Моим друзьям Марте и Херуке Часть первая

22, Fе´vrier

Лилиан! Я дозвонился в Вербье! Франсуа прове рил снимки! Это может быть Эль Лисицкий! Лили ан, я могу стать богачом, черт побери!

Он пишет, что галерея не берет на себя ответствен ность и чтобы я отвез серию к серьезному эксперту. Отвез, а не отослал, Лилиан! Значит, он уверен, что это ценность, которую могут украсть!

Когда я думаю, что двести или нет — триста тысяч евро! валяются у меня под дверью в обыкновенном почтовом конверте, мне хочется выть и кусаться.

Надеюсь, мсье Пошерон, наш консьерж, догадался прибрать мою почту, тем более что Франсуа наверня ка послал заказным.

Чертова Фиона не отдает мне денег, карточки мои закрыты, в кармане полтинник мальтийскими лирами.

— Откуда такая спешка? — говорит она мне, акку ратно подбирая свой ирландский ротик. — Вы подпи сали контракт, мсье Лева, к тому же вы не имеете права покидать остров, пока полиция не выдаст нам разрешение.

Я звонил комиссару, он дал мне телефон следовате ля и велел отпрашиваться у нее. Петра Грофф. Если это та необъятная девица, похожая на резиновую перчатку, набитую тяжелым песком, что приезжала на раскопки, то, боюсь, мне ничего не светит: у нее вид безнадежно снулой девственницы.

Однако я не намерен разыгрывать клоуна в этом провинциальном театре абсурда.

Я не убивал англичанку и считаю себя свободным от всех обещаний, данных полиции, а также мадам Рас селл и всем остальным участникам мальтийского пер форманса.

Сегодня вечером я намерен коечто предпринять и раздобыть деньги на билет.

Смешно, в самом деле, прозябать в обшарпанном Тюльпане, когда дома, под дверью, лежит путеводитель по Бразилии и Аргентине, сумасшедшее платье для те бя и билеты на самый невероятный круиз из всех оке анских круизов.

Корвин никогда не покажет тебе Аргентину, поду май об этом, Лилиан.

Не стану писать подробно, чтобы не волновать тебя, моя дорогая, хотя проклятые подробности так и норовят сорваться с моего языка. К тому же это странное и не внятное дело, на манер детективов Дафны Дюморье, те бе не слишкомто понравится.

Но я должен, должен почувствовать себя всемогу щим раджой! Пока что я чувствую себя безоружным сахибом, которого преследуют местные духи.

Теперь же отправляюсь к надежному антиквару на остров Гозо, его адрес мне дал знакомый бармен в отеле.

Если все выгорит, вечером я получу деньги и завт ра буду в Париже. А послезавтра — в нашей квартире.

Где ты будешь ждать меня с сырным тортом из конди терской мсье Жервэ, n’estce pas?

И где, возможно, находится нечто не менее аппе титное — в манильской бумаге, в конверте с пузырька ми! — нечто, способное изменить твои планы на бли жайшее время. Верно, дорогая?

МОРАС

откуда мне знать? я знаю об этом не больше, чем смуглые маленькие люди, скучающие на берегу, знают о британском паруснике на горизонте, что это — белая рыба? полоса дождя? как можно назвать то, чего нет на твоем языке? что толку в горячем шепоте ламы — иди туда, о благороднорожденный, сделай это, если умер ший не отличит малайму от дупемы, хоть ты его кусай

он вешает пальто на лучезарный крючок милости и ступает босиком на опасные пути, откуда ему знать? вот и я держу свое предчувствие на весу, над шумной пу стотой неизвестного слова, будто латунную ладью над ониксовой доской, опустишь руку, коснешься черного на белом — и вскинется хмурый соперник, заглянет мне в лицо в недоумении: вот так вот, да? откуда мне знать, дружище, черный конь переходит вброд, ладья черпает тяжелую воду, место проигрыша записано на тамшине, а место выигрыша на доске для порки, выплюни обол, смеется ладейщик, выплюни же этот чертов обол

февраль, 26

вот цезарь писал луцию туррину, что давно не ис пытывал чьейлибо бескорыстной н. к себе и — что день за днем жадно вглядывается во врагов, надеясь отыскать того, кто н. его за то, что он есть, а не за его обстоятельства

вот бодрийяр пишет, что н. — это способ создания ис кусственных невзгод, а мне кажется, что н. — это способ утешиться, оттого что в ней есть горячая привычность и уютный резон в отличие par exemple от любви

для хорошей, качественной н. нужно время, такая н., наверное, созревает, как инжир, выворачиваясь нутря ными зернышками

хорошая н. всегда с тобою, от нее мерзнет перено сица и закладывает уши

чистая холодная н. хранит мир от распада и хаоса не хуже элевсинских мистерий или фреона в холо дильнике

февраль, 27

Liebestod

вчера встретил чесночка на кухне за поздним завтра ком, дезабилье

зачем ты дома носишь это жесткое кружево, говорю, преломляя с ней вчерашний хлеб, запивая выдохшимся вином, алый черствый нейлон, ты в нем похожа на озябшего скарабея, неужели и спишь так? ужасно не удобно, детка, а на работу ходишь в гепардовом шелке, вечно голодная венера в мехах, разве не лучше наобо рот? оказалось, я полный придурок и connard, не пони маю простых вещей

когда чесночок была еще не чесночок, а просто пат рисия из города славного гента, русоволосая толстуш ка пэт, она влюбилась в немецкого студента, и студент, немного выпив с друзьями на soiree, пришел к ней но чевать, как только выдался свободный от родителей выходной

патрисия дала себе страшное патрисино слово не поддаваться на студентовы уговоры, налила ему зеле ного чаю, voila le the! отрезала черничного пирога, пока я это делала, морас, меня всю трясло! я готова была хо дить по стенам, как австралийский геккон! уложила спать в свежей атласной постели, представляешь, мо, я еще утром сменила все белье и даже занавески! сама же направилась в мамину спальню и в ящике комода вы брала самый упрямый, самый красный, самый парад ный корсет, на двенадцати крючках, морас! с глупыми висячими резинками для чулок! и легла со студентом в длинной юбке и лыжном свитере, как будто замерзла, я и вправду стучала зубами, морас!

студент немного удивился, потом запустил под сви тер обе руки и удивился еще больше: патрисины не взрачные яблочки едва угадывались под диоровскими крепкими ребрами, китовый ус — нешуточная штука, хитрые крючки впивались в спину, расстегнуть их у бурша не хватило убывающих сил, и вот, повозившись немного, он утомился и закрыл прекрасные свои зиг фридовы глаза, и вот он заснул и проспал до утра, поса пывая прекрасным своим тангейзеровым носом, поку да дурочка пэт разглядывала тени на потолке, бессонная брунгильда в бутафорской броне, мокнущая от страсти, ледяная от страха, если бы он потрогал меня там, я разо рвала бы его на кусочки, на лоскуты!

потом он пару раз позвонил ей, потом еще полго да пэт думала о нем по утрам, а теперь, морас, я сплю в жестком кружеве, когда сплю одна, ну ты понимаешь,

как будто бы тогда — это сейчас, а сейчас никакого и нету совсем

чертова русалочка чесночок пора менять работу, toushe! я готов удочерить обеих

ДНЕВНИК ПЕТРЫ ГРОФФ

1 марта

Вероника говорит, что я сильно изменилась, мол, со мной стало невозможно договориться.

Она подумывает о том, чтобы сменить соседку, ви дите ли.

Еще она говорит, что на меня действует амулет, ко торый я ношу на шее, и что на моем месте она бы заду малась о том, какие силы в нем скрываются.

Но я ее не слушаю: Вероника помешалась на бра зильской магии, ходит в какуюто группу, не то умбан да, не то макумба. Говорит, что они советуются с духами умерших и все такое прочее. И что моя подвеска может оказаться фетишем — точкой контакта между живыми и мертвыми. Оттого меня, дескать, так трясет и подбра сывает.

А мне кажется, я стала гораздо спокойнее. И сно творного теперь не пью. Правда, пью больше шенди. По искала в интернете сведения о своей штуке, нашла це лую уйму и все вразнобой.

В алхимии она означает мужской принцип, если крас ного цвета, и трансмутирующий эликсир, если зеленого. Фиг тут цвет разберешь, для этого надо отдавать реста вратору, а мне противно даже подумать, что ктото бу дет к ней прикасаться.

У буддистов вообще черт ногу сломит. Если это он, то имеется в виду храбрость, продвижение вперед и защита закона. Если это она, то атрибут Тары, богини милосердия. Ну, это не про меня.

Если это малыш, то он изображает Боддхисатву. Судя по выражению морды, не малыш никакой.

В митраизме — знать бы еще, что это такое, — озна чает судьбу, пожирающую все. Это нам не подходит. Вместе с оленем означает момент смерти. Нет уж, спа сибо. Без оленей обойдемся. У халдеев так выглядел бог войны и смерти. Господи, это еще кто такие?

У христиан — наконецто! — часовой, спящий с от крытыми глазами, бдительность и одиночество. Как хорошо, что я католичка, это мне подходит, подходит, подходит. И никакой макумбы.

2 марта

Получила ответ из Лондона.

Мне написала заведующая отделением клиники, где лежал мистер Блейк, именно лежал — потому что он там больше не лежит. Его выписали неделю тому назад, и эта доктор Мейсуорт пишет, что надежды на подоб ный исход ни у кого из врачей не было и в помине.

Старик начал выздоравливать прямо на глазах, даже известие о смерти дочери не смогло его подкосить, хотя они долго скрывали от него правду, боялись, что это ста нет последней каплей и все такое. Мейсуорт приложила копию выписки из истории болезни, в которой я все рав но ничего не поняла. Выглядит довольно безнадежно, чтото связанное с нарушением кровообращения и спин ным мозгом. Еще она приложила копию счета за лечение.

Мама дорогая. Если я заболею, поеду лечиться к ша манам на черный континент.

Смотрю на эти бумаги и не могу вспомнить, зачем я посылала этот запрос.

Что мне дает эта информация? Теперь, когда я знаю, что Надья Блейк погибла изза трагической неосторож ности, экспертиза подтвердила показания свидетелей, те ло отправили в Англию, дело закрыто. Да ничего не дает.

Но как же меня раздражает это британское спокой ствие профессора Форжа…

Хотя чужая душа — потемки, вполне возможно, что он был к покойнице равнодушен и вовсе не собирался на ней жениться — вопреки тому, что он утверждает.

По поводу гибели француза он дал самые странные показания, которые мне приходилось слышать: на пер вом допросе он заявил, что мсье Лева — вор и мошен ник, но отказался представить какиелибо пояснения.

На втором допросе — это он так называет, на самом деле это была дружеская беседа, я его даже бутылкой кинни угостила за свой счет — профессор показал, что Эжен Лева пал жертвой душевной болезни, что — по отзывам знавших его людей — припадки паранои дальной мнительности повторялись у него довольно часто. Ему, дескать, мерещился преследователь, иду щий за ним по улице и дышащий ему в затылок.

Вызову его в третий раз. Может быть, он скажет, что Лева вовсе не Лева, а Марсель Андре Анри Фе ликс Петье.

ЗАПИСКИ ОСКАРА ТЕО ФОРЖА

Мальта, двадцать шестое февраля

Главное в алхимии вовсе не золото и не lapis, а то, что она нарушает порядок, расшатывает основы. Она и есть болезнь, болезненная страсть к свободе.

Я болен этим, хотя и сижу всю жизнь в своем архиве, над рассыпающимися затхлыми рукописями, пытаясь воспроизвести в себе самом средневековый образ мыс лей. Это, по крайней мере, успокаивает. Когда читаешь Бернара Тревизанского, то и думать начинаешь, как Бер нар Тревизанский, — обстоятельно, размеренно. Бернар Тревизанский входит в твою кровь.

Мы уже давно разучились думать сами. Мы думаем так, как думает ктото, заимствуя образ и ход мыслей, потому что так проще, потому что это не требует особых усилий, потому что для своей собственной самостоя тельной мысли в этом мире уже не осталось места.

Сидя в своем архиве и сочиняя мальтийские сюжеты, я чувствовал себя ребенком на вершине черной ледяной горки, глядящим вниз, сжимающим в руках пластмассо вую тарелку для катания.

А теперь я уже поехал. Сбивая все на своем пути.

Мальта, двадцать восьмое февраля

Отчего мне всегда не хватает одного февральско го дня?

Надья говорила, что високосность — это свойство лишнего года. В нем, говорила она, все равно не случит ся ничего хорошего.

Високосен ли две тысячи пятый? Завтра узнаю. А она не узнает, вот такто.

Итак, со стихиями мне все более или менее ясно. А вот что мне непонятно, так это реакция святых от цов на Иоаннов пассаж с таинственным подарком.

Ну хорошо, предположим, прибывают из Батавии какието штучки с мудреной инструкцией по пользо ванию, и что же? Мало ли кто чего понаписал? Нет, здесь чтото не так, чтото не строит, как иногда вы ражалась Надья, перечитывая отчеты экспертов перед выступлением в суде.

Чегото Иоанн недоговаривает. Святые отцы, к како му бы ордену они ни принадлежали, не могли быть таки ми простаками. Какой вывод отсюда напрашивается? А такой, что коллекция эта прибыла к папскому престо лу вовсе не из Батавии, dammit.

И судя по всему, ранее этими вещами владел кто то, в чьих словах невозможно было усомниться. А во все не облезлый миссионер из Джакарты.

В XV—XVII веках многие коронованные особы за нимались алхимией. Достаточно вспомнить Карла VII Валуа или Августа Саксонского с супругой. Скандал с Каэтаном, графом Руджиеро, который, как выясни лось, не только не граф, но и — какая досада — золота де лать не умеет, вот вам и конец семнадцатого века, будь те любезны.

Какието вещи должны были оставаться и после та ких адептов Великого Делания, как Альберт Великий и Роджер Бэкон. Куда подевались все их тигли и ата норы? Таким реликвиям самое место в папской кунст камере, в депозитории. И предметы, о которых пишет Иоанн, наверняка принадлежали какомуто достаточно авторитетному человеку того времени. Он, судя по все му, и составил описание.

А для отвода глаз, для дурачков была припасена вер сия с иноземной Батавией. Так это больше напоминает правду, а иначе чего бы стали суетиться святые отцы и высылать Иоанна на Мальту?

Кроме того, не исключено, что Иоанн отправился на остров вовсе не для того, чтобы охранять тайну перво материи, а для того, чтобы скрыть следы разграбления какогонибудь знатного европейского дома. Эта версия порадовала бы мою девочку. Мою бедную девочку.

А что, хороший поворот для какогонибудь модно го сериала ВВС, сказала бы она.

Золотой Оскар за правдоподобие и пальмовая ветвь за саспенс.

МОРАС

фиона выпила со мной чаю, это случайно вышло

вчера я забыл в кафе свитер, повесил на спинку кресла и забыл, а вечером вернулся за ним, без особой надежды, но он оказался у бармена, черный бармен ска зал: я знаю, что это ваш, вас трудно не запомнить! вот это новость

археологи ужинали втроем, они все время здесь, ска зал я бармену, чтобы поддержать разговор, о да! мы по даем абрикосовую домашнюю водку, эта рыжая ее лю бит, и еще улиток в прованском масле! я надел свитер и подошел к фионе, привет, сказал я, привет, сказала она, привет, сказал один из спутников, у него жестковатая улыбка — углы рта будто упираются во чтото невиди мое, а третий — оскар тео форж — просто поднял на ме ня глаза

хорошая водка? спросил я, кивнув на их ополовинен ный графинчик с жидкостью ржавого цвета, стоит по пробовать? абрикос у китайцев означает робость, вы не боитесь немного оробеть?

абрикос — это цветок андрогинов, сказала фиона, сдвигая корзинку с бисквитами на угол стола, нам это не страшно, а вам уже не повредит, садитесь же! попро буйте, она подняла палец, мой черный друг возник у нее за спиной с яйцевидной стопочкой, мы тут гадали — де вушка вы или парень, сказала фиона, такие волосы! о! ну теперьто ясно, что парень, она плеснула ржавчины в стеклянную стопку, стоять стало неловко, и я сел, там было свободное кресло, а где ваш четвертый? спросил я, а зачем вы подстриглись? спросила она в то же самое время, и мы засмеялись

или нет — я лучше буду вордсвортовский мальчик идиот, потому что задавал идиотские вопросы, напри мер — копают ли они на острове гозо, в джгантии, где все эти колеи и кромлехи, их светлость оскар тео форж так погерцогски скривил рот, что я хотел уже встать и уйти, но нет — фиона заказала чай, и я остался, чай с мад ленками, слишком большой соблазн для мораса, теряю щего время, их макают в чай, чтобы не хрустели, от че тырех чашек я раскисаю, как молокосос! для этого не надобно быть прустом, можно быть просто байроном

они копают некрополь с непроизносимым именем, а четвертый парень, густав, простудился и скучает в но мере, он, кажется, югослав, как мой сосед мило, правда, теперь и страныто такой нет, но мило уехал, когда страна была, а значит, он югослав, и все тут, хух, хух

без даты

моя память — как индейское покрывало, я такое ви дел в барселоне, у соседаперуанца, красное с золотом, огромное, на полстены, оно было сшито из восьми рас сыпавшихся от ветхости семейных покрывал и в три слоя простегано толстой ниткой, чтобы не разлезлось, сколько телесной жидкости пролилось на этот хлопок за сотню лет, подумал я тогда, придет же охота тащить тряпичного монстра, пропитанного слезами и спермой, через мореокеан да еще держать такое перед глазами — я бы не стал, уж лучше олеографию с везувием или, на худой конец, бамбуковый черножелтый веер

и с памятью так — я уже различаю узор, щупаю ткань, сейчас бы поднести к лицу, вглядеться, но тут я отворачиваюсь, весь в мурашках от ужаса, и разжимаю руки, и роняю

нет, моя память — гамадриада, увидишь — и ослеп нешь, а увидишь голой, так еще и умрешь — и сама ведь умрет со мною вместе, дурочка, вся в зарубках от ник чемных попыток

не стану подносить к лицу, не стану вглядываться, не хочу знать, что было на вашем самом деле, нет ника кого самого дела, и плюньте на меня

To: Mr. Chanchal Prahlad Roy,
SigmundHaffnerGasse 6 A5020 Salzburg
From: Dr. Jonatan Silzer York,
Golden Tulip Rossini, Dragonara Road,
St Julians STJ 06, Malta

Februar, 26

Чанчал, душа моя! События приобретают все более зловещую окраску, я подумываю о том, что стоит уехать отсюда и побыть подольше у матери в Халляйн. Если бы не проклятая бумага о невыезде за границы государ ства, которую я подписал у следователя, скорее всего, я бы так и поступил в ближайшие дни.

Три дня назад погиб француз — помнишь, тот, с за бавной манией преследования? — и самым нелепей шим образом, должен заметить.

Его тело нашли в порту, на территории стройки, он свалился в яму с катушками металлического кабеля или чегото в этом роде. Говорят, что он бежал и спо ткнулся, но куда, скажи на милость, можно бежать по за мусоренной портовой территории в полной темноте?

Эжен Лева — так звали нашего француза, все звали его просто СаВа, и только теперь я узнал его настоящее имя. Его гибель вносит в происходящее здесь мелодра матическое действо ноту скорбной серьезности.

Даже то обстоятельство, что бедняга Эжен украл глиняный сосуд, принадлежащий экспедиции — или лично Оскару Тео Форжу, я уже запутался, — и пытал ся, по всей видимости, его продать, не снижает для меня трагического градуса этой истории.

Мне неизвестны подробности, но думаю, что меня вызовут к следователю вслед за профессором и Фио ной, которые в последнее время проводят в полиции больше времени, чем гделибо еще.

С другой стороны, замять это сомнительное дело — единственный выход для доктора Расселл, ведь она яв но превысила свои полномочия, продолжая раскопки после роспуска лагеря и прекращения работ. К тому же я не уверен, что у нее было разрешение на работу в этом районе Гипогеума. Скорее всего, она воспользовалась тем обстоятельством, что наши археологи всем изрядно примелькались и никто не стал задавать ей вопросов.

Фиона — до крайности занятная дамочка. По приез де я расскажу тебе несколько пикантных моментов… не то чтобы меня занимали ее похождения, просто забавно наблюдать, как одна рыжая невзрачная худышка моро чит голову трем красавцам гетеросексуалам, ни один их которых не получил бы у меня отказа.

Надеюсь, этим пассажем я заставил тебя хоть не много ревновать?

Пятнадцатого февраля нас с Лева допрашивали вме сте по поводу гибели англичанки, он размахивал рука ми и страшно возмущался, говорил, что ему не разре шают покинуть Мальту.

Ах да, ты же ничего не знаешь об англичанке, доро гой Чанчал.

Я не хотел тебя расстраивать, но теперь уже все равно, einerlei.

В тот день, когда мы открыли средневековый Vor ratskammer, погибла Надья Блейк, жена Форжа, а может быть, и не жена вовсе, по крайней мере, он изрядно раз нервничался, хотя держался молодцом.

Ее убило стрелой, вылетевшей из охранного устрой ства, напоминающего арбалет. Еще одна нелепая смерть. Досадно, что, когда мои услуги понадобились на самом деле, я ничего не мог сделать: стрела вошла в горло и вышла под черепом, пронзив продолговатый мозг.

Это повергло меня в изумление по двум причинам. Первая: как могла эта тетива — или что бы там ни было вместо тетивы — сохраняться в натянутом состоянии столько лет? Вторая: разве мисс Блейк — посторон ней — полагалось находиться в это время в этом месте?

Разумеется, мы с Эженом Лева далеко не профессио налы. Но у нас хотя бы имеется — у француза, впрочем, имелось — хоть какоето понятие о том, что можно и че го нельзя делать в свежераскопанной могиле.

Правда, доктор Расселл утверждает, что могилой это место перестало быть давнымдавно и служило кладов кой монастырю, но я скажу тебе без лишнего пафоса: могила — она могила и есть. Там было до странности чисто и подозрительно сухо, как будто эту комнату время от времени навещала уборщица из отеля Голден Тюлип.

Кстати об отеле — я, пожалуй, перееду теперь в но мер, который занимал француз.

Я все время завидовал его камину — настоящие из разцы! — и балкону в сад, там можно работать и чи тать, глядя на редких прохожих и вдыхая сладостную горечь крупных белых цветов, которыми засажена гостиничная аллея.

Мне кажется, француза бы это не огорчило. В сущ ности, он был добрый малый.

Отвечай же мне поскорее, дитя мое Чанчал.

Отправляю тебе пакетик засахаренного арахиса, пусть хоть он коснется твоего прекрасного рта.

МОРАС

ха! археологи! сказала мне чесночок, услыхав в шест надцатый раз про фиону

они живут в золотом тюльпане — сроду не слышала хуже названия для занюханной гостиницы — это куда мы ходили к арабу, помнишь? еще бы я не помнил, он мне даже приснился пару раз, этот марокканец, магри бинец? с этим своим смуглым ежиным животом, кото рого я не видел, но будто на ощупь знаю, вот там, в араб ском прогорклом maison de tolerance, чесночок и видела фиону из окна, стоя там в весьма неудобной, как она ве село пояснила, позиции

девочки мои, они знают больше, чем способны понять

таковы их свойства, текучие, как свойства лавы, страшноватые, как свойства женской крови, раскачива ющей мир лиловыми приливами и отливами, и убыва нья ужас неизменный и неизменный ужас полноты, да, таковы мои девочки

иногда, подобно умнику рабби пражскому йегуде, они создают своих големов из кучи дерьма с помощью не скольких тайных слов, шпилек и горстки каннабиса, правда, со словом эмет это домашнее колдовство не ра ботает, да и со словом мет не работает, но слепленное существо болтает, хихикает, оглядывается на прохожих и может даже пригодиться, вот как мне сегодня

магдочесночковый голем разузнал про археологов все, что я хотел бы знать, но боялся спросить

профессор форж, petite connard, тот самый, что не любит педиков в научных экспедициях, ездит на взя том в аренду оливковом мазератти и живет на одном этаже с нашим арабомневрастеником, врачомавстрий цем, которого за пристрастие к шейным платкам в отеле прозвали шелковым доктором, и малахольным студен том, один парень из их группы убился какимто дурац ким образом, а жена профессора надья погибла чуть ли не в первый день пребывания на мальте, но это сказала луноликая китаянка, femme de menage, а кто же пове рит femme de menage? жена профессора могла с таким же успехом уехать домой, заколоться кинжалом или сбежать с дирижером гостиничного оркестра, горнич ные пишут сценарии каждый день, я сам практически горничная

к тому же слово форж в том языке, что я еще помню коекак, означает ковку, работу с металлом и все такое, представляю старика в постели с той остролицей деви цей из кафе мальтийский сокол, хотя нет, не представ ляю, это у меня магдочесночковый синдром

typiquement anglaise с зеленоватосерыми глазами, плавающими, будто горький огурчик в pim’s number one, это и была жена? надья? откуда камышовое русское имя? она похожа на подсохший стебель алоэ, нет, на эс трелицию, анемичный форж похож, разумеется, на ане мон, о гербарный дуэт, пелеас и мелизанда! пересушен ный, шуршащий, крошащийся дебюсси

без даты

у испанцев есть слово наручники, которое перево дится, как женщина, — esposa, только во множествен ном числе, то есть много женщин — это кандалы?

я сказал магде, что работаю последнюю неделю, уве шанная железом куртка венсана давит мне на плечи, ухожу от вас, сказал я, магда расплакалась и убежала на кухню курить свою вечернюю заначку, хотя дело было утром, esposa она и есть esposa

барнард обещал пристроить меня кельнером в кафе сенмикеле, на время

тебе выдадут белую униформу, сказал он, заплетешь косичку, как сын озириса, и засияешь, как царский пятак, то есть он сказал — как новенький дайм, но пя так ведь сияет значительнее

откуда барнард знает, как выглядел сын озириса? когдато у меня уже была униформа, синяя куртка и синие штаны на слабой резинке, это я был стюардом, а еще раньше у меня была униформа из байки, это та кая цветастая, слишком теплая штука, тогда я был просто придурком, да и сейчас придурок, ке фер?

мы с моими девчонками как три седовласые грайи — как их там? энио, дино и пемфредо — у них был один зуб на троих и один глаз, так и летали над гесперидами, хватаясь друг за дружку

кого они теперь найдут, думаю я, и умеет ли он так заваривать чай и заговаривать зубы

но — ке чертов фер? не могу же я ляпнуть фионе, что работаю паршивым сутенером, севильской куни цей, безотказным красавчиком мо, морасом на побе гушках

фиона, она как тот мандарин, что боялся сквозняков и дрожал от холода в жарко натопленной приемной за ле императора, оттого что высокие двери были сплошь из горного хрусталя и ему казалось, что все распахнуто настежь, брр, сам продрог, пока об этом думал

фиона

такие девушки приручают грифов и залетают от гранатовых зернышек

4 марта

Аккройд стал приносить мне булочки!

То есть он и раньше заходил перед ланчем, спро сить, не принести ли мне чего.

Но редко, раза дватри. Или один?

Теперь он ничего не спрашивает, а молча приносит мне горячие булочки в пакете. И даже не боится запач кать свой клетчатый пиджак маслом и сахарной пудрой.

Ладно. Джеймисон тем временем проникся ко мне отвращением.

Вчера вызвал к себе и при всех швырнул мне досье Блейк/Лева через стол, а стол у него длинный и скольз кий — полированная вишня! — тяжелая папка доехала прямо мне в руки. Мой замечательный отчет! Весь ис черканный красным карандашом!

Полюбуйтесь, говорит, на эту креативную барышню.

По ее милости весь отдел завален почтой, где содер жатся совершенно бессмысленные сведения по высосан ным из пальца запросам скучающей девственницы.

Вот еще, девственницы. С чего это он взял?

— У тебя два дела в производстве, — заявил Джейми сон, — и оба — совершенно прозрачные! Два несчастных случая, за которыми ничего нет, кроме тупости и невезе ния пострадавших. Нечего разводить полицейскую дра му на пустом месте. Заканчивай, а то завтра пошлю тебя в Пачвилль, патрулировать ночные клубы! Никуда он меня не пошлет. Он мой двоюродный дядя. Мама ему за это голову открутит.

5 марта

Вероника съехала. Забрала наш общий тостер, зато оставила медный кофейник, купленный ею на блоши ном рынке во Флориане, теперь я могу пользоваться ее спальней, там занавески с лилиями и книжные полки. Надеюсь, она не оставила мне свою Книгу медиумов.

Занимаюсь французом, пусть Джеймисон хоть лопнет от злости.

Выяснилось, что в тот день, когда Лева отправился в порт, чтобы свалиться там в строительную канаву и умереть, он заказал билеты у портье в отеле Голден Тюлип.

Мальта—Париж—Бордо. Довольно дорогой билет, надо заметить. Бармен отеля Альфредо Риччини утвер ждает, что последнее время Лева пил в кредит, за писывая еду и питье на номер своей комнаты. Тот же бармен говорит, что Лева выяснял у него, не знает ли Риччини приличного антиквара, который не станет задавать лишних вопросов.

То есть у него внезапно появились деньги.

Это связано с тем конвертом, я уверена!

Он получил чтото очень ценное из СентМорица. Это чтото передала его жена, Лилиан Лева, которая и вскрыла конверт, найденный бордоской полицией пус тым, в коробке для почты, под дверью его городской квартиры. Внутри квартиры. Но ключито ведь у мадам Лева имелись, я полагаю?

После чего он встречался с кемто на территории порта, ночью, и этот ктото столкнул его на железные катушки с кабелем. Этот ктото должен быть сильным мужиком, столкнуть добрых двести фунтов в яму не так просто, особенно если они сопротивляются.

Что касается жены Лева, то она дала письменные показания по просьбе полиции Бордо: муж совершен но запустил дела, галерея была на грани банкротства, она ничего не знает о его работе на Мальте, получила несколько писем любовного содержания, где он жалу ется на отсутствие денег и неприятности с полицией.

Теперь, когда галерея осталась в ее владении, она намерена восстановить прежний статус. В ближайшее время намечена презентация по поводу серии редчайших фотографий Когототам Непомнюкого, но, судя по рос кошным планам, у Лилиан Лева всё на мази и de bonnes perspectives pour la récolte, как она сама выразилась.

Очень мило. Францию она не покидала. Это может подтвердить добрый десяток разнообразных месье. Очень мило.

Остается неясным, откуда у Лева взялась глиняная чаша с орнаментом, найденная в яме.

Точнее, ее осколки. Чаша ведь не могла лежать в кон верте, верно? Вещь, судя по мнению эксперта, зверски дорогая, ее место в музее. Теперьто ее место на помой ке, так как осколки мелкие и реставрации не подлежат. Осколки лежат у меня в сейфе в пластиковом пакете с номером 2 и литерой В.

МОРАС

женщины? они не дают взамен ничего, что стоило бы усилий, говорил югослав мило, мой сосед по барсе лонской квартире на пласа дель пи

я скучаю по мило, по его турецкому халату и по вы ложенному потрескавшейся плиткой балкону, где мы оказывались к вечеру с бутылкой красного и тарелкой тапас или парочкой энсаймадас из электрического бара pastis на углу

мило много говорил о сексе и никогда о любви — по этому я не стал говорить с ним о лукасе, — но о сексе он говорил так занимательно, что казалось, я сам все это проделал с целой грудой розовых безыскусных полек и раскосых худышек из опасного квартала barri xines

описывая очередную задницу, он делал особый жест, растопыривая короткие белые пальцы, будто пытаясь удержать невидимую дыньку, а говоря о груди, протяги вал ко мне руки ладонями вверх, будто примериваясь к моей собственной, я всегда отшатывался, а он смеял ся — хуххух! у него был черный обугленный рот с не ожиданным всплеском золота внутри

я скучаю по мило, и по каза мила, и по санпаудель камп, здесь, на мальте, все будто под стеклом, в секретной ямке, — блестящее, мелкое, заманчивое и бесполезное

март, 4, вечер

аллегория вдохновения в барокко — это муза, выжи мающая из груди молочную струйку, молоко льется на книжку или чтонибудь струнное, с изогнутым золоче ным грифом, не помню, как называется

в мое же молоко будто добавили валерьянки

все время хочется спать, не пишется и не говорится ни о чем, кроме простых вещей — еды, погоды, запаха, цвета, даже о фионе не думается, а целых девять дней так щекотно, так густо думалось о фионе

я забавно устроен — стоит мне впустить в себя друго го человека, как он, сам того не подозревая, располагает ся в моей печени, в артериях, в альвеолах, запрокиды вает мне голову, примостившись в гортани, медленно крутится в барабане живота, царапает нёбо, дергает за волосы изнутри, ну и всякие прочие глупости делает, и когда я его, человека этого, встречаю гденибудь живь ем, просто на углу или в кафе, первое, что приходит мне в голову, — как, черт возьми, он выбрался наружу, а по том — он совсем не такой, как тот, что у меня внутри, и от этого — будто сквозняком по ногам и вся спина в мураш ках: не такой! не такая! и тот, что внутри, будто съежива ется весь от недоумения, господитыбожемой

поэтому лукас во мне до сих пор, ведь я его ни разу не встретил, а фиона — боюсь и думать, что случится с фио ной, даже в лавку на чейнмаркет не хожу, хотя кончился сливовый джем и хочется латука, латука, латука

март, 5

je ne voudrais pas mourir dans la langue espagnole

похоже, я забываю русский, сегодня раскопал в пар ке свой секрет и понял, что забыл названия, долго вер тел в руках курносого стеклянного мальчика с длин ным осколком, растущим из спины, потом вспомнил, что это такое, и чуть не заплакал

подставка для ножа! у нас дома их ставили слева от тарелки, теперьто я знаю, что надобно справа, но сле ва гораздо удобнее

два недобро глядящих пухлощеких амурчика, соеди ненные стеклянной осью, второй мальчик давно отко лолся, помню, как это случилось и где, даже помню, что в детстве я называл их столовыми ангелами и норовил стащить со стола

и когда папа умер, его столовый ангел достался мне — вместе с запонками и табачной жестяной короб кой с письмами

но — как называется эта штука на самом деле, не мо гу вспомнить, можно спросить у брата, правда, он мне не пишет и не подходит к своему вильнюсскому теле фону с круглой выгнутой трубкой, в которой пересыпа ется песок, и эбонитовыми черными рожками

может быть, его стеклянная ось уже обломалась и торчит у него из спины?

март, 5, вечер

старина барнард привел меня в кафе санмикеле, здесь столики на восемь человек, азиатская наивная ну мерология, окрестные клерки поедают зеленые клецки, глядя друг другу в незнакомые постные лица, а один столик — посреди зала — на двенадцать человек, в том смысле, что без иуды? корпоративный, гордо сказал менеджер, понятное дело, осталось обзавестись музы кальным автоматом и пластмассовыми вилками, и чего я злюсь? оттого, что никак не начнется весна, хотя вес на — паршивое время для тех, кто not well, так выража лась сестра ульрих, сказала бы прямо: паршивое время для помешавшихся педиков, киммерийских сумерек, моржей и плотников

утром мы с барнардом сидели на парапете в порту, мимо нас прошли хасанзороастриец, мой сосед по трюмной норе, и еще один парень из обслуги, помню его по манере отмахиваться руками от невидимой мухи

в порт валетта пришла их высочество голден принцесс, вот оно что

они меня не узнали, мои лиловые эфиопы, короли триктрака, даже смешно, а всегото делов — состричь волосы и неделю не брить лица

красавчик мо без трусов, крошка морас в красном платье с пионами, тайком спускающийся по служебному трапу, как обкуренная кинозвезда

да что там, за три месяца обида свернулась темной кровью, хасанчик, эй! я простил тебя, сыграем на во рованную мелочь?