Комплексный анализ филогенетических взаимоотношений плио-плейстоценовых гоминоидов по краниологическим, остеологическим

4. РЕЗУЛЬТАТЫ

4.1. Череп

4.1.1. Мозговой отдел

4.1.1.1. Лобная кость

Наибольшую таксономическую значимость имеют признаки длины лобной кости, включая признаки развития надбровья, и ширина лобной кости на уровне верхнего края глазниц. Наименьшим весом обладают признаки наибольшей и наименьшей ширины кости и межглазничного расстояния. Первая каноническая переменная в области больших значений описывает относительно широкую лобную кость с выступающим надбровьем, относительно тонкими скуловыми отростками, слабой горизонтальной профилировкой, высоко расположенным офрионом и низко расположенной глабеллой. Вторая каноническая переменная в области больших значений описывает лобную кость также с очень мощным надбровьем, уплощенной чешуйчатой частью, имеющую заметное преобладание ширины глазничной части над шириной чешуи, с толстыми скуловыми отростками, большим межглазничным расстоянием и также несколько меньшей горизонтальной профилировкой.

Второй вариант анализа включал минимальное количество признаков, описывающих только общую форму лобной кости (табл. 10). Как и в первом случае, анализ проводился с включением всего массива наблюдений (с обезьянами, 2.1), без человекообразных обезьян (2.2) и, дополнительно, с включением только гоминид, живших позже 400 тысяч лет (2.3). Результаты сходны принципиально, хотя и различаются в деталях.

Наибольшую разграничительную значимость имеет длина лобной кости, меньшую (далее по убывающей) продольная дуга, наименьшая ширина лба и верхняя ширина лица. Первая каноническая переменная в области больших значений описывает сравнительно короткую лобную кость с большой величиной продольной дуги (последняя может резко возрастать из-за сильного развития надбровья, а не выпуклости церебральной части), малой заглазничной и большой верхнелицевой шириной. Вторая переменная описывает очень широкую на уровне верхнего края орбит и очень длинную уплощенную лобную кость с сильным заглазничным сужением. Характерно, что в варианте анализа, включившем только гоминид последних 400 тысяч лет, значимость переменных иная: признак верхней ширины лица оказывается важнее наименьшей ширины лба, что, видимо, говорит о большей стабилизации последней величины при вариабельности первой, что, очевидно, связано с массивностью. Первая переменная в области максимума описывает лобную кость с большой шириной fmt-fmt, большой продольной дугой и малыми минимальной шириной и продольной хордой; вторая переменная описывает тот же комплекс, но с иными акцентами: короткую лобную кость с большой дугой, сильным заглазничным сужением и большой верхнелицевой шириной.

Все ископаемые предшественники современного человека располагаются в достаточно последовательный ряд, образующий на графике подобие спирали (рис. 7). Четко выделяются две основные совокупности: австралопитековые в области, ближайшей к обезьянам и гоминиды периодов позже 1,8 млн.л. – в противоположной стороне графика. Промежуточное положение занимают так называемые "ранние Homo". По сравнению с первым вариантом анализа второй более четко отделяет австралопитековых и "ранних Homo" от более поздних гоминид, но значительно хуже людей верхнего палеолита от современных. Это говорит о разной значимости признаков массивности и общей формы лобной кости на разных стадиях антропогенеза. Кроме того, сигмальные отклонения во втором варианте анализа существенно меньше, чем в первом и полностью соответствуют понятиям о рамках внутригрупповой (в данном случае – видовой) изменчивости. Это свидетельствует о значительно большей внутривидовой и межгрупповой вариабельности степени развития надбровного рельефа, чем признаков общей формы лобной кости, поскольку модельная матрица рассчитывалась на основе одной группы современного человека.

Австралопитековые по строению лобной кости чрезвычайно схожи с понгидами, причем сходство это намного сильнее выражено в отношении общей формы кости, чем в признаках массивности и надбровного рельефа. Эта разница в значении признаков выражается в приближенности некоторых австралопитековых к позднейшим гоминидам в первом варианте анализа (BOU-VP-12/130, Stw 505 и DNH 7; рис. 5, 6) и резкой разделенности этих групп во втором варианте (рис. 14, 17, 21, 22). В целом австралопитековые занимают область графика между крупными шимпанзе и небольшими гориллами. Череп TM 266-01-060-1, обладающий чрезвычайно развитым надбровным рельефом, что было отмечено авторами первоописания (Brunet et al, 2002), занимает крайнее положение на графике первого анализа (рис. 5, 6), однако общие его пропорции не столь исключительны, хотя и примитивны (рис. 14, 17). Афарские австралопитеки (из которых, впрочем, один представляет собой реконструкцию) отделены от шимпанзе и южноафриканских грацильных австралопитеков за счет большей массивности. Индивид KNM-WT 40000, синхронный афарским австралопитекам, по развитию надбровья сближается с последними, однако общая форма его лобной кости значительно приближена к значительно более поздним гоминидам; стоит, однако, учитывать сильную деформацию этого черепа. Австралопитек из Боури резко отличен от остальных грацильных форм комплексом, прямо противоположным таковому KNM-WT 40000: тогда как форма его надбровья чрезвычайно прогрессивна, общая форма лобной кости, напротив, отклоняется в сторону горилл. Таким образом, по сочетанию архаичности и прогрессивности отдельных признаков черепа KNM-WT 40000 и BOU-VP-12/130 представляют, видимо, крайние полюсы для группы грацильных австралопитеков; важно, что они представляют и крайние хронологические варианты, хотя вряд ли вид австралопитека из Боури является потомком вида из Ломекви. Еще одна находка из Среднего Аваша – Белохдили BEL-VP-1/1 – может быть охарактеризована лишь по одному признаку верхней ширины лица, по которому она сближается с другими восточноафриканскими грацильными австралопитеками.

Южноафриканские грацильные австралопитеки по строению лобной кости представляются консолидированной группой, отличающейся от других грацильных форм наибольшей приближенностью к орангутанам и шимпанзе (особенно по общей форме кости), что в некоторой степени противоречит высказывавшемуся мнению о большей примитивности черепа Australopithecus afarensis (Kimbel et al., 1984). Хотя афарские австралопитеки и отличаются повышенной массивностью лобной кости, а общая ее форма несколько тяготеет к гориллам и массивным австралопитекам, относительное развитие надбровья достаточно специфично. Большая "гориллоидность" или "парантропоидность" лобной кости афарских австралопитеков должна рассматриваться скорее не как свидетельство примитивности, а как следствие специализации.

Массивные австралопитеки четко делятся на восточно- и южноафриканских, причем первые оказываются более массивными и уклоняющимися формами. Древнейший "парантроп" KNM-WT 17000 характеризуется комплексом признаков лобной кости, сближающим его с орангутанами; также, он, видимо, попадает на край распределения более поздних восточноафриканских массивных австралопитеков, отличаясь малыми размерами. Среди поздних "парантропов" Восточной Африки выделяются три полюса: крупные индивиды из Кооби-Фора KNM-ER 23000 и KNM-ER 406, олдувайский OH 5 подросткового возраста и мелкая особь из Кооби-Фора KNM-ER 732. В целом они занимают область между крупными шимпанзе и небольшими гориллами как по признакам надбровья, так и по общей форме лобной кости. Южноафриканские массивные австралопитеки обладали значительно меньшей массивностью надбровья при абсолютно больших размерах лобной кости. Особенно слабым рельефом отличается череп DNH 7 из Дримолен Кэйв, форма лобной кости которого, впрочем, практически идентична таковой у шимпанзе или южноафриканских грацильных австралопитеков.

Так называемые "ранние Homo" обнаруживают достаточно большой размах изменчивости в первом варианте анализа (не превосходящий, впрочем, такового, например, у современного человека) и несколько меньший – во втором. При подробном рассмотрении конкретных находок "ранних Homo" оказывается, что наиболее древние из них оказываются ближе к более прогрессивным гоминидам, тогда как наиболее молодые – ближе к австралопитековым. В первом варианте анализа эта тенденция наиболее выражена (рис. 5, 6). Древнейшие крупные и более массивные формы из Кооби-Фора KNM-ER 1470 и KNM-ER 3732 сближаются с архантропами, особенно по строению надбровья. Черепа OH 24 и KNM-ER 1805 занимают промежуточное положение между австралопитеками и архантропами, первый по развитию надбровья весьма прогрессивен, у второго эта часть реконструирована. Наиболее поздние и грацильные особи KNM-ER 1813 и Stw 53 попадают в область распространения значений шимпанзе, южноафриканских грацильных австралопитеков и на нижнюю границу массивных австралопитеков. Таким образом, "ранние Homo" (при условии достоверности принятых датировок) по признакам строения лобной кости не могут быть признаны единой группой; они разделяются на две основные группы – более древнюю прогрессивную и позднюю австралопитекоподобную; кроме того, существуют промежуточные формы, возможно, представляющие самостоятельную линию. В целом, тенденция изменения формы лобной кости от австралопитеков к "ранним Homo" заключалась в общем увеличении размеров с преобладанием признака длины церебральной части при сохранении или слабом увеличении степени массивности надбровного рельефа.

Пре-архантропы занимают промежуточное положение между "ранними Homo" и позднейшими архантропами, пересекаясь более с первыми. Черепа KNM-ER 1470, 3732, несмотря на значительно большую датировку, даже могут быть включены в группу пре-архантропов; по общей форме лобной кости не отличается от пре-архантропов и череп KNM-ER 1805. Среди пре-архантропов крайние положения занимают подросток KNM-WT 15000 и чрезвычайно массивный олдувайский гоминид OH 9. В первом варианте анализа KNM-WT 15000 даже попадает в область распространения австралопитеков, во втором же, напротив, сближается с современными людьми; очевидно, это свидетельствует об онтогенетическом развитии надбровного рельефа пре-архантропов в очень раннем возрасте, когда формирование общей формы лобной кости до характерного для вида состояния еще не завершилось. Олдувайский OH 9 резко отклоняется от большинства остальных гоминид по причине чрезвычайного развития надбровного рельефа. Пре-архантропы из Кооби-Фора и Дманиси очень похожи по общей форме лобной кости, хотя несколько различаются по форме и развитию надбровья: у первых оно заметно мощнее. Разница, возможно, объясняется более молодым возрастом индивидов из Грузии, хотя в первом варианте анализа кенийский индивид KNM-WT 15000 не вполне вписывается в предполагаемую картину (тогда как три черепа из Дманиси выстраиваются в последовательный возрастной ряд). Граница между пре-архантропами и ранними архантропами очень четкая, почти без пересечения размахов изменчивости (рис. 5, 6, 14, 23). Очевидно, это обстоятельство вызвано отсутствием в выборке находок с датировками от 1,4 до 1 миллиона лет. Таким образом, нельзя говорить на основании вышеуказанного факта об ускорении хода эволюции на этом этапе. Изменения лобной кости от пре-архантропов к ранним архантропам можно описать как дальнейшее увеличение размеров, с интенсификацией прироста широтных размеров и массивности надглазничного рельефа; последние два признака отличают архантропов от "ранних Homo".

Несмотря на большой географический и хронологический размах, в целом архантропы представляют довольно консолидированную группу; особенно в первом варианте анализа. Среди собственно архантропов наиболее древний – Питекантроп VIII – оказывается обладателем одного из наиболее массивных надбровий, наряду с Брокен Хилл, Бодо и Синантропами X и XI. По признакам общей формы лобной кости (анализы 2.1 и 2.2) ранние и поздние архантропы практически неразличимы. Питекантроп VIII специализирован. К более архаичным гоминидам тяготеют Питекантроп II, Гунванлин (Лантьянь 1964 г.) и Синантроп XI (рис. 18). Остальные азиатские архантропы (Синантропы III, X, XII, Лонтандун (Гексьян) PA 830, Юнксянь 2 (EV 9002), Питекантроп I) оказываются ближе к пре-палеоантропам, чем большинство африканских и европейских (Бодо, Брокен Хилл, Чепрано, Петралона, прогрессивнее Араго XXI и Салданья). Однако, в афро-европейской группе больше древних форм, тогда как в азиатской – поздних. Гоминид из Коро-Торо, описанный как Tchadanthropus uxoris, может быть охарактеризован лишь по признакам средней ширины лица и биорбитальной ширины, которые оказываются в нижних пределах изменчивости архантропов, однако также и в пределах изменчивости практически всех гоминид от пре-архантропов до современного человека. Предположительно, эта находка может быть останками современного человека, череп которого из-за чрезвычайной эрозии песком и ветром стал похож на ископаемого гоминида (Wood, 2002).

Резкого разрыва между архантропами и пре-палеоантропами не наблюдается. Размеры лобной кости продолжали увеличиваться, хотя широтный прирост сравнительно с длиннотным почти остановился; также, массивность надглазничного рельефа в среднем осталась на прежнем уровне.

Пре-палеоантропы, вне зависимости от точной датировки и географической привязки, образуют весьма компактную группу. Исключением является Ньярасса 1935 г., попавшая во втором варианте анализа в группу массивных архантропов. Из прочих наблюдений обращает на себя внимание резкое уклонение черепов Омо 1 (в первом и втором вариантах анализа) и Флорисбад (только в первом варианте) в сторону верхнепалеолитического населения; однако полного включения указанных находок в группу неоантропов нет. Кроме того, во втором варианте анализа близость Омо 1 к неоантропам оказывается меньше, чем у таких находок, как, например, Нгандонг II и VII, Атапуэрка SH 4, Синантроп III и Питекантроп I. Следует учитывать крайне плохую сохранность находок Омо и Флорисбад, правильность реконструкции которых может вызывать сомнения.

Второй вариант анализа, проведенный с включением только гоминид, живших позже 400 тысяч лет, позволяет рассмотреть эволюционные процессы этого этапа более подробно (рис. 24). Пре-палеоантропы демонстрируют широкую трансгрессию с палеоантропами и весьма слабую – с неоантропами, преимущественно верхнепалеолитическими. Четкой разницы между гоминидами периодов 400-200 и 200-130 тысяч лет не наблюдается. Более того, ранние палеоантропы, включая гоминид из пещер Схул и Кафзех, также полностью попадают в пределы общности пре-палеоантропов. Также и череп из Бордер Кэйв оказывается по признакам общей формы лобной кости чрезвычайно архаичным. Однако, по признакам надбровного рельефа (первый вариант анализа, рис. 9) гоминиды из Кафзех (особенно Кафзех 9) и Бордер Кэйв попадают в пределы вариаций верхнепалеолитических сапиенсов; надо отметить, впрочем, что похожий на верхнепалеолитический комплекс признаков надбровья имеется у Саккопасторе I, Крапина C, Схул IX, Сен Сезер, Спи II, Шаля и других палеоантропов. Очевидно, тут стоит говорить не о прогрессивности палеоантропов, а архаичности многих ранних неоантропов. Поздние палеоантропы достаточно отчетливо отличаются от ранних относительно большей шириной лобной кости. Наиболее архаичными из поздних палеоантропов по признакам лобной кости представляются гоминиды Схул V и IV, вопреки частому их отождествлению с современным типом человека. Наиболее близки к современному человеку самые поздние палеоантропы: Амуд I, Табун I (при принятии его поздней датировки), Сен Сезер, Ле Мустье I, а также Ля Кина V. В целом в промежутке времени от 400 до 34 тысяч лет назад размеры лобной кости несколько увеличились, причем в отдельных группах массивность надбровного рельефа резко уменьшилась, тогда как в других осталась прежней.

Верхнепалеолитические неоантропы, как уже указывалось, значительно меньше отличаются от современных людей по общей форме лобной кости, чем по признакам надбровья. В первом варианте анализа люди верхнего палеолита отличаются от всех более древних гоминид намного большими значениями первой канонической переменной, они являются единственной группой, превосходящей по этому критерию современное население (рис. 12). Одновременно и значения второй канонической переменной у верхнепалеолитических неоантропов больше, чем у более поздних (рис. 13), они промежуточны между значениями палеоантропов и современных людей; как было указано, вторая переменная в области больших значений описывает в основном мощный надбровный рельеф. К сожалению, мало известно о региональных различиях верхнепалеолитического населения, поскольку преобладающее количество находок происходит из Европы (рис. 1-4). Обращают на себя внимание крайне массивные австралийские черепа Мунго 50 и Кубул Крик 50.76, отличающиеся от прочих особо крупными размерами.

Более точный анализ результатов показывает, что наиболее ранние верхнепалеолитические сапиенсы (33-26 тысячи лет), несмотря на преобладание среди них мужских черепов, по комплексу признаков надежнее отличаются от палеоантропов, чем неоантропы середины и конца верхнего палеолита; указанное различие состоит в основном в том, что у кроманьонцев длина церебральной части лобной кости увеличена, а ширина лица на уровне верхнего края орбит такая же, как у поздних палеоантропов (после 25 тысяч лет – меньше). Население ранней и поздней эпох верхнего палеолита заметно отличается благодаря смещению со временем комплекса признаков к более современному состоянию; тенденция грацилизации выявляется и в голоценовое время. Однако разные признаки изменялись не одновременно: направление изменений от палеоантропов к людям раннего верхнего палеолита в основном совпадает с направлением, существовавшим и ранее (увеличение длины лобной кости при сохранении ее значительной ширины и массивности надбровного рельефа); тогда как с момента верхнего палеолита тенденции изменились (уменьшение размеров лобной кости преимущественно за счет ширины и резкое ослабление массивности надглазничного рельефа).

В целом, разница строения лобной кости поздних палеоантропов и неоантропов начала верхнего палеолита, хотя отчетливо проявляется лишь по признаку длины церебральной части, все же, видимо, достаточно велика, чтобы свидетельствовать об отсутствии преемственности между этими группами. Впрочем, значительное сходство по множеству других признаков может, в свою очередь, свидетельствовать о возможности вхождения части европейских палеоантропов в состав предков неоантропов.

Похожим образом эволюционировал и такой признак, как наклон лобной кости к продольному диаметру черепа (рис. 32). Стоит отметить малый наклон лба у таких "ранних Homo" как KNM-ER 1805 и OH 24 и очень высокий лоб у остальных (KNM-ER 1470, KNM-ER 1813, Stw 53).

Аналогичные эпохальные колебания значений можно проследить и у других признаков. В комплексе эта асинхронность приводит к смещению центров облаков значений канонических переменных в проведенных анализах, что можно наглядно отразить в виде средних для каждой хронологической группы (рис. 33-34). Естественно, немалое значение для положения каждой конкретной средней имеет половозрастной и географический состав группы; для разных хронологических групп он весьма разнороден, что зависит от наличия палеоантропологического материала. Однако, общие тенденции легко прослеживаются и могут быть описаны как "повороты" эволюции. Первый такой достоверный "поворот" произошел около 1,6-2 миллиона лет назад в процессе эволюции "ранних Homo", второй, гораздо слабее выраженный, – между 1,4 и 1 миллионами лет, с появлением ранних архантропов. Время от ранних архантропов до поздних палеоантропов характеризуется значительным разнообразием морфологии лобной кости, наличие резко уклоняющихся географических вариантов приводит к появлению не графиках разных анализов множества несовпадающих "поворотов". Очевидно, какой-то из этих вариантов (или несколько таковых) дал начало верхнепалеолитическому населению, с начальными этапами эволюции которого связан последний достоверный "поворот", приходящийся, однако, не на самое начало эпохи неоантропов, а на несколько более позднее время. По комплексу признаков кроманьонцы времени около 25-30 тысяч лет резко отличны от палеоантропов, однако направление тенденции изменения признаков у них остается прежним, резкий сдвиг произошел уже во время существования неоантропов.

Характерно, что периоды "поворотов" эволюции лобной кости во многом совпадают с изменениями климата на планете. Так, между 75 и 58 тысячами лет назад длился холодный и сухой климатический интервал, сменившийся потеплением, продолжавшимся примерно до 25 тысяч лет назад, когда начался последний ледниковый максимум (Палеолит СССР, 1984, с.30-31; Europe during..., http). Выше было показано, что около 60 тысяч лет назад началось уменьшение размаха изменчивости и, для ряда признаков, смена тенденции в ходе эволюции. Несмотря на появление новой, достаточно резко отличной формы гоминид – неоантропов (как уже указывалось для первого варианта канонического анализа, наиболее ранние неоантропы в наибольшей степени отличаются от палеоантропов) – морфологические изменения шли в том же направлении, что и раньше (увеличение размеров). Однако, с наступлением потепления признаки начали изменяться в другую сторону (уменьшение размеров), что можно рассматривать в таком случае исключительно в качестве эффекта адаптации.

Направления этих осей у разных родов понгид довольно четко отличаются. У орангутанов вектор практически противоположен по направлению вектору современного человека (угол наклона почти одинаков, но распределение индивидов от молодых или небольших к взрослым или крупным противоположно); у горилл это направление практически перпендикулярно таковому гоминид; у шимпанзе направление вектора улавливается плохо, потому что в выборку вошли преимущественно особи подросткового возраста, но возрастной вектор в целом почти однонаправлен с таковым горилл (рис. 35).

В этом отношении существенно, что предполагаемые направления осей корреляционных эллипсов разных групп австралопитеков отличаются большей или меньшей "понгидностью" либо "гоминидностью". Так, для грацильных австралопитеков наклон векторов почти идентичен таковому у позднейших гоминид; восточноафриканские массивные формы более близки в этом плане к гориллам, а вектор южноафриканских массивных прямо противоположен таковому современного человека, но в основном – за счет резкой уклоненности положения на графике черепа DNH 7. Также, учитывая вышесказанное, весьма характерно плавное приближение угла и направления вектора к современному состоянию, начиная от пре-архантропов. Видимо, это свидетельствует об относительной плавности изменения темпов созревания разных краниальных признаков в процессе антропогенеза.

Во втором варианте анализа столь четкой разницы направленности осей разных групп не наблюдается. Замечательным исключением является группа "ранних Homo", продольная ось корреляционного эллипса которых перпендикулярна таковым других групп (рис. 17). Этот факт может рассматриваться как один из аргументов условности объединения данных находок в одну группу, либо, с меньшей вероятностью, – как свидетельство чрезвычайно быстрых морфологических изменений в промежуток времени от 1,9 до 1,6 миллионов лет. Учитывая рассмотренные выше особенности хронологического распределения находок "ранних Homo", первое объяснение кажется более верным.

Прежде всего стоит отметить четкое разделение современных гоминоидов на две большие группы: человекообразных обезьян и современных людей. Насколько можно судить по немногочисленному имеющемуся материалу, гиббоны оказываются намного ближе к понгидам, чем последние – к гоминидам (не исключено, что это следствие применения в качестве модельной матрицы данных по современному человеку, отчего разница между наиболее таксономически удаленными группами несколько нивелируется; получается в некотором роде аналог логарифмической шкалы). Три рода понгид показывают среднюю степень трансгрессии между собой и нулевую – с гиббонами и современным человеком. Это говорит о реальности разделения трех семейств гоминоидов, с одной стороны, и о ненадежности разрешающей способности признаков лобной кости на родовом и даже подсемейственном уровне, с другой. Вместе с тем, размах вариаций отдельных видов современных гоминоидов весьма близок (хотя у понгид он несколько увеличен за счет большей возрастной изменчивости и, возможно, полового диморфизма), что свидетельствует о похожих закономерностях вариаций признаков лобной кости.

Таким образом, в случае наличия хиатуса между группами можно говорить о различиях уровня семейств, в случае слабой трансгрессии – родов, сильной трансгрессии – видов; образование единого облака значений в пределах, близких к таковым современных гоминоидов, может быть расценено как признак вида. Как уже говорилось ранее, в случае рассмотрения филетической эволюции проблема разрешима только с помощью хронологического подхода.

Австралопитековые в целом, безусловно, намного ближе к понгидам, чем к современным людям, хотя и проявляют тенденцию уклонения к последним. Нет оснований для выделения австралопитековых в отдельное семейство, но некоторое смещение их облака значений относительно понгид может быть описано (вместе с учетом хронологической разницы и разницы подсемейств Ponginae и Gorillinae) как принадлежность к самостоятельному подсемейству.

Наиболее древний череп TM 266-01-060-1 полностью вписывается в рамки семейства понгид, а по сочетанию положения на разных графиках заслуживает выделения в отдельный род (относительно современных понгид), либо же он может оказаться крайним вариантом вида, относящегося к одному из более поздних родов австралопитеков. В последнем случае наиболее вероятно его отнесение к роду (или даже виду) восточноафриканских "парантропов". Впрочем, сходство это может быть лишь конвергентным, что доказывается с помощью хронологического анализа находок: в промежутке от 6 до 2,5 миллионов лет аналогичных массивных форм нет; поэтому наиболее вероятно вторичное возникновение схожего комплекса признаков лобной кости у массивных австралопитеков.

Афарские черепа (один из которых является реконструкцией) и черепа южноафриканских грацильных австралопитеков по близости положения могут быть включены в один род. Лобные кости BOU-VP-12/130 и KNM-WT 40000, вероятно, вследствие плохой сохранности и реконструкции, оказываются по разным признакам очень близки либо к понгидам, либо к гоминидам; в целом, они вполне могут представлять крайние варианты одного рода или даже вида (следует принять скорее их разницу за видовое отличие, учитывая датировки). Родовой статус индивида KNM-WT 40000 не может быть уверенно ни подтвержден, ни опровергнут. Пересечения значений комплексов признаков групп восточноафриканских и южноафриканских грацильных австралопитеков нет, хотя оценить реальный размах изменчивости на доступном материале очень трудно. Судя по изменчивости отдельных признаков, по ряду черт (№№9, 29(1), 29(2)) указанные группы не различались, по другим же (№№10, 29, 43, 43(1)) – практически не пересекались. Совокупность этих наблюдений может свидетельствовать о видовых отличиях.

Массивные австралопитеки в целом не больше отличаются от грацильных, чем варианты массивных между собой. Таким образом, нет оснований разделять австралопитеков на надроды. Внутри группы "парантропы" весьма четко разделяются на восточно- и южноафриканских, причем отличие может быть расценено даже как родовое. Наиболее ранний череп KNM-WT 17000 вполне может быть отнесен к более мелкой разновидности вида более поздних восточноафриканских массивных австралопитеков; по признакам лобной кости нет веских оснований выделять его в отдельный вид.

"Ранние Homo" не только не могут быть отнесены к роду Homo, но даже, возможно, представляют совокупность представителей разных родов. Значительная вариабельность затрудняет таксономический анализ, поскольку приходится иметь дело с единичными наблюдениями. Часть из "ранних Homo" (как ни странно – наиболее поздняя, соответствующая Homo habilis) сближается с австралопитековыми, в большей степени грацильными. Индивид Stw 53 вполне может быть классифицирован как южноафриканский грацильный австралопитек; в эту же общность попадают восточноафриканские особи KNM-ER 1813 и OH 24. Учитывая датировку и географическое положение, можно было бы отнести их к отдельному виду, что, впрочем, морфологически не обосновано. Индивид OH 24 занимает промежуточное положение, так что его можно также в равной степени отнести и ко второй группе "ранних Homo".

Вторая часть "ранних Homo" (более древняя, соответствующая Homo rudolfensis) значительно сильнее сближается с наиболее примитивными архантропами и вполне может быть объединена с ними в один род и даже вид (тем более, что хронологическая разница между этой частью "ранних Homo" и пре-архантропами не очень велика). Вид rudolfensis может быть выделен лишь условно.

Череп KNM-ER 1805 занимает неопределенное положение, не исключено, что он заслуживает выделения в отдельный вид или даже род; однако, значительная часть его лобной кости реконструирована, поэтому таксономическое положение данной особи лучше считать неопределенным.

Более поздние гоминоиды наиболее вероятно относятся к одному семейству гоминид. Однако, группа пре-архантропов вкупе с рассмотренной древней частью "ранних Homo" настолько резко отличается от современного человека (в сторону понгид), что вполне заслуживает выделения не только в отдельный род, но, возможно, даже подсемейство. Облако значений более поздних архантропов, несмотря на значительный размах изменчивости, практически не пересекается с облаком значений современного человека, но имеет трансгрессию с пре-архантропами и, более выраженную – с пре-палеоантропами. Степень трансгрессии пре-архантропов и более поздних архантропов довольно мала (как уже говорилось, из-за отсутствия находок в интервале от 1,4 до 1 миллиона лет), так что их можно разделить на родовом уровне.

Последовательность более поздних гоминид настолько постепенная, что крайне трудно определить границу родов, в любом случае она будет условной; разница между группами в реальности не превышает видовой (табл. 11). Границу можно с равной степенью справедливости провести как между пре-архантропами и архантропами, архантропами и пре-палеоантропами, и даже между пре-палеоантропами и палеоантропами. Учитывая изменения тенденций преобразования отдельных признаков и направлений векторов возрастной изменчивости, а также используя существующий пробел в палеонтологической летописи, кажется оправданным относить ранних архантропов уже к новому роду (или даже новому подсемейству).

Таксономическое деление гоминид от ранних архантропов до поздних палеоантропов затруднено постепенностью морфологической эволюции (табл. 11). Однако, видовое отличие архантропов от палеоантропов кажется несомненным; выделение же нового рода вряд ли оправдано, поскольку трансгрессия довольно заметна. Учитывая тенденции эволюции признаков лобной кости, граница между видами должна проходить между поздними архантропами и пре-палеоантропами или, менее вероятно, между ранними и поздними пре-палеоантропами (условно около 200 тысяч лет). Среди вида архантропов можно выделить два подвида – азиатский и афро-европейский. Дальнейшая дифференциация наиболее четко проявляется между ранними и поздними палеоантропами, тогда как ранние палеоантропы все еще чрезвычайно похожи на ранних пре-палеоантропов. Сравнивая масштабы изменчивости, кажется правильным объединить пре-палеоантропов с ранними палеоантропами в один подвид, а поздних палеоантропов – в другой подвид одного вида.

Отличие поздних палеоантропов и неоантропов вряд ли достигает родового уровня (табл. 11). Разница между архантропами и палеоантропами также не превышает подродового уровня. Однако, родовое различие кажется вероятным не только для пары архантропы–неоантропы, но и пре-палеоантропы–неоантропы. Таким образом, учитывая значительную морфологическую разницу между архантропами и неоантропами, правильнее отнести их к разным родам. Палеоантропы в таком случае оказываются в другом роде, чем современный человек; морфологически это неоправданно, однако подчеркивает смену направления вектора изменений признаков при переходе к неоантропам. Возможен и иной вариант, с выделением в последнем подсемействе одного рода с тремя подродами – первым для архантропов, вторым для пре-палеоантропов и палеоантропов и третьим для неоантропов.

Систематика неоантропов оказывается также не очень простой задачей. Наиболее ранние неоантропы имеют примерно столь же малую трансгрессию с современными людьми, как и поздние палеоантропы. Проблема заключается в слишком малом числе наблюдений, в многомерные анализы к тому же вошли находки лишь из трех местонахождений (Кро-Маньон, Младеч и Комб-Капелль), женских черепов среди них только три. Впрочем, имеющиеся данные по отдельным измерениям таких черепов (не вошедших в канонический анализ) как Ниа, Мунго 3, Штеттен 1 и 2, Велика Печина подтверждают вывод о значительной однородности размерных характеристик лобной кости населения этого хронологического этапа, даже несмотря на значительный географический размах. Более того, они весьма сходны с наиболее поздними палеоантропами Европы и Ближнего Востока. Однако, уже около 26 тысяч лет назад размах изменчивости верхнепалеолитического населения вырастает до современных значений, хотя тенденция к большей массивности сохраняется, постепенный процесс грацилизации длится вплоть до современности. Таким образом, различие между неоантропами древнее и моложе 26 тысяч лет весьма велико и может быть приравнено как минимум к подвидовому. Отнесение более поздних неоантропов к одному виду сомнений не вызывает, выделение поздних верхнепалеолитических людей в отдельный подвид на основании значительной массивности надбровья возможно, но кажется не принципиальным. Стоит подчеркнуть, что отличие поздних верхнепалеолитических людей от современных превосходит расовые различия современного человека (рис. 36).

В итоге получается следующая картина: надсемейство разделяется на три семейства; австралопитековые входят в качестве особого подсемейства в группу понгид и включают часть "ранних Homo", три рода равноудалены один от другого; гоминиды разделяются на два подсемейства – первое монотипическое (наиболее древние представители, известные как Homo rudolfensis и Homo ergaster) и второе с двумя родами или одним (разделяемым на три подрода с тремя видами), включающее гоминид от ранних архантропов до современного человека (табл. 12).

Необходимо подчеркнуть, что приведенная выше классификация построена исключительно на основе признаков лобной кости, а потому не может отражать реальной картины таксономических взаимоотношений внутри надсемейства. Окончательная картина может сложиться только на основе анализа всей доступной морфологической информации.