Лори Хэндленд Голубая луна

— Конечно, нет. С чего вы взяли?

— Это моя частная линия. Этот номер есть только у ягер-зухеров.

— Его дал мне Манденауэр. Мне нужна информация.

— А мне — поговорить с ним.

— Он спит.

Собеседница повесила трубку. Я выругалась и нажала на повтор. Когда она не ответила, я продолжила дозвон, пока доктор Хановер не взяла трубку.

— Что?

— Без разрешения Эдварда я ничего вам не скажу.

— Послушайте. — Я быстро поведала ей о случившемся и объяснила, что мне нужно. — Я не стану его будить, об этом можете забыть. — Ответом мне было молчание. На секунду я подумала, что, пока я распиналась, Элиза повесила трубку. Я ожидала услышать длинный низкий гудок, но прозвучал лишь тихий вздох.

— Ладно. Но мне необходимо переговорить с ним, как только он сможет.

— А информация?

— Вы её получите. Да и какая разница? — пробормотала она. — Номер факса?

— Секунду. — Я узнала номер у медсестер и продиктовала его в трубку.

— Вы останетесь с ним? — спросила она. — Он не должен быть один, пока не в состоянии защитить себя.

— Думаете, за ним придут волки?

— В случае с Эдвардом бояться стоит не только волков.

— Прелестно.

Несколько минут спустя медсестра принесла мне факс от доктора Хановер.

— Интересное чтиво, Джесси, — заметила она.

Я бросила взгляд на верхний лист. «Способы вылечить оборотня». Что ж, ёмко и исчерпывающе. И не слишком таинственно. Но все равно, кто поверит в существование оборотней, если своими глазами не видел того, чему стала свидетелем я?

Я робко улыбнулась медсестре и показала на Манденауэра.

— Это для него.

— Ага, — кивнула она и ушла.

Следующий час я провела за чтением увлекательных записок Элизы. Она прислала не только методы излечения оборотней, но и кучу исторических фактов.

Предания о странных событиях, объяснимом и необъяснимом поведении тянулись ниточкой с греко-римских времен через Средние века и до настоящего времени. Забавно, но большинство описанных в двадцатом и двадцать первом веке случаев ликантропии не освещалось ни в газетах, ни на телевидении. Можете себе представить?

Ещё несколько недель назад я бы сказала, это лишь доказывает, что эти истории — вымысел. Но сейчас я стала осторожнее. Существуют способы заставить правду исчезнуть вместе с доказательствами. Очевидно, ягер-зухеры занимались не только истреблением монстров, но и прикладывали руку к уничтожению любых доказательств существования оборотней.

— Пентаграмма, — читала я, — защита от оборотня.

Ага, могу себе представить, к чему приведет ношение пентаграммы в нашей глухомани. Меня вполне могут сжечь на костре. Современность современностью, но парни в северных лесах не одобряют женщин с пентаграммами на шее.

— Пропускаем, — пробормотала я, и тут увидела пометку Элизы на полях: «Не работает».

Я продолжила чтение. Рядом со многими возможными способами Элиза писала результаты их проверки. Большинство способов, как и говорил Манденауэр, не действовали. Но напротив нескольких Элиза написала ободряющие слова вроде «иногда», «может быть» и «какого черта?».

Она начинала мне нравиться.

— «Назовите оборотня его человеческим именем». Ну, это может сработать, если я хотя бы узнаю, кто он вообще такой.

Возможно, удастся провернуть это с Кадоттом. Попытка не пытка.

— «Возьмите у зверя десять капель крови. Подержите над его головой что-то стальное». — Я нахмурилась, глядя на листок. — От такого может быть больно. Мне. Пожалуй, пропущу.

— «Отрежьте оборотню конечность. Он превратится в человека без этой конечности». Хм, не думаю.

Также в списке присутствовало достаточно идей, оставшихся неопробованными. Большинство из них были жестоки, и ради их исполнения требовалось причинить животному какой-либо вред. Но я не только не хотела так близко подбираться к волкам, но и не желала в процессе навредить Кадотту.

Если мне придется убить его, так тому и быть. Но я не собираюсь пытать его в надежде на то, что он исцелится. Это слишком смахивает на поведение нацистов, которое, если уж на то пошло, и стало первопричиной всей это суматохи.

В конце концов я остановилась на двух способах. Вариант с именем и ещё один: «Признайся в любви человеку, когда он в облике зверя. Если твоя любовь истинна, он превратится в человека и останется таким навсегда».

Не знаю, люблю ли я Кадотта, но все же попытаюсь опробовать этот способ. Все равно я буду не в своей тарелке, признаваясь в любви волку. Если же моя любовь истинна, думаю, мы оба в накладе не останемся.

С мобильного телефона я позвонила Брэду. Он идиот, но мой идиот. Брэд послушен как ретривер и наполовину так же глуп. Если я прикажу ему следить за Манденауэром как ястреб, он беспрекословно выполнит приказ. Если я прикажу ему защитить жизнь старика, пусть даже ценой собственной, он тоже подчинится.

Брэд приехал через десять минут. Я вкратце объяснила ему: в Манденауэра стрелял неизвестный и ранил его, и я хочу, чтобы старик находился под защитой.

— А мне нужно кое-что проверить, — сказала я и оставила их вдвоем.

Я двинулась к выходу из реанимации в дальнем крыле клиники, собираясь найти Уилла и проверить на практике теории доктора Хановер.

Так как время в нашем маленьком северном городке перевалило за полночь, стоянка была пустынна. Несколько машин, похоже, принадлежащих сотрудникам, стояли под деревьями, полукругом подступающими к задней стене клиники.

Под яркой сияющей луной моя машина так блестела, что я на миг ослепла. И именно поэтому не заметила огромного черного волка до тех пор, пока он не зарычал.

Рука потянулась к пистолету. Волк стоял между мной и машиной, где лежала винтовка. И я ещё смела называть тупицей Брэда. Хотя на таком расстоянии мне, в общем-то, хватит и пистолета.

Я уставилась на волка. Боже, какой он огромный! Никогда таких не видела. Когда-то я читала, что черные волки вырастают крупнее прочих, но зоологи не могут найти этому разумное объяснение.

Я сжала пальцы на рукоятке пистолета. Волк зарычал.

— Умнее, чем ты думал, а? — проворчала я.

Волк по-собачьи склонил голову. Его глаза словно слились по цвету с мехом — черные зрачки, темно-коричневая радужка, едва различимые белые белки по краям. Это тот же волк, которого мы с Манденауэром видели в первую ночь.

— Уильям Кадотт, — сказала я.

Зверь оскалился и издал низкий гулкий рык. Волоски на моем затылке встали дыбом.

— Неплохо.

Или волк не Кадотт, или способ с именем не работает. Надо будет рассказать Элизе. Если выживу. Я и так далеко зашла.

Я набрала в грудь воздуха и на выдохе прошелестела:

— Я люблю тебя, Уилл.

Волк перестал рычать и наклонил голову в другую сторону. К несчастью, он остался волком. Или же этот зверь не Кадотт, или моя любовь ненастоящая. Я вернулась на исходную позицию.

И что дальше?

Мы можем простоять здесь всю ночь, глазея друг на друга. Я могу ради смеха подстрелить его. Могу позволить ему укусить или убить меня. Ни один из вариантов не казался мне привлекательным.

У меня затрещала рация, и волк от неожиданности подскочил.

— Нервничаешь? — спросила я.

Он оскалил зубы — или ухмыльнулся? — и снова сел.

— Три-Адам-один, где тебя, черт возьми, носит?

В последнее время Зи вела себя так, будто я пропала без вести на всю смену.

Левой рукой я потянулась к рации. Вот в такие моменты мне казалось, что неплохо бы правительству Минивы собирать достаточно налогов, чтобы позволить выделить из бюджета кое-какие деньги на наплечные микрофоны для полицейских.

— Я около клиники. Тут кое-какие проблемы.

— Какие ещё проблемы?

— Большой противный черный волк не пускает меня к машине.

Ответом на эти слова стало гробовое молчание. Позади меня распахнулись двери, и я услышала голоса парня и девушки.

— Назад! — закричала я.

Они повиновались, и волк тоже попятился назад. Но девушка завизжала, испустив такой пронзительный звук, что я моргнула от боли. И в этот короткий миг волк исчез. Я осталась на стоянке с поднятым пистолетом, направленным в пустоту.

Я повернулась к парочке, но постоянно озиралась и держала оружие наготове.

— Он ушел. Можно перестать кричать.

Девушка заткнулась, словно я нажала на какую-то кнопку.

— Кто ушел? — спросил парень.

— Волк.

— Вы его не видели? — Я бросила взгляд на деревья, ничего там не увидела и неохотно спрятала пистолет в кобуру.

— Тогда чего она так кричит?

Девушка выпятила нижнюю губу, шмыгнула носом и отвернулась.

— Думаю, её напугал пистолет, мэм.

— О. Ну хорошо, идите.

Они не заметили волка. Как им это удалось? Я знала, что он был там. Мне не привиделось. Я смотрела, как парочка садится в машину и уезжает.

Шипение. Треск. Зи вернулась.

— Я здесь.

— Избавилась от волка?

— Он сбежал.

— Хорошо. Клайд хочет знать, нашла ли ты пропавшую улику.

Я пересекла стоянку, вглядываясь в каждый угол и вздрагивая от каждой тени. Забравшись в машину, заблокировала все двери. Возможно, у волка и (нет пальцев) не хватает пальцев, чтобы открыть двери, но предосторожность не помешает.

— Дай мне с ним поговорить.

— Ты на часы смотрела? Сейчас его, верно, не оторвать от телевизора. По кабельному сегодня всю ночь крутят фильмы с Клинтом Иствудом.

— Должно быть, я забыла.

Я села в машину и задумалась, прежде чем ответить на вопрос Зи об улике.

«Не доверяй никому», — предупреждал Манденауэр. И хотя мне откровенно не нравилось врать лучшей подруге и коллегам, так или иначе, в любом случае придется это сделать.

— Джесси? — переспросила Зи.

— Нет, — ответила я, вертя тотем в пальцах. — Ничего я не нашла.

Зи выругалась низким и зловещим голосом, что необычно даже для неё.

— Эй, не расстраивайся! На кону не твоя задница.

— Знаю-знаю. Просто устала уже слушать брань Клайда. Давай уже поскорее заканчивай с этим делом.

Пришлось согласиться. Остаток ночи я провела, курсируя по городу, шоссе и лесам. Я даже завернула к Кадотту, но не застала его дома. И из-за этого я ещё больше обеспокоилась. Куда, черт возьми, он отправился посреди ночи?

С наступлением утра я вернулась в больницу и отвезла Манденауэра домой. Он всё ещё выглядел усталым, но уже шел на поправку.

— Передохни, Джесси. — Оказавшись в коттедже, он сразу рухнул на древний диванчик в пятнах. — Этой ночью мы либо победим, либо проиграем.

— Но как у них выйдет провести церемонию без тотема? Разве мы уже не победили?

— Не знаю. Возможно, они найдут другой тотем.

— Как?

— Если бы я знал, то непременно помешал бы им. Но то, как они достали первый тотем, по-прежнему остается загадкой.

— Поскольку тринадцатое полнолуние случается очень редко, я сильно сомневаюсь, что тот, кто за всем этим стоит, позволит такой мелочи как пропавшая вещь нарушить проведение церемонии.

Я вытащила тотем из-под рубашки.

— Может, нам стоит его уничтожить?

Манденауэр приподнял бровь:

— Может быть.

— Есть молоток?

— На кухне.

Я нашла инструмент и вернулась. Положив фигурку на пол, со всей дури саданула по ней молотком. От мощного удара загудели руки. Я посмотрела на камень.

На нем даже следа не осталось.

— Невозможно, — промямлила я.

Манденауэр вздохнул:

— Невозможнее, чем люди, превращающиеся в волков?

Поймал.

— Пламя не причиняет камням вреда. По крайней мере, то пламя, которое мы способны разжечь.

— Я могу выкинуть его в озеро.

— Можешь. Но я видел, как сакральные предметы сразу же всплывают на поверхность. Что, если тот, кому тотем необходим, отыщет его?

— Можно закопать тотем.

— Он способен выскочить из-под земли, как зомби.

— Зомби? Вы серьезно?

— Ты поразишься, когда узнаешь, чего я насмотрелся за всю жизнь. — Он покачал головой. — Возможно, Элизе удастся придумать способ использовать тотем против них. Тогда он нам понадобится, верно?

Я пожала плечами и вновь повесила тотем на шею. То, что эту штуку невозможно уничтожить, наводило на меня больший ужас, чем я хотела бы.

Тотем скользнул в ложбинку между моих грудей. Я вздрогнула и прихлопнула его рукой.

— Эй, хватит!

Манденауэр кашлянул. Я покраснела. Я прошла долгий путь: от неверия во все, что нельзя увидеть, услышать и потрогать, до бесед с камнями и признаний в любви волкам.

— Вам нужна помощь, чтобы лечь в постель? — спросила я.

— С двух лет не требуется. — Он встал, покачнулся и гневно посмотрел на меня, метнувшуюся поддержать его под локоть.

Я подняла руки:

— Да хоть упадите. Мне все равно.

— Ох, Джесси, ты так добра ко мне.

Я оставила Манденауэра в постели в обнимку с мощным ружьем с оптическим прицелом — неплохо в его возрасте.

Войдя в квартиру, я бросила взгляд на автоответчик. На аппарате мигала красная лампочка.

— Черт возьми, Джесси. Ты где?

Кадотт был чертовски зол. Неужели он понял, что я читала его заметки, видела книгу, знала, что он лжет? Или просто рассержен, что его обделили плотскими утехами в сумерках?

Я установила капканы около окон, повесила на двери колокольчики и расставила у балконной двери мраморные статуэтки. Не хотелось сюрпризов в виде мохнатых друзей или врагов. Сегодня нужно выспаться, а то к ночи я буду не в форме. Но я все равно проснулась днем и поняла, что не одна.

Не уверена, что меня разбудило. «Мышеловки» у окон? Колокольчики на дверях? Мраморные скульптуры у балконных дверей? Что-то совсем другое? Сейчас я ничего не слышала, но кого-то чуяла. Я вылезла из кровати, захватив с собой оба огнестрела.

Босая и в нижнем белье, проверила каждую комнату, каждый шкаф. Все капканы, колокольчики и скульптуры остались на местах. Я схожу с ума.

Выглянув из панорамного окна, я на миг ослепла от яркого полуденного света. Разболелась голова. Когда я развернулась лицом к комнате, перед глазами поплыли звездочки. А когда звездочки исчезли, я увидела его.

Сняла пистолет с предохранителя. Кадотт скрестил руки на груди и прислонился к стене коридора. Его сережка качнулась, когда он наклонил голову.

— Снова возвращаемся к нашим баранам?

— Как ты сюда попал?

— Было нелегко.

— Убирайся.

Он двинулся ко мне. Сердце заколотилось как бешеное.

— Я серьезно, Кадотт!

Пистолет плясал в моей руке. Я выронила ружье и взялась за рукоятку пистолета двумя руками, чтобы унять дрожь.

Кадотт рассмеялся:

— Серебряные пули?

— Я начала запасаться серебром с тех пор, как встретилась с тобой, Ловкач.

Он остановился в полуметре от меня, моргнул и фыркнул.

— Хорошая девочка. Оно может тебе пригодиться.

— Ты пришел закончить работу?

— Думаю, я уже закончил.

Он пошевелил бровями.

Кадотт вел себя чертовски странно для человека, который несколько часов назад хотел меня убить. Насколько я могла судить, у него не было при себе никакого оружия. Конечно, он может задушить меня голыми руками, если я позволю ему подобраться ближе.

— Ты прекрасно понимаешь, что я имела в виду закончить со мной. Убить меня. Выбросить мой труп куда-нибудь, где его никто не найдет.

У него отвисла челюсть.

— Что-о?

— Кто-то стрелял в меня из самострела.

Он внимательно окинул меня взглядом.

— С тобой на первый взгляд все нормально.

— Я в порядке. А вот Манденауэр — нет.

Кадотт снова перевел взгляд на мое лицо.

— Он мертв?

— А тебе бы этого хотелось?

— Да я его даже не знаю. Почему тебе пришло в голову, что я попытаюсь застрелить тебя из самострела? Я мог бы сделать с тобой все что угодно, когда ты была у меня дома.

«И сделал». Мои щеки вспыхнули румянцем.

— Но у тебя есть самострел.

— У меня и ещё у сотни парней.

— Зачем он тебе?

— Подарок дедушки. — Кадотт вскинул руки вверх. — Если бы я был оборотнем, мне не понадобился бы чертов самострел, чтобы убить тебя. Зачем мне совершать такую глупость?

Хм, логично.

Кадотт шагнул вперед и взялся за ствол пистолета. Боже, как же быстро двигается этот парень! Я крепко держала рукоятку, гадая, сумеет ли он выдернуть пистолет из моей хватки. Но он поднес дуло к груди.

— Стреляй. Посмотрим, что случится.

— С ума сошел?

— Да. Я люблю тебя, Джесси. Я лучше умру, чем позволю тебе смотреть на меня так, словно ты подозреваешь меня в желании причинить тебе боль.

Его признание меня впечатлило. Я никогда не думала, что мужчина признается мне в любви. Особенно такой мужчина.

Конечно, внутренний голос скептически шептал: «Не говорит ли он, что любит тебя, потому что ты тоже ему сказала? Когда он явился в образе огромного мохнатого волка?» Важно ли это? В груди ныло. Глаза жгло. Никто и никогда не говорил мне, что любит, даже собственная мать. Внезапно я поняла, почему ради любви люди готовы на все. Я убрала палец со спускового крючка. Я лучше умру, чем убью его своими руками. Даже если он и оборотень…

Я не могу.

Пистолет внезапно стал слишком тяжелым. Я опустила руку и положила оружие на диван. Кадотт обнял меня и зарылся лицом в волосы, приговаривая:

— Я так соскучился.

От него пахло ветром, ночью и лесом. В его объятиях все мои убеждения и принципы рассыпались в прах. Я думала только о соприкосновении наших тел, о том, как он движется внутри меня, заставляя забыть, кто он такой и чем может быть.

Я вытащила его футболку из-за пояса джинсов, запустила в них руку, а другой без остановки гладила его спину и плечи. У него самая красивая и гладкая в мире кожа, а литые мышцы — м-м-м… Я бы трогала его вечно, и мне бы никогда не надоело.

Он отступил назад и стянул футболку через голову. Меня восхитила легкая пульсация под кожей его груди и живота. Мне хотелось попробовать его кожу на вкус, и чтобы мускулы плясали под моими губами.

Я опустилась на колени и сделала то, о чем до сих пор лишь мечтала: покрыла жаркими поцелуями его твердый мускулистый живот, втягивая в рот складки кожи, проводя языком по впадине пупка. Кадотт застонал и запустил пальцы мне в волосы, притягивая меня к себе и тем самым демонстрируя одобрение моей фантазии.

Его вставший член уперся мне в грудь. Прикосновение грубой ткани джинсов к соскам, прикрытым лишь тонкой старой футболкой, было таким же возбуждающим, как его руки или губы.

Внезапно Кадотт сел на пол и зарылся лицом в мои груди, руками беспорядочно шаря по моему телу. Пришла моя очередь запускать пальцы в его волосы и крепче прижимать его к себе.

Его серьга скользнула по одному набухшему соску, а губы сомкнулись на другом. Я на секунду пожалела, что у него не длинные волосы, которыми он мог бы щекотать меня с головы до пят.

Но эта мысль вскоре испарилась, когда Кадотт разорвал на мне футболку. Груди вырвались на свободу, и он застонал, как будто получил подарок.

— Эй! — запротестовала я.

— Я куплю тебе другую. Куплю ещё сто. С кружевом. Красным, синим, фиолетовым.

Он бормотал эти слова, уткнувшись лицом мне в грудь. Ощущение дыхания на коже заставило меня вцепиться в его плечи. Мне хотелось выдать что-нибудь саркастическое о себе в пурпурных кружевах, но я не могла сформулировать фразу.

— Ладно, футболка все равно была старая.

— И страшная. Ты должна носить шелк, Джесси. Такой же мягкий, как твоя кожа здесь. — Он нежно поцеловал изгиб моего бедра, и я затряслась и провела ладонями по его бицепсам.

Ни один мужчина в моей жизни ни разу не говорил мне такого. Черт, судя по моему опыту, мужчины вообще не склонны разговаривать во время секса. Они ограничивались лишь «о да» и «да-да, здесь». Кадотту же, казалось, нравилось разговаривать... Но тут его рука скользнула мне в трусики.

— О да, — выдохнула я. — Да-да, здесь.

— А как насчет и здесь, и там?

В ответ я расстегнула пуговицу на его джинсах, вжикнула молнией и повторила его движение. Рука коснулась разгоряченной набухшей плоти.

— У тебя вообще есть белье?

— А зачем?

Он скинул туфли и джинсы, предварительно достав из кармана презерватив. Я поблагодарила свою счастливую звезду за то, что Уилл вспомнил о предохранении, потому что я, как обычно, позабыла обо всем. А тема щеночков больше не казалась мне смешной.

Он натянул кондом и бросил вскрытый пакетик на пол. Туда же последовало и мое нижнее белье. Уилл ворвался в меня так же, как тогда, на пруду. Одно движение, и он дома.

Я ожидала, что наш секс будет диким, бурным, грубым. И не возражала. Мне хотелось забыть, что сегодня мы, возможно, видимся в последний раз. Мне представлялась голубая луна, готовая к атаке.

Ни я, ни Уилл не знали, что будет завтра — если завтра вообще наступит.

Я никогда не занималась любовью на полу. Мои предыдущие любовники никогда не были настолько нетерпеливыми и всегда были готовы обождать пару минут. Я поняла, что мысль о том, что Кадотт нуждается во мне, возбуждает так же, как его губы на моей груди и плоть во мне.

Вместо отчаянной и нестерпимой страсти, пульсирующего и искрометного совокупления, он дал мне любовь. Проложил дорожку из нежных поцелуев от моей щеки к уголку рта, развевая дыханием мои волосы. Я вздохнула и приняла его.

Темп замедлился. Руки Уилла почти благоговейно ласкали мое тело, так, что мне хотелось заползти внутрь него и остаться там навечно.

— Ты так прекрасна, — пробормотал он, уткнувшись мне в шею.

Я пробежалась пальцами по его спине, качнула бедрами, вбирая его в себя максимально глубоко. Он вздрогнул и замер.

— Посмотри на меня, Джесси.

Я не смогла сосредоточиться на его лице, пока он не поцеловал меня, закусив нижнюю губу и потянув. Мои глаза распахнулись. Он был так близко, что я видела точку соприкосновения его черного зрачка и карей радужки. На секунду мне показалось, что я смотрю в глаза черного волка, и я напряглась.

— Тс-с-с. — Он поцеловал меня в уголок рта. — Я люблю тебя, Джесси. Я никогда не причиню тебе вреда.

Он акцентировал каждое слово медленным толчком внутрь моего тела. Я сумела только кивнуть и покрепче обнять его.

Взяв мои руки в свои, он переплел наши пальцы. Я чувствовала, как он растет во мне, пульсирует, готовый кончить.

— Давай же, — прошептал он. — Я хочу, чтобы мы кончили вместе.

Я перевела взгляд ниже, туда, где соединялись наши тела. Зажмурилась. Уилл остановился.

— Смотри на меня, — потребовал он. — Увидь. Пожалуйста.

Я нахмурилась и открыла глаза. Уилл смотрел на меня так грустно, что мне захотелось коснуться его лица, но он не выпускал моих рук. Я приподняла подбородок, моля о снисхождении, и он приник к моим губам долгим влажным поцелуем, одновременно оставаясь глубоко во мне.

— Я вижу тебя, Уилл, — прошептала я в краткой передышке. — Я всегда тебя видела.

Он поднял голову, и мы одновременно пришли к тому, чего так жаждали. В момент оргазма его взгляд стал жестким, пронзительным. Он врезался в меня быстрее, мощнее, и я вбирала его в себя. Волны удовольствия накатывали так сильно, что я могла лишь двигаться ему навстречу, выкрикивая его имя.

Он не рухнул на меня, как обычный удовлетворенный мужчина, а перекатился на бок, потянув меня за собой. Наши тела оставались соединенными, словно в оригинальном акробатическом номере.

Наконец освободив руки, я коснулась его щеки, волос, а он ткнулся носом в мою ладонь. Сердце прыгнуло куда-то в область живота. Вот черт, да я вляпалась по уши.

— Я люблю тебя, — повторил он, и, прежде чем я смогла закрыть свой глупый рот на замок, опустить слова в тайное узилище, где им самое место, они вырвались на свободу.

— Я тоже тебя люблю.