Лори Хэндленд Голубая луна

— А, детектив, добрый вечер.

Произнесенное им слово «добрый» больше походило на «добре», а «вечер» он выговорил протяжно, словно плохо спародировал Дракулу. Я бы рассмеялась, если бы не была готова вот-вот расплакаться.

Шагнув в коридор, я захлопнула за собой дверь. В последние двадцать четыре часа в помещении и так побывал кто-то лишний.

— Что вы здесь делаете? Эта зона закрыта для гражданских лиц.

— Я не гражданское лицо. Шериф выписал мне временное разрешение.

— У вас есть ключ?

— Конечно.

— Вы были в этой комнате?

Он посмотрел на дверь. Его взгляд метнулся к табличке «Улики», и Манденауэр покачал головой.

— Не было нужды.

Я ему не поверила. Это стало уже обычным делом.

— Зачем вы хотели встретиться со мной?

— У вас есть винтовка?

— Винтовка? Зачем, черт возьми?

— Сегодня вечером мы отправляемся на охоту.

Я уже шла к дежурной части, чтобы получить у Зи свое задание, но остановилась и медленно повернулась.

— Меня прикрепили к вам?

— Да.

— Почему? Разве такие, как вы, не работают в одиночку?

— Я не ковбой.

Я оглядела его от самой макушки — со светлыми волосами, сейчас прикрытыми черной шапкой — до камуфляжа и носков черных армейских ботинок.

— Да ясен хрен.

Он проигнорировал меня, думая о своем.

— Берите винтовку. И следуйте за мной.

— Разве не вы должны следовать за мной? Я знаю эти леса.

— А я знаю волков. Особенно таких, как эти. Я научу вас такому, о чем вы раньше и не подозревали.

За этим заявлением скрывалось что-то загадочное, но мое сознание было по-прежнему одурманено оргазмом и тайной пропавшего пластика.

— А Клайд не будет против?

— Это была его идея.

Я нахмурилась. Почему Клайд меня не предупредил? Я прошла по коридору в оружейную комнату, Манденауэр не отставал. Винтовка, которая числилась за мной для использования в чрезвычайном положении, никогда не вынималась из чехла: в Миниве возникало чертовски мало подобных ситуаций. Во всяком случае, до недавнего времени.

Для стрельбы на дальние расстояния я предпочитала собственную винтовку, но поскольку никто не счел нужным рассказать мне о смене моего позывного с «Три-Адам-Один» на «девочка на побегушках у Манденауэра», оружие осталось дома в специальном сейфе. Что ж, придется воспользоваться служебной.

— И чего такого особенного в этих волках, кроме того, что вы уже мне рассказали? — Я достала винтовку и проверила ее.

— Они слишком агрессивны, чрезвычайно сильны, бесстрашны.

— И умны. — Я взглянула на него, и Манденауэр пожал плечами.

— По-видимому, вирус повышает их умственные способности.

— Вы, должно быть, шутите.

— Нисколько.

Я не удивилась. Достав коробку патронов, я заново заперла оружейную.

— Итак, у нас есть суперзлобные волки, которые, помимо всего прочего, еще и очень умны. — Мой взгляд встретился с его. — Насколько умны?

Что-то мелькнуло в глубине его устрашающе светлых глаз. Не страх, но что-то близкое к нему.

— Насколько умны, Манденауэр? С чем мы имеем дело?

Он вздохнул и отвел взгляд.

— С интеллектом человеческого уровня.

Казалось, я лишилась дара речи — впервые в жизни. Но когда мне удалось обрести голос, единственным, что я смогла вымолвить, было:

— Это… это…

Я хотела сказать «невозможно». Но Манденауэр вставил совершенно другое слово.

— Опасно. Знаю. Я видел, как они составляют план, работают сообща и уничтожают тех, кто пытается уничтожить их. Это…

— Жутковато.

Он поднял бровь:

— Я собирался сказать «восхитительно».

— Не сомневаюсь, — пробормотала я.

— Ну, в путь?

— Разве мы не должны разработать свой собственный план?

— О, я это уже сделал, детектив. В первую очередь.

— И какой же?

— Пойдемте и увидите.

Мне действительно не понравилось, как это прозвучало.

А час спустя мне также не понравился и сам план. Мы находились в глубине леса, расположившись высоко на дереве. Не то чтобы я раньше не лазила по деревьям, мне просто никогда это особо не нравилось. Я предпочитала охотиться на земле.

Манденауэр сразу же отверг эту идею:

— Единственное, что пока еще не умеют делать эти волки, так это летать. Поэтому в безопасности мы будем только в небе.

В этом заявлении была пара слов, немного обеспокоивших меня. Я не собиралась оставлять их без внимании.

— Пока еще? — повторила я.

Манденауэр провел весь день, осматривая лес, и нашел дерево, достаточно большое для двоих, которое и наметил для нас. А поскольку стоял июнь, никто не был против. До охотничьего сезона оставалось еще три месяца.

— Вирус развивается, — пробормотал он. — Это очень огорчает.

— Огорчает? А Центр по контролю и профилактике заболеваний знает про мутирующий вирус? И как насчет президента?

— Все, кто должны знать, знают. Да, верно. Возможно, утром я свяжусь с ЦКПЗ.

— А разве нам не нужна приманка? — спросила я. — Овца или что-то подобное?

— Нет. Они придут. Это только вопрос времени.

И тут меня осенило:

— Приманка — это мы?

Манденауэр ничего не сказал, и мне этого хватило.

— Мне это не нравится.

— У тебя есть идея получше, Джесси?

— Мы могли бы отправиться искать их днем, пока они спят.

— Эти животные днем исчезают.

— Сим-салабим, трах-тибидох — и нет волков?

— Вряд ли, детектив. Но поверьте мне, легче перестрелять их по одному ночью, нежели тратить дни, пытаясь найти зверя, которого вовсе здесь нет.

Нет? Да в словах этого парня не было никакой логики. Но в одном Манденауэр был прав: он больше меня знал об этих волках, поэтому я позволю ему руководить операцией. Пока что.

В небе ярко засияла полная луна. Ночь была прохладной. Теплые вечера не придут в северные леса по крайней мере еще несколько недель.

Я хотела задать Манденауэру сотню вопросов. Где он раньше видел таких волков? Сумел ли убить их, прежде чем они нанесли серьезный вред? Откуда он вообще? Были ли там ему подобные? Но Манденауэр приложил палец к губам и указал на отливающий серебром лес. Нам нужно было вести себя тихо. Обычные волки могли слышать за многие мили, эти же, вероятно, аж за сотни миль.

Я устроилась поудобнее и приготовилась ждать — это у меня действительно хорошо получалось. Хотя и могло показаться, что терпение противоречит моей натуре, но на охоте оно необходимо, а я охотилась большую часть своей жизни.

Сначала я старалась подстроиться под остальных парней, чтобы стать своей среди них. А потом год за годом продолжала охотиться, поскольку обнаружила в себе к этому талант — а в подростковом возрасте я мало что умела. И, конечно же, у меня напрочь отсутствовало умение вести себя как девчонка, а значит, мать я ничем порадовать не могла. Но я могла сидеть на дереве и ждать, а затем снова ждать.

Прошел час, за ним еще один. Манденауэр тоже неплохо выжидал. Он не двигался и едва дышал. Пару раз мне даже пришлось побороть желание дотронуться до него, дабы убедиться, что он не помер на этом дереве. Лишь его периодическое моргание говорило о том, что он жив и не спит.

Около часа ночи воздух разрезал одиночный вой, на который отозвались другие. Наши со стариком взгляды встретились. Мы выпрямились и взяли винтовки наизготовку.

Сначала я их услышала — приближающийся шорох справа от меня, один слева, другой позади, а затем передо мной. Волки подступали со всех сторон. Хоть я и находилась высоко на дереве, но все равно тревожилась.

Палец дернулся на спусковом крючке. Манденауэр метнул в мою сторону быстрый взгляд и нахмурился. Он поднял свободную руку, призывая меня повременить. Я сердито посмотрела на него, поскольку знала, что делаю. Я не выстрелила бы, не прицелившись как следует.

Когда я снова перевела взгляд на поляну, там появился черный волк.

Зверь был большим — намного больше, чем любой другой волк из виденных мною раньше. Средний висконсинский волк весит около тридцати шести килограммов.

Я читала, что на Аляске вес хищников может достигать пятидесяти пяти. Но этот зверь, должно быть, еще крупнее.

Ни один из других волков не вышел из чащи, но я чувствовала, что они затаились со всех сторон от нас, ожидая сигнала вожака.

Волк шагнул вперед, и кусты сомкнулись позади него. В свете луны вся его шерсть светилась иссиня-черным сиянием. Боже, он был прекрасен.

Мой палец колебался на спусковом крючке. Откуда мне знать, какие волки заражены супербешенством, а какие нет? Хорошо бы спросить об этом Манденауэра.

Предполагалось, что мы не будем стрелять в любого волка, которого увидим. Или все же будем? Политика ДПР в отношении оленьего бешенства состояла в том, чтобы убить столько оленей, сколько возможно. Вероятно, то же правило распространялось и на бешеных волков.

Внезапно шерсть на загривке волка встала дыбом, и из его горла вырвалось низкое рычание. Его голова дернулась вверх, а глаза встретились с моими.

— Дерьмо!

Слово сорвалось с губ одновременно с тем, как палец надавил на спусковой крючок. Произошедший выстрел был таким громким, что у меня зазвенело в ушах. Волк подскочил в воздух, перевернулся и упал. На мгновение я почувствовала острую боль из-за того, что стреляла во что-то столь великолепное. Но, по крайней мере, сейчас я знала, как понять, заражен ли зверь.

У волка были глаза человека.
Глава 13
— Какого черта? Что это было? — спросила я.

— Я собирался задать тот же вопрос.

Я глянула на Манденауэра: он смотрел не на волка, а на меня. Повернула голову обратно — зверь исчез. Протерла глаза, снова посмотрела — волка не было.

— Где он?

— Волк убежал, вместе с остальными.

— Но… но… но я же попала в него!

— Уверены? — спросил Манденауэр.

«Волк дернулся, подпрыгнул, упал».

— Точно попала.

— По-видимому, недостаточно метко.

Это было на меня не похоже, потому что я всегда била в точку.

— Почему вы выстрелили, детектив?

— Разве вы не видели зверя? — Я вздрогнула, вспомнив те глаза.

У волков обычно светлые глаза: желтые, зеленоватые, светло-карие. У этого зверя они были карими — ничего примечательного, если бы не слишком белые белки и таящиеся во взгляде ярко выраженная ненависть и слишком явный человеческий интеллект. Никогда бы не подумала, что в глазах можно четко разглядеть ум. Видимо, я заблуждалась.

— Ну конечно, видел! — ответил Манденауэр. — Я не стрелял, выжидая, что покажутся и другие. Они все заражены, детектив.

Я поморщилась: из-за моего промаха у нас не было никаких доказательств, и это после многочасового терпеливого ожидания.

— Откуда вы знаете, что они все заражены?

— Они приближались к нам, как бойцы спецназа на операции.

— А откуда вы знаете, как перемещается спецназ?

Манденауэр кивнул длинным костлявым носом:

— Просто знаю.

Он? В спецназе?

— Вы что-то не так поняли, Манденауэр. Как волчья стая, зараженная супервирусом или нет, может использовать тактику спецназа? И как они смогли бы до нас добраться?

— Теперь мы уже никогда этого не узнаем, ведь вы спугнули их прежде, чем я успел вдумчиво просчитать, что они задумали.

Я подавила немедленное желание извиниться. Этот парень сумасшедший. Волки с человеческим интеллектом? Даже после того, как я видела те глаза, в это было трудно поверить.

Уровень планирования, о котором говорил Манденауэр, был недоступен животным, продвинуты они или нет. Как они разрабатывали свою тактику: рисуя схемы лапами на земле, что ли?

— Я думала, волки редко нападают на людей.

— Это не просто волки.

«Не просто волки»? И что бы это значило? Я могла спросить, но ведь тогда бы Манденауэр ответил. Мне нужно сначала поговорить с Клайдом и кое-кем ещё, а потом уже задавать вопросы охотнику. Я всерьез сомневалась в его здравомыслии.

Щелкнув предохранителем на ружье, я потянулась к веревке, используемой для спуска оружия на землю.

— Куда это вы собрались? — Манденауэр сидел на дне лабаза[7], прислонившись спиной к одной из стен.

— Назад на работу, — ответила я.

— Сейчас ваша работа здесь.

Я глянула в чащу, где исчезли волки.

— Но...

— Теперь, когда они знают, что мы здесь, они могут вернуться. До рассвета спускаться на землю опасно.

— Вы имеете в виду, что нам придется торчать здесь всю ночь?

Охотник пожал плечами и устроился в углу:

— Разбудите меня, если они вернутся.

Потом он просто закрыл глаза и заснул.

Утро наступило — наконец-то! — но волки так и не появились.

В ту ночь я видела много диких животных, но ничего необычного. Незадолго до рассвета мимо пробежали пара-тройка енотов, опоссум, олениха и две косули. Охотник же все проспал.

Когда яркие солнечные лучи осветили пол лабаза, я пнула ботинок Манденауэра, и старик сразу же проснулся. По выражению его лица было ясно, что спросонья он бодр и соображает. Я бы так не смогла. Из моих знакомых очнуться от глубокого сна и сразу же включиться в работу могли только бывшие военные. Чем дольше я наблюдала за Манденауэром, тем интереснее он становился.

— Ничего, — подытожил он, глянув в просвет между ветвями.

Так как это не являлось вопросом, я не удостоила его ответом.

Спустив ружья на землю, мы слезли с дерева и молча вернулись в город.

Скорее всего, Манденауэр где-то добыл машину, потому что встретился со мной в участке, поэтому я не стала завозить его домой, а сразу поехала на работу.

Зи уже ушла, а вместо нее сидела какая-то новенькая. Я удивилась такому выбору: девушка выглядела лет на двенадцать. Густые светлые волосы, огромные голубые глаза, бледная фарфоровая кожа. Она бы выглядела красавицей, если бы не нос — бедняжка обладала клювом ястреба.

— Доброе утро, Джесси, — прощебетала девушка.

Никто не потрудился сообщить ей, что со мной лучше не заговаривать до завтрака.

Клайд, должно быть, поджидал нас, потому что выкатился из кабинета сразу же, как только мы вошли.

— Давайте, порадуйте меня.

— «Внезапный удар»[8], — пробормотала девчушка.

Возможно, она была умнее, чем казалась.

— Увы, сэр, — начала я, приготовившись пуститься в объяснения, что все случилось по моей вине, но тут Манденауэр шокировал меня, положив тяжелую руку мне на плечо.

— Это займет какое-то время, — сказал охотник.

Клайд усиленно и быстро жевал первую за сегодняшнее утро пластину жевательного табака.

— Я побывал в доме мисс Ларсон. Не нашел ничего необычного, — сказал он.

— Никаких намеков на то, почему ей понадобилось уехать в три часа ночи?

— Нет, и я сомневаюсь, что мы вообще найдем ответ на этот вопрос. Черт, может ее просто мучила бессонница.

— Ненавижу вопросы без ответов, — пробормотала я.

— Ты, я и весь свободный мир. — Клайд вернулся в кабинет и захлопнул дверь.

— Он расстроился.

Я глянула на Манденауэра и подавила желание ответить: «Ни черта подобного». Старик задумчиво смотрел на дверь кабинета Клайда.

— Он не справляется с переменами. Зараженные бешенством волки, жители, поедающие друг друга — это в наших местах в новинку.

— Хм. Тогда нам следует добыть для шерифа хоть что-то. Встретимся сегодня ночью?

— В бэт-время на бэт-канале [9], — согласилась я.

Казалось, Манденауэр сбит с толку. Его познания в классических телешоу, без сомнения, были весьма скудными. Но, по крайней мере, он не просил разъяснений. У меня совсем не было настроения что-то ему растолковывать. Я устала, все тело ломило от ночного бдения в лабазе. Хотелось поесть и завалиться спать, но перед уходом предстояло сделать ещё один звонок.

Манденауэр направился на стоянку, а я — в свой так называемый кабинет: простой стол, стоящий среди других столов, но хорошо хоть в комнате никого не было. Поискала номер телефона Центра по контролю и профилактике заболеваний, расположенного в Атланте.

— Это детектив Джесси Маккуэйд из полицейского участка города Минивы, штат Висконсин, доктор, — начала я. — Э-э, понимаете, у нас здесь небольшая проблемка.

Как бы объяснить ситуацию, которая больше напоминала отрывок из бульварного фэнтези-романа с карикатурным рычащим слюнявым волком на обложке?

Глубоко вдохнув, я рассказала оператору все, что знала. Надо отдать ей должное — она не расхохоталась в трубку. Но кто знает, что она сделала после того, как перевела звонок на телефон доктора Хановер.

— Элиза Хановер, слушаю вас.

Женщина на том конце провода говорила отрывисто и строго по делу, как очень занятой человек.

Я снова начала рассказывать свою историю, но женщина перебила меня буквально сразу же:

— Да-да, я знаю о новом штамме бешенства.

— Правда?

— Конечно. Я как раз над этим работаю.

— Правда?

— Детектив, что вы хотите знать? — В трубке послышался нетерпеливый вздох.

Что мне нужно знать? Наверное, что Манденауэр не был сумасшедшим с оружием, и что он не выдумал это дерьмо о бешенстве, чтобы как ненормальный убивать каждого волка на своем пути. Наверное, это мне и так ясно, но раз уж у меня на линии эксперт...

— Это происки террористов?

— Даже если это так, думаете, я бы вам сказала? — фыркнула доктор Хановер.

И то правда.

— Расслабьтесь, — продолжила она. — Не все, что катится к чертям в этой стране, происходит по вине террористов.

— Ага, скажите это СМИ, — проворчала я.

Ответом мне было молчание. Я ждала, что доктор бросит трубку или попросит номер моего начальника, но вместо этого услышала ее довольный смешок:

— Детектив, женщины вроде вас мне по душе.

Я моргнула, не уверенная как ответить. Просто я не привыкла к женскому дружелюбию — для меня эти два слова были несовместимы.

Мое детство прошло в компании мальчишек. Они мне нравились и до сих пор нравятся. Ребята не улыбались в лицо, чтобы потом ударить ножом в спину. Они дрались честно. И я тоже предпочитала сражаться лицом к лицу. Единственной моей подругой была Зи, да и та не отличалась особой женственностью. Но, по крайней мере, своих чувств она никогда не скрывала. Женщины вроде Зи мне по душе.

Так как я тормозила, и пауза слишком затянулась, тишину нарушила доктор Хановер:

— Этот вирус естественного происхождения, детектив. Уверена, вы слышали об определенных инфекциях, устойчивых к антибиотикам из-за злоупотребления лекарствами.

— Конечно. А еще я знаю, что инфекционные заболевания отличаются от вирусных, и что антибиотики ни хрена не помогут, если у вас грипп. А так как бешенство — это, считай, тот же грипп, только ещё и крыша съезжает, то при чем тут устойчивость к антибиотикам?

— Совершенно ни при чем. Я просто привела аналогию. Вирус бешенства мутирует, чтобы вакцина на него не действовала.

— Мне сказали, что если еще кого-то покусают, то надо использовать вакцину.

— Что касается людей — это так, но для животных единственное спасение — пуля.

— Этого добра навалом.

— Серебряных?

— Что?

Я точно ослышалась.

— Доктор, вы что, обсмотрелись фильмов Лона Чейни?[10] — Теперь был мой черед фыркать.

— Кого?

Она была или слишком молода, чтобы помнить Человека-волка[11] — черт, я и сама молода, но люблю черно-белые фильмы ужасов — или шибко умная, чтобы вообще смотреть фильмы.

— Проехали, — ответила я. — Вы, наверное, шутите насчет серебряных пуль?

— Извините, но нет. Мы обнаружили, что мутировавший вирус отрицательно реагирует на серебро.

— Как по мне, труп — это труп. Какая разница, как это случилось?

— Вас бы это удивило. У меня имеются доклады о животных, скончавшихся после несмертельных ранений серебряными пулями. Казалось бы, какая разница? Труп — это труп, не так ли? — насмешливо процитировала она мои же слова.

— И где, черт возьми, мне взять серебряные пули? В магазине «Все для оборотней»?

— Поищите в интернете — там можно купить все, что угодно.

В телефонной трубке стало тихо.

Серебряные пули. Я покачала головой — денек предстоит еще тот.

Я сразу представила, как попытаюсь объяснить Клайду, Боузмену, кому угодно, даже Манденауэру, почему мое ружье заряжено серебром. Они сразу запрут меня в психушку, а ключ выбросят.

Спасибо, конечно, но я попытаю удачи со свинцом.

— Джесси? — прозвучало из рации.

Новый диспетчер. Почему она просто не позвала меня? Ей следовало бы знать, что я сижу в трех кабинетах от нее.

Я встала и пошла к диспетчерской. Девушка выглядела измученной; кнопки на коммутаторе мигали, словно метеоритный дождь. Кто-то говорил в ее наушник так громко, что было слышно на расстоянии полутора метров.

Я заглянула в кабинет Клайда. Шеф отвечал на телефонный звонок и, судя по размашистым жестам и сердитому выражению лица, с кем-то спорил.

— Джесси! — окликнула меня диспетчер. — Нужно, чтобы ты выехала на вызов.

— Моя смена уже закончена.

— Не-а.

Подняв бровь, я глянула на ее бейдж. Его не было. Скорее всего, Зи не думала, что девчушка протянет и день.

Диспетчер махнула на коммутатор:

— У нас тут завал: на шоссе ДТП с участием трех машин, а в Гранде — бытовой скандал. Я отправила всех, кто был не занят, но тут поступил еще один вызов. — Девушка прикусила губу. — Клайд сказал, если я его потревожу, то могу искать новую работу.

Я снова заглянула в кабинет шефа — тот все еще спорил. Увидев, что я смотрю на него, Клайд повернулся ко мне спиной. Странно.

— Ладно.

Я прямо видела, как перспектива черничного бублика и прохладных простыней тает на глазах, но ничего не могла с этим поделать.

— Где и что?

Диспетчер просияла:

— В университете. Кабинет одного из профессоров перевернули вверх дном.

— Чей кабинет? — спросила я, хотя уже знала ответ.
Глава 14
— Кадотта, — сказала она. — Уильяма Кадотта.

Только встречи нос к носу с мужчиной, который прошлой ночью засовывал язык мне в рот, сегодня не хватало!

— Я лучше возьму вызов на бытовой скандал, — предложила я, что только лишний раз доказало, в какое безнадежное положение я попала.

Домашние разборки относились к категории самых опасных вызовов. Когда любовь превращается в ненависть, неизвестно, на что нарвешься. Кроме того, я не шибко умела разрешать перебранки между родственниками, так как у меня не было личного опыта семейной жизни.

Но диспетчер покачала головой, разрушая мои надежды:

— Один-Адам-три уже там. Один-Адам-один и два выехали на место аварии. Так что тебе остался...

Я сдалась. Иногда судьба бывает зловредной стервой.

Окончательно распростившись с надеждой на скорый сон, я прихватила на заправке кофе на вынос и слопала пончик.

Дорога к университету — как и к комнатушке-кабинету Кадотта — уже становилась знакомой. Студенты, преподаватели и охрана бесцельно слонялись в холле. Самого профессора не было видно.

Толпа расступилась передо мной, как библейское Красное море.

Правда, Моисеем я себя не ощущала. Квартира, являвшаяся моей землей обетованной, казалось, находилась сейчас намного дальше Египта.

Мне больше подходило сравнение с войском фараона. Если я пройду мимо этих людей прямо в морские глубины, то точно утону, но идти надо. Приказы оставались приказами, так же как и служба службой: как сейчас, так и на протяжении бесчисленной череды веков.

Я на минуту остановилась на пороге кабинета. Кадотт сидел за столом, подперев лоб руками. Несколько его коллег вертелись вокруг, стараясь ничего не трогать.

Словно почувствовав мое присутствие, Кадотт поднял глаза. Наши взгляды встретились. Воздух между нами накалился — я была без ума от Уильяма Кадотта.

— Джесси, — вставая, прошептал он.

Если бы я не была здесь раньше, то подумала бы, что Уилл просто неряшливая свинья или умник не от мира сего, которому есть чем заняться помимо уборки. Но я уже сюда приходила, и хотя здесь хватало всякой всячины, раньше барахло было сложено в аккуратные стопки. Теперь же вещи валялись везде — во всех углах и по всему полу.

— Очистить помещение, — приказала я.

Я не могла отвести глаз от Кадотта. И хотя он казался таким же измученным как и я, на него все равно было приятно смотреть. Волосы Уилла растрепались, как будто он много раз нервно запускал в них пальцы. Очки Кадотта висели на кармане рубашки, поэтому я видела, как горели на непривычно бледном лице его темные глаза. Уилл был зол, и не могу сказать, что я его не понимала.

Меня тоже однажды ограбили. Я до сих пор помню, что чувствовала, зная, что кто-то чужой вломился в мой дом, прикасался к вещам, возможно, видел что-то личное. У меня украли деньги, плеер, но самое страшное — я еще очень, очень долго не чувствовала себя в безопасности.

Дверь закрылась, и мы с Уиллом остались одни.

— Что случилось? — спросила я.

— Я уже рассказал все службе безопасности.

— Я с ними поговорю. Хотелось бы услышать все от тебя.

Кадотт присел на край стола, напомнив, с какой легкостью он двигался — в гармонии с собой, уверенный в своем теле. Привлекала даже сама его манера держаться. Симпатичное лицо, накачанные мускулы и большой, просто огромный... мозг — все было вкусным.

— Сегодня я рано пришел на работу, — начал он.

Мне хотелось спросить почему, но я знала, как лучше. При допросе нужно просто позволить человеку рассказать все, не перебивая его. Если отвлечь свидетеля, он может забыть что-то важное — а этого никому не надо. Самое подходящее время для вопросов — повторный допрос.

— Дверь была приоткрыта. Я подумал, что это уборщицы припозднились, поэтому вошел прямо сюда. — Он раздраженно вздохнул. — Извини, я коснулся дверной ручки.

Я пожала плечами и нарисовала пальцем в воздухе круг, ожидая продолжения. Люди бы удивились, узнав, сколько раз, несмотря на бесчисленное количество показов «Нью-йоркского полицейского участка» по телевизору, улики бывали испорчены задолго до того, как полиция прибывала на место преступления.

— Комната выглядела вот так. — Профессор обвел рукой беспорядок. — Я позвонил в 911, потом в службу безопасности университета. Кто-то что-то искал.

Казалось, он закончил рассказ, поэтому я спросила:

— Что искал?

— Тотем по-прежнему у тебя?

Я вздрогнула, нахмурилась, заставив себя не лезть в карман для проверки. Я чувствовала, что талисман на месте, упирается острой стороной в бедро. Если Кадотт рассматривал меня, он наверняка тоже его заметил, хотя небольшой кусочек камня легко спутать с ключом или другой карманной дребеденью.

— Не с собой, — соврала я. — Думаешь, кто-то разнес твой кабинет в поисках тотема?

— Ничего не украли, я проверил.

— Наверное, ты наставил кому-то из студентов слишком много «колов».

— Я не ставлю «колов».

— Тогда двоек.

— И таких оценок я не ставлю.

— Ну тогда запишите меня в свой класс, профессор. Кажется, это то, что мне надо.

Губы Уилла дрогнули. Я была рада, что он выходит из своего замороженного, зомбиподобного состояния.

— Кому еще известно, что тотем у меня?

Мне, Кадотту, Клайду.

Я нахмурилась. Из нас троих только Клайд не знал, что тотем уже перешел ко мне. Но с чего бы ему громить кабинет Кадотта? Может, Клайду и не нравился молодой профессор, но шеф не стал бы рисковать должностью просто из вредности.

Потом я вспомнила, что Кадотт подписал расписку за тотем, а она пропала. Черт, это мог сделать кто угодно с доступом в комнату для хранения улик. Но зачем?

— Джесси?

Я подняла глаза:

— Может, тотем искал тот, кто его потерял?

— И поэтому они пришли ко мне вместо тебя? А смысл?

Хм, он прав.

— Кто кроме нас с тобой знает, что тотем был у меня? — повторил профессор.

— Клайд. — Я пожала плечами. — И любой с доступом в комнату улик.

Я быстро объяснила ситуацию с распиской, реестром вещдоков и пропавшими уликами.

— Бессмыслица какая-то. — Кадотт медленно моргнул.

Пришлось с ним согласиться.

— Скорее всего, эти события не связаны между собой, — сказала я.

— Почему именно мой кабинет? Почему все перерыли, но ничего не взяли?

Я оглядела комнату. Здесь была чертова гора бумаги: книги, записи.

— Ты над чем-то работаешь?

— А? — Кадотт хмуро уставился в пол, крутя в руках очки.

Он посмотрел на меня, и я замерла: на долю секунды его темные, злые глаза напомнили волка, которого я видела прошлой ночью на поляне.

Потерев веки, я снова глянула на профессора, но на этот раз не увидела ничего, кроме любопытства. И с какой стати взгляд Кадотта напомнил мне о бешеном волке? Потому что я слишком устала, чтобы работать, и слишком давно обделена мужским вниманием, чтобы находиться рядом с профессором. Я почти не могла думать ни о чем другом, кроме как о его вкусе и запахе, о его обнаженном теле, залитом лунным светом, и о том, как он, полностью одетый, стоял на моем балконе, засунув язык мне между грудей.

Но с тех пор, как я вошла сюда, он ни единым движением не показал, что мы больше чем просто знакомые. Возможно, в его голове так и было. Наверное, он все время доводил женщин до оргазма одним только поцелуем.

Сама мысль, что он прикасался к кому-то еще так же, как ко мне, разозлила меня (ну разве не смешно? Я даже по имени пока к нему не обращалась), и я заставила себя настроиться на деловой лад. Пусть я и кажусь сейчас глупой девчонкой, я все-таки полицейский, а не подросток с сорванной от гормонов крышей.

— Ты работаешь над диссертацией? Книгой? А может, над теорией? Над чем-то, что кто-то из твоих коллег хотел бы прочесть? Украсть? Испортить?

— Я только что закончил книгу, — покачал головой Кадотт.

— Ты написал книгу?

И хотя я первая его об этом спросила, сам факт, что он написал целую книгу, заставил меня открыть рот от изумления.

Кадотт рассмеялся:

— Вообще-то, я написал несколько книг. Это то, чем занимаются профессора колледжей, когда не читают лекции. «Издавайся, или умри» — слышала такое выражение?

Нет, не слышала. Никогда не была прилежной студенткой, хотя и любила читать. А что еще оставалось делать одинокой девушке пятничными вечерами?

— А зачем все эти заметки? — Я махнула рукой на пожароопасную макулатуру, заполонившую его кабинет.

— В основном для тебя.

— Для меня?

Может, я не была большой любительницей цветов и шоколада, но смятая бумага и пыльные книги меня вообще не привлекали.

— Тотем, Джесси.

Мои романтические мысли растаяли, как туман — все сводилось только к проклятому куску камня.

— Ты так и не рассказал, что разузнал о нем.

— Я собирался, но меня отвлекли, — приподнял он угольно-черную бровь.

Мое лицо запылало от воспоминаний о том «отвлечении». И вдруг он уставился на меня с выражением, которое можно было описать только словом «голодное».

Оттолкнувшись от стола, он преодолел разделявшее нас расстояние одним шагом. Следовало как-то его остановить, но едва я учуяла аромат его кожи, мое тело тут же откликнулось: определенные местечки сжались и намокли. Ему даже не понадобилось меня касаться.
Кадотт остановился меньше чем в паре сантиметров. Мне пришлось откинуть голову назад, чтобы посмотреть ему в глаза. Было непривычно оказаться настолько ниже мужчины — одна из причин, почему у меня было мало ухажеров. Им не нравилось, что я обладала мужскими ростом и силой — впрочем, как и мне.

Можете назвать меня сторонницей сексизма, но мне нравится, когда парень возвышается надо мной. А прямо сейчас я хотела, чтобы именно этот парень делал намного больше, чем просто возвышался: мне хотелось, чтобы он коснулся меня, научил, взял.

Глаза Уилла сузились, как будто он услышал меня, а ноздри затрепетали. Обхватив за бедра, он притянул меня к себе и впечатался своими губами в мои.

Кадотт был груб, и я не возражала. Мы столкнулись зубами; он поцарапал мне губу, но тут же лизнул маленькую ранку. Я вздрогнула. Мне хотелось взять его плоть в рот и сосать, хотелось ощущать его кожу своей.

Обхватив мой зад руками, он опустился на пол. От твердости профессора было так хорошо.

Я собиралась кончить прямо здесь, в его кабинете, при исполнении своих обязанностей. Вот черт!

Я пихнула его в грудь, но Уилл не отпустил меня. Мне было не страшно, потому что оружием из нас двоих владела только я, но как бы я объяснила, почему стреляла в него? Это было бы непросто.

Своим ртом Уилл выделывал невероятные вещи, и было трудно вспомнить, почему же я хотела остановить его. И пока я раздумывала, Уилл припер меня к двери, и наши тела задвигались в унисон.

Я по-прежнему упиралась ему в грудь руками, но вместо того, чтобы оттолкнуть его, как следовало сделать, мои предательские пальцы пробрались под воротник его рубашки и поглаживали гладкую кожу горла. Большой палец скользнул в ямку под кадыком. Я легонько провела ногтями по его коже. Кадотт зарычал, и звуковые вибрации, пройдя через мой палец, отозвались в местах куда более интересных.

Моя кожа покрылась мурашками, еще больше повышая чувствительность. Мне уже казалось, что воздух накалился добела, и моя кожа горела.

Дверь позади меня приоткрылась на пару сантиметров, но тут же захлопнулась под тяжестью наших тел. Кто-то постучал, и звук раздался прямо у моего уха.

— Профессор?

Я подпрыгнула, а Кадотт вытащил язык из моего рта. Его глаза находились так близко, что я видела, как расширенные зрачки почти закрыли радужку глаз. Если бы я была чуть дальше, то не смогла бы увидеть, где заканчивается зрачок и начинается радужка.

Губы Кадотта были припухшими и влажными; его дыхание скользнуло по моему лицу и остудило разгоряченный рот.

— Да? — ответил профессор холодным, отстраненным, почти нормальным голосом.

И как он так мог, по-прежнему тесно прижимаясь ко мне?

Согнув ноги, он скользил эрегированным членом по молнии моих брюк. Я закатила глаза, а он ухмыльнулся и поцеловал меня в лоб.

— Вы будете на первой паре или мне отпустить класс?

— Буду через минуту.

Наверное, я сходила с ума, но то, что Кадотт обсуждал с секретарем факультета текущие дела, одновременно исполняя вертикальное танго со мной по другую сторону двери, было самым эротичным моментом моей жизни. Звучит патетично, но это правда.

Удаляющийся цокот каблуков звучал резко и немного раздраженно. И почему я не слышала звука приближающихся шагов? Глупый вопрос.

Кадотт провел костяшками пальцев под моей грудью. Стон сорвался с моих губ до того, как я успела его сдержать.

— Хотя мне очень хотелось бы остаться здесь и целовать тебя до тех пор, пока ты не начнешь умолять остановиться, мне надо идти.

Умолять? Я? Куда же делось мое острословие? Мне ничего не приходило в голову.

— Мне тоже пора.

Я пошевелилась, но Кадотт остался на месте. Я уставилась на дальнюю стену, отказываясь смотреть на профессора.

— Джесси, — пробормотал он.

Вот черт. Он не собирался отпускать меня, пока мы не поговорим. Ну почему все всегда хотят поговорить о сексе, даже тогда, когда его толком и не было?

Толком? Я собиралась заняться сексом с Уильямом Кадоттом?

Встретившись с ним взглядом, я увидела, что он улыбается, и вздохнула.

Да, собиралась.