Структурно-семантические особенности и функционирование синтаксических фразеологизмов со значением невозможности

1. Значение невозможности / нерациональности в русском языке передается различными лексическими и грамматическими средствами, особую роль среди которых играют синтаксические фразеологизмы, представляющие собой такие построения, в которых «связи и отношения компонентов с точки зрения живых грамматических правил оказываются необъяснимыми» [1]. На­пример: Куда Мише в институт поступать! Он выпускные экзамены и те с трудом сдал. Синтаксические фразеологизмы представляют собой модель, которая имеет постоянные компоненты, определяющие ее обобщенное значение и дополнительные, из сочетания которых скла­дывается конкретное значение. Материал показал, что синтаксические структуры, включающие в себя компоненты где / куда, довольно разнообразны по составу и в зависимости от него могут быть синонимами либо вариантами.

2. Где / Куда N₃ (cop) V inf: Где мне работать в этой фирме! Куда мне с ним спорить! Семантика данной структуры определяется как невозможность либо нера­циональность (нецелесообразность) выполнения дейст­вия лицом в силу каких-либо причин. Значение неце­ле­со­образности выражается только моделью с частицей куда. Причиной невозможности выполнения действия могут быть ущербные качества субъекта (от­сут­ствие у лица определенных свойств характера, способностей, фи­зических или других данных, необходимых для выполнения действия) либо какие-то внешние, не зависимые от него характеристики ситуации, которые могут обозначать качества объекта, превышающие способности субъекта, различные обстоятельственные компоненты, влияющие на действие, а также дополнительных участников ситуации. Структура пред­полагает наличие трех обязательных компонентов: 1) частицы где / куда; 2) имени субъекта — лица или зоонима — в дательном падеже без предлога; 3) инфинитива. Возможен свободный компонент, определяемый типом ситуации и соответственно валентностью глагола.

3. Куда N₃ (Vinf) в / на N₄: Куда Виктору в консервато­рию, хоть бы в училище поступил! Данная структура является вариантом Где / Куда N (cop) V inf. Семантика модели определяется как невозможность перемещения лица в определенном направлении. Структура пред­полагает наличие четырех компонентов: 1) частицы куда; 2) имя субъекта, как правило лица, в дательном падеже без предлога; 3) инфинитив, выраженный глаголами движения, который может быть опущен, если он ясен из контекста; 4) директив, выраженный формой винительного падежа с предлогом в / на.

4. Где (куда) N₃ cop (Adj) N₅: Где ей быть (хорошим) следователем, она от мыши в обморок падает! Данная модель имеет значение: невозможность достижения ли­цом определенного классификационного признака. На месте первого компонента частотно употребление частицы где, второй компонент остается без изменений, третью позицию занимает реляционный предикат, выраженный глаголом и существительным в творительном падеже. Глаголы в данном случае выполняют либо чис­то связочную функцию, либо служат модификаторами. Например: Где ей было оставаться студенткой: без мужа, месячный ребенок на руках!

5. К фразеологизмам со структурой Где (куда) N₃ Cop (Adj) N₅ близки по значению предложения со структурой Где (куда) N₃ в N₄ pl (инф.), сравните: Где (куда) ей быть оперной артисткой! — Где (куда) ей в оперные артисты (идти)! Употребляющиеся во второй структуре глаголы движения утрачивают свое акциональ-
ное значение и выполняют чисто связочную функцию. Предикат в данном случае также будет являться характеризационным и будет выражать классификационный признак.

6. Где (куда) N₃ Cop / V_{avt inf} Adj₅: Где Маше быть сдер­жанной, если у нее мать каждый день истерики закатывает! Значение данной модели можно определить как невозможность для субъекта иметь определенный качественный признак. В функции первого компонента чаще употребляется частица где; субъект может обозначать лицо, зооним или предмет; предикат, как правило, является характеризационным и кроме связки может включать глагол, выполняющий авторизующую функцию: Целый день пашешь как лошадь — где уж тут выглядеть отдохнувшей!

7. Куда N₃ N_1 / 4: Мать на новоселье хотела картину нам подарить. А куда нам картины, если у нас еще даже мебели нет! Типовое значение данной модели можно определить как отрицание рациональности обладания определенным объектом. Позицию первого компонента занимает частица куда; в функции субъекта выступает лицо либо зооним, позицию предиката может занимать реляционный предикат, выражающий отношение субъекта к объекту: Куда нам (иметь) картины! (Картины нам не нужны).

8. Куда N₃ N₄ : Куда тебе руль? Ты еле стоишь! Куда тебе кисточку, испачкаешься! Куда ему лопату, пусть лучше картошку собирает. Значение: отрицание рациональности распространения действия на другого участника ситуации. Позицию первого обязательного компонента занимает частица куда, позиция субъекта остается незамещенной, позицию предиката могут занимать акциональные глаголы дать, доверить. Для модели ха­рак­терно наличие дополнительных компонентов: реципиента и объектива, который, однако, может служить инструментом для выполнения действия. Данная модель оказывается синонимичной модели Куда N₃ Vinf. Сравните: Куда ей утюг, мама сама погладит. — Куда ей гладить, мама это сделает сама.

9. Куда N₃ до N₂: Куда нашим до итальянцев! Значение модели: невозможность сравнения или достижения опре­деленных качеств субъекта, занимающего позицию треть­его компонента. Структура фразеологизма включает в себя: 1) частицу куда, 2) субъект 1, обозначающий лицо, зооним или предмет, в форме дательного падежа; 3) субъект 2 (с тем же значением) в родительном падеже с предлогом до. Экспликация показывает, что позицию опущенного предиката могут занимать реляционные предикаты, выражающие отношения между лицами: Куда мне до него! (Мне до него далеко). В ро­ли субъектов выступают соответственно компараты.

Литература

1. Русская грамматика: В 2 т. / Гл. ред. Н. Ю. Шведова. Т. II. М., 1980.  С. 217.

Задачи русской арготической лексикографии¹

В. Д. Бондалетов

Пензенский государственный педагогический университет

социолекты, русский язык, условные языки (арго), лексика, лексикографирование

Summary. In the report it is pointed out that there is a gap between theory and practice of compiling dictionaries of social dialects. Their lexical and phraseological peculiarities are determined by their functions. There is the analysis of lexicographical difficulties concerning the Russian secret sociolects.

1. В составе русского национального языка, кроме литературного языка и территориальных диалектов, функ­ционируют социальные диалекты: профессиональные говоры, молодежные жаргоны, жаргон деклассированных (блатная музыка), условные языка (арго) ремесленников и торговцев. Несмотря на их второстепенное положение в пределах общей социально-коммуникативной систе­мы, они заслуживают всестороннего лингвистического изучения, в частности, составления словарей их лексики и фразеологии. Ниже речь пойдет о задачах лексикографирования условных языков русских ремесленников-отходников, торговцев-разносчиков (коробейников) и близких к ним социальных групп.

2. Решение задач по составлению словарей отдельных арго, совокупностей нескольких арго или всех известных русских условных языков предполагает разработку теоретических основ лексикографирования всей мас­сы некодифицированных форм существования русского языка, в частности указанных выше типов социальных диалектов. Если теория лексиконов литературного языка создавалась столетиями и представлена широким спектром разных типов словарей (словари толковые, исторические, этимологические и др.), то теория нелитературных разновидностей языка, в частности ди­а­лектов, стала предметом науки лишь в XX веке, причем в поле зрения попали преимущественно территориальные диалекты. Разработка теории социальнодиалект­ной лексикографии, и в особенности лексикографии ар­готической, еще предстоит.

3. Лексикографирование арготического материала хо­тя и будет опираться на теорию и практику социальнодиалектной лексикографии (отличающейся от составления словарей литературного языка, территориальных го­воров, просторечия и т. п.), тем не менее приходится учитывать прежде всего лингвистическое и функциональное своеобразие каждого типа социального диалекта, в нашем случае — специфику арготизма как слова тайного, созданного для конспиративного общения между своими в присутствии посторонних.

4. Основной метод работы лексикографа, занятого со­ставлением арготическо-русского словаря (отдельно­го арго или их совокупности), — установление семантики слова-арготизма и подбор ближайших соответствий для ее передачи на литературный язык. Такая семантизация арготизма, заключающаяся в переводе его значения средствами литературного языка, должна быть дополнена приведением типичных речений-иллюстраций, если, конечно, они были зафиксированы собирателями. При переводе-толковании арготической лексемы особен­но важно показать ее семантический объем. Он может или а) совпадать, или б) быть уже, или, наоборот, в) даже шире соотносительного слова литературного языка. При­ведем примеры: кресо — мясо, мас — человек (обычно мужского пола), светлик — огонь, а также любой источник света (лампа, фонарь, солнце и др.). При определении объема семантики арготизма, так же как и в литературном языке, возникают типичные трудности (при разграничению значений и употреблений слов, при харак­теристике «отдаленных» значений многозначных слов или же при отнесении их к разным словам-омонимам).

5. В силу конспиративного назначения арго в распоряжении исследователей оказалось весьма ограниченное количество текстов по сравнению, например, с записями территориально-диалектной речи. Малое количество за­фиксированных словоупотреблений арготических слов затрудняет не только их семантическую, но и полную грамматическую характеристику, хотя основные признаки их (для существительных парадигма склонения, для прилагательных — родовые и падежные окончания, для глаголов — вид, личные окончания при спряжении) обычно бывают известны, поскольку арго не имеет своей оригинальной грамматики, а заимствует ее из общенародного языка или местного диалекта.

6. Перед составителем арготическо-русского словаря встает немало и других вопросов: все ли типы арготизмов включать в словарь (следует ли загружать его словарно-фонетическими арготизмами типа фильто — паль­то), как отразить в сводном общерусском арготическом словаре географию распространения слова, хронологию его фиксаций (часть так называемой офенской лексики фиксировалась в десятке губерний (обл.) России на протяжении более 200 лет (от «Сравнительного словаря» 1789 г. П. С. Палласа до конца XX века)? Особую про­б­лему составляет исправление ошибок, допущенных собирателями и публикаторами прошлого; напр., у В. И. Да­ля при слове рым находим перевод «долг?» (со знаком вопроса) вместо нужного значения «дом», подтвержденного десятками фиксаций.

7. В настоящее время автор доклада располагает лекси­ческим материалом примерно по 70 «диалектам» (ва­риантам) русских арго. Это 1) публикации языковедов, этнографов, краеведов и рядовых собирателей, 2) рукописные словари и списки слов офенского, «искусствен­ного», «тайного», «срытного» и т. д. «языка»; к такому источнику относится, напр., «Офенско-русский словарь» В. И. Даля, составленный в середине 50-х годов

___________________________________

¹ Настоящая работа выполнена при моральной и финансовой поддержке РГНФ, проект № 00-04-00027 а / т.

XIX столетия, 3) новые материалы по десяткам арго, полученные экспедиционным путем с применением программ и вопросников, которые помогли собрать едва ли не весь сохранившийся ко второй половине XX в. арготический материал, напр., наш «Офенско-русский словарь», составленный по материалам экспедиции в Вязниковский р-н Владимирской обл., «Словарь жгонского арго» (по материалам экспедиций в районы Костромской и Нижегородской обл.) и многие другие — как печатные, так и пока не изданные. Перечень этих источников дан в работе автора «Заимствования из финно-угорских языков в русских арго» (Самара, 1992) и других его книгах.

8. Требует решения с учетом специфики арго и имеющихся данных структура словаря и словарных статей: порядок расположения слов, подача однокоренных существительных с разными суффиксами (пылиха, пылуха, пылка — мука), глаголов разных видов, с разными приставками, прилагательных и наречий сравнительной сте­пени и др. Так, структура словарной статьи в сводном (обобщенном) Арготическо-русском словаре должна, на наш взгляд, выглядеть следующим образом: заголовочное слово с постановкой ударения (при наличии сведений), указание основных грамматических форм, толкование значения (значений) слова через подбор литературных соответствий, цитаты-речения, пометы источниковедческого, географического и хронологического (исто­рического) характера, сведения по этимологии слова (чаще — указание на иноязычный источник наиболее важного, опорного слова словообразовательного гнезда).

Специальная лексика прошлых эпох: проблема стратификации

О. В. Борхвальдт

Красноярский государственный педагогический университет

историческое терминоведение, историческая терминография, прототермины, профессионализмы, терминоиды, предтермины,
терминонимы, профессиональные жаргонизмы

Summary. The report dwells on the diversity of Russian specialised lexicon of bygone epochs. It presents the linguistic description of the terms, prototerms, terminoids, perterms, nomens, terminonims, professionaliss and professional jargonisms. The illustrating ezamples are taken from specialised vocabulary of gold-mining of the Russian Empire (XVIII — beg. XX c.).

Изучение специальной лексики прошлых эпох осуществляется в рамках различных лингвистических дисциплин и направлений, при этом, без сомнения, ведущая роль принадлежит историческому терминоведению и исторической терминографии. Видное место в проблематике этих научных дисциплин занимает стратификация специальных наименований XI — нач. XX вв. и определение их лингвистической сущности.

Наибольший интерес вызывает спорный вопрос о ста­тусе термина в истории русского языка. Одни ученые указывают на «неопределенность, расплывчатость» при­знаков термина у специальных наименований XI–XVII вв. и полагают, что говорить о термине можно только со второй половины XVII в. или даже с начала XVIII в., когда появляются дефиниции аналитического и синте­ти­ческого типов (например, В. Н. Прохорова, Л. П. Ру­со­пова). Другие отстаивают тезис об исторической из­менчивости содержания лингвистического понятия «тер­мин» применительно к разным историческим эпохам (Е. Н. Толикина, Н. А. Щеглова и др.). По нашему мне­нию, нет оснований говорить о разном характере «тер­минов» древнейшей поры и терминов современного русского языка. Термин — это понятие действительно «историческое», но лишь в том плане, что возникают термины на определенной ступени исторического раз­вития языков для специальных целей. И терми­но­логия, и тем более терминосистема — продукты длительного развития специальной лексики, в процессе которого про­исходит ее совершенствование, упорядочивание. Опре­деление даты появления терминов каждой кон­кретной отрасли, а также изучение условий и способов тер­ми­но­логизации специальных наименований в соста­ве того или иного подъязыка — одна из основных задач исторического терминоведения. Исследования показы­ва­ют, что даже в начальный период развития нацио­наль­ного русского языка (XII–XVIII вв.) научные и научно-тех­нические термины были представлены в основном заимствованиями из западноевропейских языков и в количественном отношении уступали генуинным специальным наименованиям, которые не обладали достаточной степенью терминологичности. Термин — это высшая, са­мая совершенная единица специальной лексики, которая выполняет номинативную, дефинитивную и сигнификативную функции. Термины являются средствами обозначения понятий, принадлежат к определенным терминологиям, вступают в системные отношения друг с другом, относительно независмы от контекста, характеризуются отсутствием эмоциональности и стремлением к моносемичности в пределах одной терминологии. Они порождаются на базе дефиниции, которая служит их семантическим эквивалентом, обеспечивает толкование в каждом конкретном случае. Дефинитивность — важнейшее отличительное свойство терминов. С дефинитивностью связаны и такие их особенности, как конвенциональность и производность. Если какая-то единица специальной лексики не соответствует перечисленным выше признакам, ее нельзя отнести к разряду терминов.

Русскую специальную лексику донациональной поры можно представить в виде совокупности прототерминов (выть, куна, золото, посол и мн. др.), профессионализмов (закопушка, веничек, сбнишки и т. п.), терминоидов (золотая известь, сыск и т. п.) и предтерминов (работ­ные люди, которые задолжаются у чистки канав), т. е. спе­циальных наименований, которые не обладали доста­точной степенью терминологичности или вовсе, как профессионализмы, были лишены ее. (В памятниках цер­ковнославянского языка XI–XVII вв. выявляются также термины, называющие понятия христианской и византийской культуры.) Состав специальной лексики исторически изменчив. В русском языке конца XVII и XVIII вв. появляется большое число терминов. С первой пол. XIX в. в научных сочинениях и деловых документах начинают фиксироваться также терминонимы (ти­­па песковоз Лопатина, драга семифунтовая верфи Кон­рада, амальгаматор Атвуда), номены (золото 56 про­бы, золото 72 пробы, золото 96 пробы, машина «Слон» и т. п.) и профессиональные жаргонизмы (дура — «разведочная выработка, в которой не обнаружено золота», дух — «хозяин золотого прииска», иваны — «ра­бочие золотых приисков», горбач — «продавец краденого на приисках золота», бык — «скупщик краденого золота» и т. п.).

Удельный вес, семантические и функциональные особенности каждого стратификационного разряда специальной лексики прошлых эпох целесообразно определять с учетом условий формирования конкретной отрасли науки, техники, производства и т. п., состояния ее подъязыка и русского языка в целом. В нашей работе это делается на материале подъязыка золотого промысла Росссийской империи.

Термины медиатор, медиум, медиа в современном русском языке

М. Н. Володина

Московский государственный университет им. М. В. Ломоносова

именование, информационно-терминологическая сфера языка, посредник, современный русский язык

Summary. Mediatoring and transforming of language nomination in cognitive process. The concept of mediator in the Russian linguistic-philosophical tradition. The Russian terms медиатор, медиум, медиа.

Именование является необходимым условием существования и развития человеческого коллектива. Именуя реальные (и нереальные) объекты окружающей действительности, человек превращает язык в «посредника-медиатора» (нем. Medium, англ. medium), который неотделим от него в процессе физической и духовной деятельности. Опосредующая роль языка обусловлена фиксированным значением, которым обладает слово благодаря его социально-исторической конвенциональности, что делает возможной передачу информации от одного носителя к другому и сохранение ее во времени и пространстве. Выполняя функции источника и хранителя ин­формации, язык одновременно является способом вы­ражения накопленного знания и базой для формирования нового.

Номинативная деятельность людей представляет собой целостную, системно-содержательную языковую ин­терпретацию действительности, создание особого информационно-языкового видения мира. В процессе номинации находит свое отражение социальный опыт носителей языка, связанный с культурно-историческим развитием конкретного народа и познавательным опытом всего человеческого коллектива.

Терминология является одним из важнейших каналов социальной коммуникации, оказывающим огромное вли­яние на языковое существование в целом. Терминотворчество можно представить как целенаправленный поиск необходимой информации на основе имеющегося языкового опыта и закрепление ее в «информационно-терминологической сфере» конкретного языка, где кодируется и декодируется, хранится и перерабатывается на­циональная и интернациональная терминологическая ин­формация, создаваемая и воспринимаемая человеком¹.

Аккумулируя когнитивно-культурологическую информацию, термин становится источником социального знания, которое проявляется на двух основных уровнях: горизонтальном и вертикальном. Вертикальное измерение характеризуется национальной спецификой языкового выражения социального знания, горизонтальное — интернациональной общностью, в основе которой лежит общечеловеческая сущность мышления.

Принципиально важным в этой связи является определение понятия медиатор (от лат. mediator — «по­средник») в русской культурно-исторической традиции. Идея медиации понимается здесь как идея опосредования человеческого развития, в соответствии с чем выделяются четыре главных медиатора — знак, символ, слово и миф. Вопросу о роли и месте медиаторов в процессе развития человека и его духовной культуры большое внимание уделяли В. С. Соловьев и П. А. Флоренский, Л. С. Выготский, М. М. Бахтин и А. Ф. Лосев.

Согласно основным положениям данной философской концепции, создателем и носителем медиаторов является сам человек. Эвристическая функция медиаторов заключается в том, что это не только «ин­стру­менты», «орудия» или «посредники» духовной деятельности человека, но и «аккумуляторы живой энергии, своего рода энергетические сгустки»². Однако именно деятельная природа медиаторов, их мощные энергетические свойства служат объяснением тому, что и слово, и символ, и миф могут обладать как созидательной, так и огромной разрушительной силой.

Важнейшее условие существования медиаторов состоит в том, чтобы люди относились к ним лишь как к посредникам, основываясь на свободной, осознанно-ответственной деятельности по их использованию. Когда медиаторы перестают быть только посредниками, они приобретают власть над человеком, их создавшим, никогда не оставаясь индифферентными или безучастными к тому, что опосредуют³.

Это значение, свойственное термину медиатор, мало известно в русском языке. В современных словарях отмечены лишь два омонима:

медиатор¹ — 1. государство, выступающее посредником в международном споре; 2. биологически активное вещество (иначе трансмиттер), участвующее в передаче возбуждения с нервного окончания на рабочие органы (мышцы, железы и др.), а также с одной нервной клетки на другую;

медиатор² — тонкая (металлическая, костяная, пласт­массовая) пластинка с заостренным концом, с помощью которой приводят в колебание струны щипковых музыкальных инструментов.

Термин медиум, зафиксированный еще в «Толковом словаре» Владимира Даля, выступает в русском языке в двух основных «ипостасях»:

медиум¹ — 1. (спиритизм) посредник между миром «ду­хов» и людьми; 2. (парапсихология) человек с необычными («медиумическими») способностями: к сверхчувственному восприятию и т. п.;

медиум² — 1. (муз.) средний регистр певческого женского голоса; 2. (грам.) средний залог (медиопассив).

Примерно в конце 80-х годов ХХ столетия из английского языка в современный русский язык «пришел» тер­мин медиа. Показательно, что в «Современном словаре иностранных слов» (1992) это слово не зафиксировано. В настоящее время на страницах газет и в научной литературе все чаще появляется заимствованный из американского варианта английского языка термин масс-медиа (ср. англ.: mass media), выступающий как эквивалент русского термина-словосочетания средства массовой информации (СМИ).

Термин масс-медиа появился в современном русском языке в соответствии с социальным заказом, с потребностями нового информационного общества. Эвристическая ценность национальных терминов заключается, как известно, в том, что они понятны носителям языка, однако в условиях интернациональной коммуникации термины должны обладать качеством международной узнаваемости.

При этом способ представления объекта или явления в форме термина есть в то же время и способ его оценки и акт конкретного воздействия на получателя соответствующей терминологической информации, поскольку отражает определенное видение именуемого понятия.

жүктеу/скачать 0.58 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: