«Личность и тоталитаризм на материале жанра антиутопии» Курсовую работу

О. Хаксли при создании модели будущего «дивного нового мира» синтезировал наиболее обесчеловечивающие черты «казарменного социализма» и современного Хаксли «общества массового потребле­ния». Однако Хаксли считал «усечение» личности до раз­меров, подвластных познанию и программированию, не просто принадлежностью какой-то отдельной социаль­ной системы — но закономерным итогом всякой попытки научно детерминировать мир. «Дивный новый мир» — вот то единственное, до чего может дойти человечество на пути «научного» переустройства собственного бытия. Это мир, в котором все человеческие желания предопределе­ны заранее: те, которые общество может удовлетворить, — удовлетворяются, а невыполнимые «снимаются» еще до рождения благодаря соответствующей «генетической политике» в пробирках, из которых выводится «населе­ние». «Не существует цивилизации без стабильности. Не существует социальной стабильности без индивидуальной... Отсюда и главная цель: все формы индивидуальной жизни... должны быть строго регламен­тированы. Мысли, поступки и чувства людей должны быть идентичны, даже самые сокровенные желания од­ного должны совпадать с желаниями миллионов других. Всякое нарушение идентичности ведет к нарушению ста­бильности, угрожает всему обществу»,¹⁸ — та­кова правда «дивного нового мира». Эта правда обрета­ет зримые очертания в устах Верховного Контролера: «Все счастливы. Все получают то, чего хотят, и никто никогда не хочет того, чего он не может получить. Они обеспечены, они в безопасности; они никогда не болеют; они не боятся смерти; им не досаждают отцы и матери; у них нет жен, детей и возлюбленных, могущих доставить сильные переживания. Мы адаптируем их, и после этого они не могут вести себя иначе, чем так, как им следует»¹⁹.Одна из незыблемых основ антиутопического «дивно­го нового мира» Хаксли — это полная подчиненность Ис­тины конкретным утилитарным нуждам общества. «На­ука, подобно искусству, несовместима со счастьем. На­ука опасна; ее нужно держать на цепи и в наморднике»²⁰,— рассуждает Верхов­ный Контролер, вспоминая о том времени, когда его справедливо, по его теперешним представлениям, хоте­ли покарать за то, что он слишком далеко зашел в своих исследованиях в области физики.

Мир в романе представляет одно большое государство. Все люди равны, но отделяет их друг от друга принадлежность к какой-либо касте. Людей еще не родившихся сразу делят на высших и низших путем химического воздействия на их зародыши. «Идеал распределения населения — это айсберг, 8/9 ниже ватерлинии, 1/9 — выше».²¹ Количество таких катего­рий в «дивном новом мире» очень большое — «аль­фа», «бета», «гамма», «дельта» и далее по алфавиту — вплоть до «эпсилона». Примечательно здесь то, что пролы из «1984» - это всего лишь безграмотные люди, которым кроме простейшей работы выполнять ничего не представляется возможным. А «эпсилоны» в «дивном новом мире» специально создаются умственно неполноценными для самой грязной и рутинной работы. И, следовательно, высшие касты осознано отказываются от всяких контактов с низшими. Хотя, что эпсилоны, что альфа-плюсовики — все проходят своеобразный процесс «адаптации». А вот Верховные Контролеры уже никак не могут войти в разряд «счастливых младенцев», их пониманию доступ­но все, что доступно обычному «неадаптированному» человеку, в том числе и осознание той самой «лжи во спа­сение», на которой построен «дивный новый мир». Их по­ниманию доступен даже запрещенный Шекспир: «Види­те ли, это запрещено. Но поскольку законы издаю здесь я, я могу и нарушить их»²².

В антиутопическом мире Хаксли в рабстве своем далеко не равны и «счастливые младенцы». Если «дивный новый мир» не может предос­тавить всем работу равной квалификации — то «гармо­ния» между человеком и обществом достигается за счет преднамеренного уничтожения в человеке всех тех ин­теллектуальных или эмоциональных потенций, которые не будут нужны для, в прямом смысле этого слова, напи­санной на роду деятельности: это и высушивание мозга будущих рабочих, это и внушение им ненависти к цветам и книгам посредством электрошока и т.д. . В той или иной степени несвободны от «адаптации» все обитатели «дивного нового мира» — от «альфы» до «эпсилона», и смысл этой иерархии заключен в словах Верховного Кон­тролера: «Представьте себе фабрику, весь штат которой состоит из альф, то есть из индивидуализированных осо­бей... адаптированных так, что они обладают полной свободой воли и умеют принимать на себя полную ответ­ственность. Человек, раскупоренный и адаптированный как альфа, сойдет с ума, если ему придется выполнять работу умственно дефективного эпсилона. Сойдет с ума или примется все разрушать... Тех жертв, на которые должен идти эпсилон, можно требовать только от эпси­лона но той простой причине, что для него они не жерт­вы, а линия наименьшего сопротивления. Его адаптиру­ют так, что он не может жить иначе. По существу... все мы живем в бутылях. Но если мы альфы, наши бутыли относительно очень велики»²³.

Хаксли говорит о лишенном самосознания будущем как о чем-то само собой ра­зумеющемся — и в романе «О дивный новый мир» перед нами предстает общество, которое возникло по воле большинства. Правда, возникают на фоне большинства отдельные личности, которые пытаются противопоставить свой свободный выбор всеобщему запрограммированно­му счастью — это, например, два «альфа плюса» Бернард Маркс и Гельмгольц Ватсон, которые к тому же не могут полностью вписаться в структуру «дивного нового мира» из-за своих физических недостатков; «что они оба разде­ляли, так это знание о том, что они были личностями». А Бернард Маркс доходит в своем внутреннем про­тесте и до такой сентенции: «Я хочу быть собой... Отвра­тительным собой. Но не кем-то другим, пусть и замеча­тельным»²⁴. А волею случая вывезенный из резервации Дикарь, открывший для себя «Время, и Смерть, и Бога», становится даже идеоло­гическим оппонентом Верховного Контролера: «Я лучше буду несчастным, нежели буду обладать тем фальшивым, лживым счастьем, которым вы здесь обладаете»²⁵. Одним словом, в романе Хаксли «О дивный но­вый мир» представлена борьба сил, утверждающих антиутопический мир, и сил, его отрицающих. Даже эле­мент стихийного бунта присутствует — Дикарь с криком «Я пришел дать вам свободу!»²⁶ - пытается сорвать раздачу государственного наркотика — сомы. Однако этот бунт основ антиутопического общества не потрясает — чтобы ликвидировать его последствия, достаточно было распылить государствен­ный наркотик сому в воздухе с вертолета и пустить при этом в эфир «Синтетическую речь «Антибунт-2». Стремление к самосознанию и к свободному нравственному выбору в этом мире не может стать «эпидемией» — на это способны лишь избранные, и эти единицы в срочном порядке от «счаст­ливых младенцев» изолируются. Одним словом, Бернар­ду Марксу и Гельмгольцу Ватсону предстоит отправка «на острова», специально предназначенные для про­зревших интеллектуалов, а свободолюбивые речи Дика­ря стали всеобщим посмешищем — осознав это, Дикарь повесился. «Медленно, очень медленно, как две медлен­но движущиеся стрелки компаса, ноги двигались слева направо; север, северо-восток, восток, юго-восток, юг, юго-запад, запад; потом приостановились и через не­сколько секунд медленно стали поворачиваться обратно, справа налево. Юг, юго-запад, юг, юго-восток, восток...»²⁷ — так заканчивается роман. Происходит это на фоне радостных восклицаний обита­телей «дивного нового мира», жаждущих необычного зрелища. Таким образом, получается, что к уходу из жиз­ни Дикаря подталкивают не те, кто управляет антиуто­пическим миром, — а его рядовые обитатели, которые в этом мире счастливы, — и потому мир этот, однажды по­строенный, обречен в рамках созданной Хаксли модели на устойчивость и процветание.

Специфика темы романа связана с «масс-медиа», Вале показывает нам что «масс-медиа» правят миром, влияют на сознание людей. Политикой насаждения потребительской психологии, подмены ценностей для населения занимается издательский концерн, скупивший и поглотивший все остальные печатные издания в стране. Он выпускает огромное количество безликой, однообразной печатной продукции.

Вале, конечно, несколько преувеличивает, но иллюстрированных журналов в любой цивилизованной стране издается буквально сотни. Выглядят они и в самом деле нарядно – глянцевитые обложки, мастерски выполненные фотографии, четко просматривающаяся тенденция к постоянному уменьшению доли текста, большой процент страниц, безоговорочно отданных рекламе. Великолепно декорированная неправда и полуправда…

Хозяева концерна в романе полностью овладели газетно-журнальным рынком страны. На первый взгляд это кажется парадоксальным и ужасным, ведь в наше время СМИ имеют огромное влияние на общественное мнение. Если подумать о том, а возможно ли такое в «свободном» и «демократическом» обществе и обратиться к статистике, то становится немного не по себе, так как «в Англии более 90% тиража ежедневных и воскресных газет издают пять монополий».²⁸ «Во Франции каждый шестой читатель получает новости от газет, находящихся в собственности Эрсана…» ²⁹Так ли уж велико преувеличение Вале?

Честный служака комиссар Иенсен добросовестно изучает продукцию концерна. И в том, как ее характеризует Пер Вале, уже нет никакого преувеличения: «Журналы различались по формату, иллюстрациями и числу страниц. Одни были напечатаны на глянцевой бумаге, другие - на простой. Сравнение показало, что это определяет цену. У всех были цветные обложки с изображением ковбоев, суперменов, членов королевских фамилий, певцов, телезвезд, известных политических деятелей, детей и животных. На некоторых обложках были сразу и дети, и животные во всевозможных сочетаниях: например, девочки с котятами и девочки-подростки с маленькими кошечками. Все люди на обложках были красивые, голубоглазые и с приветливыми лицами».³⁰

Столь же иронично характеризует Валё и содержание этой продукции «Он заметил также, что журналы адресовались к различным классам общества, но содержание их оставалось неизменным. Они хвалили одних и тех же людей, рассказывали те же сказки, и, хотя стиль их не совпадал, при чтении подряд создавалось впечатление, будто все это написано одним автором. Но это, разумеется, была мысль, лишенная каких бы то ни было оснований»³¹. Конечно, с формальной точки зрения, Иенсен рассуждает здраво: одному человеку и физически не под силу было бы все это написать. Однако по существу все, что напечатано в журналах, как сейчас принято говорить, смоделировано, подстроено, подлажено, чтобы угодить природолюбивому шефу концерна и его кузену. Недаром сказано: кто платит, тот и заказывает музыку.

Воистину «журналистика умерла», как говорит Иенсену, бродящему по ночному Дому, один спившийся и опустившийся работник концерна. Но она «умерла» не своей смертью, ее убили, как убили, уничтожили всю духовную культуру в стране. Убийцы – хозяева концерна и им подобные. А о целях их сознательного преступления против собственного народа в беседе с Иенсеном проговаривается государственный секретарь по делам печати, тоже, кстати, в прошлом работник концерна: «Они (журналы – Г.А.) удовлетворяют также естественную потребность человека наших дней уйти от действительности».³²

Вот в этом и заключается сверхзадача органов правительственной пропаганды – увести читателя и зрителя в обманчивый мир социального партнерства и всеобщего благоденствия, от реальных конфликтов и противоречий действительности. Глубока и непреодолима пропасть между тем, что видит комиссар Иенсен в окружающей его жизни, и тем, что он находит в изучаемых по долгу службы журналах. Вместо того чтобы отражать жизнь, журнальные публикации сознательно ее искажают.

Иенсен – единственный персонаж книги, обладающий именем. И это не случайно – ему одному суждено прозреть и увидеть истину во всей ее неприглядности. В процессе расследования ему довелось встретиться с разными людьми, услышать их исповеди: многое из того, что ему рассказывали, Иенсен понимал плохо – ведь он всего лишь полицейский, немолодой, нездоровый и усталый. Но своеобразные азы политграмоты, преподанные ему, как раз и оказались тем катализатором, который помог сделать верный вывод за несколько минут до гибели таинственного 31-го отдела.

История этого отдела в гротескной форме отражает реальное положение «свободы слова» в мире. Сливки интеллектуальной и культурной элиты общества формально вовсе не лишены возможности самовыражения, права критиковать все, что вызывает их возмущение. Но их голос лишь в редких случаях будет услышан и замечен большинством народа, так как те, кто правит огромным, разветвленным аппаратом средств массовой информации, всегда сумеют нейтрализовать любое критическое суждение потоком явно или скрыто апологетических материалов, поданных ярко, броско, убедительно.

Физическое уничтожение 31-го отдела символично – оно как бы подводит черту под его уже наступившей духовной гибелью, ибо пятнадцать лет его сотрудники варились исключительно в собственном соку, работали «в стол», их умело и умно нейтрализовали и оторвали от масс. Иенсен был единственный из «посторонних», кому удалось увидеть «номер несуществующего журнала», и его содержание потрясло комиссара. Так предельно сжато и лаконично, в лапидарном стиле информирует Валё читателя о том, что могло бы произойти, если бы продукция 31-го отдела вышла к людям.

2.4. Типологические параллели романов
В большинстве рассмотренных произве­дений «антиутопические» общества показаны в период своего расцвета — и, тем не менее, дальнейшая селекция человеческого материала во имя высших целей в этих обществах продолжается. Наличие типологических параллелей, связывающих между собой самые разные по художественной структу­ре антиутопии, объясняется, прежде всего, наличием объективных тенденций в развитии общества, которые реально могли выделиться именно в те антиутопические формы, о которых идет речь в данной работе.

Надо признать, что Хаксли – сатирик. И в его романе «О дивный новый мир» при сравнении с антиутопиями Валё и Замятина очевиден сарказм. Если снятие напряжения посредством алкоголя в «Гибели 31-го отдела» не вызывает никакого удивления, то у Хаксли, именно благодаря его саркастичным двустишьям, принятие сомы привлекает интерес читателя, что выделяет сому как немаловажный регулятор массового самосознания: