядел кроме шипов и острого наконечника три тёмных круглых дырки на верхнем срезе.

— Здесь нельзя зажигать фитиль, — с явным сожалением сказал Генрих, — а я чту законы! И так еле выговорил себе моё «кропило»... Но, если кто шелохнётся, три раза я вас благословлю!

— Не проще ли обходиться волшебством? — светски заметил Гвинн.

— Замолчи, колдун! Мне не надо ваших заклятий. Я — благочестивый монарх, и если б мне предложили чуть-чуть меньше, чем казнить всю живую сволочь одним ударом... Но я уподобился трубе Страшного Суда, а потому закрой пасть, понятно?

И застыл.

А за его спиной застыл ёж.

Застыли портреты в рамах, успевшие вновь повернуться лицом к залу. И римская улица снаружи. И сам Вечный Город. И Италия. И их планета Земля...

Всё это, а главное — застывшие статуями Аксель и Гвинн, слушало деловитый стук женских каблуков, явно высоких. Кто-то со стороны лестницы направлялся к порогу зала. Служительница? В три часа ночи? Одна в опустелом здании? И откуда растерянная злоба на лице Генриха?

Наконец в зал вступила дама — действительно, на высоких каблуках. Рост выше мужского среднего, пожалуй... Наверняка проблемы с партнёрами, зато немало магазинов женской одежды украсили бы подобным манекеном свою витрину. Белое, дорогое платье с воронкообразным раструбом-воротом, из которого плавным и тонким стеблем вставала шея. Белый, моднейший пояс из косых треугольных звеньев, а в руках — той же формы сумочка. Нет, на музейное жалованье так не оденешься... и ни на какое!

У дамы были тёмные волосы, овальные угольно-чёрные глаза, но слишком белая кожа для итальянки: прямо как снег. Акселю её лицо показалось маской. Сейчас и он, и Гвинн, и все, изображённые на портретах, и Двое, герои представления, боролись с первобытным, животным ужасом. Который не внушают живые существа. Когда над Сан Антонио нависло цунами, юноша, глядя с берега на бегущий гребень, кажется, слегка испытал подобное чувство. А ещё сильнее — с Семью Смертями... Да нет, смешно даже сравнивать!

Он забыл о творящемся за его спиной — о Ключе, Предисессоре, планете... Только бы бежать, бежать из города и с Земли, не знать, не видеть, не думать! Но разве скроешься от неё, от вошедшей в зал? И, глядя на застывшее лицо Гвинна, выдающее страх впервые в жизни, Аксель опять закрыл глаза.

— Здравствуйте, — неизвестно на каком языке сказала дама. Гвинн воспринимал его как эльфийский, Аксель — как немецкий, а король Генрих Тюдор — как английский. Что до ежа, то, какой бы язык ни являлся его родным, он сжался в комок, оцепенел и, наверное, мог бы сделать лужу.

Предисессор опомнился первым и, почти не опираясь на трость, сумел отвесить поклон, низкий и раболепный. Но глазки его глядели злобно, хотя в них всё ещё теплилась надежда. Вслед за ним поклонились Гвинн и Аксель.

— Я — Великая Смерть, — сказала дама. — И просила бы вас удалиться в свою раму, — вежливо улыбнулась она Генриху плоскими сероватыми губами. — Не знаю даже, на сколько... Зависит от молодого человека. — На сей раз она улыбнулась Акселю, у которого застучали зубы. Заметив его реакцию, дама и глазом не моргнула, однако на человека и эльфа снизошла волна тёплого, проясняющего разум спокойствия.

— Сядем, — кивнула она на серые диванчики в центре зала. — Эти как раз для посетителей. Вы не против?

— Нет... — словно пробуждаясь от шестнадцатилетнего сна, сказал Аксель. И наконец вздохнул полной грудью.

— У меня есть просьба и к вам, — теперь она смотрела на Гвинна. — Не хочется быть невежливой, но вашему другу предстоит важное решение. И даже такой советчик, как вы, сам того, естественно, не желая, мог бы влиять на него своим присутствием. Не угодно ли вам посмотреть картины в соседнем зале? А я, чтоб вы не скучали, разрешаю вам нас послушать...

— Рад случаю, Деутера, принести вам личную благодарность за оленя, — ответил тот. Поклон его можно было назвать образцом королевского достоинства. Ковыляющий восвояси Генрих проводил Гвинна злобным взглядом.

«А как же Ключ? — вспомнил Аксель. — Ему тоже можно слушать?». И перевёл глаза на пол.

Но ёж исчез.
ГЛАВА ХIХ. ВЕЛИКАЯ СМЕРТЬ
— Ну вот, — сказала Акселю дама, усевшись против него на сером диване. — У вас уже не такой озабоченный и усталый вид. В любом случае, наш разговор не займёт даже секунды по вашему человеческому времени, и вы успеете ещё отдохнуть сегодня ночью! Вас что-то во мне смущает?

— Я и прежде видел Смертей... — ответил Аксель. — Вы выглядите иначе, чем они. И не обращаетесь ни к кому на «ты»...

— Честно говоря, сидящее сейчас на диване — не совсем я! — весело заявила дама. — Я слишком большая — и для здания, и даже для города. Но если вы взглянете в окно...

Прямо у обоих диванов выросло и распахнулось окно на улицу. Аксель увидел панораму спящего Рима, а над тёмными крышами — серебряную, уходящую в звёздное небо тень. Похожую на закраину черепной глазницы...

— Привет вам от дедушки, — продолжала дама. — Не то чтоб я близко его знала, и всё же дважды встречались. Ему тоже можно слышать наш разговор, он вправе давать советы. Должна сказать, герр Реннер очень гордится внуками!

— Не больше, чем мы им, — сказал Аксель. — Меня бы давно не было на свете, если б не он! Что вам, конечно, известно...

— Это не умаляет ваших усилий! А потому давайте перейдём к сути дела. С которым далеко не к каждому обратишься...

Аксель сел попрямей и приготовился слушать.

— Прежде всего нужно рассказать вам кое о чём. Я не предлагаю кофе — кажется, я сумела взбодрить вас и без того. Или...чашечку для уюта?

— Уюта? — повторил Аксель. И окинул выразительным взглядом зал.

— Понимаю, вас волнует начало ночи, — заметила Великая Смерть. — Но немедленно могу вас заверить: бал, как выражается король Генрих, отменён! И вряд ли так скоро повторится...

Аксель мог бы поклясться, что при её заключительных словах по залу пронёсся еле слышный вздох облегчения. От кого он исходил — от Гвинна в соседнем зале, или же от немых портретов? Но и свистящий, одышливый вздох разочарования тоже почудился ему...

— И хотя мы ценим ваше присутствие, на сей раз заслуга принадлежит не вам. Нам просто хотелось посмотреть, как далеко в своих самовольных действиях зайдёт некий Штрой! Используя чужие ресурсы...

— Спасибо! Я... очень рад, — сказал Аксель, вместе со всеми испустивший вздох облегчения. — За свою планету и за себя! Так, значит, у нас отсрочка?

— Совершенно точно замечено! Именно отсрочка, а не отмена, — жёстко сказала Смерть. — В отмену не верю я, и, кажется, не верите вы... несмотря на ваш юный возраст. Что отчасти и повлияло на это моё решение говорить с вами. Проницательные эльфийские друзья, которыми вы окружены, сумели неплохо разобраться в недавних событиях. Мне почти нечего добавить... Правда, король и его сова ошибаются, думая, будто Штрой каким-то образом отыскал Ключа. Он его не нашёл, а вызвал — руками Алеки, убившего на ваших глазах разведчика эльфов.

— Простите, не понимаю...

— Ну, откуда вам знать столь мрачные «закоулки» магии! Наш Ключ — существо лабораторное. Его создали специально, заложив в него ненависть ко всему живому, которая, как тогда казалось, должна помочь ему успешно выполнить миссию. Лучшей магической «зарядкой» для Ключей-Ненавистников является посещение проклятых мест, насыщенных отрицательной энергией. А уж если в них продолжают совершать преступления, то Ключ обязательно придёт... разве что его опередила местная Смерть! Может Ключ появиться и не в проклятом, а в обычном месте, когда кто-то готовит злодеяние. И чем недопустимей оно, чем ужасней для данной обстановки, тем вероятнее его появление...

— Вот почему я видел его на Коронации перед смертью Юлии! А потом — перед смертью Кья...

— Кья был уже мёртв, когда вы увидели Ключа. Ключ тогда «помог» одному неприятному флакону вовремя упасть с полки на спину рака. Не ради спасения Ивонн Моран, конечно — а просто он кровожаден. Волшебное поле проклятой анфилады жаждало того же. И так они питали друг друга...

Аксель содрогнулся.

— Но и духи заметили Ключа, — продолжала невозмутимо Смерть. — И на Коронации Асфодели, и в анфиладе. Поскольку Штрой и Алеки магически очень грамотны, они легко догадались, какой же Ключ-Ненавистник обслуживает систему «Лотортон». Отсюда и возник весь их план... Найти ежа где-то сами или вызвать нормальным, законным способом они не могли. Поэтому Штрой задумал совершить особо тяжкое преступление — в проклятом месте, чтоб Ключ появился там. А чёрная дыра ему идеально подходила...

— Подходила? Чем?

— Вы же знаете, убийство в проклятом месте — дело опасное! Непредсказуемая цепная реакция волшебного поля... Ну, а дыра изолирована от Лотортона: если что, погибнут лишь те, кто в ней находятся. Высшие вампиры-мормолики, охраняющие двойника Штроя, сделали это место проклятым, как только там появились. Но стоило очутиться в дыре вам — и, подчиняясь заранее разработанному плану, двойник Штроя немедленно исчез, направился в другое, безопасное место. Вслед за ним устремились и вампиры. Остался один Алеки, равнодушный к собственной жизни. Дальнейшее вам известно...

— Вампиры... Если мы должны были невредимыми добраться к Алеки, зачем они пытались напасть? Причём на «самого нужного» — меня!

— Ведь вы уже имели дело с Данутой... — пожала плечами дама. — Когда они чуют кровь, ими одинаково трудно управлять — низшими и высшими! Конечно, им никто не приказывал... Алеки, наверное, даже был уверен в их непокорстве. Но полагал, что вы отобьётесь, и дорожное приключение убедит вас, будто в конце дороги вас не ждут, ловушки вам не готовят. Кроме того... — она немного замялась.

— Да? — встрепенулся Аксель.

— Не знаю, говорить, или нет... Пожалуй, я не испорчу вас несмотря на возраст! — решила Смерть. — Неужто вы до сих пор не заметили своего успеха у женщин? Необычного для того же возраста?

Аксель чуть покраснел.

— Если вы о Дженни, — возразил он, — так у нас с ней давние отношения. И мы сначала не ладили...

— А Пепа? Не фальшивая, настоящая Пепа, мечтающая о вас во сне, наведённом Кья? А сама королева эльфов Асфодель, которая старше вас?

— Ну, у Пепы просто выбора не было, — скромно мотивировал Аксель. — С её Жоаном на кого угодно польстишься... А насчёт Асфодели — правда. Но она же... непредсказуемая! Сумасбродная, иными словами.

— Хорошо, что вас не испортишь! Тогда я выскажусь откровенней. Дело тут не в ваших мужских достоинствах, хотя внешностью вы немногим уступаете своей сестре Кри. Но у вас сильнейшее волшебное поле, создающее любовную связь! Оно привлекает всех, кто чувствует себя одиноким... непонятым... обделённым жизнью...

«Надеюсь!» — подумал Аксель.

— Надейтесь! — сказала Смерть. — А ваше неумение что-то скрыть усиливает подобные чары многократно. Словом, любой вампир обязательно начнёт с вас, не беспокойтесь! Как и случилось в чёрной дыре А218. Но сменим тему и вернёмся к Алеки...

Аксель задумчиво кивнул.

— Убив эльфа и немедленно вас покинув, он тут же обнаружил Ключа — среди вереска, в двух шагах от башни. И тот охотно последовал за ним в укромное место, согласился на диалог. Да, он готов сотрудничать! Нет, никаких объяснений ему не надо: если какой-то мир Лотортона осознаёт собственную заразность, то и с его Вселенной нечего больше церемониться...

— Всей Вселенной?! — в ужасе шепнул Аксель.

— Ну да, — просто кивнула дама. — Для вас Лотортон — нечто огромное, понимаю, а за ним, должно быть, край света... но мы думаем иначе.

— Ничего себе! — не сдержался юноша. — Уничтожить из-за одной планетки громадный космос! Там же... миллионы миров! И кое-где существует разум...

Дама терпеливо вздохнула.

— Конечно, вы человек, — сказала она. — Хорошо, я вам объясню. Чуть-чуть... Любая магия... и не только магия, вообще любая система!... держится на связях. В древнем Риме, к примеру, не понимали, что, захватывая соседние империи, он деятельно губит свою. И прокладывает путь Ключу с Предисессором, как потоп — моллюску... Точно так же одна, выражаясь вашими словами, планетка отравляет целый Голубой Космос, делает его чёрным во всей Вселенной. И, убив Землю, мы уже не поправим дело — заразен весь Лотортон. Мало того, дайте ему срок — он и другие Вселенные прикончит... Ну, а теперь скажите: если бы даже я могла это изменить, стоило бы мне? Каждый мир — сам по себе, связи магии и морали больше нет, меня и моих Смертей не нужно! Мы просто обыкновенные палачи — вроде Штроя, Пралине или Кья. Неплохо было бы, а?

Аксель молчал.

— Значит, вопрос закрыт... Кроме того, высшие волшебные существа, гении и боги от подобной катастрофы не пострадают, низшие же — начиная со звёздных духов — должны отвечать за отведённые им владения! Таким образом, формально Ключ ничего даже не нарушил! О «Послах» он знал раньше всех. Согласился посетить Лондон, говорить с Дентвилем и черепами, через них найти Предисессора... Вам понятно значение слова?

— Не совсем...

— Впервые его использовал в стихах Куум: «Предисессор» — то есть, «Предшественник Ключа»... Куум создавал стихи под впечатлением бесед с Чёрным Кодексом, и не без его контроля. Кодекс был в курсе всего, что тот напишет, а затем читает Дануте! Мы чистили её память, о чём сам поэт не позаботился, и указали ему на слишком явный намёк, содержащийся в словах «Владеющий Досками»; но против термина «Предисессор» не возражали. Запретить же Кууму выражать свои впечатления хотя бы так было и глупо, и жестоко. В конце концов, не будь он поэт — не привлёк бы и нашего внимания; и мы имели терпение... Ясно?

— Спасибо, да!

— Закончим историю Ключа. Тот сразу предупредил Алеки, что необходимо Заклятие Пуска, выразил готовность принять его от новых помощников и сколько угодно ждать, пока те его раздобудут. Иными словами, Ключ напросился на услуги — и вот это нам очень не понравилось! Мы поняли опасность такого «кровожадного» программирования, когда ёж радостно донёс на Алеки, не успев попрощаться с ним. Он мигом учуял их игру... Умолял пойти им навстречу и дать уничтожить Лотортон, а затем расправиться с ними в назидание будущим самоуправцам. Но мы велели выполнить обещанное и ждать. Остальное в истории с Чёрным Кодексом понятно...

— А скажите пожалуйста, госпожа Великая Смерть...

— Вы можете называть меня «Деутера». На вашем греческом мой титул означает «Вторая». Такой же высокий титул, как тот, прежний.

— Даже выше, чем, например, «Мать Вечности»? — вспомнил Аксель.

— Глупое раболепство духов! Никаких «матерей» у Вечности нет и быть не может. Так же как, скажем, «старших братцев...» — И дама ещё раз улыбнулась, давая понять, что знает всю историю со Смертёнком, и тому ничто не грозит. Аксель, однако, не осмелился передать привет...

— Существуют четыре Стороны некоего Прямоугольника. В суть его вдаваться не стану, а лишь перечислю их: Жизнь, Смерть, Бессмертие, Вечность. Я наблюдаю за второй стороной и, значит, имею право на титул «Деутера». Но Жизнь и Смерть наиболее короткие, противолежащие Стороны, поэтому о Квадрате речи нет... Как видите, духи приписывают мне чужие полномочия, до коих мне очень далеко! Не знаю, где тут лесть, где невежество.

— А вы их поправьте, объясните...

— Да я, знаете, никогда ни с одним не разговаривала — не было случая. Подчинённым же моим, наверное, кажется забавным...

Юноша кивнул. И подумал: «Вот что тогда имел в виду дедушка...» В памяти его всплыли стихи, которыми негодующий Гуго Реннер укротил «космический трал», чуть не поглотивший Акселя и Смертёнка на Сан Антонио: «Нарушив Кодекс первых двух Сторон, // Ты, наглый трал, закрыться принуждён!» Видно, были всё же какие-то права у Смертёнка, ему самому неведомые... А Аксель в сравнении с дедушкой совсем ничего не знает. До сих пор!

— Я бы хотел спросить, Деутера... для чего Жан де Дентвиль велел обозначить на земном глобусе свой родовой замок Полизи?

— Не из чванства, в чём вы, кажется, его заподозрили. Он надеялся принять там когда-нибудь Предисессора и Ключа, чтобы «созерцать вместе с ними конец мира и научиться истинному смирению»! Каждый хочет уйти в Вечность по-своему...

— Понимаю. И ещё... позвольте мне спросить про себя и Гвинна! Если б вы убедились, что нам от Дануты не спастись, защитили бы вы нас сами или нет?

— Я вам позволяю спросить, но и вопрос остаётся без ответа, — мягко сказала дама. Чёрные овалы-глаза на белом лице глядели со странным выражением: жалости... и неужто зависти? — Вы романтик: дайте уж нам сойти со сцены такими же неразгаданными, как мы на ней появились! Если бы даже и спасли, то вовсе не ради вас, и чтобы Штрой не понял, кто стоит за вашим спасением... Не угрожать, не подзадоривать, не спугнуть: наш извечный принцип. Ну, а теперь задавайте главный вопрос — уже пора!

— Хорошо. Чего вы от меня ждёте?

Великая Смерть вздохнула. И бросила мимолётный взгляд через плечо — на портрет Генриха, проклинавший глазами их обоих, но, в отличие от Гвинна, лишённый возможности услышать хоть один звук.

— Ключ разочаровал нас, он мной упразднен. Нам пока достаточно Предисессора — конечно же, не такого! От него ведь зависит многое — а наш, я гляжу, ничем не лучше ежа... На подобные должности назначаю я, хотя и не всегда при личном знакомстве. Но с вами, по счастью, всё иначе: вижу сама, кого беру!

— БЕРЁТЕ? — повторил Аксель, чувствуя, что на его голове шевелятся волосы. — КОГО БЕРЁТЕ? КУДА?

— Мы предлагаем вам заменить бывшего Предисессора, короля Генриха Восьмого кисти Ганса Гольбейна Младшего, и взять на себя его обязанности. В результате, мой дорогой...

— Постойте... — шепнул Аксель. — Постойте...

— Не того вы ранга волшебник, чтоб мне стоять перед вами! — отрезала Деутера. — Впрочем, и вас многое ожидает впереди. Став Предисессором звёздной системы Лотортон, вы получите в свои юные руки власть, которая никакому Штрою не снилась! Даже ваш дед не слышал от нас подобных предложений. А если бы слышал, возможно, ушёл бы из Жизни совсем иначе... Образно говоря, мы поручаем вам хранить ключ от вашей Вселенной: что может быть достойнее и почётней? Если же вас пугает ответственность, то, право же, она не так велика: вы без нас ничего решать не будете!

— Не буду? — глухо повторил юноша. — Но тогда зачем я вообще?

Длинная шея-змея в белом раструбе плавно качнулась, и тёмные глаза показались Акселю сном.

— Затем же, зачем и я: для загадки! Которую не загадывал никто, и никто разгадать не сможет... А чтобы вы не чувствовали себя королём — и тем, на портрете, и сегодняшним, царствующим ради традиции, — даю вам право голоса в решении судьбы Лотортона. Главные голоса у нас, но предисессорский — довольно весомый... Больше того: что касается планеты Земля, у вас теперь право вето даже моих решений. Зато я ваши вряд ли отменю! Захотите остановить свой мир — получите от Чёрного Кодекса или же от нас лично Заклятие Пуска, скажете себе при нужных условиях... и готово! Но и сами останетесь на сцене... Наконец, если войдёте в роль, пускай без зрителей, сможете когда-нибудь передать права детям, внукам. Династия Предисессоров... у нас ещё не было такого! Согласны?

Сильнейшее потрясение ночи ждало, выходит, впереди. У Акселя всё поплыло перед глазами... И, наверно, ему бы стало плохо, но Деутера навела на него нужные чары. Он вздохнул, провёл рукой по глазам и выпрямился на сером диванчике. Голова работала со сверхъестественной ясностью и чёткостью.

Тем не менее юноша молчал. Отказываться нельзя, соглашаться — страшно.

— Однажды вы уже решили за Семерых, — напомнила Смерть. — И правильно! Мы поторопились... Ну, а сейчас в чём дело? Не думаете ли вы, что справитесь хуже того борова? Скорей всего, ваша планета ещё поживёт немного. Лет двести вашего исчисления я ей даю! А если и ошибаюсь, зато уверена: вы к ней отнесётесь лояльно и будете щадить то, чего лично я не потерпела бы ни одной минуты... Не так ли?

— М... — сглотнул Аксель. — М...

— Может, всё-таки кофе?

— Нет, спасибо... Но, кажется, Смерти не жалеют! Зачем вам, чтоб я терпел? Скажите прямо!

— Ну хорошо, в конце концов секрета тут никакого. Если б сегодня, например, меня отвлекли дела и Лотортон перестал существовать, то из-за этого недосмотра вместе с ним взорвалась бы Антивселенная Трэз. А у меня там охотничьи угодья... Отличные и просторные. Так я лучше потерплю насчёт меньшего, да буду спокойна насчёт большего! Понятно?

Аксель закрыл глаза. На миг его кольнуло чувство обиды. Ему, значит, бросают его родную планету, как кость собаке, чтоб лучше стерегла целый двор... Но вспомнил, с кем говорит, и устыдился. Что Великая Смерть, в самом деле, — нянька? И что ей несчастная Земля? Заслужила — значит, пускай погибнет! По справедливости... А если Деутере угодий жалко, то стоит ли думать о них уже ему, Акселю Реннеру? Каждый защищает себя...

— Но я... я не способен, — услышал он вдруг свой хриплый голос. — Вы ошиблись... Я всё-таки не тот, кто вам нужен!

— Да? Почему же? — Вопрос был задан с вежливым любопытством, однако чувствовалось: дама не привыкла, когда ей возражают. И не особенно хочет привыкать.

— Такому, как я, нельзя доверять планету! — твёрдо ответил Аксель. — Из меня даже король не получится — спросите у Гвинна...

— Я высоко ценю существо, способное сманить у меня оленя. И всё же я спрашиваю ВАС!

— Я плохо отношусь к людям, — признался Аксель. — Они... не нравятся мне. Я стихи-то начал писать, устыдившись, что я — один из них! И это возникает всё чаще. Даже здесь, сегодня ночью, в музее... хоть, кажется, и времени нет... — Он перевёл дух. — Если бы Кри вот так же мучилась, наверно, я хуже стал бы относиться к нашим родителям! — вдруг вырвалось у него. — Но вроде бы она счастлива...

И покосился на Великую Смерть. Та, к его изумлению, улыбалась.

— Не думайте, будто мне не жаль вас, — сказала она совершенно другим тоном. — Я — мать троих Смертят, и я вас замечательно понимаю! Тем не менее, каждое ваше слово убеждает меня, что никакой ошибки-то нет... А знаете, давайте проверим!

— Проверим? — повторил Аксель.

— Я могу изменить ваше сознание. Вы вовсе не поглупеете, отнюдь... Просто будете замечать больше приятных вещей, чем неприятных. И сразу почувствуете себя совсем иначе! Устроит?

— Нет! — злобно сказал Аксель. — Я такие вещи и сам могу. Но никогда, никогда не сделаю!

— Так я и думала. Поставим же вопрос: почему?

Аксель молчал.

— Потому, что вы — Предисессор. Настоящий! Не мессия и не пророк, как вообразила Нерисса, но тоже очень, очень немало... Вы с дедушкой не хотите посоветоваться?

— Нет, не хочу! А я не стану бессмертным? — вдруг с опаской уточнил он.

— Ну, разве уж сами пожелаете...

— Ладно, если не стану... тогда согласен!

— Благодарю вас, — мягко кивнула Смерть. — Оба мы не раскаемся, я уверена...

По залу вновь пролетел еле слышный ветер. Казалось, всё мёртвое, и живое, и всё, пленённое заживо втихомолку разглядывает Акселя из тяжёлых музейных рам, сквозь стены зала, Рима, Италии... Правда, ветер тут же улёгся, ибо предисессорские почести всегда мимолётны.

Деутера щёлкнула сумочкой, открыла её и вынула хрустальную цепь с кулоном — прозрачным, необработанным кристаллом, в центре которого светился голубой холодный огонь.

— Я упоминала о нужных условиях для Заклятия Пуска. Собственно, условие лишь одно: на вас должен быть нагрудный знак вашей должности, — сказала она. — У Генриха он выглядел по-другому, но вы-то у нас волшебник... Ничего не весит и видим только для тех, кто принадлежит к волшебному миру. Зато любой чародей в пределах системы Лотортон сразу поймёт, что ваше магическое поле намного сильней его, и выполнит любой ваш приказ!

— Любой?

— И Штрой?

— И Штрой!

— Так я его вызову сейчас — и отменю битву! — с восторгом выкрикнул Аксель. Из соседнего зала венецианской живописи, где маялся Гвинн ап Нудд, донёсся чуть слышный звук... словно кто-то шумно выдохнул воздух.

— Многие сказали бы: «Отомщу...» Неплохо, неплохо для начала! — снова кивнула Смерть. — Но вызов придётся отложить. У меня свои причины желать, чтобы назначенное Штроем сражение состоялось. Часть из них я даже скажу сейчас: мы не вмешиваемся в историю народов так явно. А если вмешиваемся, то уж сами... и куда радикальней!

— Да, — сказал Аксель. — Я видел...

— Это наш старый принцип, и я не вижу оснований его нарушить. А потому, уважаемый Предисессор, сражению — быть! Зачем разочаровывать такого стратега? — Дама недобро усмехнулась. — Он давно готовил его... Сперва хотел раззадорить эльфов и столкнуть армии на Земле. Вдруг королева фей, испугавшись окончательного разгрома, всё же затрубит в рог? Штрой тогда ещё не планировал отправить в битву лунных и земных духов поголовно. И перевёл Четвёртый Ярус на Пятый: сберечь Хранителей Страха, палачей, укрыть их подальше от поверхности, когда на ней появятся мои Смерти. Ну, а Библиотекарей не жалко; неплохо, если их станет меньше...

— Он велел им подняться на Первый Ярус! Одним, без книг! — негодующе фыркнул Аксель.

— Да. Но потом нашёл более верный способ услышать звуки рога: перенёс место битвы в космос. Так пусть же все пожинают плоды своих усилий! Кроме того, прошу не вызывать к себе Штроя для каких-либо иных целей — ни до, ни после сражения. А хотя бы на следующий день... И он будет ваш! Вы позже поймёте, почему.

— Как скажете, — вздохнул Аксель. — Но к нам-то на помощь вы придёте? Во время битвы?

— Я не беру моих подарков назад....

— На какой дистанции нужно держаться от врага, чтобы уцелеть? — озарило юношу. (Новый вздох по соседству).

— На предельно возможной. И без гарантии с нашей стороны! Некачественный подарок, верно?

Аксель тоже вздохнул. В соседнем зале царила тишина.

— С этим мы покончили, теперь дальше! Если вы, лично вы захотите с кем-то сразиться, придётся вам Фомальгаут снять.

— Фомальгаут?

— Цепь с кулоном! Она представляет собой уменьшенное созвездие Южной Рыбы и названа по его звезде, — Смерть прикоснулась к кулону, сиявшему холодным голубым светом. — Южная Рыба на данный момент свободна. Пока на вас Фомальгаут, никто не может напасть на вас — волшебным ли, неволшебным способом... Украсть или отнять его силой невозможно. Сами вы можете временно передать кому-то цепь, а вместе с ней и её охранные свойства — но не полномочия Предисессора! Если же нужно просто избавиться от неё на время, оставьте её висеть в воздухе там, где сняли: она поплывёт за вами, и никто, кроме вас, её не увидит и не почувствует... И последнее: вне Лотортона ваши полномочия, а также и Фомальгаут, недействительны!

«Бляха шерифа», — подумал Аксель. Но на кулон смотрел с уважением.

— Да, и вот ещё что, — продолжала Смерть. — Хотя ваш волшебный потенциал возрастёт безмерно, знания и умения всё-таки остаются прежними. Личного опыта ничто не заменит, я считаю: та магия впрок, которую дал урок. Зато теперь вы будете иметь право на консультации с нами — по любому вопросу, без стеснения! Надо лишь позвать — вслух или мысленно, неважно: «Дежурная, Фомальгаут!» И Дежурная Смерть тут же вам ответит. Сама не сможет помочь — найдёт, к кому обратиться... Ну, довольны?

— Я одного до конца не понимаю, — сказал юноша, уклоняясь от прямого ответа. — Все эти Ключи, Предисессоры... зачем они? Если мы и без них в ваших руках? Сами бы и решали, когда жить, когда умереть Земле...

— Такие вещи должны решать не мы, а ваша, так сказать, «моральная экология», — возразила Смерть. — Не врач решает, сколько жить пациенту, а здоровье. По-разному бывает, конечно... Если наши посредники имеют влияние на свои народы, то могут и подсказать, предостеречь! С вашим же миром последнее только ухудшило бы дело. Вас начали бы использовать в личных интересах разные Штрои: среди духов, людей и даже эльфов. Сеяли бы панику, страх, превратили бы нас, Смертей, в кровожадных пугал...

— «Всякая книга — лгущая книга, когда она угрожает», — процитировал Аксель. — Я думал, угрожает не только Зло, но и Добро...

— Если употреблять ваши понятия — довольно размытые, конечно! — Зло угрожает всегда, Добро — никогда. Оно предупреждает! Вы понимаете разницу?

— Я-то да...

— Мы и не надеялись, будто Куум сумеет повлиять на свою планету. Наш призыв «остановить Двоих» — скорее, знак уважения к победителю Звёздного турнира. А вовсе не какая-то миссия!

— И что же на самом деле такое — тексты Кодекса?

— Сборник стихов. Победители поэтических турниров, сколько их было... С текущими дополнениями, конечно! В него и произведения вашего деда включены, и Куума тоже. А когда-нибудь желаю и вам...

Аксель молчал, ошеломлённый. Отто, конечно, редко ошибается — но так попасть в точку! Наконец юноша, не имея больше вопросов и желая чему-нибудь порадоваться, придумал:

— Как хорошо, что мне не нужно ходить со скважиной...

— Хотите ещё подарок? — сказала Смерть со странной улыбкой. — Не предлагала бы даже, но должна...

— Должны?

— Обязана. Всем, кто согласится.

— Сперва расскажите мне о нём, — мудро решил Аксель. — А там видно будет.

Деутера снова полезла в сумочку, и вдруг, чуть не выронив её и глядя куда-то в угол зала, воскликнула с отвращением:

— Какая гадость!!!

Аксель рывком обернулся и увидел мелкую мышь — почти мышонка, бежавшего у самой стены. Интересно, чем он тут мог питаться — грыз шнуры? Или заглянул наудачу?

— Мышь, — с облегчением сказал он. — Их ежи едят... Если поймают.

— Правильно я с Ключом решила! Вон! — И Смерть топнула ногой. Мышонок умчался. — Как думаете, ведь их здесь, наверное, немало? Нет, с этой планетой надо решительно что-то делать! Так дальше продолжаться не может...

— А вы же охотница, — удивился Аксель. — А мышей боитесь...

— Но она не волшебная! И гадкая, — с достоинством ответила Смерть. — Так, ладно, я думаю, на сегодня хватит... — Взгляд её упал на раскрытую сумочку. — Ах, да! Полный Конец Света...

— Ваш подарок?

— Только не рисуйте себе каких-то ужасов. Вот, держите!

И она протянула Акселю обычный листок бумаги.

— Видите? Одна короткая строчка... Я сочинила её сейчас, экспромтом. Они не должны повторяться ни у кого! Стоит вам зачеркнуть её и искренне захотеть — но только искренне! — перестанут существовать все Вселенные, и то, что их порождает, и то, что порождают они. Не будет ничего, никогда, нигде. Исключая вас, живущего бесконечно... Я раздала подобный подарок многим — никто покуда не справился. Желаю не справиться и вам!

— Думаете, я соглашусь?!

— Интересно же! Впрочем, как хотите...

Она сделала вид, будто убирает бумагу, и Аксель сразу потянулся за ней.

— Похоже, тут про ежа? — сказал он, мгновенно прочитав строчку. — Кончается словом «иглы»!

— Почтим Ключа эпитафией! Уровень моего таланта видно сразу: у меня всегда баррикады из согласных... Но вы можете включить подарок в один из своих стихов или даже сочинить новый. И поселить в нём строку, как в доме.

— Вы, значит, тоже... — начал Аксель.

— Покажите мне Смерть, которая не пишет стихов. И ни одна не написала ничего путного! Мне кажется, так для нас и лучше.

— Да? Почему?

— Вспомните посмертный совет Гуго Реннера. Будете кому-то завидовать, гасить чужие огни — погаснет и ваш. Будете поступать наоборот — ваше волшебное поле станет расти... Хотите следить за его мощью по Фомальгауту? — И голубая холодная звезда в пальцах Смерти, прощально погладивших её, вспыхнула так, что Аксель закрыл глаза. А когда открыл их, увидел: в зале никого нет. И небо над городом пустое — если не считать самых обычных звёзд, приветливо мигавших ему.

Он быстро опустил глаза: на груди ровно светился Фомальгаут. Значит, не снится...

Послышались быстрые шаги, и из зала венецианской живописи вышел Гвинн ап Нудд. Его улыбка была сейчас ярче любых звёзд! Подойдя к Акселю, король фей и эльфов сделал то, с чем не справился бы, наверное, никто в мире: он почтительно поклонился кулону, но не Акселю. Акселя же он просто обнял. Как ровню...

— Прими поздравления от имени всего моего народа! Присутствовать при этом — не заслуга, но бесценный подарок, Акси...

— Быть может, лучший, чем мой, — вздохнул Аксель, кивая на спящий Фомальгаут.

— Диадема сегодня же будет знать... — продолжал Гвинн.

— Только Диадема?

— Да. Пока да... Иначе шпионы донесут Штрою раньше времени, что встреча с тобой не сулит ему добра! Наверно, он уже понял провал основного плана. Но деталей узнать не сможет... За Великой Смертью не подглядишь!

— Его сейчас и нет в Лотортоне, — презрительно усмехнулся юноша. — Затаился в какой-нибудь дыре, ожидая взрыва! И Алеки с вараном рядом...

— В последнем я не уверен, — покачал головой король. — Раз Штрой нынче ночью планировал гибель Резиденции тоже, то Алеки ему теперь не нужен. И он слишком много знает о Штрое... А если Одинокий Библиотекарь появится на поле сражения — значит, и подарок Великой Смерти для него тайна. Ронуэн даже уверена в скрытности Великого Звёздного и хочет как-то использовать её в плане битвы!

— Жалко, не удалось избежать войны...

— А мне нет! — улыбнулся Гвинн ещё шире. — Давно пора поразмяться. Не люблю, когда всё решает магия... Этак в конце концов и руки отсохнут! Но, Акси, надеюсь, ты понимаешь, что при той ценности, которую теперь представляет твоя персона...

— Буду участвовать в сражении! — твёрдо закончил тот. — И Акс, если он захочет... А вот Тави я не пущу.

— Из-за него или из-за Кри?

— Из-за обоих.

— Ладно, там видно будет, — уклончиво сказал Гвинн.

— Ну что, возвращаемся, будим наших — и в Абаллак?

— Нет, — вздохнул Гвинн, подумав. — Если вы все сейчас нагрянете, у моей сестры начнутся проблемы. Переживания... Сам понимаешь! — Гвинн скользнул взглядом по Генриху, безразлично глядящему сквозь него, сел на серый диванчик, где только что сидела белая дама, и закончил: — Весть о твоём назначении и так её взбудоражит! А ей сейчас надо думать о войне. И ни о чём больше...

— Феи и дети останутся в Абаллаке с ней?

— Кое-кто из фей очень воинствен и прекрасно впишется в любое сражение. Но и у них не будет времени драться: придётся исцелять раненых. А в основном — да, конечно, останутся... Если мы не вернёмся с поля боя, а враги наши уцелеют, Асфодели придётся уводить детей и фей в Новую Зеландию... к тамошней эльфийской общине. Итак, дай нынче друзьям ещё раз полюбоваться Римом и спокойно провести день! Отошли только к нам Нериссу — вам она больше не нужна, работа же для неё найдётся. После того, как ты познакомил её с кое-какими признаниями Дануты, вряд ли она беспокоится о дядюшкиной карьере...

— Акс захочет поехать с нею!

— Ну пусть... В конце концов, он — не ты. Томас пристроит его куда-нибудь, чтобы не мозолил глаза моей сестрице...

— А ты сам куда?

— К тебе в шкаф. Сегодня за мною пришлют Малую Раковину, и я, изменив внешность, отправлюсь прямиком на Луну, осматривать поле боя вместе с Ронуэн. Тебя же доставит туда твой пёс шестнадцатого к утру, по вашему времени. Воспользуешься, конечно, МВВ, и все, кроме Акса и Нериссы, будут думать, что ты ещё сладко спишь...

— Ну нет! Дженни, Кри и Тави я врать не буду. Мне ещё за музей попадёт изрядно!

— Тогда, значит, они прилетят с тобой, — флегматично заметил Гвинн. — У тебя начнутся проблемы с Тави, но девочки пускай даже не настраиваются на сражение. Я главнокомандующий — и точка! Так им и и передай, и никаких больше делегаций...

Он встал, подошёл к окну. Над Римом занимался рассвет, и за спиной короля начали выступать из полумрака детали зала.

— А неплохие сутки мы пережили вместе, Акси! Пожалуй, и охоты не нужно... Почему бы не встретить утро столь же достойно?

— Тебе не хватает впечатлений?

— Судя по твоей памяти, недалеко отсюда — метро. Вернёмся домой на нём! Иначе спросят меня, что я видел в Риме, и как прикажешь ответить? «Зеркальный шкаф»?

— А палаццо Барберини не в счёт?

— Да, честно говоря... Я, помнишь, всё призывал тебя расслабиться. А вот самому удалось не очень, хотя у меня был прекрасный экскурсовод. И после, в зале венецианской живописи, меня то и дело отвлекали...