Литература бидермейера в германии XIX века

Содержание работы

Во введении обоснованы актуальность и новизна диссертации, сформулированы ее цель, задачи, обозначены теоретическая и методологическая базы, объект и предмет исследования, выдвинуты положения, выносимые на защиту.

Как одна из основных проблем предпринятого исследования названа многовариантность и вытекающая из этого неясность толкования понятия «бидермейер». Данный термин утвердился лишь тогда, когда само явление, обозначаемое им, ушло в прошлое. Термин «бидермейер», связанный с именем вымышленного литературного персонажа Готтлиба Бидермейера, проделал долгий путь, прежде чем стал многозначным научным термином. Немецкими учеными он был признан сравнительно недавно¹⁶. Используемые в немецкоязычных исследованиях понятия «Biedermeierstil», «Biedermeierzeit», «Literarisches Biedermeier» во многом не соответствуют терминологическому аппарату российского литературоведения.

Во введении формулируется концептуально важное положение об истоках литературного бидермейера, его связях с литературными направлениями XVIII и XIX вв., а также названы основные этапы развития литературного бидермейера:

1. 
   Развитие бюргерского самосознания в Германии XVIII в. стало предпосылкой возникновения литературного бидермейера. В этот период происходит зарождение мировоззренческих позиций бюргерства, обусловивших принципы отражения окружающей действительности, которые впервые были обозначены в немецких моральных еженедельниках.
   
2. 
   Во второй половине XVIII в. в творчестве ряда писателей начинается формирование основных черт литературного бидермейера, специфического круга тем, образов, конфликтов и способов их художественного решения, характерных для этого явления.
   
3. 
   При интенсивном развитии литературного бидермейера на рубеже XVIII-XIX вв. появляются его устойчивые черты в произведениях тривиальной литературы.
   
4. 
   На этапе расцвета «тривиального» литературного бидермейера происходит взаимодействие бидермейера и романтизма (10-е гг. XIX в.).
   
5. 
   Литература бидермейера выходит на авансцену литературного процесса Германии в постромантический период, в 20-50-е гг. XIX в. формируется литературное течение «бидермейер», развивается литература «высокого» бидермейера.
   
6. 
   Функционирование литературного бидермейера в новом историко-литературном контексте свидетельствует о возникновении реалистических тенденций в рамках этого литературного течения.
   

Традиционно развитие понятия «бидермейер» от имени к термину представляется как движение от наименования мебельного стиля к стилю эпохи: стиль мебели→дизайн интерьера→направление в живописи→стиль прикладного искусства→мода→культурная эпоха→литература. При этом литература бидермейера рассматривается как одна из незначительных составляющих этой цепи, как «побочный продукт» эпохи. Изучение истории происхождения термина доказывает обратное: литература бидермейера имела первостепенное значение в развитии понятия, именно в литературе были выработаны и сформулированы основные мировоззренческие черты бидермейера, которые затем воплотились в других видах искусства.

Систематизация материала позволила выделить основные области функционирования понятия «бидермейер»: стиль бидермейер как понятие культурологии; стиль бидермейер как художественный стиль в искусстве; стиль бидермейер как стиль жизни и стиль эпохи; эпоха бидермейера как хронологическое обозначение; бидермейер как музыкальное течение; бидермейер как литературное течение. Последнее значение термина точнее всего определяет специфику интересующего нас литературного явления. Вместе с тем в разговоре о литературе нами не игнорируется понятие «стиль бидермейер». Однако мы считаем, что оно в большей мере отражает особенности творчества отдельного писателя и в меньше мере связано с идейными основами явления, которые очень важны для понимания сущности бидермейера. При этом остается значимым и понятие «эпоха бидермейер», которое указывает на хронологические рамки. Поставленные задачи изучения литературы бидермейера требуют не только обозначения времени бытования бидермейера, но и введения историко-литературного контекста и анализа сущности этого явления как в области проблематики, так и в области формы, а это объясняет наш взгляд на литературный бидермейер как на литературное течение.

В освоении материала из жизни третьесословного героя, бюргера, литературный бидермейер следует его сентиментальной трактовке, представленной, например, в идиллии И. Г. Фосса «Луиза». В XIX в. в литературе бидермейера темы, мотивы и образы сентиментализма обретают иное содержание, обусловленное общим настроением «меланхолии эпохи Реставрации».

Помимо названных произведений в данном разделе анализируется роман А. Коцебу «Жертва супружеского тщеславия, или Бедствие от чрезмерной любви» (1809), а также сентиментально-идиллическая поэзия XVIII в.

Говоря о формировании черт литературного бидермейера в связи с литературой XVIII в., нельзя сказать, что сентиментализм привносился в эстетику бидермейера лишь на уровне его художественных принципов. Писатели этого течения наполняли сентименталистские формы иным содержанием. На этапе интенсивного развития бидермейерских тенденций в немецкой литературе 20-40-х гг. XIX в. оно было связано, как отмечает Ф. Сенгле, с «меланхолией эпохи Реставрации» и «сентиментальной мировой скорбью». Эти настроения охватили целые поколения немцев в посленаполеоновской Германии. Слезливость, чувствительность, экзальтированность героев литературы бидермейера – это не проявления того культа чувств, который в XVIII в. был противопоставлен сентименталистами холодному рационализму. В этом обнаруживаются черты душевного состояния, характерные для молодого поколения реставрационной эпохи, порожденного неуверенностью в завтрашнем дне, страхом перед глобальными историческими переменами. Чрезмерная эмоциональность, вылившаяся на страницы литературного бидермейера, уравновешивала стабильность состояния внешнего мира.

Литература романтизма и бидермейера развивались одновременно и параллельно друг другу, о чем свидетельствуют многочисленные отрицательные отзывы романтиков о литературе «тривиального бидермейера» (А. Шлегель, В. Гауф). Появление в литературе «тривиального», а позднее – «высокого» бидермейера отдельных романтических сюжетов, тем и образов, данных в иной интерпретации, вполне закономерно, поскольку «эволюция литературы… совершается не только путем изобретения новых форм, но и, главным образом, путем применения старых форм в новой функции»²¹. О взаимоотношении романтического и бидермейеровского миропонимания можно сказать, что это – полемика, ведомая на разных уровнях литературы и искусства; разные взгляды на один и тот же предмет.

Взаимоотношение позднего романтизма и литературного бидермейера в немецкой литературе XIX в. обусловлено тем, что бидермейер продолжает, а не отрицает традиции позднего романтизма, но делает это уже с иных мировоззренческих позиций. Вместе с тем в произведениях поздних романтиков, например, Й. ф. Эйхендорфа, позднего Л. Тика, обнаруживаются черты, присущие бидермейеру, что свидетельствует о преодолении романтической категоричности во взгляде на реальный мир.

Общие черты в литературе бидермейера и позднего немецкого романтизма объясняются процессом «демифологизации сознания» (Ф. П. Федоров)²², который означает исчерпанность и завершение развития романтизма и способствует интенсивному развитию литературного бидермейера. Отход от романтических установок в творчестве Э. Т. А. Гофмана и Л. Тика показывает, что бидермейер с его позитивным восприятием окружающей действительности в итоге доминирует над романтизмом. В целом общие тенденции в литературе позднего романтизма и литературном бидермейере следует рассматривать как факт признания объективной реальности поздними романтиками, что всегда было свойственно бидермейеру.

3.3. «Романтическая пародия» и пародия на романтизм в литературе бидермейера. Известно, что «романтическая пародия» иначе расставляет акценты в изображении романтического мира и тем самым низводит идеальное до уровня обыденного. Ее суть, как считает Г. Н. Храповицкая, «заключается в том, что, не отрицая высоких идей романтизма, она травестирует высокие романтические образы и идеи, создавая новое их освещение»²³. Вместе с тем появление пародии в романтической эстетике свидетельствует о явном кризисе романтического сознания. В то же время благодаря «романтической пародии» создается потенциал, который будет использован в дальнейшем литературой бидермейера, поскольку снижение романтического идеала, достигнутое действием «романтической пародии», выдвинет на авансцену образ обывателя, обыкновенного человека. Она как бы подготавливает почву для восприятия подобных персонажей, так как, изъятые из контекста романтических воззрений, они становятся простыми бюргерами – героями бидермейерской литературы и искусства. «Романтическая пародия» обусловила появление важной точки соприкосновения романтизма и бидермейера – утверждение в литературе нового литературного типа героя, обычного человека.

Наиболее явственно ее итоги проявились в творчестве Й. Эйхендорфа. Писатель, пришедший в литературу на исходе романтизма, вполне осознавал несостоятельность многих романтических идей. В работе анализируется его роман «Предчувствие и действительность» („Ahnung und Gegenwart“, 1815). Однако романтические штампы становятся объектом пародии не только для романтиков. В произведениях литературного бидермейера также встречаются собственно пародии на романтическое искусство (например, в романе Г. Клаурена «Человек в незнакомом мире, или Семейное счастье графа***», на картине художника К. Шпицвега «Бедный поэт»). Возможно, отстаивая свое понимание цели и задач искусства, писатели бидермейера, не создавая эстетических программ, выражали свое отношение к романтизму с помощью пародии. «Романтическая пародия» и пародия на романтизм – явления разного порядка, но их конечный результат схож – констатация исчерпанности романтизма. Вместе с тем литературе и искусству бидермейера свойственна и ирония в восприятии окружающего мира. Это свидетельствует о том, что писатели и художники бидермейера осознавали дистанцию, отделяющую их произведения от реального мира.

Основополагащее значение для эстетики литературы бидермейера имеет категория «старого доброго времени» („die gute alte Zeit“), которая, как предельно общее понятие, выражает суть этического идеала бидермейера. Не менее важна и аксиологическая ценность этой категории, заключающаяся в представлении о прошлом как о времени, в котором важнейшие для бидермейера жизненные ценности – дом, семья, быт – оказывались единственными прочными и незыблемыми основами существования. Писатели этого литературного течения идеализируют прошедший век. Герои бидермейера укрылись от современной действительности за стенами уютного дома в семейном кругу. Это напоминает своеобразное движение вспять: достигнув своего расцвета, литературный бидермейер возвращается к своим истокам, с позиции XIX в. идеализируя век XVIII. Именно выделение категории «старого доброго времени» как важнейшей в этике и аксиологии бидермейера «высвечивает», делает более четкими положения эстетики его литературы.

Формирование бидермейерской эстетики в рамках литературы XVIII в. прежде всего, связано с утверждением нового героя – обыкновенного человека, представителя третьего сословия. Выдвинутый на литературную арену писателями и драматургами XVIII в., он стал воплощением идеологии широких слоев общества. Однако к концу столетия этот образ утратил свой изначальный просветительский социально-идеологический пафос, в итоге третьесословный герой стал воплощением бюргерских нравов, образцом добродетельного семьянина. Осмысленный в связи с категорией «старого доброго времени», он становится типичным бидермейерским героем, ностальгически вспоминающем о прошлом. Вместе с тем в его образе воплощается важный для литературного бидермейера культ «каждого человека» („Jedermann“). Для писателей этого течения принципиально важным было отразить в произведениях интересы среднестатистического гражданина, подчеркнуть значимость самого обыкновенного члена общества, показать, что его жизнь по-своему интересна и достойна того, чтобы о ней писать. Это объясняет популярность подобных произведений в среде массового читателя, поскольку каждый мог узнать в прочитанном своих соседей, родственников, себя самого. Характерные для них образ героя-обывателя, особое внимание к частной жизни, роль чувства в восприятии мира, назидательность, идилличность, заимствованные из литературы предшествующего периода, явились результатом активной переработки бидермейером известного материала при расстановке новых акцентов.

Интерес к обыкновенному человеку вызвал повышенное внимание к частной жизни. Литература XVIII в. открыла неисчерпаемое богатство этой темы, а бидермейер, по-своему интерпретируя ее, делает семью, брак, родственные отношения основным материалом, на основе которого выражает свою идеологию и мировоззрение.

С традициями сентиментализма связан в эстетике литературного бидермейера культ чувства. Бидермейер придает эмоциональному миру человека важное значение, но чувства его героев носят упрощенный, поверхностный характер, поскольку ограниченность темой семьи и частной жизни не допускает высоких страстей. Авторы много пишут о внешнем проявлении этих чувств, не проникая в глубины психологии героя, поэтому в произведениях так много слез, дрожи в голосе, трепета, прерывистого дыхания, холодных рук и других признаков душевного волнения. Только у мастеров «высокого» бидермейера мы встречаем более глубокое проникновение в мир человеческой души. Это новое качество течения.

Писатели бидермейера неизменно подчеркивали в своих произведениях важность нравственных норм. Этой литературе на разных этапах ее развития всегда была свойственна назидательность. Такие качества, как добродетельность, честность, порядочность, искренность, верность особенно ценились и всегда награждались. Религиозная проблематика органично вписывается в систему бидермейера XIX в., ибо это развитие в новых условиях тех нравственных ценностей, внимание на которые было обращено на этапе становления.

Отличительной особенностью бидермейерского взгляда на мир является стремление представить картину действительности в идиллическом виде. Хотя сам жанр идиллии, характерный для литературы сентиментализма, не стал популярным в XIX в., бидермейер в полной мере использует его идею противопоставления мира реального и идиллического. Говоря об идиллии в литературе бидермейера, можно отметить, что быт играет здесь одну из первых ролей, способствуя созданию ее особого вида – «семейной идиллии».

Черты, заимствованные из литературы XVIII в., бидермейер пересмотрел в соответствии с собственными мировоззренческими установками и сделал новые акценты.

Развитие новых идей в литературной эстетике бидермейера связано с событиями начала XIX в. На фоне бурной политической жизни Германии 1810-х гг. особую роль в восприятии писателями этого течения действительности начинает играть общее настроение, обозначенное немецким словом «die Resignation» (отречение, отказ, покорность судьбе, разочарованность, пессимизм). Оно было вызвано сознанием бессилия изменить окружающий мир, повлиять на ход истории. В этих условиях образ «старого доброго времени» обрел свое категориальное значение. Отсюда общее для бидермейерского искусства стремление отгородиться от масштабных событий действительности, воплотившееся в его подчеркнутой аполитичности.

Неразрывно с категорией «старого доброго времени» связана ностальгичность, которая окрашивает литературу бидермейера. Сожаление о прошлом, идеализация прошлого закрывает для писателей этого течения перспективу. Мир ограничен днем сегодняшним и воспоминаниями о дне вчерашнем. Возникающее при этом ощущение замкнутости, ограниченности, статичности и создает особую атмосферу бидермейера.

Постепенно понимание частной жизни как самоценного мирка, в котором всегда уютно и комфортно, в произведениях писателей бидермейера расширяется, и в его круг включаются такие понятия, как «малая родина», «родной край». Лишенный поэтических украшений, этот образ создается на основе этнографического, географического, бытового материала. Для писателей становится важным передать его первозданный вид, не подвергнутый влиянию прогресса. Отсюда – трепетное отношение ко всему патриархальному: нравам, традициям, быту, то есть к тому, что не поддается воздействию времени и может стать надежной опорой в быстро меняющемся мире, который пугал статичный и консервативный бидермейер. С образом «малой родины» неразрывно связана идея патриотизма, своеобразно преломленная через призму мировоззрения бидермейера. Акцентирование национальной темы характерно и для литературы предшествующих эпох, однако в творчестве писателей этого течения она утрачивает свой политический и общественный пафос. Быть немцем для героев этой литературы – значит быть не представителем государства, носителем языка и культуры, а бережно сохранять свою национальную самобытность, истоки которой кроются в патриархальных нравах, в привязанности к родному краю. В этом нам видится охранительная позиция бидермейера, закрывающегося от всякого влияния извне. Литературе этого течения, в отличие от бидермейерской живописи и дизайна, свойственно особое отношение к истории. В целом ряде ее произведений писатели обращаются к исторической тематике (драма «Князья Хованские» Э. Раупаха, роман Й. В. Шеффеля «Эккехард», новелла Г. Клаурена «Гелла, дитя Хорватии» и мн. др.). Однако в них нет глубокого проникновения в изображаемый исторический период. История становится для литературы бидермейера, скорее, декорацией, красивым фоном, на котором действуют все те же обыватели.

Противопоставляя окружающей действительности мир, наполненный спокойствием и уютом, писатели этого литературного течения стремились к сглаживанию конфликтов и всевозможных острых углов. При этом бесконфликтность бидермейера отнюдь не означает полное отсутствие каких-либо противоречий, однако все они вполне разрешимы, не выходят за рамки частной жизни, не вызывают общественного резонанса. Бидермейер, отчасти как и романтизм, создает второй мир: не двоемирие, а второй мир, отличный от пугающей обывателя реальности. Этот мир существует не в области недостижимого идеала, а коренится в исконных национальных бюргерских ценностях.

Важной составляющей картины мира в литературе бидермейера является внимание к детали, к предмету. Реалии быта становятся равноправными действующими персонажами произведений, поскольку именно быт осмысливается как самая близкая, интимная сфера жизни человека. Вещь часто рассматривается в ее утилитарном значении, но от этого она не становится менее привлекательной. Благодаря деталям в целом ограниченный художественный мир бидермейера не кажется скучным, так как украшен множеством живописных подробностей.

4.3 Тривиальный бидермейер. Литературный бидермейер XIX в. составляли произведения, разные с точки зрения их художественной ценности. В рамках этого литературного течения очевидна дифференциация. Подчеркивая неоднородность явления, исследователи используют термины «тривиальный бидермейер» и «высокий бидермейер» (В. Битак, Й. Шнайдер, Л. Н. Полубояринова, П. Хаккс и др.).

Особенностью литературы «тривиального» бидермейера являлась ее ориентированность на непритязательные вкусы бюргерства. «Истинным представителем (нем. „der Träger“ – носитель, представитель, обладатель. Е. И.) литературы бидермейера, – пишет Й. Шнайдер, – становится идущий в ногу с девятнадцатым веком немецкий бюргер… Когда-то незначительное, теперь уверенное в себе бюргерство как духовный носитель культуры („geistiger Kulturträger“) заинтересовано в развитии литературы для себя»²⁴. Целью этой невзыскательной литературы первого типа было развлекать и трогать читателя, поэтому писатели «тривиального бидермейера» выбирали сюжеты из современной жизни, избегая аллегорий, фантазии и символов, чтобы их произведения были понятны простому обывателю. Именно в такой круг входят произведения, составляющие поток массовой литературы. Общеизвестно, что в привычном сознании эта сторона течения в целом ассоциируется с чем-то мещанским, обывательским, филистерским, поэтому ее часто награждают эпитетами «банальная», «тривиальная», и даже «примитивная» и «пошлая», выстраивая их в некий синонимический ряд. Однако следует отметить, что первые два понятия ничуть не умаляют значения литературы этого типа, ведь «банальным становится то, что бытует, а бытует и повторяется то, что первоначально несет в себе смысл и ценность». В целом же «банальное есть эстетическая категория, включающая явления самого различного содержательного наклонения, объемлемые их единым общим признаком – отработанностью первичных ценностных значений, функционирующих в снятой форме на уровне вторичности»²⁵.

Банальность и тривиальность литературы бидермейера не являются ее отрицательными характеристиками, а лишь подчеркивают, что это ее «первичные ценности»: идиллизм, бесконфликтность, ограниченность перспективы, ориентированность на среднестатистического читателя.

Издатели и авторы, представляющие «тривиальный бидермейер», вполне осознавали, что эта литература «сиюминутного характера», не «на времена». Безусловно, что все они, как принято обозначать сегодня, писатели «второго ряда». Но именно эти писатели, как справедливо отмечает П. Сакулин, «…окружают произведения образцовые, подготавливают, вчерне намечают и комментируют их… Гений – всегда продукт своего века, но и всегда опережает его; средние писатели вполне принадлежат своему времени, всегда имеют температуру своей среды, всегда в уровень со своей публикой»²⁶. Именно такой является в своей основе литература «тривиального бидермейера», которая «не составляет и малой доли литературных богатств эпохи, хотя и хорошо характеризует ее лицо»²⁷. Имена многих авторов сегодня неизвестны даже взыскательному немецкому читателю.

«Тривиальный бидермейер» – это разножанровая литература самой различной тематики: от семейно-бытовой до исторической. При этом затронутые проблемы решались поверхностно, легко. Писатели активно обращались к романтическим и сентименталистским мотивам, образам, сюжетам. При отсутствии подлинного психологизма, произведения отличались повышенной эмоциональностью, экзальтированностью персонажей. Однолинейность характеров компенсировалась динамичным развитием действия, обилием невероятных происшествий. Обязательно хороший финал должен был оправдать затраченные на чтение время и средства читателя.

Одним из самых известных представителей «тривиального бидермейера» является Генрих Клаурен (1771-1854) (настоящее имя К. Г. С. Хойн). Талант повествователя и хорошего знатока читательских вкусов своих современников позволил ему стать в 10-20-е гг. XIX в. настолько популярным, что исследователи впоследствии назвали это время «эпохой Клаурена» („Claurenepoche“)²⁸. В диссертации анализируются его роман и новеллы «Картошка в мундире», «Гелла, дитя Хорватии», «Голландский купец», «Эльфи из Солотурна» и др. Сегодня произведения Г. Клаурена лишь позволяют судить о литературных вкусах массового читателя 20-30 гг. XIX в., составляют литературный контекст эпохи и дают представление о литературе «тривиального» бидермейера.

Литература «тривиального бидермейера» включала и многочисленные драматические произведения, которые также интенсивно публиковались в различных изданиях массовой литературы. Авторы пьес, продолжая традиции бюргерской драмы XVIII в., сочиняли произведения, в которых главное место отведено проблемам семьи, частной жизни среднего сословия. Однако, несмотря на тематическое разнообразие пьес, драматургия «тривиального бидермейера» не выходила за рамки частной жизни. Облаченные в исторические костюмы или же выступающие на фоне пальм, герои этих драм всегда оставались обыкновенными людьми, главное для которых – чувства, забота о ближних, интересы частной жизни. При этом, как отмечает П. Хаккс, драматургия «тривиального бидермейера» «отражала жизнь целой эпохи»²⁹.

Популярным драматургом «тривиального бидермейера» был Э. Раупах (1784-1852). Автор ста семнадцати пьес, Раупах придумал неисчислимое количество сюжетов для незамысловатых пьес. Драматург был признанным мастером сценических и мелодраматических эффектов, что всегда нравилось публике. В работе анализируются его пьесы «Мельник и его дитя» (1816), «Крепостные, или Исидор и Ольга» (1826), «Обращенные» (1826).

Типичными стихотворческими опытами «тривиального бидермейера» стали так называемые альбомные стихи. Мода на «Stammbuch» (альбом стихов, семейная книга для памятных записей) является одной из традиций культуры бидермейера. Стихотворения, которые можно было написать в альбом друзьям, возлюбленным, публиковались в карманных книгах, периодических журналах, календарях, отдельных сборниках. Чаще всего они были анонимны или же подписаны лишь инициалами автора, который не претендовал на звание профессионального поэта. Главная их тематика – заверения в любви, дружбе, верности, которые облекались в простые строки.

Помимо порой безымянных авторов «альбомной лирики» были поэты, снискавшие любовь и уважение массового читателя. Это, например, Л. Шефер (1784-1862), творчество которого исследователи упоминают в качестве образца литературного бидермейера в лирике. Его произведения представляют, скорее, тематические вариации, что свидетельствует о своеобразной «статичности» литературного бидермейера: в освоении окружающего мира он не столько движется вперед, сколько фиксирует и обыгрывает то, что составляет малый круг бытия человека. Например, поэтический цикл «Любительские сочинения» (1834) Л. Шефера – это поэтический календарь, в котором каждому месяцу года посвящено несколько стихотворений. Однако в создании образа времени года, в метафорах и сравнениях он не оригинален.

В традициях «тривиального бидермейера» творили и писатели-романисты, наиболее известными из которых были И. фон Ган-Ган (1805-1880), К. Х. Э. фон Бенцель-Штернау (1787-1849), П. А. фон Унгерн-Штернберг (1806-1868) и др. Это были, как правило, довольно объемные, состоящие из нескольких томов произведения самой различной тематики: от исторической до семейно-бытовой. Романы изобиловали сентиментальными, мелодраматическими сценами, где действовали стереотипные персонажи. По строению интриги, количеству действующих лиц, временному охвату действия они схожи с современными телевизионными сериалами. Часто сюжеты романов заимствовались из уже известных произведений французских или английских писателей. Так, И. Ган-Ган современники называли «немецкой Жорж Санд», настолько идейно-тематическая направленность романов Ган-Ган была схожа с произведениями французской романистки. В ее творчестве воплотились те черты литературного бидермейера, которые складывались на протяжении уже почти столетия. Воспринятые на обывательском уровне, лишенные философского смысла идеи Ж. Санд придали романам Ган-Ган пикантность, сделали их достоянием литературы «тривиального бидермейера». Типичным примером ее творчества является роман «Клелия Конти» (1845), который подробно анализируется в этом разделе диссертации. Само название отсылает современного читателя к роману. На этот раз – Стендаля.

В целом эта литература занимала важное место в сознании немцев. Несмотря на все художественные недостатки, она утверждала важные жизненные ценности. Как и авторы бюргерских драм и сентиментальных романов XVIII в., писатели «тривиального бидермейера» черпали сюжеты из частной жизни обычных героев. Доступный и близкий всем материал, украшенный эмоциями, подкрепленный моралью, становился бестселлером, который читали и молодое, и взрослое поколения.

Писатели этой ветви литературного течения выступили как сторонники пассивного восприятия современности. Основополагающей идеей их мировоззрения и творчества стало отречение от активной жизненной позиции. Отсюда присущая литературе «высокого» бидермейера меланхолия, идеализация прошлого, в которой культ «старого доброго времени» обретает возвышенный, и даже пафосный, характер.

В отличие от произведений «тривиального бидермейера» в творчестве писателей, представляющих «высокий» бидермейер, значительное место занимает религия, искусство, а проблемы частной жизни показаны с большей глубиной и обстоятельностью. Можно сказать, что темы, сюжеты и конфликты, популярные в «тривиальном бидермейере», обретают здесь эстетическое содержание.

В отличие от литературы «тривиального» бидермейера, которая была явлением массовой культуры (и потому ее сущность обнаруживалась на основе сравнения множества произведений разных авторов), представление о «высоком» бидермейере складывается в результате знакомства с творчеством довольно небольшого круга писателей, каждый из которых обладает самобытным талантом. Своеобразие немецкого «высокого» литературного бидермейера в нашем исследовании представлено на материале творчества самых ярких его представителей: А. фон Дросте-Хюльсхоф, Э. Мерике и В. фон Шеффеля. Анализу творчества этих авторов отведены отдельные части данного раздела.

В идейно-тематическом плане связь художественного мира писательницы с традициями бидермейера обнаруживается прежде всего в создании сугубо бидермейерского локуса – дома, семьи. Однако А. Дросте расширяет его рамки, вводя в обиход понятие «родного угла», «малой родины». Все ее творчество посвящено родной Вестфалии: это поэтические циклы «Степные картины» (1841-1842), «Скала, лес и озеро» (1835-1842), новелла «Бук иудея. Картина нравов горной Вестфалии» (1842), очерки «Картины Вестфалии» (1845) и другие произведения. В облике «безотрадного края» Дросте находит то, что может радовать взгляд и душу. В этом проступает бидермейерское понимание «счастья в ограниченных обстоятельствах» (Жан-Поль), присущее мировосприятию А. Дросте-Хюльсхоф и воплотившееся в ее поэтических и прозаических произведениях. Характерный для литературы бидермейера в целом культ старого доброго времени также присущ творчеству писательницы. Однако если в ее прозе он возникает как способ подчеркнуть перемены, произошедшие в общественном сознании, то в поэзии А. Дросте патриархальность осмысливается как мир, где царили вечные жизненные ценности, высокие нравственные законы, забытые, по мнению поэтессы, ее современниками. С этой целью она часто обращается к старинным преданиям, мифам, легендам. В творчестве А. Дросте-Хюльсхоф сентиментальность часто уступает место религиозному чувству. Внешне холодные и спокойные, персонажи лирических и прозаических произведений соотносят свои помыслы и переживания прежде всего с богом. Важное место в художественном мире А. Дросте занимает быт, который предстает в сугубо бидермейерском толковании: каждая его деталь превращается в значимый элемент, без которого нарушается единство и гармония изображаемого мира. В поле зрения поэтессы попадают осколки вазы, кайма скатерти, старая подкова и другие, казалось бы, совершенно незначительные детали, без которых бытовые картины были бы безжизненными. Интересно в этом плане стихотворение «Чайный столик» (1839), в котором обыкновенное чаепитие, подробности его антуража становятся не просто объектом любования, как это типично для литературы бидермейера, но рождают новый ряд образов.

В большей степени, чем для поэзии, прозаическим произведениям А. Дросте-Хюльсхоф характерно обращение к патриархальному прошлому, которое рассматривается в традициях культа старого доброго времени, свойственного литературе бидермейера в целом. И здесь вновь следует отметить иной уровень решения этой темы. У А. Дросте это не просто фиксирование негативных, с позиции обывателя, перемен времени, а серьезное и вместе с тем трепетное отношение к памяти о предках, акцентирование нравственных ценностей ушедшей эпохи, надежда на то, что жизненные ценности прошлых поколений помогут уберечь духовный мир современников от разрушения. Наиболее ярко авторское отношение к прошлому проявилось, на наш взгляд, в главах неоконченного романа А. Дросте «Ледвина».

Несколько особняком в наследии писательницы стоит новелла «Бук иудея» – самое известное и достаточно хорошо изученное произведение А. Дросте, работа над которым шла почти двадцать лет. Возможно, поэтому в новелле воплотились все основные особенности творчества писательницы.

Исследователи по-разному оценивают это произведение, акцентируя внимание на романтических, реалистических и даже натуралистических чертах новеллы. Нам кажется, что выделение одной из названных доминант приводит к одностороннему анализу произведения. «Бук иудея» – это своеобразный синтез названных тенденций, которые проявились в литературе бидермейера, стоящей на стыке этих важных литературных явлений эпохи.

В творчестве А. Дросте-Хюльсхоф воплотились все основные черты литературы бидермейера. Однако, осмысленные писательницей, обогащенные образами родного края, наполненные глубокими и серьезными размышлениями о судьбе современников, об истоках нравственности и религиозности, эти черты обрели более значимый характер, что позволяет определить творчество писательницы как «высокий» бидермейер. Именно такой подход к изучению ее художественных произведений позволяет увидеть и объяснить их идейную направленность, а не рассматривать творчество писательницы как нечто промежуточное между романтизмом и реализмом. Не случайно исследовательница К. Кальхоф-Птикар назвала А. Дросте «фрау Бидермейер»³⁰, подчеркнув тем самым доминанту ее художественного мира. Анализ произведений А. Дросте в контексте литературного бидермейера позволяет увидеть их идейно-художественное своеобразие, понять смысл нравственных установок писательницы, оценить ее открытия в области поэтизации «малой родины», которые будут продолжены писателями второй половины XIX в.

В диссертации анализируется пейзажная лирика поэта, его «предметные» стихотворения, идиллии. Особое восприятие бытового мира, культ патриархального прошлого, отношение к дому и семье как самым важным жизненным ценностям, аполитичность, религиозность, характерные для мировосприятия бидермейера, воплотились в стихотворениях поэта. Безусловно, что в поэтическом творчестве Мерике были очевидны и романтические тенденции, и традиции анакреонтической лирики, однако его произведения свидетельствуют, что они не имели под собой существенной мировоззренческой основы.

Говоря о творчестве Э. Мерике в целом, следует отметить, что его поэзия гораздо разнообразнее в тематическом и художественном плане, нежели проза, в которой традиции литературного бидермейера воплотились в большей мере. Исключение составляет, пожалуй, только роман Мерике «Художник Нольтен», который был задуман как своеобразный спор с гетевским «Вильгельмом Мейстером» и, опубликованный в 1832 г., подвергался различным переработкам вплоть до последних лет жизни писателя. В третьей главе работы анализируется новелла Мерике «Моцарт на пути в Прагу», в данном разделе, чтобы представить разные жанры литературного бидермейера, рассматриваются его сказки,.

Одним из первых произведений Э. Мерике со сказочным сюжетом стала сказочная новелла «Клад» (1832). Граница между сказочным и реальным миром в этом произведении едва различима. Их контрастное противопоставление, характерное для романтической сказки, стирается, происходит взаимопроникновение этих двух сфер. При этом не столько сказка вторгается в реальность, сколько, наоборот, законы обыденной жизни оказываются действенными в сказочном мире. Ведь в сущности ничего волшебного в истории Франца Аброгаста не происходит, эльфы, с которыми он встретился, так же, как и обыкновенные люди, ссорятся, занимаются хозяйством, пируют, и даже воруют. Происходит разрушение изначальной сказочной атмосферы. В финале читатель узнает, что его благодетельница София фон Рохен составила для него своеобразный гороскоп, потому что считала детей, появившихся в пасху, необычными. Предугадав судьбу Франца, она приготовила ему подарок – ювелирную мастерскую, в которой он и сделал важный заказ к свадьбе короля. Возникает невольная аналогия к сказке Э. Т. А. Гофмана «Крошка Цахес», где волшебник дарит молодоженам кухню, в которой не пригорает жаркое, ожерелье для хорошего настроения и хорошую погоду в день стирки. Однако подарок в «Кладе» Мерике иного свойства: в мастерской необходимо работать, ничто само по себе, сказочным образом, в ней не произойдет. В этом нам также видится бидермейерский подход к пониманию мира: полагаясь на свои силы, можно жить, хотя и скромно, но безбедно.

Таким образом, в сказочной новелле Э. Мерике «Клад» происходит разрушение сказочного мотива, все «замыкается» на действительности. Особое значение обретает предметный мир: изменяющаяся карта мира, наперсток, из которого сделал свое первое колечко Аброгаст, вращающийся дорожный указатель и др. Представление о нравственности связано в новелле с религиозной моралью, герои Мерике постоянно обращаются к Богу, просят его о помощи, действуют в соответствии с нормами христианства. Быть хорошим христианином – значит быть счастливым человеком, считает мать Аброгаста. Написанное в то время, когда романтизм уже окончательно исчерпал себя, произведение Э. Мерике отражает иные мировоззренческие позиции.

Схожие тенденции характерны и для другого сказочного произведения Э. Мерике – «Штуттгартский пряничный человечек» (1852). Главной его особенностью стал швабский колорит, который акцентируется автором. Бидермейерское понимание значимости малой родины воплотилось здесь в полной мере. Говоря о Швабии, Мерике выступает как летописец, историк, этнолог. И в этом произведении, несмотря на весь его сказочный антураж: встречи с гномами, эльфами, карликами, также обнаруживаются признаки разрушения сказочного мотива под воздействием реальности. Достоверность происходящих событий подчеркивается на протяжении всего повествования почти с документальной точностью. В финале сказки Мерике делает читателей и героев свидетелями исторического факта – свадьбы дочери графа Эберхарда Виртембергского с графом Рудольфом Хохенбергом, состоявшейся в 1318 г. Это, на первый взгляд, явно противопоставлено сказочному, фантастическому плану произведения. Однако анализ его показывает, что введенные в текст волшебные образы и сюжеты представляют сугубо швабские сказания и легенды. Благодаря им создается вполне убедительная, дополненная историческим и фольклорным материалом картина Швабии. Пространственная ограниченность компенсируется множеством дополнительных деталей.

В состав этого произведения включена «История о прекрасной Лау», занимающая почти четверть объема текста. Никак не связанная с сюжетом сказочной повести «Штуттгартский пряничный человечек», эта «История», на наш взгляд, воплотила наиболее значимые черты литературного бидермейера. В ней также происходит характерное для художественного мира Мерике разрушение сказочно-романтической парадигмы. Возможно, поэтому автор и назвал это произведение „Historie“.

Предметный мир сказки достаточно конкретизирован, каждый предмет вписан в общую картину быта. При этом не обладающие никакими волшебными свойствами вещи становятся предметом любования, придают интерьерным зарисовкам жилища Лау и трактира фрау Беты особую поэтичность, характерную для эстетики бидермейера. В «Истории о прекрасной Лау» достаточно акцентирован и реалистический план повествования: географические названия местности, нравы и обычаи этой области Швабии, подтверждение история получает и в перечне даров, регулярно поставляемых Лау к дому Беты и т. д. Все это нарушает традиционные каноны как фольклорной сказки, так и сказки романтической. Как верно отметил исследователь Г. Шторц: «Несмотря на некоторое отношение к сказочному искусству романтизма, в сказках Мерике появляется – так он сам говорил о «Кладе» и позднее о «Пряничном человечке» – нечто новое и совершенно своеобразное. Они указывают не назад, на Тика, Гофмана и Брентано, а вперед […]»³². В контексте последних работ, посвященных литературному бидермейеру можно утверждать, что своеобразие художественного мира Мерике обусловлено доминантой традиций именно этого литературного течения.

В ранней поэзии Й. В. Шеффеля встречаются стихотворения, в которых обыгрываются уже известные темы и образы, что дало повод некоторым исследователям говорить об эпигонстве. Так, например, Х. Г. Вернер говорит о подражании Шеффеля Г. Гейне, отмечая, что «стихотворения à la Heine» лишены социальной остроты и акцентируют совершенно иные стороны поэтической темы³³. Отметим, что эпигонство также составляло на определенном этапе особенность литературы бидермейера. Ее тематическая ограниченность привела к вариациям уже известных тем и сюжетов, к повторам в выборе жанров, к поэтическим циклам, что в полной мере отразилось и в творчестве Й. В. Шеффеля. Вместе с тем, как отмечал Ю. Н. Тынянов, «эволюция в литературе, в частности в поэзии, совершается не только путем изобретения новых форм, но и, главным образом, путем применения старых форм в новой функции. Здесь играет свою роль и подражание […]»³⁴. Так, например, в цикл «Песни Вернера из Вельшландии» (1854) Шеффеля включено стихотворение, образный ряд которого повторяет произведение Гейне о сосне и пальме. Сопоставительный анализ этих произведений показывает, что Шеффель значительно расширил лирический сюжет Гейне, изменил внутреннюю напряженность мысли и эмоции. Это сгладило трагическую разъединенность, одиночество, подчеркнутые Гейне. Неразрешимость конфликта смягчается, противопоставление сглаживается, и появляется другая, вполне благополучная история о пальме и северном хвойном дереве. Анализ других произведений Шеффеля доказал, что его поэтическое творчество в значительной своей части отразило те традиции литературы «высокого» бидермейера, которые развивались в 30-50 гг. XIX в. Важно отметить, что схожие черты обнаруживаются и в его прозе. Мы обращаем внимание на его роман «Эккехард» (1855).

В целом, говоря о «высоком» бидермейере в немецкой литературе, следует отметить, что литература «высокого» бидермейера, являясь ветвью литературного течения «бидермейер», опирается на те же этические принципы, что и ее «тривиальный» вариант, но схожий жизненный материал осмысливается писателями этого течения с большей глубиной и обстоятельностью, поскольку литература «высокого» бидермейера была дистанцирована от усредненности «тривиального бидермейера». Значительно расширяя круг затрагиваемых проблем, писатели «высокого» бидермейера все же не выходят за рамки частной жизни, что органически соединяется с новыми темами, связанными с поэзией родного края, национальными традициями, религией и искусством. Эстетическая составляющая «высокого» бидермейера резко отличается от низкого художественного уровня тривиальной литературы. В творчестве писателей этого течения отразились традиции классико-романтической литературной эпохи, но они не стали доминирующими и были трансформированы в соответствии с эстетикой литературного бидермейера в более близкий и знакомый читателю материал. В итоге сложившихся обстоятельств литературный бидермейер преодолевает «качественный барьер» второстепенной литературы и становится значительным художественным явлением в немецкой литературе XIX в. Меняющаяся внутриполитическая ситуация в стране значительно укрепила идеологию бидермейера, что способствовало развитию литературы, отражающей ее. Открытия, сделанные писателями «высокого» бидермейера в области изображения простого человека и окружающего его мира, положили начало развитию реалистических традиций в немецкой литературе второй половины XIX в.

Глава 5. Литература бидермейера и немецкий реализм второй половины XIX века. Данный раздел диссертации посвящен изучению последнего этапа немецкого литературного бидермейера.

В 50-60-е гг. XIX в. в немецкой литературе возникли тенденции, которые в конце века привели к утверждению натурализма и реализма, с их критическим отношением к действительности. Однако на данном этапе, как верно отмечает Ф. Сенгле, «разграничить бидермейер и реализм было практически невозможно»³⁵, поскольку характерные для литературного бидермейера внимание к частной жизни, культ дома и семьи, образ «старого доброго времени» нашли своеобразное продолжение в творчестве писателей, открывающих для себя новое видение действительности. Это явление еще нельзя назвать реализмом, какой был представлен творчеством известных писателей Англии и Франции этого же периода. Очевидно, что немецким писателям и критикам были хорошо известны открытия в области изображения действительности английских и французских мастеров слова. Но соединить литературную теорию европейского реализма с материалом немецкой реальности было невозможно, слишком велика была разница в масштабах. Драматургия и поэзия в их «вершинных» вариантах – Гейне, Гуцков, Геббель, Бюхнер шли иными путями, тоже созданными эпохой нерешенных, а порой и неразрешимых конфликтов. Однако в литературе бидермейера уже были наработаны своеобразные принципы изображения действительности, в которых акцент делался на частной жизни современников, главным образом представителей среднего сословия. Истории из жизни провинциальных городков, отдаленных от политической жизни немецких областей с их героями-обывателями были хорошо известны и популярны среди писателей разного уровня и художественной направленности. Поэтому нам кажется совершенно логичным, что произведения писателей «раннего» немецкого реализма имеют так много общего с литературой бидермейера.

Поискам новых путей развития искусства в постромантическую эпоху была посвящена и деятельность философа-младогегельянца, автора фундаментального труда «Эстетика» (1846-1858), писателя Ф. Т. Фишера. Ощущая неоднозначность современной ему ситуации, сложившейся в искусстве и литературе, он писал своему другу Д. Штраусу в мае 1838 г.: «Чувствую себя как амфибия между идеализмом и реализмом»³⁶. Его суждения об особенностях отражения реального мира в искусстве во многом схожи с теорией Ю. Шмидта и О. Людвига. Фишер, избегая политических проблем, верит в «вечный, справедливый порядок», который приведет к вселенской гармонии. Возвышенное, поэтическое призвано, по его мнению, сгладить неприглядные черты изображаемой действительности. Отсюда – стремление к идеализации, аполитичности в освоении реальности. Как Людвиг и Шмидт, Фишер особое значение придавал немецкому бюргерству, в котором видел «идеал человечества». Свой метод в изображении действительности Фишер обозначил как «косвенная идеализация» („indirekte Idealisierung“).

Таким образом, «истинный реализм» Ю. Шмидта, «поэтический реализм» О. Людвига и «косвенная идеализация» Ф. Т. Фишера по сути обозначают одно и то же явление в немецкой литературе 40-60-х гг. XIX в., обусловленное настроениями либеральной части общества, не принявшей и не понявшей причин и следствий политических событий 1848-1849 гг. В художественной практике это проявилось в аполитичности, интересе к бюргерству, обращении к жизни провинций, теме «малой» родины, бытописанию. Эти черты в полной мере присущи и литературе бидермейера, однако в новых исторических условиях они получили иные акценты. Более того, теоретически осмысленные в работах Ю. Шмидта, О. ЛюдвиꗬÁ恱Йደ¿က؀䃒

橢橢偱偱Й꘴㨓 㨓 柖 ᑣ&￿¤￿¤￿¤¤ࡤࡤࡤâॆœৢৢৢµ৶䌞䌞䌞8䍖Ȍ䕢„৶髊Ʋ䗲䗲"䘔䘔䘔䘔䘔䘔駑駓駓駓駓駓駓$鱼ɨ黤Č駷ৢ䥸䘔䘔䥸䥸駷 изображение современной действительности в ее многочисленных связях с окружающим миром шло параллельно с созданием произведений, выходящих порой за рамки бидермейера. При этом они во многом опирались на художественный опыт освоения действительности, наработанный писателями этого литературного течения.