Магомет кучинаев

Небесный Отец еще только собирался вставать, когда аланские джигиты уже проснулись от холода – ночью, оказывается, моросило, и одежда на них намокла. Стоял густой белый туман. Джигиты быстро развели костры, согрелись, высушили одежды, сварили вяленого мяса и попили горячего бульона. Оживились.

Солнце не было видно, но чувствовалось, что оно уже стоит достаточно высоко – туман уже поднялся и начал рассеиваться, даже трава стала высыхать. Джигиты сели на коней и вскоре вышли к берегу Долай-сая, прямо к мосту. Караульные у этого берега, полностью поглощенные заботами, костром да приготовлением завтрака, не заметили асских джигитов, пока те не подъехали прямо к их шатру. А когда увидели, то каждый из них так и застыл на своем месте от удивления – кто с черпаком в руке, которой помешивали варившуюся кашу в казанке, кто с кувшином крупы в руках, собираясь отнести его опять в шатер, кто с хворостиной в руках, которую собирался бросить в костер: они никак не могли взять в толк откуда взялись эти люди – из-под земли появились иои же свалились с неба, и кто они такие?

Совершенно неожиданно для самих себя в нелучшем положении, чем кажары, оказались в это время и сами асские джигиты – они все время думали о чем угодно: о возможной короткой схватке у моста, о том, как разрушить мост побыстрее или о том, как будут заставлять кажаров сжигать свой же мост, но никак не о том, как с ними будут разговаривать, и вот сейчас, когда надо было что-то говорить, делать, они совершенно растерялись – ведь никто из них до этого лета и не подозревали о том, что есть на этом свете за морями и горами какие-то кажары, а потому, само собой, никто из них и говорить по-кажарски не мог!

Вот в таком положении – кажары, растерявшиеся от страха, а асы – от незнания как разговаривать с кажарами – они стояли довольно долго, напряженно следя друг за другом. В это время из шатра вышел еще один кажарин и, увидев все, что происходит, тоже застыл на месте. Но он был старше всех и, конечно же, опытнее в жизни, а потому вскоре, кажется, понял, что к чему.

– Вы, видно, асские джигиты? У вас есть какое-нибудь дело к нам? – спросил он на вполне хорошем асском языке, как будто слыхом не слыхивал о том, что царь Дариявуш с огнем и мечом вошел в земли асские, проведя свои войска именно по этому мосту, который он сейчас охраняет, как будто эти асские джигиты появились не здесь, на границе своих же земель, а где-то там, в лазурных берегах теплого Эгейского моря у Тер-Уи.

– Добрый день! Гостей принимаете? – поздоровавшись, спросил Залим, словно не к врагам, а в журт своего дяди явился. – У нас есть одно дело к вам, хотелось поговорить.

Услышав в этот, казалось бы, безнадежный трагический миг такие обыденные, густо запахшие мирной, спокойной жизнью слова, кажарин оживился, глаза его, потухшие было, вновь засветились, и даже появилась на его лице обычная, доброжелательная улыбка гостеприимного хозяина.

– А как же! Гость – это посланник Неба! Заходите в кош, будьте желанными гостями! Поговорим спокойно и о вашем деле.

Залим и Тохтамиш сошли с коней, поздоровались за руки и с этим кажарином, и с остальными, словно пришли не в стан врага, а на чабанский кош своего отца.

Когда другие кажары тоже поняли, что эти страшные незваные гости не намериваются немедленно их убивать, они несколько успокоились и постепенно стали приходить в себя. Здесь, на этой стороне моста, было около десяти шатров, где жили около полусотни караульных, и сейчас все они уже были на ногах и стояли перед асскими всадниками.

– Это вы охраняете мост? – спросил почему-то Тохтамиш, хотя и так это было ясно.

– Да, мы на этой стороне присматриваем за мостом. Через неделю нас сменят другие. Большинство людей на той стороне, – ответил тот самый кажарин, который так хорошо знал асский.

– А сколько человек на той стороне?

Кажарин что-то невнятно забормотал, но наткнувшись на суровый взгляд больших темно-синих глаз Залима, сразу же заговорил внятно и ясно.

– Нас всего около тысячи, – сказал он.

Потом, вспомнив что-то важное, торопливо заговорил:

– Мы все греки, с Ионии, с Тер-Уи. Дарий-хан пригнал нас сюда силой, а так у нас никогда не было и нет никакого желания воевать с вами. Да и сами вы хорошо знаете – мы с вами давно уже знаем друг друга, давно торгуем и никогда не ссорились и не собираемся впредь этого делать. Поверь мне, джигит, я говорю правду! Мы пришли сюда не по своей воле и не хотим вам зла! – грек боялся, что этот асский джигит остановит его, и он не сумеет ему многое объяснить, и случится непоправимая беда, а потому, переведя дух, намерен был еще кое-что сказать, но Залим действительно остановил его.

– Знаем, знаем! – сказал Залим. – Если б мы этого не знали, то и с вами сейчас долго не говорили бы!

– Это верно, это верно! – с радостью согласился с ним грек. – Я вижу ты добрый джигит – давай-ка мы и познакомимся, как и положено по обычаю, когда встречаются хорошие люди. Меня звать Антонием, я сам из Милета, есть у нас такой большой и красивый город, – и с тем Антоний протянул руку Залиму.

– А меня зовут Залим, – сказал ас, пожимая руку грека. – Давай, Антоний, сделаем так.

– Сделаем! Почему не сделаем? А что надо делать? – спросил Антоний, радостно засуетившись. Там, где начинаются переговоры о какой-либо сделке, уж вам-то, варварам, нас не обвести – так, конечно, думал Антоний и наверняка, несмотря на необычность дела, был прав!

– Кто у вас здесь старший?

– Гестий. Он тоже из города Милет. Он бий этого города. Вам нужен он?

– Да, мы хотели с ним поговорить. Пошли к нему человека с сообщением, что пришли, мол, такие-такие люди и хотят с ним поговорить – пусть прийдет сюда, – сказал Залим. – С собой пусть возьмет только тех людей, с которыми захочет посоветоваться, но только не воинов – если хочет, чтоб все было хорошо. Только пусть поторопится – у нас не так уж много времени.

– Все сделаем так, как ты велишь, джигит! Все сделаем так! – засуетился Антоний. Он позвал к себе двоих воинов и, выразительно жестикулируя, показывая иногда на «гостей», что-то им торопливо втолковывал, а потом, хлопнув старшего из них по плечу, подтолкнул – идите, мол, поскорее.

Оба молодых воина побежали по мосту на ту сторону.

– Значит, здесь нет кажаров? – спросил Тохтамиш от нечего делать – не молчать же пока придет этот самый Гестий.

– Нет, здесь только мы.

– Откуда ты, Антоний, знаешь по-нашему?

– Я уже более десяти лет веду с вами торговлю. Выучился. У нас многие знают асский язык.

– А что ты привозишь к нам, что у нас берешь?

– Я везу сюда ткани, вино, керамические и медные сосуды, серебряные чаши и кубки, золотые украшения, оружие и шлемы. А отсюда увожу пшеницу, мед, рабов, шерсть, сыр, масло. Пшеницу и мед берем у будинов, которые выше вас. А рабов, шерсть, сыр, масло берем и у вас, и у зихов, у колхов.

– Тогда приготовь много разных вещей – мы в этом году будем много рабов продавать, – сказал Тохтамиш.

– Хорошо! Очень даже хорошо! – обрадовался Антоний возможности не только остаться в живых, да еще, как и всегда, вести торговлю. – А рабы ваши из какого народа – сарыбатыры, будины, зихи или асы?

– Мы своих людей рабами не делаем. И с соседями сейчас живем хорошо, не воюем. Из кажаров будут наши рабы. И очень много.

– Вы уже победили царя Дария?! – не смог скрыть Антоний ни своего удивления, ни своей радости.

– Побеждаем. Скоро совсем добьем. Он сейчас бежит сюда, а мы пришли разрушить мост, чтобы он не смог убежать.

– О-о-о! – только и смог произнести Антоний.

В это время на мосту показались шедшие с той стороны люди. Впереди шел человек в длинной пурпурной мантии, полы которой трепетали на ветру, у левого предплечья виднелась величиной с ладонь золотая скрепка, левой же рукой он придерживал меч сбоку. Он совсем не был похож на остальных греков – высокого роста, светлый.

Он приблизился быстрыми шагами, кивком головы приветствовал асских джигитов, а потом, обратясь к Антонию, недолго, но энергично с ним поговорил. И, видно, они пришли к единому мнению – Антоний обратился к асам.

– Идемте, поговорим обо всем в шатре, – пригласил он старших асских джигитов.

Все четверо – Гестий, Антоний, Залим и Тохтамиш зашли в шатер. Гостей усадили на невысокий тапчан, а хозяева сели напротив на маленькие табуреточки. Спустя немного времени двое греков занесли в шатер еду и вино, поставили на столик кубки и вышли. Антоний наполнил кубки вином.

– Возьмите! Будьте здоровы и добро пожаловать! – сказал Антоний, видно, он перевел на асский слова Гестия, сказанные им, когда Антоний разливал вино.

– Спасибо! Давайте сперва покончим с делом – потом посмотрим. А то эта штука затуманивает мозги, сказал Залим, притронувшись к кубку, но не беря его в руки.

Антоний перевел слова Залима Гестию, и тот сказал:

– Хорошо. Говорите тогда – что у вас за дело?

– Мы – воины асского народа, – сказал Залим. – Ваш хан пришел на нашу землю с войной. Мы хотели бы, чтобы он не вернулся домой. Если моста не будет, сделать это будет совсем нетрудно. Вот это и есть дело, с которым мы пришли к вам – или вы сами разберете свой мост, чтоб не повредить свои корабли, или же, если вы откажетесь это сделать, мы будем вынуждены сжечь его. У нас нет времени его разбирать. Что скажете?

– Я дал слово царю Дарию в течении трех месяцев не разбирать моста и охранять его, а прошло всего два месяца – что же делать? – спросил Гестий.

– Нам до этого дела нет! – заявил Тохтамиш. – Мы приехали сюда не уговаривать вас, не спорить с вами, а чтобы уничтожить мост. Если вы хотите спросить, а чего же, мол, тогда вы с нами разговариваете, отвечу: мы с вами знакомы давно, и мы не хотели причинять вам вред, хотя вы и присоединились к нашему врагу. Жалко сжигать ваши корабли, ведь на них вы еще долго сможете плавать, принося пользу и себе, и нам. К примеру, закупите у нас кажаров, которых вы возьмем в плен, а нам привезете опять же ткани, хорошую посуду и вино. Разве плохо? А если вы не сделаете то, что мы вам сейчас предлагаем – нам придется сжечь мост. Подумайте хорошенько, чтобы потом горько не раскаиваться. Ведь вы тоже должны хотеть, чтобы хан кажарский потерпел поражение – или же вам так любо жить веки вечные под его рукой? Разве он не враг вам, как и нам? Или вы приучились ходить в ярме, свобода вам уже не нравится?

После того, как Антоний перевел слова Тохтамиша, Гестий, не спеша с ответом, долго молчал.

– Хорошо! – вскинул, наконец, он голову. – Мы сделаем то, что говорите вы. – Потом взял в руку свой кубок: – Выпьем за свободу!

На этот раз асские джигиты не смогли найти какую-либо отговорку – выпили. И тотчас же почувствовали как приятное тепло разливается по всему телу – они еще не были приучены к вину.

Кылычбий, во время разговора не раз внимательно приглядывавшийся к Гестию, вдруг заявил:

– А знаешь – ты похож на моего отца!

Узнав, что это сказал Тохтамиш, Гестий попросил Антония вновь наполнить бокалы.

– Пусть долго живут ваши отцы! И вы будьте хорошими сыновьями, чтобы отцы гордились вами! Выпьем за отцов! – сказал Гестий и сам выпил первым. За ним выпили и остальные.

Антоний увидел, что Тохтамиш, выпив вино, почему-то трогает края кубка.

– Что ты делаешь, джигит? – спросил Антоний.

– Я никак не пойму как эту золотую пластинку закрутили и прилепили внутри этого сосуда, – сказал Тохтамиш и Антоний не удержался – засмеялся.

– Там нет никакой пластинки – внутренняя стенка кубка, пропитана золотой водой, – попытался подоходчивей объяснить Антоний то, что внутреняя стенка кубка просто позолочена.

– А-а-а! – протянул Тохтамиш, хотя из объяснения Антония так ничего и не понял.

Залим, кажется, понял, что вино начало туманить им мысли, встал, отряхнулся и сказал:

– Хорошо. Раз договорились – надо начинать.

– Что начинаем? – не понял его Тохтамиш.

– Надо начинать дело, – сказал Залим, глядя на Гестия и Антония, не обращая внимания на слова Тохтамиша.

– Какое дело? – как бы подражая Тохтамишу, спросил Антоний, всерьез стараясь сделать вид, что действительно не понимает о чем речь.

– Надо начинать ломать мост – нам некогда, – сказал Залим. – Сейчас, быть может, наши уже начали большую битву, а мы здесь тары-бары развели...

Антоний что-то сказал Гестию, видно, переводил слова Залима. Гестий выслушал Антония и сразу же встал.

– Правильно – надо начинать! – сказал он, все вышли из шатра.

Гестий опять что-то сказал Антонию, и все греки стали вытаскивать вещи из шатров и связывать узлы. Потом сложили и собрали шатры. И все это навьючили на лошадей и погнали их на ту сторону. Через некоторое время все они вернулись назад. На этот раз в их руках были топоры, пилы, лопаты и разные другие необходимые вещи для работы – для разборки моста.

Гестий взял руку Залима и с чувством сказал:

– Давайте – доброго вам пути! Вы сделали свое дело, теперь мы возьмемся за наше дело! – Потом, подняв кулак правой руки вверх, крикнул: – Свобода!

– Мы своими глазами должны увидеть, что мост разобран, что его уже нет, – сказал Залим.

– Хорошо, – сказал Гестий. – Но в этом случае вам надо будет оставаться здесь до вечера. Надо ведь работать хорошо, неспеша, чтобы не повредить корабли.

– Хорошо! Работайте! А мы вернемся вечером и посмотрим! – сказал Залим и вскочил на коня.

И вскоре асские джигиты ускакали, исчезли, словно их вовсе и не было.

– А теперь что нам делать? – спросил Антоний, когда асы ушли.

– Надо разобрать часть моста на этом рукаве, – сказал Гестий. – Если день не прояснится, то часть моста на том рукаве отсюда не будет виден. И если даже прояснится, и они увидят все, как есть, скажем, что работаем, разбираем. Потом, когда они уйдут, придется заново построить – другого выхода я не вижу.

Хоть они и хвастаются, но навряд ли им удастся победить царя Дария. И если царю Дарию вдруг вздумается вернуться назад, придет и увидит разобранный мост – головы нам снесет непременно!..

Действительно, вернувшись к вечеру, асские джигиты увидели, что моста уже нет. Тот берег реки был полон греками. Увидев асов, они стали что-то кричать и прыгать, протягивая обе руки вверх.

Асские джигиты вытащили мечи и, помахивая ими в воздухе, попрощались с греками, потом крича и улюлюкая, ускакали в степь, повернув коней в сторону восхода солнца...

В последние дни асским воинам-джигитам совсем не до войны – они еле успевают поубирать да присмотреть за тысячами и тысячами больных и обессилевших от истощения людей, которых бросает убегающий кажарский хан теперь уже не только на ночных стоянках, но по всему пути, да к тому же ведь надо и «провожать» самого хана с остальной частью, чтоб он нечаянно куда-то не отклонился и прямиком шел бы к себе за моря и горы. Его надо просто выставить за порог асской земли и все, а там он пусть хоть сквозь землю провалится – это не наше дело. Так сказал Великий хан Темир-Зан, так делают его джигиты. Теперь уже никто и не нападает на кажар – чего их, бедных, бить плетьми – налетами, если они и так бегут со всех ног? Сейчас главное дело – это спасать от смерти тысячи пленных кажар, а это не такое уж и легкое дело: до журтов довольно-таки далеко, а пищи и воды надо гораздо больше, чем предполагалось раньше и было оставлено для воинов. Правда, Великий хан уже разослал во все стороны гонцов с вестью о том, что война закончилась, и журты могут возвращаться на свои земли, но когда они вновь соберутся, тронутся в путь и дойдут сюда – кто знает? А до этого надо ведь и пленных кормить, и самим тоже есь. А что поделаешь, ведь пленные уже считаются рабами, а раба и скотину не положено морить голодом – не положено по обычаю, и тот, по чьей вине происходит подобное позорное явление, заслуживает самого жесткого порицания. Поэтому асские джигиты предпочитают лучше уж самим оставаться впроголодь, чем оставлять пленных, этих жалких, больных людей, без присмотра да без пищи.

Среди пленных немало и таких счастливчиков, язык которых очень похож на асский. Джигиты поневоле относятся к ним как-то по особому, получше, потому что часто с ними сидят, разговаривают. И вечерами у костров иногда слышатся взрывы смеха – это асы опять удивлены тем, до какого жалкого вида довели хорошее, благозвучное асское слово эти далекие народы, чьи заблудшие сыновья оказались в эту ночь у асских костров в качестве пленных врагов – смяли, что-то от него откололи, что-то свое прилепили. И вот, пожалуйста, красивое слово мать – ана стало эне, округлое, полновесное, как само золотое зерно, слово пшеница – будай стало тягучей и искривленнней, как дождевой червь – бийидай. И так – на каждом шагу...

И вот пришел наконец и этот день, день, которого с таким нетерпением ждали все люди Алан-Ас-Уи – день победы над врагом. Точно так же, как во время стрижки пастухи загоняют овец в загон, окружив их со всех сторон и постепенно суживая круг, так и асские джигиты пригнали кажаров к Долай-саю и прижали их к берегу, окружив с трех сторон.

Это случилось в полдень. И асские джигиты, словно стена леса, плотно окружившие кажарское войско, видели все. Нверняка, все кажары чувствовали что именно сегодня, когда они теперь наглухо прижаты к берегу и у них нет даже возможности бежать, с ними случится что-то страшное, а потому, увидев мост, все они кинулись к нему – это был единственный путь к спасению. Лишь несколько мгновений выдержали натиск отчаянной толпы перила моста, потом они разломались как соломинки и полетели в реку. А вместе с ними и сотни, сотни людей, которые оказались по краям устремившегося на мост живого потока небывалого людского наводнения. Слышались крики о помощи людей, уносимых речным потоком, стоял глухой рокот толпы, где каждый старался оттеснить всех и прорваться к мосту, звучали отчаянные крики военачальников, наивно думающих навести хоть какой-нибудь порядок в этот час светопреставления.

А асские джигиты как стояли так и стояли в отдалении и спокойно на все это взирали. Конечно, они сейчас могли коршунами налететь на кажаров и всех их перебить, если б захотели. Но они почему-то этого не хотели. Они просто стояли в стороне и смотрели.

Но вот кажарские конные воины с поднятыми мечами набросились на толпу пеших воинов у моста рассекла ее посередине и раздвинули, дорога к мосту стала свободной. По ней подвое стали проходить конные воины. Это продолжалось довольно долго. День уже клонился к вечеру. Конных воинов оставалось, наверное, уже не более двух-трех тысяч. Но многие конники из тех, что сдерживали с двух сторон напор толпы, стали, видно, уже беспокоиться и о собсвенной судьбе – мало-помалу они тоже в удобный момент протиснувшись в ряды идущих на мост, уходили.

И вот в это время пешие воины, оттесненные от моста в левую сторону, построившись в боевой порядок, атаковали конников и, прорвав их оборону, заняли проход к мосту. И они тоже, как и конные воины, навели строгий порядок, и стали организованно проходить по мосту. Солнце уже склонилось к горизонту, жара спала. Наверное, по мосту уже прошла половина пеших воинов. Остальные, отчаявшиеся дождаться своей очереди, опять стали напирать на мост, каждый стараясь прорваться.

А асские джигиты, как будто пришли сюда только для того, чтобы посмотреть, как кажары будут переходить по мосту – стоят в отдалении и спокойно смотрят на все это. Чуть раньше еще можно было подумать, что кажаров было слишком много, потому и не хотят асы нападать на них, но сейчас-то почему они не атакуют? Ведь, если говорить правду, и войска-то по-существу уже нет, которое стало бы оказывать им сопротивление. Оставшуюся толпу кажаров могут разогнать и растоптать даже только двадцать тысяч хороших джигитов. Но асские джигиты почему-то вовсе и не собирались рваться в бой, они, как и прежде, стояли вдали и смотрели за тем, что происходило у моста. Хотя их, по меньшей мере, было, наверное, не менее пятидесяти тысяч!

И вдруг мост загорелся. Кто и когда его поджег так никто, наверное, и не увидел. О том, что кто-то поджег мост, люди узнали только после того, как загорелся один из кораблей, на которых и стоял мост, и пошел дым. Как бы там ни было, но люди, увидев, что мост начал гореть, еще более отчаянно стали прорываться к нему – ведь оставались лишь мгновения, чтобы спастись! Но люди, как бараны, лезли напролом, не хотели уступать друг другу, а потому вскоре все они, неохотно сжатые друг к другу, закупорили вход на мост. А много ли надо было кораблям, построенным из досок да залитым смолой – вдруг несколько из них вспыхнули разом, громадные языки пламени прорвались сквозь густой черный дым и охватили мост с обеих сторон. И вдруг разом рухнула почти половина моста, увлекая с собой в ад из огня, дыма и воды людей, находившихся на ней людей.

А асские джигиты почему-то так и не тронулись с места, они смотрели на все это издалека...

После того, как сгорел и рухнул мост, у всех кажаров, оставшихся на этом берегу Долай-сая, оборвалась последняя надежда вернуться в отчие края. Некоторые стали бросаться в реку, стремясь доплыть до сохранившейся части моста, но многих из них уносила река, и потом их головы исчезали в волнах. Больше уже никто не прыгал в реку, все как-то успокоились, притихли, поняли, видно, что уже невозможно убежать ни от кого – ни от асов, ни от горькой своей судьбы.

Вот тогда и посмотрели кажары на асов, что стояли вдали стеной, словно лес – как бы прося прийти и убить их поскорее.

Но асские джигиты не спешили хвататься за мечи, налетать на жалких врагов своих и истреблять их. Увидев и почувствовав это, кажары несколько успокоились и пришли в себя. И в этот страшный миг, как в день Страшного суда, вера во всесилие Небесных Святых заполнила все сознание кажаров, наверное – они все попадали на колени и стали со слезами на глазах, видно, просить и умолять Небо и всех Небесных Святых смилостивиться над ними, и если им не повезло на этом свете, и они не смогли перейти этот мост и попасть на свою любимую родину, то пусть хоть на том свете им повезет, и они спокойно перейдут мост Гинват и попадут в Светлый мир.

В это время, когда все кажары стояли на коленях, асы могли напасть на них и без особого труда перебить их всех. Но они, почему-то, не делали этого...

А солнце, рассерженное тем, что кажары сейчас заняты совсем не тем, чем им следовало заниматься, покраснело, стало угрожающе большим и быстро пошло к закату. Солнце, по-всему, не было довольным и асскими джигитами, которые, ничего не делая, спокойно смотрели на все происходящее издали...

Наконец один из кажарских военачальников понял, видно, все и взял власть в свои руки. Он собрал тысячников и что-то им повелел. Тысячники забегали, что-то крича. И вот, видно, исполняя волю командиров, кажары стали подходить к определенному месту и бросать оружие и доспехи. И вскоре образовался большой холм из мечей, копей, шлемов и щитов. Закончив это дело, кажары построились колоннами по тысяче. Всего их было шестнадцать тысяч. И вот этот самый старший военачальник, взяв с собой воина в каком-то странном белом широкополом колфаке, пошел к асам.

А асские джигиты, как и раньше, стояли, не двигаясь, на своих местах.

Этот кажарский военачальник и его странный спутник, не распрашивая никого ни о чем, прямиком подошли к Великому хану Алан-Ас-Уи Темир-Зану из рода Абай, словно давным-давно его знали. Оба, спокойно, с достоинством, словно это было не знаком унижения, а какого-то священного действия, преклонили колени. После этого военачальник стал говорить. Его спутник в белом асском калфаке стал переводить его слова: