Луи-фердинанд

хочет, чтобы его доставали... даже воробьи!., теперь дорога свободна, все пусто, больше никого... те так далеко, что их уже почти не видно... у самых деревьев... я спрашиваю у Лили и Ля Виги, что произошло... они ничего не украли?

— Нет!., они хотели научить нас говорить по-польски и просили показать Бебера!.. protche pani!protche pani!

Кроме того, Ля Вига был совершенно уверен!., что они его узнали!

— Представляешь, они мне сразу же: franzouski!franzouski!

В общем, все вполне безобидно... даже забавно... причи­ной всему великолепный «мерседес», Бебер и franzouski... а может, и вправду, все это только из-за Ля Виги?., у него ведь такое выразительное лицо, просто «Христос на кресте»... воз­можно... как бы там ни было, но теперь можно ехать... боль­ше ничто не преграждает нам путь!., ан нет!., еще две девуш­ки!., совсем юные... а когда я оглядывался вокруг, их было не видно, они спрятались под самым нашим капотом, стоя на коленях... и заливаясь слезами...

— Mit! mit! mit! bitte!

Рыдают! просят, чтобы мы взяли их с собой! но Харрас против!., он орет на них! о, да еще как!

— Осторожно!., поосторожней с ними!., vorsicht!.. те, что говорят по-немецки, самые опасные!

Тем не менее, он позволяет им говорить... странно, но они не боятся... ни «мерседеса», ни самого Харраса, ни его револьвера... и сквозь рыдания объясняют... их родители умер­ли, и в Феликсруе они теперь совсем одни, так что все муж­чины только и думают, как бы их изнасиловать... а мужчины скоро вернутся с полей, где копают свеклу... их самих выгна­ли из дому, даже соломенные тюфяки у них украли... у них больше ничего не осталось... поэтому они очень хотят по­ехать с нами... чтобы работать на нас... делать все!., все, что мы захотим!., в поле!., на кухне! неважно что!., но только чтобы мы их отсюда забрали! мы даже можем убить их тут же на дороге, если не хотим взять их с собой! без колебаний! они показывают на маузер Харраса... рвут на себе одежду, стоя на коленях, и показывая, куда стрелять... прямо в серд­це!., из этого здоровенного револьвера!., без колебаний! но живыми они здесь не останутся!., в сердце!., в сердце!.. Хар­рас, вероятно, уже привык к подобным мольбам... его все это нисколько не удивляет!

— Вы знаете, коллега, все это чистое вранье!., выдумки!., ни капли правды!

95

Тем не менее, он в нерешительности...

Что ж, пусть подумает...

— Да!., да!., я вспомнил!., они были прачками! их забрали на Восточный фронт!., я вспомнил!..

Теперь он доволен!., и обращается к ним!..

— NunL ernst! давайте говорить серьезно!., waschen! wollen sie waschen?.. вы согласны стирать?..

— Ja!.. ja!.. ja!..

Все, что угодно!., решено, он их берет...

— Котт!.. ладно, коллега, мы возьмем их с собой... но сперва их нужно обыскать!., им нельзя доверять!..

Они поднимаются с колен, уже без слез... он их ощупыва­ет... все их лохмотья... осматривает волосы... потом все склад­ки... даже между ног... они не сопротивляются... согласны на все... он ничего не нашел... кроме вшей... которых показыва­ет мне...

— А вот этого у них там не будет!

Теперь он опять обращается к ним, пусть скажут, дей­ствительно ли они согласны?., о, еще как!

— Ja!.. ja!.. ja!..

Они просто счастливы!., теперь у них льются другие сле­зы! слезы счастья! счастья!..

Ну ладно, живо!., все — в машину!.. Лили, я, Ля Вига, Бебер и наши две девочки-прачки... я замечаю, что у них красивые волосы... вьющиеся, цвета пшеницы... теперь я рас­смотрел их глаза, большие, бледно-голубые... ох уж эти сла­вяне... славянский шарм... славянское очарование, очарова­ние ножа гильотины, под который, обезумев, головой вперед, устремляются все буржуа вместе с пролами за компанию!., в конце концов, это единственное, что их объединяет!., разя­щее наповал опьянение! о, но Харрас вовсе не таков! он-то видит насквозь этих двух готовых на все хитрожопых шлюх, которых мы только что подцепили!., никаких иллюзий на их счет у него не было!., никакого славянского шарма! все было гораздо проще: в Грюнвальде не хватало прачек, так почему бы не взять двух этих шлюх, чем они хуже других!

— Следите за ними! чтобы они не подавали никаких зна­ков в окна! пусть сядут между вами!

А Ля Виге только того и надо... они уже улыбаются друг другу... уже не плачут и не просят... чтобы их убили... Харрас

96

снова смотрит на дорогу... там никого нет!., и в деревушке тоже... ни души!., но он опять хватается за свой здоровенный маузер, и птаф! всю обойму! в воздух!., и еще одну!., в на­правлении церкви!., чтобы не вздумали явиться сюда погла­зеть, как мы уезжаем... и только после этого он берется за руль... в путь!., но метров через двести он тормозит... выхо­дит... и достает из-под сиденья великолепный пулемет... все запчасти, подставку, патроны... устанавливает его посреди дороги и начинает стрелять... вррррэ! одну очередь... вто­рую... по Феликсруе...

Ну, теперь можно ехать... он снова садится за руль, и мы срываемся с места! его «мерседес» вовсе не относится к хи­лым газогенераторным машинам, он работает на настоящем бензине... в машине все примолкли... даже Ля Вига, всегда такой галантный, внезапно погрузился в раздумья... о чем он думает?., размышляет о возвращении в Грюнвальд?.. хотя я ему ведь ничего не говорил о том, что нас ждет... это я мог иметь задумчивый вид, у меня на то были причины... уж он бы меня понял!., за окном смотреть было не на что... пейзаж еще тот... люди пашут, босиком, в основном женщины, польки, русские... земля Бранденбурга серая и коричневая... вся изрытая картофельными бороздами... такое впечатление, что ты находишься между небом и землей... впечатляет, ко­нечно... просторы... а вот наши просторы не такие мрачные, в отличие от этих... но не об этом же думал Ле Виган... хотя?., впрочем, какая разница!., а дорога, между тем, совсем не располагала к размышлениям!., можно подумать, ее специ­ально усыпали булыжниками, чтобы нас посильнее трясло! вверх! бенг!.. бум!., вниз! еще одна выбоина!., пранг! голова­ми в потолок! и еще раз пранг!.. а как веселились малышки-прачки!., молодость быстро обо всем забывает... тут же начи­наются взрывы смеха!., тумаков уже никто не замечает!

— А в Берлине?

Я говорю на ломаном немецком.

— Nein! nein!

Эти девочки вовсе не избалованы...

— Вы уже были в Берлине?

— Nein! nein!

97

К счастью, у Харраса достаточно сильные руки, чтобы держать руль, здесь это было необходимо... рытвин все боль­ше!., он виляет между ними! теперь эта махина почти летит! на полном ходу над этими впадинами! на повороте чуть мед­леннее!., мы мчимся как угорелые! он напевает...

Настоящий ольховый король!

— Это необходимо, дорогой Селин! необходимо!., это не шутки!

Шутки или нет, но сейчас мы во что-нибудь врежемся!., или перевернемся!., мы уже почти приехали!., длинный спуск... полей уже не видно... одни развалины... справа и слева... и еще мостовые... теперь я узнаю... это Грюнвальд... выпотрошенные виллы, свисающие балконы... вот мы и дома! Reichsgesund... здесь уже и правда не до шуток!., пусть теперь наши барышни нам что-нибудь споют!.. Харрас такой тол­стый и тяжелый, но очень шустрый... выпрыгивает из маши­ны... еще прыжок!., и открывает дверцу...

— Пока все оставайтесь здесь! и ждите!

Он приказывает лейтенанту Отто сходить и привести кого-то... какую-то фрау?., такого имени я не знаю... вот и она... эта frau... никогда ее раньше не видел, седая, довольно пол­ная, в голубой форме... от одного ее вида всякое желание веселиться окончательно пропадает... очевидно, это какая-то начальница... Харрас представляет ей наших барышень... но только наши барышни ее увидели, как тут же упали на колени! и начали опять ее о чем-то умолять... повторяется та же сцена, что и в Феликсруе... а эта женщина в голубом, вероятно, главная прачка, сразу же обращается к ним на их родном языке, по-польски... они отвечают сквозь рыдания, больше им не до смеха!., по-прежнему на коленях... но вот там! там!., они указывают на машину, там у них что-то есть! там!., они хотят ей это показать... нет! не там!., сзади! даль­ше!., еще!., в багажнике?., но что?., у них ведь ничего не было!., никто не видел, чтобы они что-то клали в багажник... мы все идем туда... вся охрана, лейтенант Отто, все Volksturm, фрау X и мы... чтобы наши барышни вдруг, чего доброго, не вздумали сбежать! и чего там только нет, у нас в багажнике!., сначала мы достаем оттуда шесть болтов... потом три шины... все вытаскиваем... и что они могли там запрятать?., в глуби­не багажника?., а, ну вот! пакет! большой! из лохмотьев!..

а внутри — малыш!., дрыхнет себе!., мальчик!., они положи­ли его так, что никто и не заметил... и досталось же ему!., но он не жалуется... он закутан, завернут в кусочки белья... уви­дев нас, он сразу начинает смеяться...

— Сколько ему лет?

Барышни не знают... наверное, года три... три с полови­ной...

— Чей он?

— Это мой брат! Харрас вмешивается...

— Они лгут! постоянно! все!., во всем, коллега!., посто­янно!

— Как его зовут?

— Томас!

— Frau Schvartz! bitte!

А, ну все ясно... Шварц... ее зовут Шварц... она должна всех увести!..

— До свиданья, Томас!

Все-таки, мы не зря съездили в Феликсруе... привезли оттуда персонал...

— Я слишком быстро вел на обратном пути, не так ли?

— Да, довольно-таки быстро!

99

— Но больше это не повторится... просто так было нужно!

— Отто, прошу вас!., butterbrotschen!.. сандвичи... прине­сите подносы!

— Прошу вас, мадам!

Я вижу, что Ля Вига хочет мне что-то сказать...

— Позже!., позже!..

Уверяю вас, такие болезни, как лихорадка, кашель или колики, могут распознать все, их симптомы общеизвестны... но врача интересуют только самые тонкие характерные дета­ли... я никогда не был моралистом, к тому же, я приближа­юсь к тому возрасту, когда воспоминания о разных пережи­тых мной подлостях, вполне заурядных или из ряда вон выходящих, только наводят на определенные размышления... кстати, меня часто упрекают в том, что я слишком распрос­траняюсь про свои несчастья, что это стало моим обычным состоянием духа... «Фу! это же смешно, можно подумать, он единственный, у кого есть неприятности, он просто зацик­лен на себе!..» трепачи поганые! так-то оно так, но все-таки!., сколько каждый день я получаю писем с оскорблениями? от семи до восьми... а писем с безумными восторгами?., почти столько же... хотел бы я совсем ничего не получать? есте­ственно! и говорить не о чем!., я всегда был, есть и останусь анархистом, и мне совершенно плевать на мнения!., конеч­но, я не единственный, у кого есть «неприятности»! но как другие распорядились этими своими «неприятностями»? они записали их себе в актив, с тем чтобы потом во всем обви­нить меня! показать всем мою якобы истинную сущность... замечательный материал для всякой сволочи, каким просто грех не воспользоваться!., и уже воспользовались... и те, что рядом, и те, что на противоположной стороне... я имею в виду врагов... на полную катушку!

«Опять он жалуется!»... но черт побери, говорю вам, это еще не конец! таких больших стен плача, как у меня, еще никогда и нигде не было! за две тысячи лет!., смотрите и восхищайтесь!., хотя китайская стена гораздо старше!., того и гляди, обвалится, и вы рискуете оказаться под ней, в кир­пичной пыли...

100

Где-то часа через два-три появляется Харрас...

— Коллега, извините, что я вас разбудил, но это необхо­димо!., простите меня! мне нужен!., ваш диплом! я забыл! ваш медицинский диплом!., нужна копия!., фотокопия для Министерства! чтобы вы получили «разрешение практико­вать»!., я сделаю эту фотокопию! сам! сейчас же!., она нам нужна к завтрашнему дню!

— Конечно!., конечно, Харрас!

Он в пушистом халате, зеленом с красным... я вскаки­ваю... он говорит со мной очень тихим голосом... я вижу, что Ля Вига исчез... должно быть, отправился спать... Лили здесь, тоже спит... я роюсь в сумке с нашими бумагами... у меня их не так уж много!., ах, вот и он!., мой диплом!.. 1924!.. на обороте стоят печати комиссариатов... все из разных мест! это как «снежный ком»!., я навлекаю на себя одни неприят­ности... мне никто не доверяет...

— А сейчас сходим в лабораторию!

— Где это?

— Ниже... двумя этажами ниже!., только тише!..

Он не хочет будить Лили... что это еще за лаборатория... куда он собирается меня вести?., не знаю, что и думать... будь моя воля, я бы вообще с места не сдвигался... чтобы подстраховаться...

— Ладно, Харрас! пошли!

— Лили, я сейчас вернусь, только схожу с господином Харрасом двумя этажами ниже... снять копии... и обратно...

— Никакого доверия! Замечает Харрас...

— Да, дорогой коллега, какое уж тут доверие! Ооах!.. опять я его рассмешил...

— Внизу мы сможем поговорить! там нет микрофонов!., ни одного микрофона!., чертов Селин!

Чертов Харрас, я не собираюсь создавать ему пробле­мы... я ведь тут в качестве шута... он ведет меня по узкому коридорчику... лифт... двумя площадками ниже... простор-

101

— Харрас, вы прямо как Али-Баба!., глубокие пещеры, всюду сокровища! может, здесь где-то спрятались еще и дру­гие Харрасы? я хочу все знать!

— Конечно, Селин! конечно! но сперва займемся вашим дипломом! разрешите мне!

Мы подходим к аппарату... тюк!., и готово!., так! так! так!.. три копии моего диплома! с подписями комиссаров...

— Ну вот, Селин, мой недоверчивый друг! видите, я же вам его возвращаю!., я все делаю быстро!

— Спасибо!., спасибо!..

Я складываю его в четыре... в восемь раз... и засовываю в одну из моих сумочек... а их у меня на плече висит четыре... я с ними никогда не расстаюсь, даже сплю с ними... вы ведь знаете, что, как только начинаются беспорядки, все воруют чужие документы... стоит вам оставить свое свидетельство о рождении на столе или на стуле, и вы его больше никогда не увидите!., зато вместо вас где-то появится какой-нибудь хмырь, который возьмет и станет вами... я сейчас пишу это у себя дома в Бельвю, откуда мне открывается вид на сто тысяч домов и миллион окон... а сколько там скрывается хитрожо­пых личностей, живущих по документам, которые им не при­надлежат?., сколько типов, не являющихся теми, за кого их все принимают?., присвоивших чужие жизни, чужие места рождения?., они и умрут не самими собой... а случись еще четыре, пять подобных заварушек, плюс одна основательная атомная бомбардировка, тогда вообще все лишатся своих до­кументов, вообще не останется людей, которые являются сами собой... появится пятнадцать... а может, даже сразу двадцать пять Детушей, докторов медицины... желтых... красных... франш-конте... берберов... по-настоящему серьезные, глобаль­ные миграции осуществляются посредством кражи докумен­тов, при этом желательно, чтобы подмена была полной и кража сопровождалась убийством, причем таким, после ко­торого от индивидуума ничего не остается, то есть желатель­но расчленение «подлинника»!., глухое молчание!., сколько людей затаилось во всех этих домах?., полчища фальшивых ксив!.. ими заполнена вся перспектива, аж до самой Сакре-Кер... сходите, постучитесь: тук! тук!., в тысячи дверей...

— А вы действительно тот, за кого себя выдаете?

Это все равно, что отправиться в Лувр выявлять «поддел­ки»... детские игрушки!..

102

— Селин, вы наверняка знаете, что в администрации Reich'a все ужасно педантичны... а я собираюсь направить запрос в Министерство внутренних дел... чтобы вы получили «разрешение практиковать»... министр должен высказать свое мнение... впрочем все, вы меня слышите, Селин, абсолютно все чиновники Министерства внутренних дел являются анти­нацистами!., даже сам министр! и все служащие! без исклю­чения! как если бы все актеры были недовольны пьесой, в которой они играют! она вызывает у них ужас!., в каждом театре!., без исключения!., даже ярость! все они анти! но вам ведь все это известно!

— Ну, так и что?

— Да они сделают все, чтобы ваше досье потерялось... и ваше «разрешение практиковать» тоже!., вы будете ждать один... два месяца... даже год...

— А нас правда никто не слышит?., вы мне правду сказа­ли, Харрас?.. точно?., никто?

— Нет!., нет!., давайте!., если хотите!., говорите!., здесь нет ни одного микрофона!., не установлены!., пока нет!., но скоро будут!..

— Ну, ладно, Харрас, поскольку вы мне это разрешаете... я бы очень хотел узнать, как ваш Рейх еще держится?

— Точно так же обстоят дела во всех сильных государ­ствах, Селин!., всюду война!., всюду заговоры!.. Рейх держит­ся исключительно на ненависти!., ненависти между марша­лами!., авиация ненавидит танки!.. Гитлер не изобрел ничего нового!., военный флот ненавидит нацистов!.. Министерство внутренних дел ненавидит Министерство иностранных дел... сотни одних камарилий против сотни других... а как бы, по-вашему, могли иначе удержаться Афины, Рим, Наполеон?., вы же все это проходили, Селин!

— Конечно, Харрас!.. но порой бывают нужны и фана­тики...

— В «Сигнале» Геббельса54 достаточно фанатиков!., а вот на улице их очень мало...

— Ну, а на войне?

— Война — это ведь арена, не так ли... а арены созданы для того, чтобы на них умирали... вы согласны?

— Абсолютно!

— Знаете, Селин, что я вам скажу, две зимы я отслужил на фронте... на польском... затем на Украине... главным вра­

чом, а потом полковником... я видел, как умирали множе­ство солдат, от ран, от холода, от болезней... думаете, они умирали счастливыми? конечно, и такое возможно... от со­знания избавления от страданий!., но не более того!., нам необходимы другие солдаты, другие люди!., вот!., и вам тоже!., ваши последние солдаты погибли в 17-м, наши тоже!., а вот для русских, кажется, все еще не кончился 14-й год... у них не солдаты, а какие-то сомнамбулы... позволяют себя уби­вать, не понимая этого... но долго это не продлится... потом, на следующей войне, увидите... и до них наконец дойдет!., наши солдаты в 14-м году тоже бросались на французов!., а теперь они предпочитают наблюдать... в цирке, и более того, сидя в амфитеатре... все превратились в вуайеров!.. полный разврат!

— По этому поводу, мой дорогой Харрас, еще Монлюк55 писал...

Тук!., тук!., тук!., стук в дверь...

Это седая надзирательница... хочет с ним поговорить... подходит... они шепчутся... у нее весьма недовольный вид... а у него напротив!., тсс! тсс! тсс! говорит он ей... как бы ее успокаивая...

— Я сейчас же все выясню! сейчас же выясню! Он поворачивается ко мне...

— Эта женщина шокирована!., но такова уж Человече­ская Природа, вам-то это известно, дорогой коллега, При­рода!., а она старая дева!..

Я уже забыл про Монлюка... опять какой-то скандал!.. Природа?., чья?., где?., что еще?., правда я кое о чем догады­ваюсь... мы снова идем по узкому коридору... два лифта... и оказываемся,у комнаты Ля Виги, у его гарсоньерки...

— Мсье Ле Виган! вы здесь?

— Да уж, полагаю, что здесь! и не один! Я так и думал!..

— Ну и прекрасно!

Харрас уже в курсе... кажется, его это развлекает...

— Можно войти?

— Прошу вас!., только толкайте сильнее!..

Харрас толкает... и я вижу... точнее, мы видим... Ле Вига-на в розовой пижаме, развалившегося, улыбающегося... и наших двух польских девушек, молящихся на коленях, под распятием у противоположной стены... интересно, где они взяли распятие?..

— Вот видите, господа, вера есть вера!., существуют вар­вары, продолжающие сокрушать алтари! разорять и грабить святыни! но есть еще и люди, принадлежащие к другой расе, профессор Харрас! они, напротив, подбирают обломки!., пы­таются все спасти! взгляните на меня, профессор Харрас! я тоже спасаю! я как раз из таких!

Мы смотрим на него... в розовой пижаме... теперь он взгромоздился ногами прямо на софу... говорит, и это его еще больше возбуждает...

— Профессор, что вы видите в этой сырой яме?., настоя­щий алтарь!., здесь молятся девочки-сиротки! о том, чтобы поскорее закончились все поражения, победы, потопы! эти грустные ясли символизируют собой невинность!.. Иисус с нами!

Ну дает...

И действительно, их Томас, завернутый в одеяла, спит тут же, в кресле... однако все это очень мало волнует Харра-са!.. он замечает лишь одно...

— Взгляните, Селин, как интересно! мы как раз обсужда­ли с вами человеческую природу!., вот эта розовая пижама принадлежит мне, хотя я и не решался ее на себя надеть, поэтому надзирательница дала ее ему!., кстати, она ему очень идет!

Ле Виган смотрит на нас, кажется, он удивлен, что мы находим все это совершенно обычным... ну и? что же даль­ше?., настоящее представление! раскинутые руки! вылитый Христос!

Харрас делает вывод:

— Он обольстил надзирательницу!

Я ничего не отвечаю... пусть готовятся к тому, что он обольстит тут всех, и не только тут, если постарается... одна­ко эта надзирательница весьма чувствительная особа... так ли уж она фанатично предана нацистам?., или же симпати­зирует полякам?., я навожу справки у Харраса...

— Мне известно немногое, она из Брно, из Моравии, Gross Deutschland... вы не знаете Брно? в Брно есть все! нацисты! Судеты! австрийцы! русские!., те, что против всех! и поляки тоже!., теперь она с нами... она очень хорошо работает в пра­чечной, весьма строгая особа... и обожает розовые халаты... фанатичка?., возможно... будущее покажет!., будущее, мсье Ле Виган!

— Мсье Ле Виган, должно быть, курит?

— Конечно, мне иначе просто нельзя!

105

Ля Вига слезает с дивана и принимает новую позу... вот он уже с сигаретой, нога на ногу, светский лев... две польки кончают молиться... встают... и садятся напротив Ля Виги... они тоже хотят покурить!.. Харрас предлагает им пачку... две пачки «Лаки»... барышни вне себя от восторга... безумный смех!., их волосы уже вымыты, они действительно завивают­ся, причем естественным образом, длинные, очень длинные... а после того как они еще кокетливо прибрали свои лохмо­тья, они вовсе не выглядели грязными замарашками!., за­бавно!., настоящие Эсмералъды!.. без Ля Виги тут точно не обошлось... я их очень хорошо себе представлял на площади Тертр... Харрас продолжает свои размышления...