Магомет кучинаев

Асские воины, не трогаясь с места, продолжали молча смотреть на все, что происходит перед ними.

Как и всегда, царь Дариявуш вывел вперед пеших воинов, разделив их в колонны по тысяче. Конных воинов разделил на три отряда, два отряда послал в два конца – и они стали как бы крыльями выстроившихся воинов. А один отряд конницы оставил в запасе у себя под рукой, чтобы кинуть его в конце битвы преследовать остатки разбегающихся сакских воинов. Сотни, десятки воинов быстрым маршем продвигаются, согласно плану предстоящей битвы, на свои места, тысячные с какими-то своими заботами бегут к военачальникам, те – к царю.

Асские воины, застыв на своих местах, продолжают спокойно на все это смотреть.

Вот теперь фарская армия полностью подготовилась к бою. Быстрая, как ветер, согдийская конница составляет левое крыло войска. Смуглые воины-согдийцы терпеливо ждут сигнала вступить в битву, в правых руках они держат свои короткие, но мощные копья, а в левых – уздечки, и стоит им только, слегка нагнувшись вперед, шевельнуть ими и чуть-чуть приударить пятками, как их небольшие, но быстрые и выносливые кони сразу же бросятся вперед. А правое крыло – такая же быстрая, прославленная во многих битвах фригийская конница. Тонконогие огненные ассирийские кони, шевеля своими небольшими ушами, красуясь длинными щеями, нетерпеливо ждут, когда же всадники, дернув уздой, дадут им волю, и они понесутся вперед, словно стрелы. Ждут сигнала и воины-фригийцы – бронзовые от загара, неустрашимые, с орлиными взглядами своих черных очей. Их медные шлемы ослепительно сверкают на солнце. А конные воины Каппадокии, рослые, могучие, на таких же, как и сами, рослых и сильных жеребцах, мирно беседуют друг с другом, словно они сейчас находятся не в броске от врага, с которым, быть может, уже в следующее мгновенье вступят в бой, а готовятся к торжественному смотру у себя в горах к приезду царя царей. Их, конных воинов Каппадокии, которые пронесли свою славу победоносных из глубины веков, царь Дариявуш оставил у себя под рукой, чтобы в нужный момент поручить им роль всесокрушающей дубины – одним мощным ударом сломить хребет противника. Как и во многих случаях, очень даже возможно, что они так и не примут участия в битве. Если фарсы разобьют асское войско легко, с ходу, без особого напряжения. Кто слышал о том, что каппадокийская конница от кого-либо бежала? Никто не слышал. Потому что такого никогда и не было!

А асские воины, как и раньше, не двигаясь, стояли на своем месте и спокойно смотрели на приготовления противника.

Чего они ждут, если вышли воевать – почему не начинают?

Царь Дариявуш посмотрел на Бардию.

– Они не начнут, – спокойно ответил Бардия царю, хотя тот ничего и не спрашивал.

– Какого дьявола тогда они стали у нас на пути? – так и не сумев скрыть свою душевную тревогу, спросил царь.

– Они просто остановили нас, чтобы дать возможность своим мирным людям без суеты и паники удалиться отсюда подальше, – сказал Бардия, да так спокойно, словно все, что сейчас здесь происходило, его нисколько не касалось. – К вечеру они уйдут. Если мы всей армией двинемся вперед, вполне возможно, что они даже немного отойдут назад, но дорогу все равно не освободят. А тем, что бросишь на них конницу, их не испугаешь: их много и они будут только рады случаю немного поразмяться – сразу же примут бой и, боюсь, быстро одолеют наших. Одной конницей нам их не победить.

В это время к царю подскакал предводитель согдийской конницы Ариафард – рослый, черный как сам дявол, богатырь на таком же черном и огромном, как и он сам, жеребце. Неторопливый согдийский конь долго не мог успокоиться и дать возможность своему седоку с подобающей учтивостью обратиться к царю.

– Позволь мне, мой повелитель, немного пощекотать им бок и попытаться разозлить их! – сказал Ариафард, кое-как успокоив наконец своего коня. – Мы нападем на них, потом, сделав вид, что отступаем, прибежим обратно – быть может, они тогда, погнавшись за нами, сгоряча ввяжутся в бой?

– Хорошо. Давай посмотрим, – сказал царь. Ты раздели своих тигров на два отряда, и нападайте сразу, с двух сторон. Это хоть как-то будет похоже на то, что мы всерьез их атакуем. Смотрите, как бы вы сами сгоряча не врезались в их гущу – тогда они вас живыми не выпустят. Так, не очень-то впутываясь в битву, попытайтесь их раздразнить. И как только увидите, что они начинают выходить из себя, – бегите обратно! Скажи всем своим богатырям – когда обратно будут бежать, пусть направляются прямо в середину наших войск. Пешие воины раздвинутся в стороны и пропустят их, потом опять быстро сомкнутся и дадут нужный ответ вашим преследователям.

– Будет исполнено, мой повелитель! – радостно воскликнул Ариафард, довольный доверием царя, и поскакал к своим воинам.

А асские воины спокойно смотрели на все это, словно перед ними была не самая большая армия мира, которая пришла их убивать и грабить, а как будто они, эти иноземцы пришли на какие-то всенародные праздничные игры.

И вот с двух концов фарсской армии выскочили воины Ариафарда и полетели в сторону противника. Они неслись, припав к шеям своих коней и выставив вперед свои копья. Казалось, что их кони не по земле бегут, а летят по воздуху. Но вот навстречу им выскочили асские джигиты и тотчас же все поле наполнилось привычным для воинов шумом битвы: послышалось громкое ржанье падающих коней, крики раненых и бросающихся в схватку воинов, лязг и звон мечей, топот тысяч и тысяч копыт. С обеих сторон оставшиеся на своих местах воины нетерпеливо наблюдают за происходящим – кто же одолеет в этой первой схватке? Но вот сперва отдельные, а вскоре и все фарсские воины, не выдержав натиска асов, побежали. Асские джигиты гнались за ними, как тигры за маралами.

– Кажется, хитрость Ариафарда удалась! – сказал царь Дариявуш, неотрывно глядя на быстро приближающихся всадников.

И в этот миг случилось то, что немало удивило людей с обеих сторон: плотная стена пеших фарсских воинов вдруг раскололась на двое и раздвинулась, в образовавшийся разлом хлынули отступавшие согдийцы, и за последним из них стена сомкнулась так же быстро, как и раздвинулась. Это особенно удивило тех асов, которые не участвовали в схватке, а пристально наблюдали за всем происходящим. Не меньше удивились и фарсы с этой стороны, когда стали замечать, что асы, гнавшиеся за согдийцами, останавливались, словно наткнувшись на стену, как только достигали середины расстояния между обеими войсками. И асские джигиты, с изумлением понаблюдав, как конные фарсы проскакивают сквозь пеших, не затаптывая их, неспеша разворачивали коней и ленивой трусцой возвращались обратно к себе. Больше всего удивило фарсов именно это – то, что асы так и не перешли через невидимую нить, протянутую между обеими сторонами. Неужели Небесные Святые предупредили их, крикнув им с небес: «Бульте осторожны! Вас обманывают!» Иначе чем все это объяснить?

– Нет! Их не раздразнить! – сказал уверенно Бардия. – Они середину не перейдут. Саки почему-то не хотят решающего сражения.

Царь еще раз послал воинов Ариафарда, асы еще раз пригнали их обратно, и, опять же, дойдя до середины, спокойно уходили назад, даже и не думая нападать на стоявших невдалеке пеших фарсов. Окончательно убедившись в том, что асов ничем не удается завлечь в серьезную, решающую битву, царь Дариявуш просто растерялся – он еще не попадал в такое глупое положение и не знал что делать.

Вечером асы развернули коней и ускакали. Царь Дариявуш сошел с коня и велел готовиться к ночевке.

На следующий день к середине дня стало ясно, почему это вчера асские джигиты так упорно сдерживали фарсов – воины царя Дариявуша вошли в город, дома в котором сплошь были деревянными. Конечно же, как раз в то время и уходили отсюда мирные жители города, когда асские воины сдерживали вчера фарсскую армию. И все равно им, видно по всему, приходилось спешить, так как в городе осталось много добра и скота. Но фарсов больше всего удивило то, что в городе было полно... свиней: до сих пор на земле асов они свиней не видели.

– Этот город – не сакский город, – заявил Бардия. – Саки – кочевой народ, а кочевники свиней не держат. Потому что свиньи не стадные животные. Свиней держат только оседлые народы. Так что, выходит, что мы выгнали саков из их родной земли и загнали в чужие края!

Слышать это сообщение Бардии царю Дариявушу было приятно – что ни говори, а это, если правда, можно посчитать за полное поражение саков. А как же – разве это не поражение, если тебя изгоняют из родной земли на чужбину? Как не крути, а это – поражение. А для фарсов – победа. Правда, у саков еще много воинов, но если они не хотят воевать, что он, царь Дариявуш, может с ними поделать?

Эти земли, кому бы они не принадлежали, были благодатными: дни – не жаркие, на полях и лугах травы – по колено, в лесах – полно дичи, реки – чистые, рыбные.

Чуть выше города начинался орман – вековечный непроходимый лес. Самые любопытные уже успели съездить и туда, рассказывают, что даже сейчас, днем, в том лесу темно...

Вечером царь Дариявуш вновь созвал совет. Без долгих разговоров сошлись на том, что теперь, когда саки, скорее всего, укрылись в лесах, преследовать их не имеет никакого смысла. А потому следует здесь, в этих благодатных местах, дать армии два-три дня отдыха, а потом вновь вернуться в степи и уже там, смотря по обстоятельствам, решить что делать дальше.

В конце совета Мардоний обратился к царю.

– Мой повелитель! – сказал он. – Разреши мне с частью своих воинов объездить окрестности города. Кто знает, может поблизости попадутся поселения – нам ведь нужно добыть как можно больше продовольствия.

Царь Дариявуш не сразу ответил Мардонию. Конечно же, если б Мардоний обратился к царю со своей просьбой тогда, когда они остались бы наедине, он просто отругал бы его за мальчишеские затеи и запретил бы. Что и говорить, Мардоний – храбрый воин, неглупый юноша, но война, не моргнув и глазом, сглатывала еще не таких! А разве Шарваз-буря был менее храбрым, чем Мардоний? А вдруг с ним что-нибудь случится – с каким лицом он тогда покажется своей любимой дочери, похоронив где-то на краю земли ее любимого? Да, что поделаешь, Мардоний не подождал, пока все разойдутся, а обратился со своей просьбой у всех на виду, и все слышали и видели это. Не оставив этим самым ни малейшей возможности Дариявушу под каким-нибудь предлогом отказать ему: ведь если сейчас он не пустит Мардония, многие военачальники непременно подумают, что он, царь Дариявуш, не захотел отпустить своего будущего зятя на рискованное, но такое важное дело. А о том, что многие из них уже знали о намерении царя дать согласие на помолвку Мардония с принцессой сразу же после окончания похода, никаких сомнений не было.

– Хорошо! – согласился царь Дариявуш, поняв, что сейчас он иначе ответить не имеет право. – Только будьте осторожными, далеко не уходите. Постарайтесь вернуться засветло!

– Будет исполнено, мой повелитель! – Постараемся к вечеру вернуться, – пообещал Мардоний.

Вернувшись в там, где он остановился, Мардоний вызвал к себе тысячников и сообщил им, что царь разрешил ему с частью воинов побывать в окрестностях города в поисках пищи.

– Я возьму с собой две тысячи. Кто хочет со мной? – спросил Мардоний.

– Я пойду!

– Я!

– Ты не пойдешь, – сказал Мардоний Шахрияру.

– Почему? – не выдержал Шахрияр, и тут же покраснел, поняв, что нарушил воинский этикет: подчиненный не имеет право требовать объяснений своего командира почему тот поступает так, а не иначе.

– Не разрешаю – вот почему! – сказал Мардоний, суровостью голоса давая понять молодому тысячнику, что недоволен его невоспитанностью. Но потом, подумав, не слишком ли суров, смягчился: – Ты, Шахрияр, еще молодой военачальник, у тебя нет опыта боевых действий. Ты сперва должен вместе со всем войском поучаствовать в двух-трех сражениях, а потом можешь ходить и на вылазки. Понял?

– Чтобы у воина был опыт, он должен участвовать в сражениях, боевой опыт с годами сам по себе не приходит! Разве не так? – спросил Шахрияр.

– Шахрияр прав – пусть идет с нами! – сказал Барзани, тот самый тысячник Барзани, который прославился в битвах с заморскими саками в Согдияне, уверенный в том, что в первую очередь, конечно, Мардоний возьмет с собой именно его тысячу.

Мардоний без Барзании и сам хорошо знал, что Шахрияр прав, но только Мардоний не мог его взять с собой. Потому что он дал слово Капассии, человеку, которого уважал как отца, что в походе будет оберегать Шахрияра как зеницу ока от всех опасностей. А вылазка на еще не завоеванные земли врага – это большая вероятность встречи и схватки с противником. И там может всякое случиться. Если есть возможность, Мардонии обязан уберечь Шахрияра от любой опасности. А сейчас такая возможность есть. И он, Мардоний, выполнит свой долг.

Хотя Шахрияр и не знал о том, что Мардоний дал слово Капассии всячески опекать и оберегать его сына, но он ясно осозновал, что Мардоний не берет его с собой по слишком уж надуманной причине. Видно, считает его просто мальчишкой. И это было обидно – ведь все происходило на глазах всех тысячных, которые и так всегда относились к нему снисходительно как к самому молодому. Обида захлестнула разум Шахрияра и он сказал:

– Многоопытные военачальники никогда не берут с собой в поход ни на что не годных мальчишек – они оставляют их у себя на родине!

Мардоний, поняв, что Шахрияр всерьез обиделся, смягчил тон.

– Никто тебя, Шахрияр, не считает мальчишкой, – сказал он. – Мы ведь просто выходим пошарить вокруг и поискать какой-нибудь еды. Неужели это тебе интересно? Такие как ты молодцы боевого опыта должны набираться, участвуя в настоящих битвах. А мы, говорю еще раз, идем собирать, если найдем, что-нибудь съестное – зерно, скот, масло, сыр, мед... Если уж так хочешь – можешь идти, я не возражаю...

Мардоний с двумя тысячами «львов» вышел из города рано утром и отправился по дороге, которая шла в сторону восхода солнца, чуть-чуть забирая вверх. Вскоре дорога дошла до небольшой речки и по ее правому берегу пошла почти вверх, в сторону виднеющегося на горизонте леса. Через некоторое время дорога все-таки повернула в лес, и волей-неволей пришлось ехать за ней. В сердце каждого воина пробралась тревога, родная сестра, говорят, того самого подлого страха, встреча с которым ни одному человеку ничего хорошего не сулит. Каждый думал, что это только он один оказался таким слабаком, что позволил этой наглой тревоге пробраться к нему в грудь и завладеть там душой и сердцем, а потому все, стараясь скрыть это, ехали как и прежде, как будто ничего и не случилось – беззаботно вроде бы беседуя.

– А здесь от жары в обморок не упадешь!

– Да. Видно, здесь два-три дня назад шел дождь, а то откуда взялись эти лужи на дороге?

– В лесу, говорят, родников много бывает.

– В таком лесу, наверное, всегда влажно – если сюда не пробивается солнце, кто тебе землю будет сушить?

С каждым шагом лес становился все гуще и сумрачней, словно прослышав о том, что откуда-то появились злые иноземцы, все деревья из лесу сбежались сюда и столпились возле дороги. Если не так, почему лес становится все гуще и гуще, все темней и темней. До чего же они похожи друг на друга – эти деревья и асские воины, точно так же, как и эти деревья, стоявшие стеной и смотревшие исподлобья на незваных гостей! Корни деревьев, что стояли близко к дороге, тянулись к фарсским воинам, словно хотели похватать их и, хорошенько встряхнув каждого, грозно спросить: «Кто вы такие? Зачем сюда пришли?»

– Зябко – верно?

– Да – не жарко.

– Куда это ты лезешь?

– Да вы меня так прижали к краю, что я чуть без глаз не остался – еле пробираюсь сквозь ветви.

– Зачем придумывать отговорки? Скажи прямо – боюсь, мол, что из лесу прыгнет на меня тигр.

– А водятся здесь, интересно, тигры?

– В таком лесу, наверное, есть звери и пострашнее тигра.

– А что может быть пострашнее тигра?

– А я откуда знаю? Мало ли что здесь может быть!

– Водятся или не водятся здесь тигры – не знаю, но если здесь ходят караваны, то у разбойников тутошних, конечно, сладкая жизнь! Дождались, напали, перебили всех, забрали все и исчезли в лесу – иди и ищи!

– Вот бы сейчас один из них прыгнул бы тебе на спину!

– Ну и что он нашел бы у меня? Вот было бы дело, если бы он прыгнул на тебя!

– А что было бы?

– Да с тобой-то ничего не было бы, только нам, бедным, досталось бы.

– А почему не мне, а вам, интересно?

– Потому что ты ничего, наверное, не чувствовал бы, а мы, скорее всего, затоптали бы друг друга, разбегаясь.

– Это почему же?

– От запаха, друг мой, от запаха!

– От какого запаха?

Громкий хохот воинов вспугнул влезшую в их души тревогу, и она исчезла, но как только смех прекратился, тревога вновь пробралась в их сердца и опять расположилась там хозяйкой.

Этот лес был каким-то необычным – словно здесь ни одной живой души: не слышно было ни пения птиц, ни рева зверей. Хотя в этом и не было ничего удивительного – этот лес скорее был похож на место, где расположено жилище Ахримана¹, а не на обычную землю под солнцем, а эта дорога – на одну из трех Проклятых дорог².

– Небось лес этот полон созданиями Ахримана³.

– И в особенности друзьями Айшмы⁴.

– Оставьте пустые разговоры!

Довольно долго ехали молча. Ветви вековых деревьев, сходясь вверху, полностью закрывали небо над дорогой, и воинам казалось, что они продвигаются не по земле, а по какому-то прорытому ходу под землей – настолько было сумеречно и сыро в лесу. Уже многие отчаялись когда-либо выбраться из этого проклятого леса, все ехали молча, подавленные, никому уже не хотелось ни шутить, ни просто разговаривать. Лишь иногда украдкой поглядывали в лес...

Выехали к большой, залитой солнцем долине совершенно неожиданно, как будто действительно выбрались из подземного хода. А долина не простая долина, а настоящий Светлый Мир⁵ на земле: голубое-голубое небо, поют птицы, на дальних лугах пасутся стада, щедро льется на землю солнечное тепло! Вытекая, видно, со стороны восхода солнца, долину пересекает, по-змеиному изгибаясь, небольшая река. На том, на правом высоком берегу реки, почти в середине долины, стоят черные деревянные тамы довольно большого селения. То там, то здесь над тамами поднимаются к небу синие столбы дыма – как и везде, где живут люди, здесь тоже, наверное, многие готовят еду. Иногда даже сюда доходит то лай собаки, то крик петуха.

Река делит долину почти на две равные части – на верхнюю и нижнюю. Верхняя часть, расположенная за рекой используется как пастбище – там зеленеют луга и видны стада овец и крупного скота. А нижняя часть, на окраину которой как раз и выбираются воины Мардония, судя по-всему – пахотные земли: здесь четко прослеживаются черные, желтые, зеленые участки.

Воины, выезжающие из мрака леса, увидев долину, так и застывают на месте, не веря своим глазам.

– Посмотрите туда! – крикнул один из воинов, показывая рукой в верхнюю сторону от населения.

Да, там одинокий всадник во весь опор мчался к селению – это, без всякого сомнения, какой-то пастух увидел их, фарсов, и теперь мчится в селение, чтобы предупредить людей об опасности.

– Быстро! – крикнул Мардоний и пустился вперед.

«Львы» поскакали за ним.

Еще на дальних подступах к селению увидели воины, как люди в суматохе бежали врассыпную, как цыплята от налетающего коршуна. Они, конечно, хотели добежать до лесу. Но разве пеший убежит от верхового?

Вскоре воины настигли убегающих людей и, особо ретивых усмиряя мечами, пригнали их обратно в село. Мардоний велел перегнать к селу и все стада со всей долины.

Село оказалось богатым – тамов, правда, было не так уж много – всего около шестидесяти, но зато было полно всякой живности – коров, овец, свиней; да и зерна, сыра и меда нашли немало.

Сорок пять телег, что нашлись в селе, загрузили зерном, бочонками с маслом, сыром и медом. Крупный скот поделили на два стада, подготовили к перегону.

– Что делать – слишком уж много добра остается? – спросил Барзани. – И зерно, и другая пища. Что делать со свиньями, с овцами, с людьми?

– Можно же зерно во что-то засыпать и взять с собой?

– Некуда засыпать – вот в чем дело. И на то зерно, что загрузили в телеги, еле отыскали мешки, – сказал Барзани. – Может, завтра еще раз придем сюда?

– Хорошо! Вели этим людям, чтобы они к полудню завтрашнего дня зарезали всех овец, свиней, гусей и кур, выпотрошили, выщипали, вымыли и приготовили к погрузке на телеги. А мы завтра в полдень будем здесь! – сказал Мардоний, указывая на жителей села, которых воины согнали в одну большую стонущую, плачущую толпу на окраине села.

– Зря смеешься! – сказал Барзани. – Мы оставим здесь несколько сот воинов, и они все сделают именно так, как ты и говоришь.

Мардоний посмотрел на Барзани – ты что, мол, с ума сошел; как же можно здесь, на чужой земле, вдали от лагеря, оставлять несколько сот воинов?

– Нечего смотреть. Разве ты не заметил – почему-то жители этого села и не думали, что мы можем сюда прийти, видно, они вообще о нас ничего не знали. А раз так, что может случиться за одну только ночь? Ничего не случится. Самое большее, что может быть, – это завтра примчится сюда гонец с вестью о том, что мы можем здесь появиться. Неужели же он один перебьет всех наших воинов – двести-триста человек?

Мардоний не нашелся что сказать – действительно, в предложении Барзани был резон: тридцать-сорок телег зерна и мяса для полуголодной армии немалое подспорье.

Так и сделали – Барзани отделил из своей тысячи триста воинов и велел им к полудню завтрашнего дня подготовить для погрузки на телеги все пригодное для еды, что еще можно было здесь найти. После этого сразу же выступили в путь...

К городу, вокруг которого громадным лагерем остановилась армия, Мардоний и его воины доехали еще до захода солнца. Лицо царя Дариявуша просветлело, когда он увидел с какой богатой добычей вернулись воины, которые выехали из лагеря только сегодня утром – забота о пропитании тысяч и тысяч воинов уже становилась головной болью не только специально приставленных к этому делу людей, но уже и предводителей войск, и даже самого царя, а телеги, нагруженные продуктами и скот, доставленные Мардонием, хоть в какой-то степени уменьшали эту боль. А когда Мардоний более подробно рассказал о вылазке и сообщил о том, что завтра, наверное, привезет столько же, Дариявуш не выдержал и похвалил его, что он делал не так уж часто.

– Молодец, Мардоний! – сказал царь, по-отечески похлопав молодого военачальника по плечу...

Утром рано Мардоний со своими воинами вновь отправился в путь, доведя число телег до целой сотни. Солнце еще только начинало малость припекать, а отряд уже был у леса. Сегодня воины были в хорошем настроении – сказалось, конечно, успешное завершение вчерашней вылазки: они шутили, смеялись, подтрунивали друг над другом.

– А женщины у них, словно лисички – ничего, те, которые там остались, побаловались небось.

– И чего это я-дурак не остался там вчера?

– А как ты мог отстать от целой сотни?

– Отстал бы – и все! Кто тебя именно в эту ночь будет искать?

– Прознали бы, так твоя голова и осталась бы там, с этими лисичками!

– Наш сотник и на такое пойдет: ему дай только повод – съест!

– А сейчас, когда нечего есть – тем более!

– А на что бы ты, бедный, пригодился, если б даже и остался – ведь ты, с ногами и с руками, не составляешь лишь столько же, сколько одинокий палец хорошего мужчины!

– А разве ты не слышал поговорку – плохое дерево в сук растет!..

Все началось совершенно неожиданно. Только голова колонны стала приближаться к лесу, как оттуда с гиком и криками выскочили асские джигиты. И в тот же миг вся поляна перед лесом стала местом горячей, беспорядочной схватки. Послышались угрожающие крики кидающихся друг на друга воинов, вопли и проклятья раненых, лязг мечей, ржанье лошадей – обычный шум сраженья заполнил всю поляну, хлынув в лес. Жаркая сеча, когда никто не интересовался тем, кого больше да кого меньше, а просто бился с тем, кто из врагов попадался ему навстречу, продолжалась не так уж и долго. Но вот фарсы заметили, что из лесу все еще продолжают выскакивать все новые и новые асские воины. И поняли они тогда, что им не одолеть стольких врагов, и стали отступать. Нет, не отступать – а убегать, стараясь спасти жизни свои! Мардоний, отчаянно отбиваясь от трех асов, наседавших на него, лишь краем глаза увидел, как бежали «львы», словно стадо маралов, преследуемых тигром! От ярости и бессилия что-либо сделать глаза Мардония налились кровью – он, если б избавился от этих проклятых асов, все-таки всерьез намерившихся убить его и все яростнее и яростнее наседавших на него, сам погнался бы за убегавшими трусами, и не от мечей врагов, а от его меча пали бы все они!