В эсхатологически-мифологизированном мире любое явление наделяется апокалипсической способностью – способностью взорвать микросоциум. Замена обычного «До свиданья» роковым «Прощай навсегда», обрывающим духовные связи, встает для лирического героя в один ряд с грядущими малыми и большими трагедиями, непостижимым образом оказывается их причиной, ведет к превращению городов в руины и к вселенским катастрофам (В.Цой, «Следи за собой»).
Рок-герой вынужден принять на себя тяжелое бремя ответственности за весь мир, независимо от меры и степени собственной, конкретной вины: «Все находят время, чтобы уйти. /Никто не уйдет навсегда» (В. Цой, «Генерал»).
Таким образом, наследуя у романтиков и неоромантиков образ «больного мира», рок-поэзия актуализирует его трагические грани, доводя их до степени предельной напряженности, за которой – болезнь, безумие, крушение духа, девальвация ценностей: «Мама, мы все тяжело больны./Мама, я знаю, мы все сошли с ума» (В. Цой, «Мама, мы все тяжело больны»).
Трагическая обреченность рок-героя, как и в случае с героем романтизма и неоромантизма, ведет его к отчужденности от мира, затерянности в толпе и «потерянности» для себя: «Я лишний, словно куча лома» (В. Цой, «Бездельник»); «Зуд телефонов, связки ключей, /Ты выйдешь за дверь – и вот ты снова ничей…» (Б. Гребенщиков, «Платан»). Ощущение фатальной отверженности от мира и общества, чувство душевной пустоты и ненужности роднит рок-героя с героем романтическим, вплоть до поразительных совпадений в «самодиагнозе»:
«В этом нет больше смысла. Здравствуйте, дети бесцветных дней!» (Б. Гребенщиков, «Электричество»);
«Поколение Икс, поколение Ноль. <…> Мы забыли про боль – перекатная голь» (В. Цой, «Мое настроение»);
«В нас еще до рожденья наделали дыр. /И где тот портной, что сможет их залатать?» (В. Цой, «Мы хотим танцевать»);
Достарыңызбен бөлісу: |
