Магомет кучинаев

– Эй, собаки! Куда вы убегаете? – страшным голосом крикнул Мардоний и еще быстрее замахал мечом – вокруг него все меньше оставалось «львов», все больше становилось врагов. И вот в этот миг, в миг, когда смерть с иронической улыбкой на холодном лице спокойно ждала его чуть в сторонке, Мардоний вдруг вспомнил про Шахрияра – где он сейчас? «Хорошо, если он среди убегавших», – подумал Мардоний и даже улыбнулся этой своей мысли: он, Мардоний, хотел, чтобы один из его тысячников оказался трусом и спас бы свою шкуру бегством, а не погиб бы, героически сражаясь до последнего вздоха, как того требует честь воина фарсской армии!

Звон вражеских клинков вернул забывшегося на миг Мардония в настоящий мир – он огляделся и понял, что отсюда живым не выбраться, если не сделать отчаянное усилие. Понял это, и, подняв коня на дыбы, выскочил из круга врагов. Одним взглядом оглядел поле битвы и увидел «львов», воинов с поистине львиными сердцами оставалось до обидного мало. Их, настоящих героев, надо было спасать, надо было их вырвать из пасти чудовища, куда их кинула капризная судьба-злодейка в качестве жертвоприношения.

– Уходим! Уходим! – крикнул Мардоний, давая право героям с честью выйти из битвы, которая теперь не могла быть выигранной...

Это стало уже как бы правилом – асские джигиты пригнали «львов» обратно, загнали их в лагерь, и только потом, неспеша, гордо удалились.

Мардоний и Барзани построили вернувшихся в лагерь живыми воинов, пересчитали их. Не хватало пятисот воинов, считая и тех, кого вчера Барзани оставил на той прекрасной лесной долине. Не было и Шахрияра...

XVI
Известие о том, что его любимцы, неустрашимые «лвы», о которых слава гремит еще со времен легендарного царя Куруша, бежали с поля боя, да еще оставив там своего предводителя, почти в окружении, словно стрела вонзилась в сердце Дариявуша, причиняя нестерпимую боль. Чем покрыть и себя, и всю фарсскую армию таким позором, уж лучше бы все они погибли в том злосчастном бою. Тогда хотя бы другие воины никогда не подумали бы – если «львам», спасая шкуры, можно бежать с поля боя, то почему же, мол, и нам тоже нельзя?

Трусость, как и холера, как и чума, может любую, и даже самую лучшую армию мира, довести до жалкого состояния, разложить, уничтожить. Трусость, как и любая другая зараза, переходит от человека к человеку. Чтобы остановить чуму, холеру, лучше всего убить всех заразных людей и сжечь их – чтобы вместе с ними сжечь, уничтожить и эти заразные болезни. Чтобы спасти тысячи, весь народ. Точно так же следует искоренить и трусость – надо всех трусов, бежавших с поля боя и опозоривших великое царство Фарсское, убить и сжечь. Пусть вместе с их телами в священном огне возмездия сгорит и трусость! На миг Дариявуш даже мысленно представил себе картину – как вперемежку с дровами укладывают в огромный погребальный костер трупы убитых трусов: слой дров, затем слой трупов, потом опять дрова; – и вот загорается эта гора из дров и трупов, огонь стремительно рвется вверх, с треском съедая людей...

Царь вздрогнул, словно только что видел страшный сон. О, Великий Ахурамазда! О, Семеро Небесных Бессмертных Святых! Оказывается, если человек начинает поддаваться злым чарам Ахримана, – он становится зверем! Почему это, интересно, воинов, которые смело вступили в бой с противником, многократно их превосходившим, а потом каким-то чудом спасшихся от верной гибели, надо не похвалить, а казнить? За то, что они не погибли, а остались в живых? О, Ахриман, черной души Ахриман, – как же легко ты затмеваешь разум людей, когда им тяжко! Очень довольный тем, что своевременно заметил как коварный Ахриман стал завладевать его душой, что сумел все-таки устоять против козней зла, и вновь вернуться на путь истины и справедливости, царь Дариявуш гордо вскинул голову.

Нет! Не такой уж слабоумный он, царь Дариявуш, чтобы злой Ахриман и его подручные с темными душонками так легко его обманули! Надо, пока не стемнеет, взять людей, сходить самому и, воздав полагающиеся павшим героям почести, похоронить всех погибших, если нужно будет, поднять и всю армию! Нельзя, чтобы тела павших воинов стали пищей для хищников и воронья!

И вскоре царь Дариявуш, взяв с собой всех «львов», выступил из лагеря. На поле битвы у леса было тихо. Собрали тела всех погибших героев. Удивительно, хотя еще раз тщательно осмотрели всю округу, но тело Шахрияра так и не нашли! Где же он, интересно, если нет его ни среди живых, ни среди мертвых?

Царь оставил пятьсот воинов, чтобы они похоронили павших, а сам с остальными негерами поехал по дороге, ведущей в лес. Скачут легкой рысью – царь торопится. Торопится скорее добраться до села, застать там врага и отомстить за гибель своих героев.

Но еще на целый бросок не доезжая до села, стало ясно, что мечта эта не осуществится – ни одной живой души там не было видно. Так и оказалось – кроме трупов фарсских воинов в селе никого не было. Собрали тела погибших воинов, посчитали. Их оказалось двести пятнадцать. Остальные, скорее всего, были, наверное, пленены и угнаны в рабство. Так как день уже клонился к вечеру, пришлось торопливо рыть общую большую могилу и похоронить всех вместе.

Прощаясь с погибшими у их могилы, царь Дариявуш воздал хвалу их мужеству, высоко оценил их заслуги перед царством Фарсским и обещал позаботиться о их семьях. Отдав последние почести своим погибшим товарищам, «львы» сразу же вышли в путь и еще засветло выбрались из лесу. Здесь их ждали остальные, которые уже успели похоронить павших вчера товарищей.

Царю Дариявушу пришлось выступить,и здесь он опять говорил о величайшем мужестве и крепости духа погибших «львов», говорил о чести и достоинстве фарсского воина, который своим мечом заставит все народы смиренно идти по пути порядка и справедливости к светлой жизни...

До самого лагеря все ехали молча...

В следующий же день, забрав с собой все съестное и представляющее какую-либо ценоость добро, спалив все дома, города, фарсская армия покинула эти места и быстрым маршем направилась вниз – в степи. Хотя на совете царь Дариявуш по этому поводу определенно ничего и не сказал, но он посчитал, что загорские саки побеждены и решил теперь отправиться в сторону Согдияны – к заморским сакам. Пойдем по новым землям, где вероятно, трава будет лучше – предложил на совете царь и повел свою армию не прямо вниз, а оттягивая в сторону восхода солнца. И вправду, вскоре вступили в степи, где трава доходила до колен, часто встречались реки – совсем другое дело, чем те первые дни, когда они оказались на земле саков по эту сторону Долай-сая. Целую неделю, не испытывая особой нужды ни в чем, армия безостановочно продвигалась вперед. Только одно тревожило и не давало покоя фарсским воинам ни днем, ни ночью – это постоянные набеги асских воинов. Конечно же, эти набеги, подобные налетам разбойников на торговые караваны или же ночным нападениям хищников на стадо овец, и постоянное нежелание встретиться в честном бою не делало чести ни ополчению, ни армии любого народа. Но откуда такому народу, как эти загорские саки, у которого не хватает ума даже на простую вещь – осесть на какой-нибудь земле, строить города и села, взяться за ремесло, обрабатывать землю и выращивать зерно и фрукты – такому народу, наверное, даже и не ведомо, что такое честь и достоинство! Хотя царь Дариявуш и думал обо всем этом день и ночь, но никак не мог прийти к какому-либо решению – он не знал что дальше делать. Когда он отправлялся в поход, все его цели и намерения были четки и поределенны, как ясный день – пройти весь известный мир, дугой огибая сверху, начиная с берегов Долай-сая в стороне заката солнца и заканчивая Согдияной на другой стороне света, и вернуться в родной Фарс, покорив и усмирив на этом пути все народы и племена. А теперь что?

С одной стороны, кажется, что он, как и намечал, идет к своей цели – он изгнал загорских саков с их земли и гуляет по ней как ему вздумается, значит, может считать себя победителем. Теперь можно переходить и в Согдияну, усмирить там как следует заморских саков и возвратиться в родной Фарс, в Персополь.

Но, с другой стороны, если ты не разгромил армию, не покорил и не усмирил народ, если царь этого народа не вышел к тебе навстречу, не упал на колени и не просил пощадить его, не казнить, сохранить ему жизнь – как же такой народ считать побежденным и покоренным? Тем более – если его армия не разбита? Если учесть все это, то трудно сказать, что он успешно продвигается к своей цели. А если сказать прямо и честно, как есть, то надо признать – сейчас, спустя месяц и более после начала похода с каждым днем становится все более очевидным, что все его планы и замыслы были пустыми грезами мечтательного мальчишки, которым никогда не дано исполниться! Какой толк считать парящего в синем небе сокола своим, прирученным, если он не в железной клетке, а на свободе? Так и с загорскими саками. Что толку считать народ себе подвластным, людей – своими подданными, если ты даже и не видел ни этого народа, ни этих людей? Что – неужели, если ты так посчитаешь, этот народ тебе покорится, а люди начнут тебе платить дань? Нет, народ, которого ты не поставил на колени, не считается побежденным, он тебе не покорен и дань платить не станет! Что же тогда получается? Он, царь Дариявуш, тот самый царь Дариявуш, владыка Блистательного Фарса, перед которым содрогается весь мир, уже целый месяц совершенно зря шатается по этим выжженным степям, да еще попусту потерял в бесполезных стычках сотни и сотни своих бесстрашных воинов? Зря, попусту, бесполезно...

Эти безжалостные слова, словно отравленные стрелы, впились и в сердце Дариявуша, причиняя нестерпимую боль. Зря! Неужели все зря и все попусту – и этот поход, только на подготовку которого ушел целый год; и мечты о счастливой и мирной жизни племен и народов, собранных под его по-отцовски заботливую руку; и намерение построить новую, сказочно-красивую столицу царства, собрав со всего мира искусных мастеров и строителей? Часто по ночам, когда души не дают покоя, ему хочется выскочить из шатра и, воздев руки к небу, воскликнуть-спросить: «О, Великий Ахурамазда! Если Ты Сам поручил мне объединить все народы мира в одну семью и начать Золотой век на земле, то почему же тогда так поступаешь – почему не приходишь на помощь, а лишь только взираешь со стороны, когда рушатся все мои мечты и надежды?»...

Этого благодатного места – река с хрустально-чистой водой, бескрайняя степь с невысокими редкими холмами, лощины, заросшие лесом, – достигли, когда день уже клонился к вечеру, а потому сразу же решили остановиться здесь на ночевку. К тому же, судя по дневной жаре, армия уже опять, наверное, находилась в тех степях, откуда она три недели назад повернула прямо вверх. А раз так, то следовало созвать совет и решить, что дальше делать.

Во время совета выяснилось, что положение армии города хуже, чем думал царь – запасы пищи, которые войска каждой сатрапии брали с собой, уже заканчиваются, их хватит не более чем на еще одну неделю. Потом, если добыть пищу не удастся, придется кормить людей из неприкосновенного царского запаса. Но и этого еле-еле хватит на неделю. А потом что делать? Уже было несколько случаев позорного поведения воинов, рассорившихся из-за нехватки еды. К тому же воины глухо роптали. Что мы ищем в этих степях, чем можно здесь поживиться, если нет ни городов, ни сел, ни табунов лошадей, ни драгоценных вещей – надо возвращаться назад, в свой родной Фарс – вот какие разговоры вели ночами у костров полуголодные, усталые воины. А два дня назад ночью какие-то подлецы украли целую телегу продуктов из неприкосновенного царского запаса. Не просто украли, а совершили разбойное нападение, можно сказать – они убили возчика, ставшего у телеги. Видно, тот проснулся на шум, и его убили, испугавшись, что он поднимет тревогу.

Царь Дариявуш слушал эти сообщения с негодованием. Он и предположить не мог, что воины царства Фарсского, слава которого гремит на весь мир, способны на такие низкие поступки, станут роптать, встретившись с первой же трудностью в походе. Трудно было поверить всему, что рассказывали, но в то же время как не верить предводителям войск, они же не станут все это выдумывать!

– Схватили этих разбойников? Отрубили им головы? – спросил царь.

– Нет, мой повелитель, их не удалось найти. Если найдем, конечно же, тотчас же отрубим им головы! – пообещал Фидаууп, начальник обоза, везущего продукты царского неприкосновенного запаса.

– Запомни – я спрошу с тебя сурово, если еще что-то подобное произойдет, – сухо сказал Дариявуш. – Если для прекращения разбойного хищения неприкосновенного запаса пищи надо, чтобы полетела чья-нибудь голова, – она полетит!

– Я понял, мой повелитель! Ты совершенно прав! – поспешил согласиться с царем Фирдаууп, при этом он повел головой из стороны в сторону и, кажется, был очень доволен, что она на сей час все-таки оказалась на месте.

– Не может этого быть, чтобы в таких благодатных землях люди не жили бы оседло, – сказал царь. – А если мы встретимся с таким народом, то без особого труда сумеем обеспечить питанием армию. Но для этого, я думаю, нам следует, как это мы и делали, идти вниз немного отклоняясь в сторону захода солнца. Тогда мы выйдем или к берегам моря, или к подножью Кафских гор. И в том, и в другом случае мы придем туда, где без особого труда найдем пищи столько, сколько нам и надо. Ведь все будет зависеть от того, насколько мы умеем владеть мечом, а с этим, я думаю, у нас все-таки дело обстоит неплохо. Но мы должны поторапливаться – и времени у нас мало, и еды, как вы сами сказали. Утром поднимите воинов рано – до полуденной жары надо пройти хорошее расстояние.

Все. Да поможет вам Святой Ахурамазда!

...На третий день армия оказалась в бескрайней степи с редкой, выжженной солнцем травой. День уже клонился к вечеру, но жара не спадала, казалось, что она не от солнца, которое уже спешило к горизонту, а от самой раскаленной степи. Командиры торопили воинов, чтобы до темноты дойти до какой-нибудь речушки, где можно было бы остановиться на ночь. А о том, есть ли, нет ли поблизости реки никто не знал, дозорным уже не разрешалось отрываться от армии более чем на два-три броска, так как в последнее время они начали пропадать. Но в этот вечер, впервые за все время похода, армия остановилась на ночь не у реки, где и люди, и кони могли утолить свою жажду, а просто в степи, в сухой безводной степи. А солнце, солнце саков, все продолжало до самого заката тугими волнами жары обдавать степь, где находились фарсы, словно хотело их заживо изжарить. И почти до самой полуночи степь была горяча, как снятая с огня сковорода...

В полдень впереди показались сакские воины. Мардонии со своими «львами» бросился к ним, но те вмиг ускакали и исчезли, словно сквозь землю провалились. А вечером, когда армия уже остановилась на ночь, и все стали снимать с себя тяжести, распрягать лошадей да устраиваться, вдруг внезапно, как из-под земли, опять появились саки, проскакали наискосок, подняв страшный переполох в том месте, где остановился обоз ассирийцев, и вновь так же внезапно исчезли, испарились в степи.

Теперь сакские воины появлялись впереди идущей маршем фарсской армии три-четыре раза в день. Но как только Мардонии, Бардия или еще кто-нибудь из предводителей войск, взяв с собой пять-шесть тысяч конных воинов, бросался на них, саки мгновенно улетали в степь и исчезали из виду. И вновь, как прежде, все чаще и чаще трава в степи оказывалась сожженной. Тысячам и тысячам лошадям конных воинов, мулам обозов не хватало корма, негде было пастись. Уже два дня, как армия идет по безводной степи, не встречая ни речки, ни ручейка. Если ни сегодня, ни завтра не доберутся до воды, или хотя бы не пойдет дождь, то и людям, и лошадям будет уже совсем нелегко. Все надеются, что вот-вот доберутся до воды – до речушки какой-нибудь, до родника или до колодца хотя бы – ведь говорят же, что кочевники роют в безводных степях и пустынях колодцы для путников и пастухов. А на дождь никто не полагается – еще бы: ни днем, ни ночью вот уже почти неделю на небе не появляется ни одно облачко, кажется, что на свете остановилось все, ничего не движется, не шевелится, даже и легкого ветерка нет, и птицы не поют. Только медленно, словно огромная змея, ползет по горячей степи растянувшаяся фарсская армия, и точно так же лениво проходит свой круг по небосводу раскаленное до бела солнце, основательно выпаривая последние остатки влаги на земле. Высохла и пожухла трава, у людей потрескались губы от жажды, обмякли и бессильно повисли ветви у редких теперь уже деревьев и кустарников. Даже в лощинах сухая трава. И нет никакой возможности убежать куда-нибудь, укрыться от всесущего, все сжигающего солнца – кругом, сколько хватает глаз, черная степь, сожженная саками, да невысокие желтые – сожженные солнцем холмы – трава на них до такой степени мала и редка, что она даже и не горит, когда ее поджигают.

Сегодня царь Дариявуш остановил армию на ночевку гораздо раньше, чем обычно. Он в пути все время внимательно осматривал места, по которым проходила армия, и это место он выбрал не случайно – здесь была большая, довольно глубокая лощина, заросшая кое-где чахлыми кустарниками.

– Надо рыть колодцы – здесь должна быть вода! – сказал царь своим спутникам – предводителями войск. – Распорядитесь – мы останавливаемся здесь на ночь. Пусть воины каждой сатрапии выроют несколько пробных колодцев.

Повеление царя тотчас же было исполнено – армия остановилась и стала обустраиваться, готовиться к ночлегу.

Прошло не так уж и много времени, как то там, то здесь стали появляться желтые горки песчаной земли – колодцы рыли по всей лощине, растянувшейся на несколько бросков. В одном из колодцев, когда дошли до глубины одного копья, попался мокрый песок с камушками, и все обрадовались, что вот-вот доберутся и до воды. Стали чаще смеяться, чтобы ускорить дело. Некоторое время все усердно копали, но вода так нигде и не появлялась. Люди, сведущие в таких делах, – согдийцы, хорезмийцы подбадривали воинов, говорили, что здесь должна быть вода, показывали на какой-то кустарник, уверяли, что он не растет там, где под землей нет воды. И люди продолжали копать, но воды все не было. Кое-где глубина колодцев уже была в два копья, но до воды так никто и не смог добраться.

– Давно прошли водоносный слой, если до сих пор вода не показалась, дальше копать уже бесполезно, – мрачно сказал старый воин-согдиец, который сам спустился и осмотрел один из самых глубоких колодцев.

У людей потухла надежда, опустились руки. Работы повсюду прекратились. Эта нехорошая весть дошла и до самого царя Дариявуша.

– Этому негодяю отрубить голову! Продолжать копать! И до тех пор, пока не появится вода! – велел царь.

Теперь копали молча, но упорно – людям все-таки хотелось добраться до воды. Но ее не было. Но работа не останавливалась. Хотя все уже понимали – вся эта затея впустую. Работают и ждут, когда сядет солнце, стемнеет, и командиры сами прикажут прекратить работу – а на то, что, возможно, вдруг и появится вода теперь уж никто и не надеется.

И вот в это время, когда отчаявшиеся, но припуганные казнью согдийца люди продолжали нехотя работать в ожидании темноты, возле одного из злосчастных колодцев вдруг появился сам царь Дариявуш.

– Так и нет воды? – спросил он.

Никто не осмелился ответить – никто не хотел расстаться со своей головой. Царь, видно, понял все.

– А ну-ка дайте мне, я сам посмотрю, – сказал он, словно был не царем-потрясателем мра, а всего лишь сотником этих воинов, так долго и бесполезно копошившихся здесь. Снял свой красно-золотистый парчовый халат и кинул на руки Мардония.

– Ты запачкаешь одежды, мой повелитель, – позволь я спущусь! – попросил Мардоний, единственный из свиты царя, кто первым пришел в себя после неожиданного и сумасбродного пожелания властелина.

– Та молод, еще даже и не женат – это тебе надо постоянно быть чистым и опрятным. А мне – не обязательно! – отшутился Дариявуш и взмахом руки велел поднимать того, кто сейчас находился в колодце.

Воины-дюжие молодцы быстро вытащили своего собрата из колодца. Царь Дариявуш неторопливо обвязался концом веревки. Артабан, Мардоний и Бардия попытались взять в свои руки второй конец веревки, но царь, улыбнувшись, остановил их.

– Оставьте – мои воины не слабее вас! – сказал он.

Воины осторожно спустили царя в колодец. Сердясь на тех, кто рыл колодец таким узким – в темноте очень неудобно копать – царь взял в руки лопаточку с короткой ручкой и стал копать. Земля была песчаная, и копать было нетрудно – царь отправил бурдюки, наполненные землей, вверх один за другим. Иногда попадаются и камни величиной с кулак и даже больше. Долго пытался расшатать и вытащить какой-то продолговатый, видно, камень, показавшийся сбоку, но тот не думал даже и пошевелиться. Дариявуш отправил вверх очередной бурдюк с землей и решил всерьез взяться за этот камень – он злил царя своей непокорностью и тупым упорством. Царь расковырял землю вокруг камня, отрыл его настолько, чтобы можно было как следует взяться и вновь попытался его расшатать. Пошевельнулся-таки! Повозившись еще немного, царь вытащил этот камень и смотрит – пошла вода!

Отправив вверх неполный бурдюк, царь крикнул, чтобы спустили какой-нибудь черпак и сосуд для воды. Получив сосуд и черпак, довольно быстро наполнил сосуд водой и отправил наверх. Веревка пришла обратно без ничего – она предназначалась для него. Воины быстро подняли царя вверх. И только он выбрался из колодца и встал, как тут же все вокруг повалились к нему под ноги и стали кричать:

– Ахурамазда! Ахурамазда!

Все стояли на коленях и, простирая руки то к небу – к Ахурамазде, то к нему – Дариявушу, посылали им поочередно хвалу и благодарили за спасение от верной гибели в безводной степи на чужбине.

Дариявуш поднял руку и, прекратив этот хвалебно-восторженный гвалт, сам привязал к концу веревки сосуд и стал спускать его в колодец. Но не успел он спустить веревку в три-четыре перехвата, как послышался шум упавшего в воду сосуда – о, Великий и Святой Ахурамазда, колодец был полон воды!

Люди обезумели: они падали на колени и старались доползти до царя, чтобы поцеловать его руки, ноги или полы его халата, толкались и падали. Испугавшись, что толпа может, чего доброго, и растоптать царя-спасителя, Артабан, Мардоний, Бардия и другие предводители войск, что были в свите царя, оттеснили от него людей и, взяв его в середину, отвели в царский шатер. А по всей степи неслись крики возбужденных людей:

– Святой Ахурамазда благословляет дела и поступки царя Дариявуша! Любит его!

– Нашему повелителю помогает сам Святой Ахурамазда!

– Нам повезло! Какое счастье!

– Святой Ахурамазда сам выбрал нашего царя, чтоб он стал повелителем мира!

– О, Дариявуш! Дариявуш!

В надежде, что вода появится и в остальных колодцах, стали усердно рыть и в других местах. Копали до позднего вечера, но вода более ни в одном колодце так и не появилась. Но это, как ни странно, люди приняли как должное – не может же Святой Ахурамазда проявлять такую же благосклонность ко всем, как к царю Дариявушу!

А в колодце Дариявуша вода, сколько ни бери, не иссякала – каждый раз, стоило лишь спустить веревку в два-три перехвата, как сосуд шлепался о воду! Это было бесспорным свидетельством тому, что все это не просто случайность – а явный признак того, что здесь без участия самого Святого Ахурамазды дело не обходится. И народ радовался этому безмерно, и до остального ему не было дела. Все, совершенно все: и то, что они здесь, вдали от родных мест, мучаются от голода и жажды; и то, что бродят по этим степям, как отбившиеся от стада бараны, без цели и надежд; и то, что до сих пор не могут найти с кем воевать да кого завоевывать – все это было сущей мелочью! Великий и Святой Ахурамазда сам теперь заступается за их повелителя, будет отныне всегда и во всем ему помогать, способствовать – вот в чем главное! Как бы им сейчас ни было трудно, чтобы с ними ни случилось, они, в конце концов, вернутся на родину с победой, с добычей, полными телегами, и погоняя тысячи людей впереди себя, взятых в рабство! А коли так, то надо без особого ропота терпеть и временные трудности. Тем более, вероятнее всего, эти трудности нарочно посылает на них сам Святой Ахурамазда с целью испытать их стойкость и верность своему царю Дариявушу. «О, Великий Ахурамазда, как же ты можешь в нас сомневаться! – готов воскликнуть каждый воин. – Мы, воины любимого тобою и всеми нами солнцеликого царя Дариявуша, постараемся быть достойными его копьеносцами и соратниками, и никакие тяготя не смогут поколебать нашу веру и верность повелителю! Мы пойдем в огонь и в воду, если он, наш любимый царь, пожелает!»