Кузнецов А. Г., 2004. Все права защищены

Несколько небольших аквариумов посвящены рыбам Гудзона – как пресноводным, так и морским, которые водятся в его заливе. Неужели в Гудзоне, с его многочисленными пирсами еще сохранились какие-нибудь рыбы? А, может, они еще есть в его верховьях?

Большие водоемы со скалами, оформленные под естественные ландшафты, отданы во владение моржей и морских львов. Поскольку арена сейчас не работает, небольшие «представления» во время кормежки устраивают здесь: девушка, работница аквариума, держит в одной руке рыбу, а другой показывает ластоногому, что от него требуется. Например, крутит рукой, и морж начинает делать пируэты, за что получает вознаграждение – рыбу. За представлением с большим интересом следят дети, которые приходят в Аквариум со своими воспитательницами и боннами. Детишки все чистенькие, ухоженные, хорошо одетые. Они явно дошкольного возраста – лет 5-7. Дети одной из групп разговаривают по-немецки. Непохоже, что они приезжие, скорее, дети иммигрантов.

Рядом находится еще один водоем со скалами, где мирно соседствуют тюлени и пингвины. Архитекторы и дизайнеры хорошо потрудились над его созданием – все выглядит вполне натурально. Забавно смотреть на неуклюжих пингвинов, как они ходят, переваливаясь с ноги на ногу, сохраняя при этом поистине королевскую осанку – не зря же их называют императорскими!

Есть в Нью-йоркском аквариуме и экзотические рыбы из тропиков со столь же экзотическими названиями: «Серебряный доллар» (Silver Dollar), «Рыба-бабочка» (Batterflyfish), «Королевский ангел» (Queen Angelfish), Голубой акантурус (Blue Tang) и др. Они разнообразны как по форме, так и по расцветке. В одном из небольших аквариумов обитают рыбы из африканского озера Виктория. Очень интересно понаблюдать за миниатюрными морскими коньками – около аквариума, в котором они плавают, всегда много детей. Кроме рыб здесь есть еще медузы, кораллы, морские звезды, живые водоросли и многое другое – всего не перечислишь! Я был в трех аквариумах – в Севастополе, в Александрии и в Тампере (Финляндия), но ни один из них не мог сравниться с Нью-йоркским.

Устав бродить по Аквариуму, я нашел укромную скамейку у небольшого канала со стоявшим там катером и спокойно перекусил бутербродами с ветчиной и сыром, после чего вышел на набережную Брайтон-Бич. Она выложена деревянными брусками и, похоже, довольно прочными, поскольку по ней иногда проезжали автомобили. Сразу за набережной начиналась широкая полоса песчаного пляжа, за которым видны были сложенные из больших каменных глыб волнорезы. Пляж, естественно, был почти безлюден: не сезон, да и пасмурно к тому же. Однако нашлись люди, которых пляж привлек и в такое время года – на волнорезе маячила фигура рыбака с удочкой, а какая-то отчаянная женщина плавала в океане. Не иначе русская, – подумал я, - и решил проверить свою догадку. Я пересек пляжную полосу как раз в тот момент, когда пловчиха вышла из воды и разогревалась, делая наклоны и приседания. На вид ей было лет 40-45, но она держалась молодцом и даже не ежилась, стоя на ветру. «Как водичка?» – поинтересовался я. «Хорошая, – ответила она, – градусов пятнадцать». Может это и так, но когда все ходят в куртках и свитерах, купание в холодном океане не вызывает у меня положительные эмоции. Я подошел к самой воде, смочил руки – вода холодная. Волны тихо набегают на песок, но их шум приятен. Я вспомнил Крым, Черное море – далеко они отсюда…

Я снова вышел на набережную и направился в сторону Брайтон-бич-авеню. Неподалеку от автомобильной стоянки я увидел игровую площадку, на которой собралось множество людей, преимущественно старичков, впрочем, были и люди помоложе. Подойдя поближе, я понял, что это своеобразный «клуб по интересам»: кто-то «забивал козла», другие просто общались друг с другом, обсуждали текущие события. Естественно, здесь звучала только русская речь. Подобные сборища я часто видел в скверах и парках Одессы – те же лица, те же интонации и жесты – чем не Одесса!

Еще десять минут – и я на центральной улице Брайтона с «надземкой» на стальных опорах посреди нее: знакомый по фильмам, самый что ни есть типичный брайтонский пейзаж. Удивительное это место Брайтон-Бич-авеню – вроде Америка, и в то же время нет. Этот район уникален во многом, но, прежде всего, заселившими его людьми, их духом, образом жизни и мироощущением. Здесь живут выходцы из бывших республик Советского Союза, преимущественно евреи – люди умные, предприимчивые, ироничные по натуре, умеющие постоять за себя. Более того, «советские» евреи – не чета европейским. Долгие годы жизни в условиях тоталитарного режима, гонений и репрессий сделали их необыкновенно устойчивыми к жизненным невзгодами, сплоченными, дружными, свободолюбивыми. Именно эти качества помогли им не только успешно освоить новую землю, но и занять лидирующие места во многих сферах американской жизни.

Ходить по Брайтону, дышать его воздухом, слушать речь его обитателей – яркую, образную, колоритную – чрезвычайно интересно. Идут двое молодых людей. Их тщетно пытается обогнать полная женщина в джинсах, похоже, американка. «Пропусти эту козу», – тихо говорит молодой человек своему товарищу. Тот уступает дорогу, а «американка» вдруг оборачивается и гневно бросает: «Сам ты козел!». Таков Брайтон.

Побродив по авеню, я зашел в магазин «Санкт-Петербург», купил пару книг, а потом послушал музыку в отделе, где продают компакт-диски и видеокассеты. Пора возвращаться на Манхэттен. Я поднялся на эстакаду, сел на поезд линии «Q» и через 25-30 минут был на 33-й улице (поезд шел экспрессом).
20 ноября, среда
День сегодня чудный – солнечный, безветренный, но Виталий работает дома, и мне пришлось отказаться от поездки в Нью-Йорк. Жаль! Часов в 11 я решил совершить пешую прогулку в город Элизабет. Идти одному скучно, поэтому я позвонил Марине, и она согласилась составить мне компанию. Минуя центральные улицы городка, мы прошли мимо вокзала и вскоре оказались на Шеридан-стрит, которая вывела нас к ветеринарной лечебнице, находящейся на магистральной Уэстфилд-авеню. Собственно здесь-то и заканчивается Розелл-Парк и начинается Элизабет. Но это лишь окраина города – до центра его еще идти и идти.

Вдоль обеих сторон улицы непрерывно идут дома – деревянные и, преимущественно, двухэтажные. Особого разнообразия в их внешнем облике я не заметил: они «разные – в деталях и одинаковые – в общем». Эту характерную особенность архитектуры американских городков отмечали авторы книги «Американцы» – писатель Н. Михайлов и его супруга, научный работник З. Косенко, посетившие США в 1958 году. В принципе за 44 года здесь мало что изменилось: такие же «коттеджи в два этажа с крытой верандой, с жалюзи на окнах, с гаражом, с клумбами на чистеньком газоне, с красной статуэткой аиста на зеленой траве». Единственное, чего я здесь не увидел, так это красного аиста. Вместо него были ангелочки, ослики и прочие статуэтки.

Минут через сорок мы подошли к оживленному перекрестку. Здесь мы увидели магазин, кафе, школу, почту. Но это еще не центр, до которого, судя по карте, примерно миля. Улица, пересекающая Уэстфилд-авеню, называется Элмора-авеню. Вместе с другими улицами она образует своеобразную кольцевую дорогу вокруг центральной части города – нечто вроде Садового кольца в Москве.

Идти назад пешком было лень, да и не интересно, поэтому я позвонил сыну. Через четверть часа он подъехал на своей «Кэмри-Соларе» и развез нас по домам.

Около входа в библиотеку уже были люди, но через несколько минут двери открыли, и я вместе с другими читателями вошел в здание. В славянском отделе встретил знакомого мне Сергея Николаевича Глебова и попросил его помочь мне с подбором книг по архитектуре Нью-Йорка. К сожалению, нужных книг не оказалось на месте. Вместо них Сергей Николаевич принес «Историю Нью-Йорка» В. Ирвинга, но это было не то, что мне нужно. По совету библиографа я пошел в Отдел искусства, где были книги и по архитектуре. Чтобы попасть в него, мне пришлось пройти через несколько больших залов, которые поразили меня своим видом и размерами. Вообще, Нью-йоркская публичная библиотека – это настоящий дворец с просторными залами и вестибюлями, мраморными лестницами, колоннами, лепными потолками. Полы – паркетные, стены облицованы дубовыми резными панелями, столы тоже дубовые, массивные. Вдоль стен залов установлены высокие двухъярусные стеллажи, полностью заставленные книгами: энциклопедиями, словарями, справочниками и т.п. На столах стоят компьютеры. Кроме того, многие читатели приходят со своими «ноутбуками», они подключают их к Интернету и прекрасно обходятся без ручек. Глядя на них, у меня создалось впечатление, что вскоре американцы разучатся писать. Большинство столов уже заняты читателями – все они напряженно работают. Библиотекой могут пользоваться не только граждане США, но и иностранцы. Вход в библиотеку свободный, не нужно предъявлять документы, не нужно платить за услуги.

Читальный зал отдела искусства немного меньше размерами, но его стены тоже уставлены стеллажами с книгами и альбомами. Такие же полки установлены и на антресолях, к которым ведут красивые лестницы. Я обратился к сотруднице отдела и сказал ей, что меня интересуют книги по архитектуре Нью-Йорка. Женщина подвела меня к нужной полке, а минут через десять принесла еще три толстых тома, один из которых был энциклопедией по архитектуре города. Я нашел все, что меня интересовало. Особенно мне понравился отлично изданный альбом «Небоскребы Манхэттена», в котором были цветные фотографии и описания самых известных небоскребов острова, начиная с построек конца XIX века по наши дни. Я просмотрел предложенные мне издания, сделал выписки.

В час дня я сделал небольшой перерыв: вышел на улицу и пообедал в ближайшем кафе. Затем вернулся в зал и стал знакомиться с альбомами по американской живописи, которые нашел на одной из полок. Здесь были великолепные издания о художниках Сардженте, Уистлере, Хомере, Хоппере, скульпторе Ногучи и множество других, даже на беглое ознакомление с которыми понадобилось бы несколько дней. За два с половиной часа я смог просмотреть только 4-5 альбомов. Многие из напечатанных в них репродукций картин были мне знакомы – я их видел в музеях Нью-Йорка, Ньюарка, Канзас-Сити. Это очень приятное занятие – узнавание увиденных ранее картин – словно, встреча со старыми друзьями.

В четыре часа я вышел из здания библиотеки и пошел по Пятой авеню в сторону Эмпайр-стейт-билдинга. Подходя к магазину игрушек, я заметил людей, толпившихся у его витрин. Громко звучала музыка из балета Чайковского «Щелкунчик». Чернокожий юноша в клоунском наряде тряс колокольчиками, стараясь попадать в ритм музыке. В ярко освещенных витринах я увидел «живые» сценки из балета: вот Клара едет на тройке, вот войско Мышиного короля, а вот – и сам Щелкунчик! Все сказочные персонажи находились в непрерывном движении, которое происходило на фоне красочных, мастерски выполненных декораций. Не только дети, но и многие взрослые с живым интересом наблюдали за этими сценками. Все это говорило о том, что скоро Рождество и пора покупать детям подарки.
22-23 ноября, пятница, суббота
Сегодня исполняется ровно два месяца, как я в Америке. Идет дождь, и я, естественно, остаюсь дома. В течение дня просмотрел три фильма. В первом из них действие происходит в 1895 году в одном из маленьких городов штата Нью-Джерси. Это история осиротевшего мальчика, отданного родственниками в школу-интернат. Интересно было посмотреть на жизнь в этих краях сто лет назад, хотя сам фильм снимался в 30-х или 40-х годах. Все выглядело примерно также, что и сейчас: деревянные дома, лужайки, дорожки – вот только автомобилей еще не было.

Во втором фильме, тоже старом, рассказывалось о девушке, вернувшейся в свой городок из большого города. Она вышла замуж, но любила другого – киномеханика. Вскоре возник любовный «треугольник», но механик оказался подлецом, и молодая женщина вернулась к мужу, который по-настоящему любил жену и смог простить ее. Оба фильма транслировались по 77-му каналу, специализирующемуся на демонстрации кинофильмов прошлых лет. Они были черно-белые, но хорошего качества. Отлично играли актеры, хорошо была выстроена драматургия, все выглядело реалистично, жизненно, чувствовалось, что фильмы снимали профессионалы, хорошо знавшие свое дело и вкусы зрительской аудитории. Обе ленты заканчивались счастливо: добро побеждало зло.

Недавно Виталий подключился к новому каналу студии «Эйч-Би-О». Канал дорогой (25 долларов в месяц), но он того стоит: студия располагает мощной производственной базой и сама снимает фильмы. В эту пору как раз передавали сериалы «Клан Сопрано» и «Шесть футов под землей» (по российскому телевидению он показывался под называнием «Покойник всегда прав»). Особенно любопытно было смотреть «Soprano’s», действие, в котором происходило в районе Джерси-Сити: многие места, например, дорога «Торнпайк» и нефтебаза были мне хорошо знакомы.

Вечером Виталий с Игорем поехали в гости к своему коллеге Виктору «на абсент» (он недавно был в Париже). А я посмотрел современный фильм о войне в Боснии, он назывался «Behind the enemy line». Это была история об одном американском летчике, сбитом во время боя и оказавшемся на территории врага. Летчика искали, но ему чудом удалось уцелеть. Фильм мне понравился – это было захватывающее зрелище. Американские режиссеры умеют держать зрителя в постоянном напряжении и делают это мастерски.

В субботу я посмотрел еще два фильма. В первом рассказывалось о современном Робинзоне Крузо – служащем Fed-Ex’а, уцелевшем после авиакатастрофы и прожившем на необитаемом острове четыре года, а вечером мы с сыном поехали в кинотеатр на фильм с участием Джеймса Бонда («Die another Day»). Это было невероятное нагромождение столь же невероятных приключений отважного и неуязвимого суперагента «007». Однако, благодаря динамичности действия, красочности, обилию спецэффектов, режиссерской фантазии и, конечно же, отличному актерскому составу, фильм смотрелся с интересом. К этому еще можно прибавить великолепный стереозвук.

Таким образом, в течение двух дней я просмотрел пять фильмов – у себя дома мне этого хватило бы на месяц.

После посещения магазина мы поехали в Бруклин, вернее, в тот его район, где проживают ортодоксальные евреи из секты хасидов – «Боро-парк». Мне и раньше доводилось встречать их на улицах Нью-Йорка, но это были небольшие группы. Здесь же проживает более 90 тысяч хасидов – выходцев из Европы. Их, особенно мужчин, можно узнать по внешнему виду: они носят широкополые черные шляпы, черные костюмы или длиннополые пальто, на лице – обязательные борода и пейсы. Некоторые хасиды надевают небольшие черные или белые шапочки – кипы, которые прикрепляют к волосам приколками. Говорят они на иврите или идиш, реже – по-русски.

Мы выехали около полудня. Проехали через парк Warinanco, город Элизабет, мост Готэлс-бридж и вскоре оказались на острове Стейтен-Айленд – одном из пяти районов Нью-Йорка, когда-то бывшим городской свалкой. Мы пересекли его по Спидвею, поэтому почти ничего не видели. А вот и самый большой мост США – «Верраццано-бридж», соединяющий Стейтен-Айленд с Бруклином. Мост не только длинный и высокий, но еще и двухъярусный. Фотографировать мост запрещено – по его обеим сторонам расположены военные базы: на Стейтен-Айленде форты Ричмонд и Томпкинс, а на Бруклине – форт Гамильтон. С левой стороны виден Нью-йоркский залив, справа – открытый океан. Жаль, что на мосту нельзя остановиться и полюбоваться видами на город и океан!

Съехав с моста, мы обогнули форт и прилегающий к нему парк и выехали на 13-ю авеню, ведущую прямо в Боро-парк. Как и везде в Америке, авеню пересекают улицы – «стриты». Проехав примерно сорок перекрестков, мы, наконец, добрались до центральной части Боро-парка (район от 40-й до 50-й улиц). Здесь мы свернули направо и в квартале от 13-й авеню нашли свободное место для парковки.

Уже по пути к центральной магистрали района мы встретили несколько хасидских семей – зрелище очень колоритное. Мужчины в традиционных шляпах, кипах или даже меховых папахах, девочки-школьницы – в клетчатых юбочках, туфельках на низком каблуке и носочках, женщины, правда, особо не выделяются. Все вокруг красноречиво говорит о том, что мы находимся среди евреев – вывески магазинов, предметы, выставленные на витрины (в основном вещи культового предназначения), внешний облик людей, язык.

Люди ведут себя очень свободно, раскованно – здесь все свои. Самое интересное, что встречаются даже чернокожие евреи, как мне объяснили – выходцы из Эфиопии. Интересно было наблюдать за хасидской семьей, садящейся в дорогой джип и главу семьи – в шляпе и с пушистой бородой – за рулем. На улице было много детей, но шумных игр, криков и стычек я не заметил – для этого, видимо, есть другие места, а здесь они вели себя вполне благопристойно. Когда-то здесь жил писатель Шолом-Алейхем, красочно описавший уличную жизнь Нью-Йорка в одной из своих повестей:

«Кто не видал нью-йоркской “стрит”, тот ничего интересного не видал. Чего тут только нет! Мужчины торгуют, женщины сидят и беседуют. Дети спят в колясках… Дети постарше играют во всевозможные игры… От шума и детских голосов оглохнуть можно. Улица принадлежит детям. Никто не посмеет прогнать их отсюда. Вообще, Америка – страна, созданная для детей. За это я люблю ее. Пусть кто-нибудь посмеет пальцем тронуть ребенка!» Эти строки были написаны в 1916 году, но за прошедшее время кое-что изменилось: дети учатся, женщины работают. Но ребенка никто не посмеет тронуть и сегодня. И животных тоже – за это можно угодить и в тюрьму.

Мы посетили несколько магазинов: в одном в одном продавали шляпы и различные головные уборы, в другом – религиозные книги на иврите, предметы культового предназначения, например, семисвечники «Менора», блюда, вазы, кувшины. В кондитерском магазине Рита купила еврейские сладости – штрудели, пирожные и пр.

Нам повезло – несмотря на конец ноября, было довольно тепло, ярко светило солнце. Мы прошли по 13-й авеню около 5-6 кварталов, потом вернулись назад. По пути фотографировались, заходили в магазины, съели по паре «хасидских» пирожков с картошкой.

Из Боро-парка поехали обедать в еврейский ресторан, расположенный на Кони-Айленд-авеню. Ресторан – небольшой – всего несколько столиков, но кухня в нем хорошая. Интересно, что вместе с евреями здесь работают турки – они жарят мясо. Мы заказали жареную на вертеле (шаурме) курятину, белый соевый соус, гороховые шарики, различные овощи, напитки. Обед оказался вкусным и не дорогим (по 10 долларов на человека).

Вдоль здания Почтамта тянулась высокая гранитная лестница. Поднявшись по ней, я вошел в просторный зал, который в этот утренний час был почти пустым. Мне нужно было отправить бандероль с книгой, но я не знал, как это сделать. На помощь пришел служащий справочного отдела, направивший меня к нужному окошку. Процедура отправки не заняла много времени, и вскоре я уже мог ехать в зоопарк. На улице я позвонил сыну, и он, справившись по Интернету, сообщил, что зоопарк сегодня работает – осталось лишь добраться до него.

Около «Пенн-Стейшн» я спустился в метро и оказался в широкой, ярко освещенной галерее-переходе, несколько напомнившей мне Московское метро – обычно станции нью-йоркского метро более скромны как по оформлению, так и по масштабам – этот переход был приятным исключением. Мне нужно было сесть на поезд линии «2», но я, видимо, по ошибке сел на «3» и вместо Бронкса оказался в Гарлеме. Пассажиров в вагоне становилось все меньше и, наконец, где-то в районе 180-й улицы поезд пришел на конечную остановку. Я вышел на безлюдную станцию, где стояло несколько пустых поездов. Последние пассажиры быстро ушли – я остался один. К счастью, поблизости оказался чернокожий полицейский, который объяснил, что мне нужно вернуться на станцию у 110-й улицы и там пересесть в поезд, следующий в Бронкс. Уже, сидя в вагоне поезда, я понял, в какую нехорошую ситуацию попал: я находился в центре Гарлема, где белому человеку, тем более одному, лучше не появляться. И полицейский – спасибо ему – не случайно направил меня на далекую 110-ю улицу, хотя пересесть на встречный поезд можно было гораздо раньше (поезда, следующие в Бронкс, шли по этому же пути).

На станции «Пэлхем-парвэй» я вышел и спустился с эстакады на улицу, несколько напоминавшую Брайтон-Бич-авеню. Чтобы попасть в зоопарк, нужно было свернуть на боковую улицу и пройти еще метров 300-400. Вскоре я вышел на открытое пространство – впереди виднелся большой зеленый массив, окруженный вполне респектабельными домами, в которых, похоже, жили обеспеченные люди – адвокаты, врачи и т.п. Об этом говорили укрепленные на стенах дома доски: «Доктор Казаков», «Адвокат Шапиро: несчастные случаи, апелляции»…

В Нью-Йорке в каждом городском районе есть зоопарк, но зоопарк в Бронксе – самый большой и известный (его территория – 100 гектаров). Он расположен в живописном месте, в лесном массиве на берегу небольшой речки Бронкс. Рельеф этой местности очень разнообразен: здесь есть все – заросли и поляны, скальные породы и водоемы, возвышенности и низины. Сто лет назад, т.е. в то время, когда зоопарк был открыт, это была городская окраина. Сейчас в зоопарке содержится более трех тысяч животных.

Купив билет за 6 долларов, я вошел на территорию зоопарка: слева был виден заросший деревьями и кустарником зеленый склон, справа протекала речка, а вперед уходила широкая асфальтированная аллея. Пройдя метров пятьдесят, я увидел на два небольших водопада с островком посредине. Они что-то напоминали. И тут меня осенило: да ведь это Ниагара в миниатюре! Далее, за рекой виднелся большой зеленый луг, на котором спокойно паслось стадо бизонов. Вообще, зоопарк в Бронксе необычный: здесь почти нет клеток, а звери содержатся в естественных условиях – на лесных полянах, лужайках, среди скал, в водоемах. Конечно, соблюдаются необходимые меры предосторожности – барьеры, сетки, глубокие рвы. Звери чувствуют себя вольготно, живут парами или стадом, приносят потомство. Именно в таких условиях живут львы, медведи, жирафы, окапи, антилопы, гепарды, олени, на осмотр и фотографирование которых я потратил не менее получаса.

В зоопарке много диковинных зверей, но особую его гордость составляет семейство горилл, насчитывающее более двадцати особей. Чтобы посмотреть их нужно посетить комплекс «Тропический лес Конго». Это здание, расположенное в центре лесной поляны, одна сторона которой представляет собой склон холма. Сквозь толстые стекла круглого зала можно наблюдать за жизнью самых крупных приматов Земли. Главой клана горилл является крупный самец по кличке Тимоти. Он ростом с высокого мужчину, но более массивен (вес взрослых самцов достигает 180 килограммов).

Смотреть на горилл очень интересно. Обезьяны словно не замечают людей и ведут свой привычный образ жизни: молодняк резвится, лазая по деревьям или играя в догонялки; кто постарше – отдыхает, самки – ухаживают за детенышами. Только вожак Тим сидит особняком и наблюдает за своим разросшимся семейством, представленным в четырех поколениях. Его «слово» здесь закон.

В два часа дня начинается кормежка. Пищу – корнеплоды, зеленую фасоль – бросают с крыши. Тима кормили отдельно – с другой стороны дома. Он спокойно сидел на траве и черной мохнатой лапой ловил овощи. Ел он не спеша, тщательно пережевывая пищу своими большими желтыми зубами. То, что падало на землю, не поднимал – оставлял другим. Подопечные Тима вели себя более непринужденно. Вообще, эта кормежка похожа больше на спектакль для зрителей – по-настоящему животных кормят, наверное, утром или вечером. Многие гориллы «общались» с посетителями – корчили рожи, хлопали в ладоши, а одна обезьяна даже облизала стекло, за которым находились люди. В какой-то момент мне даже показалось, что это не мы разглядываем горилл, а они нас.

Интересно было видеть, как одна молодая самка ухаживала за своим детенышем, как он кормила его грудью, гладила. Она нашла укромное местечко между валуном и стеклом зала, легла на бок, и детеныш тихо заснул у нее на руке. Вскоре задремала и сама мамаша. Поведение животного почти ничем не отличалось от человеческого – такие же жесты и движения, та же трогательная забота о потомстве.

В другом зале можно было наблюдать за шумными играми озорных мартышек. Они стремительно взбирались на деревья, прыгали вниз, повисали на лианах, раскачивались на ветках. А на соседней площадке мирно уживались павианы и дикие кабаны – секачи с огромными кривыми клыками.

В зоопарке есть одно живописное место – африканская деревня «Сомба-Виллидж». Летом здесь, среди хижин, похоже, устраиваются какие-то фольклорные мероприятия, а сейчас в деревне тихо и пустынно. Кафе закрыто, но столы и стулья не убраны. Несколько американских семей расположились здесь, чтобы поесть. Обедать в кафе или ресторанах не каждому по карману, поэтому многие предпочитают брать еду и напитки с собой и обедать на лоне природы – в скверах и парках. Я тоже устроился за одним из столиков. Но только приступил к трапезе, как ко мне явился названный гость – степенный, вальяжный красавец-павлин. Что ж, вдвоем веселей: подходи, угощайся! Однако у павлина тут же появились конкуренты – проворные и ловкие воробьи. Не успевал бедняга-павлин сделать и шага по направлению к лакомому кусочку, как его выхватывал и уносил нахал-воробей. Я пошел на хитрость: стал бросать крошки в сторону, куда тотчас устремлялись воробьи, а потом давал кусочек павлину.

После обеда я побывал в «обезьяньем доме» – просторном теплом павильоне, вдоль стен которого находились многочисленные вольеры с нашими «братьями меньшими». Небольшие обезьянки – макаки, лемуры и прочие – обитали среди привычных для них ландшафтов. Дизайнеры и техники поработали на славу: здесь была разнообразная растительность, вода, ветки для лазанья, поддерживался соответствующий микроклимат. Но все равно это были клетки, замкнутое пространство. Жалко макак – гориллам живется гораздо лучше!

Еще я побывал в павильоне водоплавающих птиц, понаблюдал за черными страусами эму, посетил птичник «Колония морских птиц». Он размещался на открытом воздухе, но весь был затянут сеткой, верхняя часть которой проходила, наверное, на высоте десяти метров. Внутри птичника находился большой искусственный водоем со скалами и растениями, а его обитателями были пингвины, бакланы, утки и еще какие-то диковинные пернатые – всего не перечислить!

Я пробыл в зоопарке более четырех часов, но осмотрел далеко не все. Хорошо бы съездить сюда вечером и посмотреть световое шоу, которое будет проводиться здесь по самого Рождества. Проходя по зоопарку, я обратил внимание на многочисленные изображения животных, арки, гирлянды, установленные и развешанные вдоль аллей – все они были увешаны тысячами разноцветных лампочек, которые включались с наступлением темноты. Можно только представить, какая это будет огненная феерия и сколько радости доставит она детям.

Перед тем как сесть в поезд, я прогулялся по улице, которая проходит под эстакадой. Да, сходство с Брайтоном есть, но отдаленное: здесь нет русских магазинов, не звучит русская речь, да и не так оживленно. До Пенн-стейшн доехал удивительно быстро.

Мы выехали поздно – около одиннадцати. День был солнечный, но не теплый. В сторону Пенсильвании вела скоростная трасса «Торнпайк», которая в этот час была не загружена. Через два часа мы уже были у выезда на дорогу, ведущую прямо в Филадельфию, а еще через 15-20 минут – перед массивным стальным мостом через Дэлавер, за которым начиналась Филадельфия. Река Дэлавер здесь широкая, и мост выглядит довольно внушительно, но до больших нью-йоркских мостов ему, конечно же, далеко.

Еще при подъезде к городу хорошо просматривались небоскребы Даун-тауна – зрелище впечатляющее. Именно здесь сосредоточены самые высокие и самые красивые здания Филадельфии, большинство которых построено из стекла и стали. Через десять минут мы подъехали к площади, расположенной на пересечении двух центральных улиц города – Брод-стрит и Маркет-стрит. Посреди нее возвышалось здание с башней и часами, построенное в духе старинных ратуш. Так оно и оказалось – это был Сити-холл, муниципалитет.

Объехав площадь, мы повернули на Брод-стрит – улицу, на которой расположены самые известные городские отели – «Ритц-Карлтон», «Хайатт», «Филадельфия», театры, магазины и т.д. Здесь также находятся Университет искусств, оперный театр, концертный зал «Орманди-центр», Историческое общество, библиотека. По своему расположению и значению Брод-стрит можно сравнить с нью-йоркским Бродвеем.

Мы оставили машину на стоянке гостиницы «Филадельфия» и пошли знакомиться с городом. Брод-стрит уже Бродвея, но элегантна и красива как Пятая авеню. По своему облику Филадельфия отличается от шумного и многоликого Нью-Йорка – она более «академична», уютна. Это культурный и просвещенный город: почти каждое второе здание здесь связано с наукой, культурой или образованием – университеты, академии, музеи, театры и т.д. Многие из них пользуются всемирной славой, например, Академия музыки, в зале которой постоянно выступает филадельфийский симфонический оркестр. С именем этого прославленным коллектива связана творческая многих деятельность выдающихся русских музыкантов – С. Кусевицкого, С. Рахманинова, Д. Ойстраха, Л. Когана, Э. Гилельса. В Филадельфии много исторических зданий, памятников старины – первое место среди них занимает шведская церковь Глория Дей, которой более трехсот лет.

Погуляв по Брод-стрит, мы заглянули в музыкальный магазин, затем обошли кругом Сити-холл, прошли мимо самых красивых «высоток», полюбовались отелем «Мариотт» и вернулись к исходной точке. Еще раньше мы приметили здесь симпатичный итальянский ресторан «Бистро»: теперь настала пора пообедать. Внутри ресторан оказался более нарядным, чем снаружи. Нас встретила женщина-метрдотель и отвела к столику у окна, откуда хорошо была видна Брод-стрит. Мы заказали луковый суп, который нам подали в горшочках, покрытых запеченной корочкой сыра, а на второе – слоеный пирог из теста «лазанья» и «каннелони» – фаршированные мясом толстые макароны. Вино брать не стали – оно стоило недешево. Обед оказался вкусным и сытным и обошелся нам в 30 долларов.

Теперь наш путь лежал в сторону реки Скулкилл, где в зеленой парковой зоне «Фэрманут» находится городской Художественный музей. Минуя площадь с ратушей, мы въехали на Арч-стрит, а затем – на широкий бульвар Бенджамина Франклина. В отличие от других улиц города, бульвар шел по диагонали, а вдоль него расположились Публичная библиотека, Музей Родена, Институт Франклина, Научный музей, несколько отелей. Широкий бульвар, проложенный в 1920 году, контрастировал со старыми улицами – эта часть города выглядела нарядно и современно. Перед зданием музея мы увидели большой фонтан со скульптурами (Eakins Oval). Сам музей располагался на зеленой лужайке и выглядел весьма импозантно. Жаль, что нет времени, чтобы осмотреть его экспозиции!

Приближались сумерки, и нам пора возвращаться. Дэлавер мы пересекли по другому мосту, а потом выехали на «Торнпайк» и часа через полтора были уже дома.

День прошел отлично. Утром Виталий поехал в спортзал; я тоже поехал с ним, но на полпути вышел около парка «Номахэген», который находится примерно в часе ходьбы от нашего дома, за Кенилвортом. Это даже не парк, а лес – густой, с кустарником и буреломами, полянами и просеками. Через парк протекает небольшая речка Ровэй-ривер. Сквозь парк был проложена асфальтированная аллея, вдоль которой были установлены различные спортивные снаряды – турник, кольца, доска для отжимания и т.д. Рядом с ними находились щиты с описание физических упражнений. По аллее постоянно кто-то проходил или пробегал – то люди с собаками, то бегуны, то просто отдыхающие. Многие приветливо здоровались, улыбались. В одном месте река подходила близко к аллее. Пробравшись сквозь заросли кустарника, я вышел к реке. Течение было спокойное, сквозь черную воду не просматривалось дно. Уголок первозданной природы остается нетронутым в окружении пригородов мегаполиса. И таких парков здесь много; один из них расположен выше по течению реки в городке Кларк – «Ровэй-ривер Каунти Парк».

Погуляв по парку около часа, я отправился домой. На 25-м канале передавали оперу Дж. Россини «Севильский цирюльник» с Чечилией Бартоли в партии Розины. Спектакль нам очень понравился; в основном пели итальянцы, а в партии Дона Базилио выступил знаменитый бас Роберт Ллойд. В три часа мы стали собираться в гости – по случаю Дня благодарения нас пригласили к себе родители Риты. Они живут в Америке уже двенадцать лет, а пять лет назад купили дом на Стейтен-Айленде.

Остров Стейтен намного больше Манхэттена, но небоскребов здесь нет – дома невысокие, в основном, двухэтажные коттеджи. В центре острова находится этнографический музей под открытым небом – реконструированное поселение «Ричмонд-Таун», мимо которого как раз проехали. Место это красивое, зеленое, с холмистым рельефом. Еще на Стейтен-Айленде есть Ботанический сад, Зоопарк, Институт искусств и науки, несколько исторических памятников и музеев. Вообще, в каждом из пяти районов Нью-Йорка есть, на что посмотреть – и в Куинсе, и в Бронксе, и на Стейтен Айленде. Однако большинство буклетов и путеводителей посвящены лишь Манхэттену, в лучшем случае еще Бруклину, а о других районах города почти ничего не говорится. Оно и понятно: сто лет назад весь Нью-Йорк умещался на Манхэттене, а все остальное было всего лишь его пригородами.

Родители Риты живут в двухстах метрах от берега океана. Им принадлежит одна секция двухэтажного дома с мансардой и полуподвалом. Таким образом, их квартира расположена на четырех уровнях. Кроме родителей Риты здесь живут еще ее младшая сестра и бабушка. Раньше они жили в Москве, но давно хотели уехать на Запад. Это удалось сделать только в 1990 году; официально семья выехала в Израиль, но до него не доехала, какое-то время они жили в Италии, добиваясь разрешения эмигрировать в США, и, наконец, это удалось.

Родителям Риты около пятидесяти лет, но выглядят они моложаво – то же можно сказать и о бабушке. Это очень дружная и трудолюбивая семья: своего благополучия она достигла лишь своим упорным трудом. Глава семьи – дипломированный специалист – работает водителем шикарного лимузина (среди его пассажиров была Кандализа Райс, Майкл Джексон и прочие знаменитости). Его супруга преподает в школе (естественно, на английском языке). Бабушка ведет домашнее хозяйство, но не одна: ей помогают дочь и внучка, а сама внучка учится в школе и по-русски говорит уже с трудом.

Праздник прошел весело. Стол был накрыт внизу, в полуподвальном помещении, переоборудованном под гостиную. На нем не было свободного места – вся его поверхность была заставлена бутылками, всевозможными закусками и яствами. Однако главным украшением стола была покрытая румяной корочкой, запеченная в духовке индейка. Еще был суп из мидий, рыба, грибочки, салаты, а на десерт – чай с итальянским куличом – панеттоне. Все это запивалось французскими винами, коньяком и прочими благородными напитками. Звучала музыка, в том числе и гитара, на которой играл Игорь. Потом бабушка показала мне дом – все его четыре уровня. В течение нескольких лет семья приводила свою квартиру в образцовый порядок, и она этого добилась: у нас бы это называлось «евроремонт класса люкс». Бабушка, показывая мне одну из комнат, сказала: «Я молюсь за Америку, эту чудесную страну. Я для нее ничего не сделала, но только приехала сюда, стала получать пенсию – 500 долларов».

В одиннадцать часов мы распрощались с гостеприимными хозяевами и поехали домой. Сидя в машине, я размышлял: сколь же лет у нас понадобилось бы работать водителю и его жене-учительнице, имевшим на иждивении бабушку и двух детей, чтобы скопить необходимые деньги для покупки квартиры из шести комнат, двух новых автомобилей, мебели и всего прочего, включая капитальный ремонт?

Но вот я вышел на трассу, на которой было много машин: 27-я дорога или Сан-Джордж-авеню. Здесь уже нет жилых домов – фабрики, мастерские, склады, бензозаправочные станции и т.п. Я пересек трассу, повернул направо и через пять-шесть кварталов свернул на Вуд-авеню – главную улицу Линдена. Вскоре появились характерные признаки городского центра: муниципалитет, почта, церковь, банк. Эта часть города мне понравилась – чистая, ухоженная, с множеством магазинов и ресторанов. Мы уже были тут с сыном, когда ездили за краковской колбасой в польский магазин. А вот и он – магазин «Пуласки». Я могу понять живущих здесь поляков, отдающих дань уважения доблестному генералу, но зачем же его именем называть продуктовый магазин?

Конечно, шести миллионам поляков, проживающих в Штатах, есть чем гордиться – многие их соотечественники внесли свой вклад в историю и культуру страны. Среди них – польский патриот Тадеуш Костюшко (1745-1817), вместе с генералом Пуласки сражавшимся за независимость Америки, пианист Иосиф Гофман, поэт Чеслав Милош, социолог и государственный деятель Збигнев Бжезинский, многие видные ученые. Большинство поляков живут в районе Великих озер (в Чикаго даже есть «польский квартал»), а также в Нью-Йорке и его пригородах, в Кливленде и Питсбурге.

Однако пора возвращаться домой. Я позвонил Виталию: забирай, мол, папу! Сын подъехал минут через тридцать. Оказывается, он поехал не в ту сторону, но потом все же нашел условленное место встречи. «Ну и далеко же ты забрался, папан!» – удивился он. Обратный путь занял не более десяти минут, я же шел сюда два часа.

Приехал на Манхэттен я рано, поэтому около двух часов прогуливался в районе Таймс-сквера, пока не открылась библиотека. В отделе искусств я обратился к дежурному библиографу, которая с помощью компьютера нашла три альбома, посвященные творчеству Веттриано, и дала мне распечатку. Я выбрал – «Падшие ангелы: живопись Джека Веттриано» и «Любовники и прочие странники», заполнил бланки заявок и через десять минут получил два прекрасно изданных альбома.

Сидя за массивным дубовым столом, который, наверное, повидал на своем веку тысячи читателей, я в течение часа знакомился с удивительным творчеством ранее неизвестного мне мастера живописи. Стиль Веттриано был ярок, эмоционален, динамичен. На его картинах изображены люди самых различных социальных прослоек, но больше связанные с теневыми сторонами жизни: кокотки, сутенеры, прожигатели жизни и т.п. Каждая его картина – это тонкий психологический портрет, создающий определенное настроение.

Ознакомившись с творчеством Веттриано, я просмотрел еще несколько изданий, посвященных американскому живописцу Роберту Генри, его ученикам и сподвижникам – знаменитой «Восьмерке» (The Eits), а также каталог манхэттенских небоскребов. Оставшееся время посвятил осмотру двух выставок – гравюр и экспозиции, которую условно можно назвать «Что ели и пили в Нью-Йорке сто лет назад».

Выставка гравюр, размещенная на стенах коридора второго этажа, называлась «Наследие в пейзажах» («A Legacy in Landscapes»). Здесь были представлены оригинальные листы многих выдающихся мастеров прошлого, современных художников: Питера ван дер Хейдена, Фридриха, Фрагонара, Писсаро, Дали и др. Подобные выставки постоянно проводятся в библиотеке благодаря подвижнической деятельности различных фондов и меценатов, и организуются они исключительно в просветительских целях.

Вторая выставка была размещена в большом зале. На десятках стендов и витрин находились сотни всевозможных экспонатов, рассказывающих о нью-йоркском «общепите» XIX века – фотографии, ресторанные меню, рекламные материалы, публикации, столовые приборы и т.п. Ознакомиться с ними, даже мне, иностранцу, было очень интересно. Ну, а для американцев это была их история; они рассматривали экспонаты с живейшим интересом – комментировали увиденное, обменивались впечатлениями.

Уэстфилд находится недалеко от Розелл-парка – сразу за Кренфордом. Это очень приятный городок – зеленый, чистый. По словам Марины, дома здесь стòят недешево и по карману лишь состоятельным людям. В центре Уэстфилда я увидел несколько красивых капитальных построек, по-видимому, в них располагалась местная администрация. Затем мы зашли в магазин «Гэп», где я купил себе теплую лыжную шапочку, поскольку в Детройте выпал снег и надо было быть готовым к холодам. Мы совершили небольшую прогулку по центральным улицам городка, зашли в парк, постояли на мосту около небольшого озера с островком. В парке мы увидели канадских гусей, которые спокойно разгуливали по лужайкам и аллеям и нисколько не боялись людей. Марина мне рассказала, что по праздникам на островок завозят духовой оркестр, для которого там устроена специальная эстрада. Праздники здесь проходят весело: звучит музыка, устраивается иллюминация, фейерверки.

Вечером я стал собираться в дорогу: уложил вещи, приготовил подарки. По телевидению передали неутешительный для меня прогноз погоды – ожидаются осадки, возможно, снег.
5 декабря, четверг
Оправдались мои худшие предчувствия – погода испортилась, пошел мокрый снег. В связи с этим рейс был задержан почти на два часа. Пассажиры терпеливо сидели в самолете и ждали вылета. Аэропорт не закрыли, самолеты взлетали, но возникла необходимость в их обработке специальной жидкостью от обледенения. Снег падал, постепенно залепляя иллюминаторы, пока полностью не покрыл их. Командир корабля время от времени обращался к пассажирам со словами ободрения, объяснял ситуацию, извинялся за задержку. Прошло около часа. Наконец, послышались какие-то внешние звуки, что-то било по обшивке самолета. Неожиданно снег, покрывавший иллюминатор поплыл, и я увидел прямо перед собой стрелу подъемника, а на нем молодую чернокожую женщину в комбинезоне с брандспойтом в руках: она обрабатывала самолет этой самой жидкостью. Когда ее работа была завершена, самолет медленно двинулся к взлетной полосе, но и там нам пришлось ждать своей очереди. Однако всему бывает конец – настал и наш черед. Взревели моторы, самолет стал стремительно набирать скорость. Наконец, отрыв и набор высоты. Снег продолжал идти, сливаясь в сплошную белую пелену. Стемнело: наш лайнер, натужно ревя моторами, вошел в облака. «Пронеси, Господи!» – подумал я. Но прошло еще несколько минут, самолет пробил облачный фронт и салон залил яркий солнечный свет.

Скоро я увижу нашего дорогого маэстро – так обычно называли Владимира Щесюка музыканты и коллеги. Он проработал в нашем театре только шесть лет, но сделал очень много: при нем оркестр «зазвучал», а солисты и хор «запели». Было поставлено несколько ярких спектаклей – «Князь Игорь», «Дон-Жуан», «Севильский цирюльник», «Кармен», оперетта «Цыганский барон». Он отредактировал и поставил новую оперу композитора С. Осмонова «Сепил». Это была пора расцвета киргизского театра – его зал в ту пору никогда не пустовал. Но интриги в коллективе, зависть, сделали свое «черное» дело: маэстро вынужден был покинуть театр, а вскоре он уехал в Америку. Настоящий талант нигде не пропадет, не пропал и маэстро Щесюк – вот уже много лет он возглавляет симфонический оркестр «Ливония», руководит хоровыми коллективами, преподает игру на скрипке в частной школе. Он является гражданином США и свободно говорит по-английски. На празднованиях, посвященных началу нового тысячелетия, Владимиру Щесюку было присвоено звание почетного гражданина города Уоррен, а его имя было выбито на стене Сити-холла. В то же время Союз граждан украинского происхождения штата Мичиган назвал его «человеком года». Мы не виделись с Володей одиннадцать лет...

Полчаса мы летели над облаками, а затем стало видно землю. Куда не кинь взор – все белым-бело. Еще полчаса, и самолет приступил к снижению. Мы летели над южной оконечностью озера Эри – одного из пяти Великих озер, в непосредственной близости от которого находится Детройт. Озеро было покрыто льдом, хорошо просматривалась его береговая часть. Показался город – это Детройт с его пригородами. Вскоре самолет мягко коснулся бетонной полосы: полет закончился. Я прибыл в Детройт, штат Мичиган, – автомобильную столицу Соединенных Штатов Америки.

Международный аэропорт Детройта построен с учетом всех современных требований. Здание аэровокзала огромное: я с трудом нашел выход, где меня ждал Володя – пришлось даже несколько раз обращаться к персоналу. Позже, при возвращении в Нью-Йорк я узнал, что в внутри здания имеется специальный поезд-челнок, который движется под самой крышей здания, причем бесшумно. Мне нужно было лишь поднять голову, и я бы увидел его. Вместо этого мне пришлось пройти около 300-400 метров по аэровокзалу, правда, часть из них – по «бегущим» дорожкам.

Наконец долгожданная встреча состоялась. Наш дорогой маэстро не очень изменился: такой же бодрый, энергичный, он легко подхватил мой рюкзак, мы прошли к стоянке, сели в машину и поехали в Сити-Гарден – небольшой городок, пригород Детройта, в котором живет мой давний друг. Если Канзас-Сити встретил меня солнцем, то Детройт – настоящей зимой, снежной, морозной. Вскоре мы въехали в город Дирборн – вотчину Генри Форда, в котором расположены заводы знаменитого автомобильного гиганта. Из окна машины можно было увидеть несколько больших корпусов, скорее всего, административные офисы либо конструкторские бюро. Здесь, в Дирборне, в одной из больниц работает супруга Владимира – Люба. Она, бывшая выпускница Львовской консерватории, хорошая пианистка, не смогла найти работу по специальности, зато была приглашена на работу в больницу в качестве санитарки. Однако у этой работы имело одно неоценимое преимущество – бесплатное медицинское обслуживание всей семьи. Немногим более года назад Люба перенесла серьезную операцию, стоимостью порядка семидесяти тысяч долларов, которая была сделана очень квалифицированно и не потребовала никаких расходов. Наряду с работой в больнице она нередко выступает с оркестром «Ливония» как пианистка и концертмейстер.

Больница выглядела весьма солидно – большое, многоэтажное здание с широкими коридорами, просторными холлами и полным отсутствием типичных «больничных» запахов. Здесь даже есть зал, в котором проводятся различные мероприятия, в том числе и концерты. В нем недавно выступил мой друг, исполнив на скрипке украинские народные колядки. Владимир хотел показать мне зал, но он, к сожалению, оказался закрытым. В этот момент появилась Люба – она закончила свою работу, и мы поехали в «Город-сад» – так переводится с английского «Гарден-Сити». По пути к дому, мы заехали в супермаркет за продуктами.

Гарден-Сити действительно оказался очень симпатичным, больше похожим на село, чем на город, населенным пунктом. Даже в зимнее время он все еще оставался зеленым из-за обилия хвойных деревьев: дом маэстро стоял в окружении гигантских елей. «Ты бы видел, что здесь было раньше, – сказал Володя, – я же спилил более десяти елок. Из-за них летом не было видно солнца!» Я осмотрел дом снаружи – он был одноэтажным, с прилегающим к нему гаражом на две машины. На вид в нем было не менее пяти комнат. Однако комнат оказалось гораздо больше: в доме был большой подвал, вернее, цокольный этаж – теплый, хорошо вентилируемый, в котором тоже были комнаты. Кроме того, здесь имелись многочисленные подсобные помещения, были установлены системы отопления и вентиляции. С обратной стороны дома находился просторный земельный участок, где летом росли цветы, и мой друг принимал гостей, угощая их шашлыками.

«Вот так мы и живем, – сказал Володя, приглашая меня в дом, – вчетвером: я, жена, собака и кошка». И действительно, навстречу нам, радостно виляя хвостом, выбежала овчарка, а за ней показалась кошка. «А где же дети?» – удивился я. «Дети выросли и живут самостоятельно: Аня здесь поблизости, а Маша – в Детройте».

Пока я раскладывал вещи и отдыхал после дороги, Люба приготовила обед. Мы выпили, закусили, стали вспоминать прошлое, общих знакомых, рассказывать о себе, о том, что произошло за минувшие одиннадцать лет… Так незаметно наступил вечер. Володя предложил мне съездить с ним в соседний городок, в дом доктора Гнатюка, в котором находится коллекция украинского народного творчества. Доктор Гнатюк – известный в округе врач – всю жизнь собирал свою уникальное собрание. Будучи довольно состоятельным человеком, он не жалел на это ни средств, ни времени. Недавно он умер, но вся коллекция в нетронутом виде хранится в доме, где сейчас живет его супруга.

Дом доктора Гнатюка оказался большим и добротным. Нас встретила жена доктора – так и хочется назвать ее «пани», настолько у нее был «панский», благородный вид. Она приняла нас за столом в гостиной, говорила исключительно по-украински – медленно, с достоинством, но доброжелательно. Обстановка в доме красноречиво говорила о том, что здесь живут не бедные люди: мягкий свет, камин, дорогая мебель, картины создавали атмосферу благополучия и комфорта. Во всем убранстве дома чувствовался заботливый хозяйский глаз и хороший вкус. Подали чай с пирожными. Последовала обычная застольная беседа, которая завершилась приглашением осмотреть музей. Да, да – настоящий музей с несколькими залами, многочисленными стендами и витринами, сотнями экспонатов. Все это богатство находилось в цокольном этаже, куда вела деревянная лестница.

Нашим экскурсоводом стала женщина, которая жила в доме доктора, ухаживала за коллекцией и хорошо знала каждый экспонат. Она рассказала, что доктор Гнатюк целенаправленно собирал свою коллекцию, неоднократно бывал на Украине и каждый раз привозил оттуда массу интересных вещей. Часть экспонатов была приобретена в Америке, были среди них и подарки. Мы спустились в музей и оказались в большом зале, полностью уставленном стеклянными шкафами, в которых лежали предметы украинского народного творчества: резные шкатулки, трости, статуэтки, вазы, блюда, изделия из фарфора, керамики, стекла и т.п. В другом зале была представлена вышивка и шитье – сорочки, жилетки, рушники… «А где же наши пани?» - спросил Володя. «Да вот они», – ответила наша гид-экскурсовод и провела нас в следующую комнату. Вдоль стен ее, словно на торжественном смотре, выстроилось на менее пятнадцати «гарных дивчин» – манекенов, одетых в разнообразные женские фольклорные наряды. Каждый наряд, видимо, представлял ту или иную область Украины.

Чего только я не увидел в домашнем музее доктора Гнатюка – всего не перечислишь. Конечно, этим экспонатам, представляющим самобытную культуру украинского народа, место в настоящем, общедоступном музее. Один из штатов предлагал купить коллекцию, но пани Гнатюк отказалась от лестного предложения – она хочет, чтобы собрание ее мужа осталось в Детройте или в одном из его пригородов, где проживает обширная украинская диаспора. Но у местной администрации нет пока средств.

Более двух часов мы пробыли в гостеприимном украинском доме, находящемся почти в самом центре американского континента. Остаток вечера провели в беседах и воспоминаниях.
6 декабря, пятница
Каждое утро на рассвете Володя отвозит Любу на работу. Вот и сегодня, когда я еще спал, он съездил в Дирборн, вернулся домой и занялся домашними делами. В общем, мы остались одни. К девяти часам я приготовил свой «фирменный» омлет, который очень понравился моему другу. Позавтракав, мы поехали в Детройт. Прежде всего нужно было помочь младшей дочери Володи Маше, машину которой забрала полиция. Случилось это так: ничего не подозревая, Маша ехала на своей машине, когда ее остановил полицейский. Оказалось, что кто-то снял с ее машины номерной знак, и Маша ничем не могла доказать, что это ее автомобиль (в Америке не принято возить с собой техпаспорт – только водительское удостоверение). Поэтому полицейский забрал машину, а Маше пришлось добираться домой на общественном транспорте. Теперь нужно было поехать в полицейское управление, уплатить штраф (150 долларов) и забрать машину. Вот тогда-то Маша и позвонила отцу: «Папа, выручай!»

Примерно через полчаса мы были у дома, в котором жила Маша. И дом, и район мне не понравились – все выглядело серо, уныло. Может быть, виной всему была пасмурная погода и время года, но окружающий пейзаж явно не радовал глаз: место напоминало городскую окраину с пустырями и одиноко стоящим старым десятиэтажным домом из красного кирпича. Однако я ошибался – это была далеко не окраина, а район, в котором располагались старые корпуса знаменитого Уэинского университета. Для Маши это очень удобно: близость университета и недорогая арендная плата.

Володя зашел в дом, а я остался сидеть в машине. Минут через десять мой друг появился в сопровождении дочери, ее товарища или, как говорят здесь, «бойфренда» – молодого человека довольно приятной внешности – и чернокожего менеджера дома. Как позже объяснил Володя, этот менеджер умел разговаривать с полицейскими, которые в Детройте преимущественно были афроамериканцами, и мог помочь быстро решить дело.

Мы тронулись в путь. То, что я увидел, несколько поколебало мои благие представления об Америке как процветающей и благополучной стране: я увидел настоящие трущобы. Мы ехали долго по каким-то городским окраинам. Впереди показался дом с явными следами пожара – окон не было, полуобгоревшая крыша провалилась, стены потрескались. Через минуту я увидел другой, точно такой же дом – полуразрушенный, обгоревший. Затем – третий, четвертый и т.д. Эта печальная картина напомнила мне нечто описанное Артуром Хейли в его романе «Колеса», действие в котором происходит в Детройте: «Дом близ 12-й улицы, как и большинство других в этом мрачном “черном дне” города, был грязной развалюхой с выбитыми окнами – лишь некоторые из них были заделаны изнутри досками, чтобы защитить обитателей от непогоды».

Да, когда-то Детройт был процветающим, преуспевающим городом. Работали многочисленные заводы и фабрики, город благоустраивался, хорошел, но наступил «черный четверг» – 24 октября 1929 года. Лопнула Нью-йоркская фондовая биржа, остановились тысячи предприятий – каждый четвертый остался без работы. Многие покинули обжитые места. Миллионы людей пошли по миру ради куска хлеба. Наступила «великая депрессия», которая продолжалась вплоть до начала Второй мировой войны. Однако Детройт еще держался, но специалисты, интеллигенция, квалифицированные рабочие постепенно покидали город – кто уезжал в пригороды, кто – в другие города. На место их приезжали другие, преимущественно афроамерикацы. Город постепенно «чернел» – в начале 60-х годов сорок процентов населения Детройта было чернокожим. Росла безработица, росла преступность, обстановка постепенно накалялась. В 1967 году вспыхнули бунты, сопровождаемые массовыми поджогами зданий. Городские власти вынуждены были пойти на уступки: чернокожим стали предоставлять работу.

После кризиса 80-х годов пришла другая беда: молодые люди, придумали новый вид развлечения – «дьявольскую ночь», которую они устраивали в канун Дня Всех Святых – 29-30 октября. Глубокой ночью, когда большой город мирно спал, группы молодых бездельников устраивали поджоги зданий. Вначале это были пустые, заброшенные дома, но потом стали поджигать дома, в которых жили люди. Городские власти пытались противодействовать: велась разъяснительная работа, поднималась полиция, организовывались «народные дружины», которые не смыкали ночью глаз и т.д. Но город большой – у каждого здания не поставишь наряд. Вот и продолжались «забавы».

Впрочем, центр Детройта совсем иной, но об этом позже. Наконец, мы добрались до полицейского управления, рядом с которым находилась стоянка для задержанных автомобилей. В течение получаса дело было улажено, и Маше вернули ее машину, правда, с одной разбитой фарой. Но доказывать, что фара была целой, было бесполезно, поэтому Маша с другом и менеджером сели в одну машину, мы в другую и разъехались.

В эти дни в Детройтском Институте искусств проходила выставка «Дега и танец», организованная при поддержке Фонда «Даймлер-Крайслер корпорейшен». Институт искусств, проще было бы сказать Художественный музей, находился в центральной части города, которая с периферийными трущобами не имела ничего общего. Это был красивый, чистый город со всеми присущими современным американским городам атрибутами – небоскребами, шикарными отелями, театрами, музеями, спортивными сооружениями, памятниками и т.д.

В прошлом году Детройт отметил 300-летие. Он был основан в 1701 году французами, но статус города получил лишь сто лет спустя. Город расположен на правом берегу реки Детройт, которая в этом месте отделяет США от Канады. В девятнадцатом веке его рост был вызван развитием лесной промышленности, а с 1899 года – автомобильной. В Детройте и в его округе находятся правления и главные заводы «большой тройки» автомобильной промышленности США: «Дженерал моторс корпорейшен», «Форд» и «Крайслер корпорейшен». В городе проживает более миллиона жителей, а с учетом пригородов – около четырех миллионов.

Вскоре мы оказались на широком проспекте – Уоррен-авеню, по обе стороны которого стояли красивые дома. Один из них привлек мое внимание – это было круглое, оригинальное по архитектурному решению, здание с куполом. Над его портиком красовалась громадная африканская маска. Володя объяснил, что здесь расположен интереснейший Музей афро-американской истории (Charles H. Wright Museum of African American History). Неподалеку от него находится Институт искусств (The Detroit Institute of Arts) – большое, построенное в неоклассическом стиле здание. Этот музей входит в пятерку самых крупных музеев США. Выставка «Дега и танец» разместилась в пяти залах второго этажа (всего же в музее 101 зал). На ней были представлены живописные полотна, рисунки и скульптура художника, связанные с тематикой экспозиции. Большинство экспонатов были доставлены сюда из различных музеев Америки, Франции, других стран.

Мы внимательно осмотрели выставку, подолгу задерживаясь у понравившихся нам картин. Володя, хорошо освоивший английский язык, читал аннотации к полотнам и переводил мне их содержание. Неожиданно я заметил знакомую мне картину «Учитель танцев» – два месяца назад я видел ее в Метрополитен-музее, и вот теперь она здесь. Еще я узнал, что Эдгар Дега бывал в Америке: он посетил США в 1872-1873 г.

Мы прошли в магазин сувениров. Кроме книг, альбомов и репродукций картин, здесь можно было купить десятки разнообразных сувениров с изображениями наиболее известных произведений художника. Володя купил два красивых бокала: один он подарил мне, а второй я должен был передать его бывшему коллеге – главному балетмейстеру нашего оперного театра Урану Сарбагишеву.

К сожалению, на дальнейший осмотр музея у нас не было времени – нужно было успеть заехать в Дирборн и забрать Любу с работы. А жаль: музей располагает богатой подборкой произведений американской и европейской живописи, среди которых есть картины Рембрандта, Ван Гога, Ренуара, Пикассо, Сезанна, Матисса. Пробежав по соседним залам, мы тронулись в путь.

По пути речь зашла об иммигрантах – их в окрестностях Детройта великое множество. Кто только здесь не живет: украинцы, поляки, арабы и многие другие! Не все имеют постоянную работу, каждый перебивается как может. Особенно трудно иммигрантам первое время, когда жизнь еще не устроена, язык не освоен. Чтобы как-то прожить, они хватаются за любую работу – убирают по ночам отели и магазины, моют посуду в кафе и ресторанах, присматривают за детьми и стариками и т.д. Еще можно заниматься разделкой кур. Эта работа требует сноровки и крепкого здоровья, поскольку трудиться приходится в холодильнике, а разделывать курицу нужно четырьмя точными ударами тесака: ножки, грудинка, спинка (лишний удар – потеря времени). И так несколько часов изнурительного труда при минусовой температуре; вышел ненадолго, согрелся и снова за дело. Но платят неплохо – семь долларов в час (ночная уборка отеля стоит 5-6 долларов в час). Платят, конечно, больше, но часть заработка забирает посредник.

Труднее приходится нелегалам – им еще нужно скрываться от полиции. Я случайно узнал, что в одной американской семье работает прислугой русская женщина, моя землячка. Ее гостевая виза закончилась несколько лет назад, и все это время она оставалась на нелегальном положении, пока, наконец, не нашла «теплое» местечко: у нее есть отдельная комната, бесплатное питание и хорошая зарплата. Она откладывает деньги на «черный день» и еще помогает своим детям. В случае выявления, ей грозит депортация и запрет въезда в США.

После обеда мы немного отдохнули, а затем поехали на репетицию балета «Щелкунчик», которая должна была состояться в городке Ливония, в зале, принадлежавшим одной из средних школ (Churchill High School). «Вот так школа!» – подумал я, увидев нечто похожее на оперный театр с большой сценой, оркестровой ямой и зрительным залом примерно на тысячу зрителей, не говоря уже о просторном фойе и служебных помещениях. Музыканты тепло приветствовали своего маэстро – чувствовалось, что они относятся к нему с явной симпатией и уважением. Володя представил меня оркестру и его концертмейстеру – скрипачке Соломее Сорока, прекрасному музыканту, выпускнице Киевской консерватории. В оркестре было около пятидесяти музыкантов. Многие из них, помимо музыкального образования, имели и другие профессии (в Америке на одну музыку не проживешь). Так фаготист Джим По в течение многих лет занимал пост одного из директоров заводов Форда, оставаясь при этом отличным музыкантом, буквально влюбленным в свой басовитый инструмент. Он прекрасно знал все, что касалось фагота, бывал на разных исполнительских конференциях.

Репетиция продолжалась более двух часов: выверялись темпы, штрихи, уточнялись мизансцены. Маэстро приходилось работать и с оркестром, и с балетмейстером, и с исполнителями. Наряду с профессиональными артистами в спектакле участвовали танцоры-любители и дети. Володя указал мне на высокого седого мужчину с восточной внешностью: «Это доктор Хассан из Дирборна, хороший врач, вместе с ним в спектакле танцуют еще его дочери – Мария, Анна и Лиза». Я обратил внимание на полного мужчину, явно не балетной внешности, который азартно отплясывал на сцене, выступая в роли Дедушки. Оказалось, что он член муниципального совета, доктор права, бакалавр искусств и большой любитель хореографии. Вот такие люди входили в состав труппы «Балетного театра» из Дирборна!

После репетиции Володя познакомил меня с исполнителем на тубе Ланни Роббинсом. Еще во время репетиции я обратил внимание на мягкое, бархатистое звучание его огромного инструмента. Ланни продемонстрировал мне свою замечательную тубу ценой в девять тысяч долларов. Оказывается, у него дома собрана целая коллекция туб, состоящая из двенадцати инструментов, среди которых есть и настоящий раритет – туба XVIII века.

Мы вышли из зала – на улице было морозно, похоже, что завтра будет ясный день. Попрощались с музыкантами и поехали домой.
7 декабря, суббота
До 11 часов дня мы оставались дома. Это было вызвано тем, что Володя благоустраивал свой дом: он пристраивал еще одну комнату и перекрывал полы в прихожей. Вот и сегодня с утра пораньше к нему пришел его бывший земляк, и мужчины принялись за работу. Я же тем временем приготовил завтрак – моему другу так понравился вчерашний омлет, что он попросил меня сделать его и сегодня. Омлет из десяти яиц получился отменный, мы позавтракали и поехали в Дирборн, в музей Генри Форда. По пути заехали на бензоколонку и в украинский банк (есть и такой в штате Мичиган). Кроме того, мы побывали в украинской школе, в которой Володя ведет уроки музыки. Меня познакомили с директором, после чего мы совершили небольшую экскурсию по школе. Она был оснащена всем необходимым для проведения полноценных занятий – просторными классами и кабинетами, современной техникой и т.д. Был в школе и концертный зал с роялем, и классы для занятий музыкой. Поблагодарив директора за любезный прием, мы поехали в Дирборн. Спустя четверть часа, наш автомобиль занял место на парковке перед музеем.

Музей Генри Форда можно сравнить с большим авиационным ангаром, хотя внешне этого не скажешь – обычное двухэтажное здание из красного кирпича с круглыми эркерами по углам. Однако внутри музея, в центральном зале площадью, наверное, в несколько гектаров, разместилось столько экспонатов, что на их осмотр понадобилось бы несколько дней. Среди них такие раритеты, как кресло Авраама Линкольна, лимузин Джона Кеннеди (тот самый, в котором его убили в Техасе), лимузины других президентов, первый вертолет Сикорского, паровоз-гигант весом в 600 тонн. Здесь можно было увидеть старинные конные экипажи, первые автомобили, трактора и сельскохозяйственные машины, старинные паровозы и вагоны, паровоз со снегоочистителем, вертолет на лыжах, который летал в Антарктику, «дачи на колесах» и многое другое. В музее была представлена старинная бытовая техника, макеты домов, коллекция ружей, пистолетов и ножей – всего не перечислишь! В одном из отделов был установлен фрагмент конвейера автомобильного завода. На специальных мониторах можно было наблюдать за тем, как работала эта линия. Известно, что Форд еще в 1913 году установил на своем заводе первую поточную линию, осуществив тем самым настоящий переворот в промышленности.

Володя уже бывал в этом музее и хотел показать мне четыре скрипки Страдивари. Мы долго искали их и, наконец, обратились за помощью к служителям музея. Те тоже не знали и направили нас к менеджеру, который объяснил, что сейчас идет обновление экспозиции, и скрипки можно будет видеть только по завершению этой работы.

Посетители музея могли также воочию наблюдать за работой мастеров, представляющих различные ремесла – изготовление свечей, чеканку, шитье, вышивку и т.д. К мастерам можно было подходить, задавать вопросы, на которые они охотно отвечали. Здесь же была установлена детская железная дорога. Макет был выполнен очень искусно: живописный ландшафт, мосты, разъезды, станции. По миниатюрным рельсам неслись электропоезда, мигали огни семафоров, перекрывались шлагбаумы. Вокруг дороги толпились и дети, и взрослые – всем интересно. Володя сказал, что он знает одного мужчину, немолодого уже, у которого дома целая коллекция всевозможных локомотивов, вагонов и дорог. В общем, хобби!

Выйдя из музея, мы сфотографировались на память и поехали домой: вечером у маэстро спектакль. Наш путь лежал через большой лесопарк. Вдоль дороги, на протяжении примерно десяти километров, как и в зоопарке в Бронксе, были установлены многочисленные щиты с иллюминацией. Но все это нужно смотреть только в темное время суток – тогда безликие днем щиты и скульптуры оживали и превращались в сказочных героев, зверей и птиц. Посмотреть на это чудо стоило десять долларов, но плату взимали только с наступлением темноты; днем же проезд был свободным.

Вечером поехали на спектакль. Зрительный зал был почти полным. Музыку Чайковского в Америке любят, и без «Щелкунчика» не обходится ни одна рождественская пора. Так совсем недавно Владимир Щесюк выступил с этой же труппой в Центре искусств Генри Форда в Дирборне, реставрация которого обошлась городу в пятьдесят миллионов долларов. Спектакль прошел с огромным успехом. И вот второй спектакль, теперь уже в Ливонии. Балетная труппа показала свое высокое мастерство – были здесь и блестящее фуэте, и пластика лирических эпизодов, и прочие атрибуты классического балета. Однако все это сочеталось с обаятельной непосредственностью, которую внесли в спектакль его юные участники. Эта живая струя в сочетании с яркими декорациями и костюмами сделала «Щелкунчик» подлинным подарком зрителям к Рождеству. Оркестр под управлением маэстро Владимира Щесюка звучал стройно и эмоционально, создавая неповторимую атмосферу праздника. Особый восторг зала вызвала почти трехметровая «чайная баба» с громадной, словно колокол, юбкой. Она медленно двигалась по сцене, и вдруг из под ее подола один за другим стали выбегать дети – один, два, три, пять, десять… Как они только там поместились, и как не мешали артисту ходить на ходулях!

В антракте в фойе выступил школьный хор, с большим энтузиазмом исполнивший рождественские колядки и ряд других номеров. Самое интересно, что эти же дети были заняты и в постановке «Щелкунчика», правда, несколько в ином амплуа.

После спектакля мы с Володей поехали на банкет к фаготисту Джиму По. Он пригласил к себе весь оркестр, но поехали не все – человек тридцать. Джим живет в одном из самых престижных городков штата – Фармингтон Хиллс. Въезд в городок преграждал шлагбаум с контрольно-пропускным пунктом. Шлагбаум был оригинальным – стальные шипы в асфальте. Однако когда мы сообщили к кому едем, шипы «ушли» в специальное углубление и мы въехали на территорию городка. Вскоре показался ярко освещенный двухэтажный дом с множеством машин вокруг него. Окруженный заснеженными елями, он казался пришедшим из сказки.

Прием уже начался – мы немножко запоздали. Он проходил на первом этаже: в одной из комнат стоял стол с напитками, среди которых было и французское шампанское, в другой – большой стол со всевозможными закусками и концертный рояль, в третьей, самой большой, были расставлены диваны и кресла, где можно было отдохнуть. Все в доме говорило о том, что здесь живет музыкант: рояль, презабавная фигурка лягушонка-фаготиста, сваренная из металла и окрашенная в зеленый цвет, салфетки с изображениями нот на столе. Это был настоящий светский раут, чем-то напомнивший мне недавний прием в американском посольстве, организованный по случаю Дня независимости. Царила непринужденная и доброжелательная обстановка. Володя познакомил меня с мужем Соломеи – американским пианистом, не раз бывавшим на Украине с концертами. Он хорошо знал русскую фортепианную музыку – сочинения Рахманинова, Скрябина, Прокофьева, многие из них были у него в концертном репертуаре.

Два часа пролетели как одна минута. Я посмотрел на часы – был час ночи: пора домой. Попрощавшись с гостеприимными хозяевами, мы тронулись в обратный путь.

Служба шла на украинском языке и продолжалась примерно полтора часа. Значительное место в ней отводилось пению. Большой смешанный хор – более сорока человек – находился на балконе и пел с большим чувством и воодушевлением. Особенно проникновенно прозвучал гимн Николая Лысенко «Боже, храни Украину», который вместе с хористами пели все прихожане. Я посмотрел на стоявших рядом со мной людей и заметил, что у многих из них в глазах стояли слезы. Удивительно, что, живя на другом конце света, эти люди сумели сохранить любовь к своей далекой Родине, вере, языку, культуре.

После службы Володя познакомил меня с членами прихода и пастором Василем Салковским – моложавым, приветливым мужчиной. Он учился в Риме и хорошо владел итальянским языком. Мы обменялись несколькими фразами, после чего Володя провел меня по многочисленным церковным помещениям. Это было красивое современное здание – просторное, удобное и достаточно комфортабельное. Кроме большого зала, в котором проходили богослужения, здесь был еще зал для приемов, столовая, библиотека, служебные кабинеты и многое другое.

Выпив кофе, мы поехали к старшей дочери моего друга – Анне, которая вместе со своим женихом, альтистом, сербом по национальности, живет в собственном доме, который она недавно купила. Аня – талантливая пианистка, она играет с оркестром «Ливония», а недавно с большим успехом выступила в зале Уэинского университета. У нее обширный концертный репертуар, в частности, два фортепианных концерта И. Брамса. В доме у Ани нас встретили тепло и радушно – усадили за стол, накормили вкусным обедом. После осмотра дома, в котором еще шли ремонтные работы, мы отправились в Детройт.

Центр города – Даунтаун – произвел на меня хорошее впечатление: старинные здания, церкви, небоскребы, правда, пониже, чем на Манхэттене. Самый большой из них 73-этажный «Марриотт-отель» - высотная доминанта города. Эта круглая зеркальная башня находится в окружении других пяти башен, этажами пониже, а все они вместе образуют деловой «Ренессанас-Сентер», сокращенно «Рен-Сен». Кроме отеля, в центре есть магазины, рестораны, различные службы, водный комплекс и т.д. Центр находится рядом с рекой, под которой проложен туннель, соединяющий Детройт с канадским городом Виндзор, практически его пригородом.

Проехав по центральным улицам города, мы отправились на остров Белл-Айл – городской парк, расположенный прямо посреди реки Детройт. На аллеях парка разгуливали олени. Они не боялись людей, и их можно было кормить прямо с руки. Как и большинство американских загородных парков, этот парк больше был похож на лес, на уголок нетронутой природы. Вдоль берега расположились престижные яхт-клубы – сейчас они были закрыты: не сезон. Сделав круг по острову, мы через мост вернулись в город.

Я попросил своего друга показать мне Детройтский оперный театр. Он находится в самом центре города, рядом с громадным бейсбольным стадионом «Комерика Парк». Здание театра построено нетрадиционно: снаружи оно кажется небольшим, однако в нем свободно размещается более двух с половиной тысяч зрителей. Раньше это был самый большой в городе кинотеатр, но после капитальной реконструкции он был превращен в оперный театр. Интересно, что в восстановлении замечательных фресок театра принимал участие художник-реставратор из Львова, живущий ныне в США, Владимир Майорчак, который блестяще справился со своим заданием. Мы обратились к администрации, и нам разрешили войти в театр, осмотреть интерьер. Сквозь закрытые двери зрительного зала доносились звуки знакомой до боли музыки: вездесущий «Щелкунчик! В эти предрождественские дни балет Чайковского совершал традиционное шествие по городам Америки.

После осмотра театра Володя предложил мне покататься на монорельсовой железной дороге People Mover, проложенной вокруг Даунтауна на высоте трехэтажного дома. Дорога проходила рядом с театром. Мы вошли в одну из станций и поднялись на платформу. Три небольших вагончика поезда ходят автоматически – полный круг, протяженностью в три мили (4.8 км.), они преодолевают за четверть часа. Мы сели в поезд и отправились в «путешествие». Мы проехали мимо «Греческого города», известного своими многочисленными ресторанами и увеселительными заведениями, «Кирпичного города», приблизились к набережной реки, откуда хорошо был виден «Рен-Сен» с его башнями-небоскребами, ненадолго углубились в деловую часть города, снова выехали к реке, теперь уже прямо к воде. Отсюда открывался прекрасный вид на канадскую сторону, город Виндзор и ажурный висячий мост «Маккинек-бридж» (его длина с подъездными путями – 8 миль). Затем мы стали удаляться от реки по направлению к бейсбольному стадиону, обогнули его, и круг замкнулся. На одном участке пути можно было увидеть красивый 47-этажный небоскреб, построенный в 1928 году, который находится в самом центре Даунтауна – «Пенобскот-билдинг».

Володя рассказал мне, что монорельсовую дорогу построили недавно, и ее строительство обошлось городу очень дорого. Более того, она не оправдывает вложенных средств, но является одной из самых ярких городских достопримечательностей. Еще он хвалил ныне действующего мэра Детройта, афроамериканца, много сделавшего для процветания города.

Спустившись с эстакады, мы сели в машину и поехали в больницу за Любой. По пути Володя показал мне корпуса Уэйнского университета – одного из известных вузов США. Вечером просматривали видеозаписи выступлений оркестра «Ливония», которым руководит Володя, беседовали, вспоминали прошлое. Володя подарил мне несколько компакт-дисков с записями его оркестра и хора.

Я вышел на центральную улицу городка – Уоррен-авеню, по которой можно доехать до самого центра Детройта. Как и на всех магистральных улицах, здесь более оживленно – часто проезжают автомобили, попадаются редкие прохожие. Подавляющее большинство американцев пользуются автомобилями и редко ходят пешком. Первое, о чем думает иммигрант после устройства на работу, это покупка машины. Даже в ближний магазин или на почту, до которой не более квартала, американец поедет на машине. Если же он захочет прогуляться, то он поедет в парк, и только там на какое-то время расстанется со своей «стальной лошадкой». Поэтому многие улицы американских городков не имеют тротуаров, а ходить по обочинам дорог здесь не принято.

После обеда Володя отвез меня в аэропорт; мы попрощались у входа в зал регистрации, мой друг пожелал мне счастливого пути, а сам поехал в Дирборн за супругой. До вылета оставалось около двух часов. Теперь у меня было время осмотреть здание аэровокзала. Известно, что аэропорт – это лицо города, и, нужно сказать, что Международный аэропорт Детройта достойно представляет город: большое, современное здание оставляет самое лучшее впечатление. Я зашел в один из магазинов и купил открытки с видами Детройта, какие-то сувениры. Затем посетил информационный центр, где мне дали буклеты, рассказывающие о достопримечательностях города.

Наконец объявили посадку – я прошел по крытому переходу в самолет «Боинг-767» и занял место у окна. Небо было ясное, но уже смеркалось. Полет проходил хорошо. Примерно за час до прилета в Нью-Йорк появились первые признаки громадного мегаполиса – бесконечное море огней, которое не прекращалось до самой посадки. Огромный город, конца и краю которому, казалось, нет, был украшен предпраздничной иллюминацией. Это было сказочное, просто феерическое зрелище.

Но вот уже огни аэропорта, мягкое касание, и я снова в Ньюарке, где меня встречает сын: полет завершился.
10 декабря, вторник
После детройтской зимы наслаждаюсь относительным теплом нью-йоркской осени – зимой это никак не назовешь: снега нет, солнечно, да и температура плюсовая. К тому же я так намотался по мичиганским дорогам, что решил побыть дома, отдохнуть.

С утра занимался хозяйством, слушал диски, которые мне подарил Володя, а после обеда решил прогуляться по Розелл-Парку. Я пошел в сторону небольшого сквера, что находится на пересечении Мичиган-авеню и Уэбстер-авеню. Еще до отъезда я не раз бывал там и наблюдал за тем, как строили двухэтажный деревянный дом. Я видел весь процесс: как делали каркас, перекрытия, укладывал стропила и т.д. Теперь же дом был почти готов – появилась крыша, были выставлены окна и двери. Еще немного усилий, и в нем можно будет жить. Да, быстро работают американские строители – можно лишь позавидовать.

Осмотр я начал с картинной галереи, где была представлена живопись и скульптура США XVIII – XIX веков. Прежде всего, мне хотелось увидеть полотна признанных мастеров американской живописи – Дж. Уистлера, У. Чейза и Дж. Сарджента. И я их увидел. Больше всего мне понравились портреты Сарджента – яркие, эмоциональные, психологически насыщенные, среди которых запомнился «Портрет Мадам Х». Великолепны были «Портрет критика Теодора Доре» кисти Уистлера и портрет самого художника, выполненный Чейзом. Среди других работ я отметил картины «Белоклювые дятлы» Дж. Одюбона, «Озеро Георга» Ф. Кенсетта, «За отмелью» У. Хомера, «Маскарадное платье» Р. Генри и «Виноградное вино» Э. Уэйеса.

В экспозиции музея имелись картины, не отличающиеся большими художественными достоинствами, правда, их было немного. Одна из них – большое помпезное полотно живописца Э. Лейтце «Джордж Вашингтон, переходящий Делавэр». Говорят, что, увидев его, Марк Твен едко заметил, что будущий президент вряд ли решился на переправу через реку, если бы знал, для какой цели она будет использована.

Осмотрев залы «Американского крыла», я спустился на первый этаж и пообедал в кафе музея. Вторую половину дня я посвятил осмотру старинных музыкальных инструментов, побывал в павильоне «Коллекция Роберта Лехмана» (The Robert Lehman Collection), где обнаружил великолепную подборку картин художников-импрессионистов в удивительно уютных внутренних двориках музея.

Пробыв почти весь день в закрытом помещении, я решил подышать свежим воздухом и пройти к станции метро на 33-й улице пешком. На улице было не холодно, правда, накрапывал дождь. Ничего страшного, – решил я, – у меня есть зонт. Раскрыв его, я двинул вниз по Пятой авеню. До гостиницы «Плаза» я дошел без каких-либо проблем, дыша свежим воздухом и поглядывая на аллеи «Сентрал Парка», вдоль которого проходила авеню. Однако при подходе к Рокфеллер-центру дождь усилился, а около Эмпайр-стейт-билдинга он уже был нешуточным. Тем не менее, до станции метро у Харальд-сквера я добрался благополучно. Немного пообсохнув в метро, я бодро вышел в Джерси-Сити. Но то, что я увидел при выходе из станции, заставило меня вздрогнуть: дождь заливал все вокруг. Я постоял в раздумье у двери: идти или не идти? Но потом все же решился и, очертя голову, шагнул под струи дождя. И хотя я был одет в непромокаемую куртку и у меня был зонт – через четверть часа я был мокрым насквозь. Все, простуды не миновать, – думал я. Но опасения оказались напрасными – утром я встал как ни в чем не бывало. Пронесло!
12 декабря, четверг
Удивительная зима в Нью-Йорке: уже почти середина декабря, а на улице тепло и солнечно! Пользуясь случаем, я решил совершить пешую прогулку в Кренфорд. Последний раз я не дошел до его центра, но сегодня, внимательно изучив план городка по Интернету, я обнаружил, что был очень близок к цели – оставалось пройти всего каких-то три-четыре квартала. Проторенной дорогой я дошел до красивого двухэтажного дома на Элизабет-авеню и стал пробиваться к Боро-центру. Эта часть городка заметно выделялась своими усадьбами – иначе их и не назовешь. Почти все дома здесь добротные, красивые и, главное, не похожие друг на друга. Такие же нарядные, ухоженные и прилегающие к ним участки. Минут через 10-15 я вышел к мосту через речку Ровэй (Rahway). Справа от моста в пойме реки находился небольшой сквер, напротив которого стоял большой трехэтажный дом, похоже, кондоминиум. Сквер мне понравился, и я решил спуститься к реке. Неожиданно мой взгляд упал на гранитную плиту, текст на которой гласил, что поздней осенью 1779 года, в этом месте у брода через речку (ford – брод, переправа) оказался один из отрядов, сражавшихся за независимость страны. Командир отряда принял решение создать здесь боевой форпост и перезимовать. Вообще же город получил свое название от имени одного из жителей Элизабеттауна (так раньше назывался город Элизабет), Джона Крейна, поставившего в 1720 году на реке Ровэй водяную мельницу – Crane’s Ford. Это поселение впоследствии превратилось в Кренфорд (Cranford). Сейчас в городе проживает 23 тысячи жителей.

Поднявшись на мост, я продолжил путь и вскоре вышел к Боро-центру, где располагались административные здания, почта, церковь, магазины, рестораны и т.д. Хоть какое-то оживление посреди сонного «спального» городка.

Старожилам Бишкека памятна знаменитая опечатка в субботнем номере фрунзенской «Вечерки» от 21 июня 1980 года, когда в простом извещении о предстоящей сессии горсовета из слова «председатель» выпал невинный на взгляд слог «се». Правда, невинным он мог считаться при условии, что само слово не связано с последующей фамилией. А тут «пре