Луи-фердинанд

— Нет!., не за Урал, но хотя бы в пруды... они будут ис­кать... они ведь будут следить за вами... вы понимаете... а за столом ведите себя как ни в чем не бывало!., просите добав­ки супа, как если бы вы все время голодали... как будто он вам нравится! вы же сильно проголодались! делайте вид! та­кой вид!., и гуляйте подольше!

Тук! тук! это Лили... я открываю... она извиняется... она была у Кретцеров, они занимают целый этаж... по другой лестнице...

— Ну и что?

127

— Я попросила у нее обратно наши карточки, сказала, что мы хотели бы, чтобы нам их вернули, мы сами будем ходить в Моорсбург и покупать там leberwurst... сами!

— Да!., она сказала, что не стоит, ее муж сам туда схо­дит... потом с ней случилась истерика! из-за того, что мы ей не доверяем! считаем ее воровкой! а ведь она — мать-муче­ница!., у нее убили двоих сыновей! и именно французы!., я вынуждена была разрыдаться вместе с ней... иначе бы она меня не отпустила... она была просто вне себя от ярости...

— Вы мне не верите!

— Нет! нет!., я вам верю!

— Она показала мне мундиры своих сыновей... один с петлицами, обшитыми шнуром... и офицерскую гимнастер­ку... изорванные, измятые... все залиты засохшей кровью...

— Это правда насчет ее сыновей? Я задал вопрос Харрасу.

— Да! да! точно!., ее два сына!., но это не мешает ей быть настоящей сволочью!., мне кажется, она даже кого-то отра­вила... о, но она здесь не одна такая!..

«Она не одна такая», кажется, нечто подобное я здесь уже слышал... обрывки бесед между ним и Крахтом... я не буду просить его уточнить... но это забавно... Лили должна показать фотографии... и она нам их показывает, она ведь ей обещала... действительно, два сына, двадцати, двадцати пяти лет, оба артиллеристы... очень похожи на мать... они были убиты в один день, вот уже четыре года прошло... под Пе-ронном... Харрас знал этих двух сыновей...

А как же Бебер?.. я вспомнил о нем... он-то не особенно любит ветчину и сардины... все, что ему нужно, это морская свежая рыба, желательно, живая... к счастью, здесь есть гор­бунья... вот она действительно очень и очень мила... ее отец живет в Берлине, в большом bunker'e... он рыбачит в Шпрее... как удачно все складывается... каждый понедельник его дочь будет приносить нам бутылку, полную мелких рыбешек... мы договорились... Бебер целую неделю будет обжираться... сколько это продлится, столько продлится!., все же мир не без добрых людей, нельзя сказать, что кругом одни только подонки...

И Харрас тоже не был похож на злобного фрица... но не будем спешить с выводами!..

— Харрас, коллега, когда вы уезжаете?

128

— Конечно, Харрас! конечно!., но не слишком поздно...

— В девять часов!., в девять часов вас устроит?

— Да... да, я буду здесь... Лили тоже... и Ля Вига... и Бе­бер.

— Договорились?

* * *

129

О простите!., я снова вас потерял! но у нас с Харрасом все же было нечто общее... точность! военная! ровно в девять часов!., я спускаюсь в гостиную... и вижу его у дверей... мы заходим... он закрывает двери... я смотрю на его лицо, он плотно поел, хорошо выпил... я слушаю...

— Мой дорогой Селин, как мне кажется, для нас, для всей новой Европы, настало время поведать не только уче­ному миру, но и широкой публике то, как давно наши на­ции сотрудничают во всех областях, будь то философия, ли­тература, наука или медицина! медицина! наша с вами, дорогой Селин!., вот уже восемь веков, как немецкие про­фессора преподают в ваших школах., не так ли?., в Монпе-лье?.. в Париже?., в Сорбонне?..

Ага, теперь как раз настало время показать, что он меня полностью убедил... я совершенно с ним согласен...

— Вы найдете все материалы здесь!., в этих папках!

Он открывает ящик... несколько кусков бархата... а потом папки! сколько папок!

— Все это из наших архивов... из Музея науки...

Мне кажется, я кое-что понял, ему важно, чтобы у нас было подобающее занятие!., официальное!., одна папка!., дру­гая! несколько рукописей готическим шрифтом... готические буквы, красные и зеленые... и портреты профессоров!., гра­вюры на дереве...

— Вы мне доставите такое удовольствие, Селин? вы меня понимаете?

Я вижу, что ему надо...

— Конечно! конечно, Харрас!

Написание этой статьи я растяну на месяц... на два... им будет нечего сказать... мы совсем не праздные паразиты!., отнюдь! мы занимаемся исторической пропагандой!., prima! prima! великолепно! ооах!.. его снова разбирает смех! непло­хая шутка!., о, вот еще гравюра... «Четыре всадника» Дю­рера...

— А это пригодится нам для предисловия, не так ли?

— Хорошая идея!

— Но внимание! внимание, Селин! великая революция! вы знаете? Чума сильно сдала свои позиции... Голод тоже... отступает... а вот Смерть и Война разрослись просто до не­вероятных размеров!., эти пропорции Дюреру абсолютно не свойственны!., все изменилось!., вы согласны?..

Конечно, я согласен!..

— Ясное дело, грядет Апокалипсис! но мы лишились Чумы и Голода!

— Голод все же еще остался... Уточняю я...

— Но, у вас же есть шкаф, Селин! ооах!.. Как это смешно!

— Я вам уже говорил, Селин, в Берлине все просто в панике, вы сами видели телеграммы, эпидемий больше нет... ни в Монголии... ни в Индии!., во времена Дюрера эта война закончилась бы в два года!., а эта никак не может закончить­ся... напишите об этом в своем предисловии!., два всадника вместо четырех!., какая скудость!

— Я к вашим услугам, Харрас! все будет сделано!

— Вакцинированный Апокалипсис? просто невероятно!

— Понятно!., я все понял, Харрас!

Но его уже не остановить... а я думаю о Лили, она, на­верное, уже начала беспокоиться... с ней остался Бебер... и Ля Вига в своей подвальной камере тоже не должен был ощущать особого спокойствия... мне бы хотелось, чтобы Хар­рас замолчал, а я бы сходил наверх... но он так привык к международным конференциям... мне хорошо знакома эта среда, я несколько раз объезжал вокруг света с учеными вро­де него66... имея такой опыт, я могу с уверенностью сказать, что ничего разумного в мире просто не существует... стоит вам лишь чуть-чуть прислушаться!., чушь несут не только политики, ученые тоже! а уж как их тянет на трибуну! моно­логи!., коллоквиумы! в записках всевозможных высших тех­нических институтов больше глупости, чем во всех отчетах правительственных палат вместе взятых... или даже в самой обычной газете... и так дела обстоят не только у нас, это было бы слишком хорошо... всюду, на всех меридианах, кру­гом одно и то же... астрономия, гистология, и пошло-поеха­ло... тут не поможет и железный занавес, не устоит ни одна секта, раса, неважно, какого цвета у них кожа! побеждает тот, кто несет больше бреда!., а фанатики завороженно вни­мают!., и ученые, и невежды! на колени! и подобный запре­

131

дельный бред, наверняка, можно услышать даже на Луне, да и в других галактиках тоже!., и так продолжается уже тысячи лет!., тысячи!., я видел, что Харрас не на шутку увлекся сво­ими пространными рассуждениями... однако меня от его раз­говоров о папках постепенно, но неуклонно начинало кло­нить в сон... а еше предисловие!.. «Четыре всадника»!., маленький Голод и маленькая Чума... я уже даже невольно представил себе, как провожу месяцы в изучении Апокалип­сиса!..

— Ооаах! у нас ведь тоже есть секретное оружие! Он что, собирается еще и это мне объяснять?..

— Харрас, если вы не против, перенесем это на завтра?

— Да! да! решено! завтра вечером! heil! heil!

* * *

Лили, наверное, уже просто изнемогает там в башне, в этой консервной банке... высоты потолка там едва хватает, чтобы распрямиться... а Харрас все не умолкал... продолжал развивать свое положение о вековой истории франко-немец­кого сотрудничества в области медицины... доказательства! в этих папках!., но это еще не все!., у каждого портрета своя история!., мне следует это хорошенько запомнить! вот этот фриц был профессором в Париже, а этот — в Монпелье... в XI веке... в XII... в XV... их ученые споры!., о, они были отнюдь не жалкие дилетанты! настоящие ученые... которых либо превозносили, либо преследовали... причем все...

бельный валялся в шалаше... и уже никто и никогда не мог прочитать эту херню... Харрас относился к породе людей, способных целыми ночами размышлять над причинами возникновения краснухи на островах Ферое... в XVII веке... а в тот момент его страстно занимали фрицы в Монпелье в XII... XV веках...

Мы вышли из гостиной, а он даже ничего и не заметил... он проводил конференцию для самого себя... для одного себя... его было слышно даже на лестнице... а я, уже лежа на матрасе, долго не мог заснуть... он ведь наверняка заметит!., и разозлится!., издалека до меня доносилось не только эхо его слов, но еще и эти «брум»... но это его совершенно не беспокоило, он уже целых полтора часа бухтел про этих про­фессоров XII века... ну а мы пока решили немного отдох­нуть... я почти задремал... тем хуже!., тук! тук! этого и следо­вало ожидать!., он!., за дверью!

— Коллега! коллега! извините меня! но мне пора ехать!

Я встаю... нужно ему все объяснить... он стоит на сту­пеньках... уже в походной форме... толстая шинель... фана­ты с длинными ручками... я прекрасно его вижу, мельтеше­ние его фонаря на темной лестнице создает эффект мелькаю­щих кадров, как в кино...

— Я уезжаю, Селин, так нужно!

— Плохи дела?

— О, они уже начали бомбить... вы разве не слышали?

— Да!., но далеко!..

— Ехать лучше ночью... они бомбят дороги только днем!..

— Удачи, дорогой Харрас!..

— Вы это сделаете?

— Сделаю что?

— Да резюме того, что в том ящике!

— Конечно же, дорогой Харрас!.. через восемь дней все будет готово!

— Не торопитесь, Селин! потихоньку!., не нужно спе­шить!

— Как скажете, Харрас! я полностью к вашим услугам!

— Подождите!., можно войти? еще два слова!., вы позво­лите, мадам?

Можно не стесняться...

— Ну, конечно же... Харрас!

Я закрываю за ним дверь... мы никогда еще его не виде­ли в настоящей военной форме... он и так огромный, а те­

133

— Послушайте меня, друзья мои! я не знаю, когда снова приеду! Крахт будет мне звонить... меня могут отправить на русский фронт... возможно ли это?., или в Лиссабонн... это будет зависеть... в общем, вы узнаете... но вы будете здесь... про здешних людей я вам все рассказал!., главный здесь ланд-рат, вы с ним знакомы... вы его и так еще увидите, не пытай­тесь искать с ним встречи, это глупый и злобный старик... замок и ферму вы тоже знаете... здесь другой старик, ритт-майстер со своими служанками, но он не опасен... у него разные мании, вот и все... обыкновенный старик!., сын фон Лейден, инвалид, со своей женой на ферме и с дочкой Сил-ли... эта девочка придет к вам, принесет молока, для вас и Бебера... вот так!., так!..

Он задумывается...

— У жены сына Изис тяжелый характер... у нее пока еще не начался климакс, но это не за горами... красивая женщи­на, которую никто по-настоящему так и не оценил... вы ведь понимаете?..

— Да... да... конечно...

— Подождите!., еще кое-что... он, этот безногий, прини­мает наркотики... ему дают наркотики... вот уже четыре года, как он инвалид... полный... обе ноги... рассеянный склероз?., или же нарушение болевой и температурной чувствительнос­ти? его осматривали уже десять... двадцать раз... случай, опи­санный Паже? будущее покажет, не так ли?

— Конечно!., конечно!..

— У него бывают припадки, как при сухотке спинного мозга... но это не сухотка... со временем все станет понятно, не так ли?., очень болезненные... а еще у него наблюдаются психические отклонения, это определенно, и вот тогда он становится опасным... приступы ярости... раньше, в мирные времена, это был совсем другой человек, а теперь он очень раздражителен... со своей женой, со своей дочерью, со все­ми, с вами, если он слишком часто вас видит... я давал ему обычные успокоительные... и делал уколы... в конце концов, пришлось перейти на опиум... в сиропе... у него сдает серд­це... он попросит вас его послушать... его жена Изис делает все, что может... я говорю ей: не нужно слишком много ле­карств!., в подобных случаях никогда точно не знаешь, что делать... Крахт вам все расскажет... ах, и еще, чуть не за­

был!., вы ее не видели!., в другой башне, там, наверху!., жи­вет Мария-Тереза фон Лейден, сестра старика... в другой башне замка... baronin Мария-Тереза!., она никогда не ви­дится ни со своим братом, ни с племянником, ни даже со своей племянницей Изис!.. она живет у себя, сама о себе заботится, ездит в Моорсбург, сама себе готовит, боится, что ее отравят... только по четвергам она ездит в Моорсбург... а по воскресеньям выходит поиграть на органе... может быть, вы как-нибудь зайдете в церковь... там пастор Ридер!.. анти­нацист!., она играет довольно хорошо... думаю, вы сможете услышать, как она играет на пианино и у нее дома, она вас наверняка пригласит, она может быть очень любезной, если захочет... она говорит по-французски, воспитывалась в Швей­царии... как и все девушки из хороших семей в те времена!.. В заключение он говорит...

— Ну вот, теперь вы все знаете... следует остерегаться Кретцеров... если они будут проявлять открытую враждеб­ность, Крахт мне позвонит...

— Хорошо, дорогой Харрас, договорились!

— И еще та работа, не так ли?..

— Я только о той работе и думаю!

— В добрый час!., чертов Селин!

Снова его «ооах»! какие мы смешные!., встряхиваем руки! пожатия!

— Тысяча извинений, мадам Селин! извините меня!., из­вините!

Я спускаюсь вместе с ним... хочу посмотреть, как он уез­жает... он не против... Крахт стоит внизу у крыльца, с двумя здоровенными набитыми до отказа чемоданами.

— Вы случайно не увозите с собой эти папки, Харрас?

— О, нет необходимости! это только съестные припасы! цыплята! масло!., ветчина! я от вас ничего не скрываю!

— Харрас, вы настоящий друг!

Грузят его огромные чемоданы... и он готов в путь!., мо­тор!., в дорогу!., гитлеровские приветствия!

— Вы все запомнили, Селин!

— Все!., век вас не забуду!

Крахт пожимает мне руку, впервые за все это время... он не очень-то общителен... Харрас залезает в машину... а я — в свою башню... отъезд... доносится шум...

А еще дальше... гораздо дальше... слышны слабые птаф! птаф!.. это взрывы в их «необороняемой зоне»... но никакой тревоги не слышно... тревогу здесь играют на рожке... они

135

* * *

О, и в современном мире везде так! все сидят и ждут, пока им на голову не свалится какой-нибудь «Спутник»! ну, может, кто и нашел себе теплое местечко где-нибудь в глу­бине шахты, окутанной рудничным газом! люди ведь соглас­ны на все, только бы не «Спутник»!., «добровольцы», запря­женные в вагонетки! черт! значит, всему свой черед!., слишком уж все много бахвалились тогда в 44-м... а теперь праздник кончился!., беда опять стучится в каждый дом!., мы-то здесь, в Цорнхофе, хотя бы знали, что происходит... просто мы были полностью в чужой власти, вот и все... и нам от всех этих людей, пленных, деревенских фрицев, русских, поля­ков ничего хорошего ждать не приходилось... мы попали в крайне затруднительное положение!., но та же хренотень ждала нас и во Франции, где наши братья из Бретани и с Монмартра только и мечтали о том, как разделать нас на ломтики!., до смешного смешно! малютку Эсфирь68 поддер­живал целый мир, и целый мир был против нас... малютка Эсфирь Лойола69 готовила сценарий своего фильма на чер­даках Отрыгдама70... а мы ничего снимать не собирались... нашим уделом были конура и молчание!., может, конечно, стоило снять, хотя бы в целях пропаганды?., но в любом случае, все равно нас ждали только клевета, нищета у по­зор...

И тут, в этой «Чудоруссии», мы продолжали расхлебы­вать то, что уже давно заварили... и чего точно не стоило заваривать... и сюда не нужно было попадать... первые впе­чатления были далеко не радужными!., продолжение мы уз­наем завтра... а пока немного добавим к уже происходяще­му... нам с Лили за столом досталось два ломтя черного хлеба... а Ля Виге — немного сельдерея и хлебного мякиша... мы все это разделили... пауки пришли на нас посмотреть... спуска­ются на паутине с потолка, выжидают... и ззз! тут же снова поднимаются... они любопытные... мы ведь поселились на их территории, это уж точно... Ля Вига хочет спуститься вниз, в свою камеру, но только чтобы я его проводил!., хорошо!., тогда все втроем! Бебера оставляем... берем свечу... прохо­дим мимо комнат, где живут секретарши Dienstelle... видне­ются только полоски света под каждой дверью... слышен тихий шепот... и еще голоса радио... тока больше нет... но радио работает на батарейках... барышни из Dienstelle, долж­но быть, устраивают такие вечеринки только для своих... всему свое время, иногда скрытность просто необходима... итак, мы спускаемся по большим ступеням... еще наверху оклика­ем Яго, чтобы он знал, кто идет... все в порядке, он рычит, но тихо... только чтобы показать, что он нас услышал... он нас пропускает... сейчас посмотрим, что нового в этой каме­ре!..

Ничего, только пауки, как и у нас... мы опять отправля­емся обратно мимо Яго... вот мы и снова на нашем матра­се... как бы хотелось просто наплевать на все и уснуть... ан нет, тут-то как раз на вас и наваливаются волнения и забо­ты! вот древние греки, к примеру, тоже жили в мире траге­дий, день и ночь — в заботах... примерно так же живет и тот, кто оказался вне закона... зато наш коммунистическо-бур-жуазный, менторский, лицемерный, технократический, ал­коголический, обжирающийся,, больной раком новый мир заботится лишь о двух вещах: о собственной заднице и о собственном счете, — на остальное же ему глубоко плевать! Прол и Плут снова вместе! полное согласие!., ну а нам, за­травленным нищим, спать не приходится... нам нужно быть очень предусмотрительными... всегда думать о том, что нуж­но и чего не нужно говорить... анализировать свое созна­ние... любая мелкая оплошность могла очень дорого нам обойтись... Ля Вига внизу, в своей келье, тоже, должно быть, крепко задумался... один Бебер ни о чем не думал, значит, проявлять изворотливость оставалось нам... животное оно и

137

есть животное, он был гораздо счастливее нас... ну все, мол­чу, даже шевелиться больше не буду... пусть хоть Лили не­много поспит... а я сам могу часами лежать без сна... я уже к этому привык, лежу и слушаю шум у себя в ухе... я научился дожидаться рассвета... небо в бойнице наверху сереет.;, по­том светлеет... надеяться на большее нечего, ведь уже сен­тябрь... должно быть, шесть часов, или что-то около того... я не буду будить Лили... лучше схожу проведаю Ля Вигу... но как же насчет кофе? я посоветуюсь с ним... где взять кофе?., на ферме?., может, он знает?., я спускаюсь босиком... снова прохожу мимо Яго... Яго спит прямо на каменном полу... он слабо рычит... пропускает меня...