О человеческом коварстве и каверзности спиртных напитков

О человеческом коварстве и каверзности спиртных напитков

Взгляд Железного Феликса.

Слова просачивались сквозь уши, не оставляя смысла. Чувственный голос Сказочника терялся где-то внутри головы. Эхом.

...Когда Эдик сфокусировал взгляд на часах, было уже сильно заполночь. Веселье поутихло. События минувшего вечера мелькали в голове каруселью: Эдик был редкостно пьян.

Смильгину выбрали Мисс Школы. Пунцовая и зареванная, она обнимала их всех на сцене, даже Палпетровича в щечку поцеловала. Мух, устроивший шоу трансвеститов, завоевал приз зрительских симпатий. На его веснушчатой физиономии еще заметна была недосмытая гуашь. В ближайшие лет сто Эдик намеревался нещадно по этому поводу прикалываться.

Потом гуляли. Испорченной пластинкой крутилась в голове реплика Дини: "Е-мое, у Смильгиной есть ноги!" и не менее пораженный ответ Никиша – "У Смильгиной есть грудь!" И ведь верно – такое сокровище три месяца под боком училось, кто ж знал?

Около часа орали и бесились в актовом зале, пока не встал ребром насущный вопрос – и куда же теперь?.. Учителя настойчиво гнали по домам, но событие было достойно того, чтобы его отметили подобающим образом... и как-то вышло так, что через десять минут Палпетрович открывал двери своей квартиры.

Потом было вино. Пили кто из стакана, кто из кружки, а кто из пиалы – у одинокого холостяка на всю ораву бокалов не хватало. Праздновать притащились все кому не лень. Артем, неразлучный с исписанной маркером гитарой, Диня, вовсю ухлестывающий за Смильгиной, вроде помирившиеся Катька с Аленкой, ну и конечно "великолепная шестерка"... В небольшой комнате было не продохнуть, но никто не жаловался.

Какими ветрами сюда занесло Алену, Эдик не знал. Не любил он эту белобрысую. Теория быстро появилась: ну как же, конец триместра, надо десятку зарабатывать... Аленка, в юбчонке и пиджачке кошмарно розового цвета, откровенно строила глазки учителю. Тот – вот она, профессиональная этика! – обращал на нее ровно столько внимания, сколько требует вежливость.

Вот Диня бы точно завалил ее после такого... Но Диня, он ведь бабник. Да и занят он сегодня. Эдик огляделся. Сказочник с Ирмой все продолжали спорить о смысле жизни, но жестикуляция их позволяла предположить, что спор скатился до "ты меня уважаешь?.." Палпетрович с явно задолбавшей его Аленой что-то смотрели в компе. Никиш пялился в потолок, методично накрывая подушкой Илью: Мух все порывался бежать в ночник за добавкой. Артем бренчал на гитаре что-то дворово-романтичное, Катя лежала рядом и не то слушала, не то дремала. Валера дрых на диване – этого, кажется, поднять не дано... На другом конце дивана обнимались Диня со Смильгиной: полумрак не давал оценить, как далеко зашел Диня в своих приставаниях, но Полина явно была обречена на продолжение вечера. Эдик поморщился: жалко девчонку.

Решительно поднявшись – аж в глазах потемнело – Эдик дал команду:

- По коням...

Тут же всё зашевелилось, пробуждаясь и кряхтя. В коридор выходили, щурясь от непривычно яркого света. Все как один – слегка помятые, сонные, чуть пошатывающиеся. Валера просыпаться явно не собирался, как его ни тормошили. "Это когда ж он успел так надраться?" - раздраженно бросила Ирма. Друзья растерянно смотрели на спящего, друг на друга; будь это у любого из них дома, Валеру оставили бы досыпать, но как к такому предложению отнесется Павел Петрович, чьим гостеприимством и так нагло попользовались?..

К счастью, любимый учитель и тут не подвел. Вздохнул, пожал плечами, махнул рукой: ну пусть проспится, что ж теперь... Не тащить же его, в самом деле, домой без пульса. На том и порешили. И только вечером следующего дня, окончательно протрезвев, Эдик стал себя ругать: вспомнил, что диван у Палпетровича одноместный.

Неудобно получилось...

***

Стараясь не особенно греметь стаканами – в комнате было слышно – Паша мыл посуду, что осталась после вечеринки. В голове была приятная неразбериха. Спать не хотелось – и хорошо, потому что диван все равно был занят.

...От чужого тепла закружилась голова. Паша уронил в раковину стакан, суетливо поднял, звонко стукнул о соседний; руки неловко тряслись. Валера стоял за спиной, не касаясь его, но от ощущения горячего мужского тела так близко, так страшно близко, сердце забилось быстрее. Тепло ласкало спину, просачивалось внутрь, сладко растекалось по венам. Ладони, уверенно опершиеся на столешницу: левая слева, почти касаясь Пашиного локтя, правая справа... загнав в угол, почти обняв, почти...

Гнать эти мысли. Он просто с трудом держится на ногах.

- Я думал, ты до утра проспишь бревном.

- А я не спал, - послышался вкрадчивый голос.

В плечо уткнулся подбородок; по спине побежали мурашки, следом – горячая волна. Руки затряслись так очевидно, что Паша закрутил кран и судорожно вцепился в полотенце.

- Согласись, сыграно было убедительно. Никиш бы обзавидовался.

Валера говорил тихо – это завораживало и слегка пугало. Не в силах быть так близко к нему, Паша мягко высвободился из кольца рук. Отдалить хоть на шаг, хоть на два... Впрочем, передышка была недолгой: Валера подошел почти вплотную, вынуждая упираться в край стола, отстраняться, пока это не стало уже более чем очевидным. Их разделяло одно дыхание, и дальше отступать было уже некуда: Паша разве что еще не лежал на столе.

- Ты не хочешь узнать, зачем я остался?

Валера нависал над ним, но не касался. Пока. Вкупе с нахальной улыбкой это производило странное впечатление: не то осторожности, не то робости... Тепло его тела кружило голову сильнее, чем могли бы прикосновения. Все было ясно и без слов, но Паша отказывался верить... в тусклом свете кухонной лампочки все это происходит потому, что Валера его хочет.

- Нет, - хрипло ответил Паша, впиваясь ногтями в край столешницы, чтобы все же не лечь на спину.

Что за идиотизм... Как, почему... Его – опытного, искушенного – профессионально соблазняет подросток! Пусть даже рядом с изящным невысоким Пашей он выглядит... вполне мужественно...

- Это может слишком далеко зайти, - шепнул учитель.

- Сантиметров шестнадцать, максимум, - невозмутимо ответил ученик, и у Паши слегка потемнело в глазах.

По напряженным костяшкам скользнули пальцы Валеры. Бросило в жар. Разлилась тягучая сладость по венам, оставляя только одну мысль – сдаться, отдаться, расслабиться, позволить ему принимать решения... Шепнул:

- Валера, не надо... – но это был тот тип "нет", который звучит как "да", и Валера не стал раздумывать.

Одна рука обвилась вокруг талии учителя, вторая зарылась в волосы. Тихое, сдерживаемое дыхание – на шее, под ухом; щекой к щеке, потом глаза в глаза, ладонь спустилась на грудь, ниже, забралась под майку... и от "Валера, не надо!" осталось только полное желания "Валера..."

Понадобилась секунда, чтобы поймать Валеркину ладонь и мягко переместить туда, где топорщились брюки, - он замер, будто на секунду оробев, но руку не отдернул, осторожно гладя живое, горячее, напряженное до боли... глядя в глаза, только в глаза...

Медленно и осторожно Паша потянулся к нему, и с новым всплеском безумия встретились губы.

Так началась их ночь.

***

Серое утро, тишина. Покой и тепло, дыхание на коже, чужое сердце под ладонью.

Замерев, Паша расширенными глазами смотрел на деяние рук своих. Ладно, рук и губ, стоит ли уточнять… Валера спал рядом, спокойный, умиротворенный, - склонив русую голову учителю на плечо. Ровно дышал, улыбался по-детски…

Пашу затрясло.

Свесив руку с дивана, он нашарил телефон.

- Ты в курсе, сколько времени?.. - ответила заспанным голосом Алечка.

Паша возблагодарил всех известных богов, что у нее чуткий сон: субботним утром после ночи по клубам разбудить нормального человека просто невозможно.

- Аля, ты мне сейчас очень нужна. Я сделал колоссальную глупость…

Голос в трубке мгновенно стал серьезным и проснувшимся.

- Что случилось?

Милая, добрая Алечка. Заботливая, разумная девочка, которая предупреждала – не сходись слишком близко с ними, должна быть дистанция, не испытывай судьбу и свои нервы…

- Случилось то, что обалденно красивый голый парень лежит сейчас рядом со мной, и что мне теперь делать – я даже не представляю!

- Тебе что, нужен совет, что делать с голым мужиком? – серебристо засмеялась она.

- Аля, не смешно. Я спал со своим учеником...

Рядом заворочался Валера, что-то промурлыкал во сне. Сильными вкачанными руками –лучший баскетболист в классе – обнял, прижал к себе, как любимую игрушку.

- О… ого… - протянула Алечка, и Паша представил, как вытянулось ее лицо.

Вчерашнее состояние волшебного сна выветрилось вместе с алкоголем. Сейчас Валерка проснется, осознает где он и с кем, вспомнит, что они тут вчера творили… То, что с Пашей делали его ласковые руки, еще можно представить игрой – предосудительной, но все же еще в рамках пьяных выходок. То, что делал Паша, называется "развращение несовершеннолетних". Он лишь благодарил небеса, что в своем безумии не зашел слишком далеко.

- Готовь свою задницу к бенефису, Петрович, это статья, - сонно, но по обыкновению злорадно сказала трубка Ольгиным голосом, и тут же размеренно запищали гудки.

На грудь легла взъерошенная Валеркина голова:

- Паша, давай еще полчасика поспим, а?

Серое утро. Валера снова дремал. Паша осторожно вылез из-под простыни, стараясь не потревожить его. На кухне среди вчерашнего бардака обнаружились чьи-то сигареты, и он успел скурить три, прежде чем унялась дрожь в пальцах.

***

Мелкими шажками в утро шла королева. В мешке с логотипом "Норфы*" несла свою корону. Ветер дул в спину, недружелюбно отваживая от чужой улицы. На припухшие от бессонной ночи веки комочками осыпался вчерашний макияж, над которым Катя хлопотала не меньше получаса. На губах был остаток улыбки: смазанный, как косметика.

Ждали скандал, истерики, слезы. Думать об этом, конечно, не хотелось. Маму всегда можно было успокоить сумочкой Bulaggi и подарочным купоном скидок на косметические процедуры, благо, у конкурса были щедрые спонсоры. Папа успокоится сам, не может же он сердиться вечно. Оксанка два дня не будет разговаривать, бешено завидуя титулу Мисс Школы, потом стащит из шкафа корону – белый венок – и будет часами кривляться у зеркала в ванной.

А что на базар не поехала, так ведь есть отговорка – праздновали. Так что никому не придется врать.

Праздновать было почти не больно. Диня был опытным. Слишком опытным, чтобы можно было ждать продолжения отношений... Он хотел королеву, он получил королеву, королева может уходить.

И королева ушла, в сиреневом свитерке и школьных брюках, в прохудившихся ботинках моды позапрошлого сезона и с короной в мешке. Было даже не больно. Ни телу, ни душе. Только почему-то терпким вкусом незрелой вишни потянуло внутри, будто после самой сладкой победы Мисс совершила самую дурацкую ошибку в своей жизни...