Монологи от сердца

Саму ситуацию помнил. День будничный, кажется пасмурный. Поздно вечером вышел из части, торопился, но у КПП зацепил глазами женщину. Ту самую, что не мог потом восстановить в памяти. Она сидела на скамье, у ног сумка. Не сразу отреагировал, через месяц предстояло отправляться в Афганистан, голова загружена скорым отъездом. Прекрасно понимал: с его военной специальностью воевать придётся не в штабе. Сделал пару шагов мимо женщины, потом что-то заставило обернуться:

– Что вы здесь делаете?

– К сыну приехала, а уже, говорят, поздно. Может, вы его вызовете? Товарищ офицер, я всего на один день, завтра вечером домой…

– Конечно, нет. Только что их уложил. – Андрей вознамерился идти дальше, но снова обернулся. – Где будете ночевать?

– Вот здесь на лавочке и посижу, тепло ведь. У меня куртка есть.

Андрей решительно взял сумку:

– Пойдёмте к нам. Завтра рабочий день, но освобожу вашего сына, побудете с ним вволю.

Жена приветливо встретила женщину. Случалось и раньше солдатским матерям ночевать у них. Втроём поужинали на кухне. Андрей пошёл смотреть телевизор, убавив звук до минимума – сын спал. А женщины на кухне пили чай.

Гостья, узнав, что Андрею отправляться в места боевых действий, достала из сумки потёртый молитвенник, сказала жене:

– 90-й псалом очень сильная молитва, обязательно будет беречь, перепишите, и пусть днём и ночью находится при нём. Днём и ночью, постоянно. И вы сами молитесь за него, каждый день, во что бы то ни стало…

И рассказала про брата. Тому мать молитву перед отправкой на фронт в медальон вставила. До Праги в артдивизионе дошёл и всего с двумя ранениями. После первого в госпитале три месяца лежал, во второй раз и того меньше, боясь потерять своих: отказался от госпиталя. Начал воевать под Курском в 43-м. И первое крещение – попали под бомбёжку. Двигалась колонна к передовой, и вдруг налетели самолёты с крестами. Посыпались бомбы. Солдаты в разные стороны от дороги. Брат плюхнулся на землю, а вокруг светопреставление – гул, грохот, земля ходуном. Вдруг рядом как жахнет, уши заложило, брат понять не может – жив ли, нет, собирать руки-ноги или бесполезно. Когда стихло, поднял голову. Ездовые лошади побитые, бочка с водой перевёрнута, ящики с боеприпасами разбросаны, у ездового вся спина в крови, кричит истошно: «Перевяжите! Перевяжите!» Старшина в трёх шагах валяется – полголовы осколком снесло. А брат рядом с воронкой, рукой до края подать, лежит, и ни одной царапины. Попал в мёртвую зону взрыва. Осколки над ним прошли в ездового, лошадей и старшину. Всего-то и досталось – комья земли по скатке ударили… По сей день живой, чарку за Победу и погибших за неё поднимает…

Накануне отправки в Ташкент Андрей по настоянию жены прочитал молитву с тетрадного листка в клеточку. Пытался вникнуть в текст, но ничегошеньки не понял. Жена сложила несколько раз листок, завернула в полиэтилен, при помощи утюга надёжно запечатала, подала вместе с булавкой:

– Андрюша, пристегни к трусам. Гимнастёрку или брюки снимать будешь, а тут всегда при тебе. И перестёгивай каждый раз, как меняешь трусы. Христом Богом прошу: не забывай.

Не забывал. Не всегда к трусам пристёгивал, носил в кармане гимнастерки. Но не расставался никогда.
Живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небеснаго водворится. Речет Господеви: Заступник мой еси и Прибежище мое, Бог мой, и уповаю на Него…

Андрей медленно читал, смотрел в больничное окно, пытался вникнуть в смысл слов. Они были непонятны, и в то же время звучало что-то знакомое, будто этот ритм, эта мелодия сидели где-то глубоко-глубоко. Как вернулся из Афганистана, на второй день Олюшка попросила пойти с ней в церковь. «Надо поблагодарить Бога, – сказала, – поставишь свечки Богородице, Николаю Угоднику, а потом, если захочешь, постоишь со мной на литургии. Сможешь, крестись, когда я крещусь». Он совершенно не понимал, что и почему в службе. Разглядывал многоярусный иконостас. Слушал пение хора. Слушал женский голос, который с клироса оглашал объем храма молитвами. Из высоких окон лился солнечный свет. Поначалу какое-то время Андрей маялся, потом поймал себя на мысли: его не томит это, казалось бы, бесцельное пребывание в церкви, он не нудится необходимостью выполнить просьбу жены. Непонятный язык службы не раздражал, в нем было что-то отдалённо близкое… После службы Олюшка заказала благодарственный молебен. В церкви они остались одни из прихожан. Из алтаря вышел старенький седобородый священник. «Зачем вам?» – спросил. «Надо», – твёрдо сказала Олюшка. Батюшка посмотрел на неё долгим взглядом и согласно кивнул.

Лет пять назад Андрей выгуливал Чибу по набережной и услышал своё имя, обернулся – Лена, жена Вени, догоняет.

Поздоровались. Обменялись информацией о детях. Потом Лена повинилась, глядя в сторону противоположного берега:

– Прости нас, Андрей, Веня должен был в Афган ехать.

– Я в курсе.

– Лучше бы он воевал…

– Кто его знает…

– Ты ведь живым вернулся…

– Мог погибнуть не один раз… Хизнь такая штука, от неё не скроешься…

С командиром части Веня жил «вась-вась». Рыбачили на пару. Веня особенно по зимней ловле мастак. Летом тоже не из последних рыбарей, но на льду не имел равных. И уху варил эксклюзивную, самогон гнал вкуснейший, сало коптил отменное. В результате вместо войны поехал в Венгрию. Газеты о кровавых событиях в Афганистане не распространялись. Советский народ делал выводы по цинковым гробам, что прибывали в каждый город. По основным аэропортам страны пролегало несколько скорбных авиамаршрутов «Чёрных тюльпанов». Они-то и разносили красноречивую информацию о войне.

Веня договорился с командиром и поехал в мирную, благостную Европу, в Венгрию, на завод по ремонту бронетехники. В один день у сына возьми и отвались звёздочка на велосипеде. Веня, будучи не в совсем трезвом состоянии, отправился с рамой и звёздочкой на своё предприятие. Бетонная балка сорвалась с крана как раз в тот момент, когда он пересекал цех, направляясь к сварщикам. Вернулся в Россию в цинковом гробу.

– Лучше бы в Афган поехал… – промокнула платочком слезу Венина жена.

– Кто его знает… Жизнь такая штука, от неё не скроешься

Последнюю фразу Андрей не сказал. Удержал на языке.

В госпитале Андрей решил выучить псалом. Он запоминал одну строчку, пытался присоединить другую. Получалось не сразу. В молитве угадывался внутренний ритм, но тут же ускользал... Не удавалось удержать, чтобы нанизывать на эту основу слова, откладывая их в памяти… В детстве в доме родителей не было икон, не звучали молитвы. Мама лишь перед смертью, окончательно обезножев, стала держать подле себя листок с «Отче наш». В домике бабушки в углу висела икона, обрамлённая рушником. «Может, когда был совсем маленьким, бабушка молилась вслух при мне? – подумалось Андрею. – Что-то вошло в кровь, потому и знакомо…»

Седов был командиром батареи, с ним Андрей получил кровавое крещение. Андрей прилетел на вертолете из Кундуза в Тулакан во время операции. Колонна попала в засаду между Кишимом и Тулуканом. Вторая рота обеспечивала охранение. А они с Виктором возили раненых и убитых. Подлетали на БМП, опять же: главное – на максимальной скорости идти, если мина – есть вероятность взорвётся сзади, тогда только и всего – получишь «пинка», и езжай дальше… Подскочили к месту боя. Картина не для слабонервных: БМП подорвалась на фугасе. Там нога в сапоге валяется, тут боец с развороченным животом…

«Ты как? – спросил Андрея Виктор. – Выдержишь?» За спиной у Андрея была Чехословакия в 68-м. Он служил в Каунасском десантном полку, их выбросили в Чехословакию в первый день, и с 21 августа по 5 сентября по ним стреляли безнаказанно из окон, из-за углов. Было и такое: подошёл вплотную наглец, задрал водолазку, достал из-за пояса пистолет и всадил пулю в солдата. Лишь 5 сентября министр обороны Гречко разразился разрешительным приказом – отвечать на стрельбу стрельбой. Андрей, отправляясь в Афган, считал: у него-то, в отличие от многих, есть опыт боевых действий. Пороха понюхал. Но уже в первый афганский день понял: Чехословакия – даже не цветочки, слабенькая пыльца…

«Нормально», – ответил Андрей. «Тогда быстро собираем, чья рука-нога, потом будем определять, афганцам-шакалам ничего не должны оставить»… Они загрузили в БМП два трупа, брезент с фрагментами тел… Как кричал на обратной дороге стрелок БМП без ног: «Мама, не хочу умирать! За что?!» Механика-водителя убило при взрыве фугаса, стрелка выбросило, обрезав бронёй ноги…

Виктор воевал достойно. Раз возвращались после операции. В их колонне была бронетехника и пять автомашин. Виктор на «Урале»-бензовозе, что порожняком шёл. В кабине, кроме него, сержант-артиллерист, ну и, естественно, водитель. Душманы подбили бензовоз. Пустой-то он пустой, да бак полон паров бензина. Не зря бензовозы старались залить под завязку с перехлёстом, чтобы не оставлять в баке взрывоопасного пространства. От меткого выстрела пустой бензовоз взорвался. Машина запылала. Воины из кабины выскочили, упали на обочину за камни от пулемётного огня. Старший колонны – зампотех майор Логинов – после взрыва бензовоза командует заполошно: «Не останавливаться! Всем вперёд! Не останавливаться!» Было ему под сорок, и он панически боялся стрельбы. Из тех воинов, которым война категорически противопоказана. Как уж в Афгане оказался? Приказным порядком или, может, по жадности напросился. Рассчитывал перед пенсионом подзаработать на войне с туземцами. Да те оказались не с луками и бумерангами.

Белый как стенка, майор, вернувшись на «точку», докладывает комбату о потере бензовоза с людьми. Комбату наплевать на психологическое состояние подчинённого. Орёт по матушке и не Волге, по батюшке и не Амуру: «Почему бросил людей?» И отправляет майора обратно. Андрей видит, с зампотеха толку ноль, губа трясётся, всего колбасит. Вызвался съездить вместо него. Комбат осадил добровольца: не суй нос не в свой навоз. Комбат был из выскочек. Папа командовал в Союзе военным округом, сына, что без году неделя как из училища, за звёздами отправил в Афган. Не взводом, само собой, командовать. Вступил в должность вообще старлеем, все замы – майоры, он вскоре капитана получил. Папины дрожжи работали вовсю.

Вёл себя по-хамски. При проводке в сторону Файзабада был участок километров в тринадцать, где поблизости от дороги добывалась соль. В жару невидимые микрочастицы наполняли воздух, попадая в глаза, раздражали слизистую, вызывали жжение, боль. Как-то вернулись после тяжёлой операции оттуда. Комбат сидит, развалившись, и требует доклада. Ротный опустился на табуретку. «Что это вы расселись? Встать!» – приказал. Два капитана, два майора стояли перед ним уставшие, глаза красные…

Комбат Андрею рот с инициативой заткнул, зампотеха наладил обратно. Тот на БМП помчался к месту взрыва. Застал одну сгоревшую машину. Возвращается на всех парусах обратно: так и так, все сгорели. «А автоматы, – комбат орёт, – тоже бесследно сгорели?! Железо?! Езжай хоть что-то от трупов привези!»

Рано Виктора записали в трупы. Он сначала с бойцами отстреливался, а потом под огнём троица побежала к крепости. Метрах в трёхстах от места, где подбили машину, располагалась древняя крепость, там стоял афганский полк защитников апрельской революции. Моджахеды, человек двадцать, пустились за лёгкой добычей в погоню. Русские не просто сверкали пятками, перемещались перебежками, огрызались автоматными очередями. Перед крепостью стояли пушки с боевыми расчётами. Защитникам революции нет бы помочь освободителям-союзникам, угостить контрреволюционеров из всех стволов, они как увидели ораву моджахедов, что на них движется, драпанули в крепость. Побросали пушки вместе с боеприпасами, прицелами… Ничего не надо, лишь бы шкуру спасти…

Наши подскочили к орудию, развернули и ну долбить прямой наводкой. Артиллерия не зря бог войны. Быстро изменила соотношение сил в пользу Советского Союза. «Бегу к пушкам, – смеясь, рассказывал Виктор Андрею, – вижу афганцы, всё, думаю, сейчас они нам огоньком подсобят. Эти вояки хреновы драпать, будто танки на них прут! Я матом: куда вы?! Не понимают русского слова. Пришлось самим отстреливаться. Дали мы духам просраться! Афганцы из крепости увидели нашу героическую стрельбу, заговорила совесть, прибежали снаряды подносить!»

Окончательно помогли отбиться от моджахедов наши разведчики. Они возвращались из рейда на БТРе, вдруг слышат – стрельба, зашли в тыл душманам, а дальше дело техники...

Из отпуска Виктор вернулся сам не свой. «Всё, – сказал, – ухожу из армии, подаю рапорт. Не могу больше. Ты бы слышал, как кричала сестра Валентина, когда внесли гроб! Отец спрашивает: «Как сын погиб?» А я не могу говорить. Внутри сдавило. И мать криком исходила… Но с сестрой что творилось… Отпаивали лекарствами, не помогало. Кричала и кричала. «Родной мой, братик мой! За что?» На кладбище обхватила гроб: «Не отдам!» Даже мать её пыталась успокоить. В детстве не раз слышал, как голосят. Но здесь что-то невыносимое. Думал, с ума сойду. У самого сердце останавливалось. По сей день крик в ушах… А невеста была как замороженная. Она платье приготовила к свадьбе… После похорон, рассказывали, пришла домой надела свадебное платье, фату, а потом сняла, облила бензином и сожгла в огороде».

Не помогла Виктору ни водка, ни встреча с семьёй. Вернулся на «точку» потухшим. Как только начинал рассказывать о похоронах, весь напрягался, руки тряслись.

«Сдулся, – сказал Андрею ротный, – не боец. Видишь, на чём сломаться можно».

Что же такое в этих словах? Что? Как они могут защищать?..

Олюшка призналась: молилась за него, как уехал в Афганистан, каждый день. Старалась хотя бы раза два в месяц попасть в церковь, заказывала молебны. Они прожили семь лет до Афгана, никогда богомолкой не была. «Всё та женщина, – объясняла, – она про сына рассказывала, не про младшего, к которому к нам приезжала, про старшего. Пока тот служил в армии, каждый день молилась за него. Один раз не получилось, так его именно в тот день избили. Меня учила молиться всем сердцем, не тарабаня слова…»

Не убоишися от страха нощнаго, от стрелы летящие во дни, от вещи во тме приходящия…
Тулукан – большое селение, как городок районного статуса. Рота стояла сразу за ним. Рядом с «точкой» проходила дорога, по которой проводили караваны машин. Участок дороги напротив «точки» – одно из самых опасных мест. Духи могут на нескольких машинах подлететь и ударить из пулемётов, гранатомётов. Надо как-то защищаться. Китайцы в далёкие времена, обороняясь от набегов захватчиков, поставили свою Великую китайскую стену. Русские возвели параллельно дороге глинобитный забор в два метра высотой. Закрыли свою территорию от чужих глаз, чтобы не любопытствовали через бинокль и прицел. По древней технологии кирпичи лепили. Земля кругом глинистая. Самое сырьё. Месишь с мелко нарезанной сухой травой. Потом форма на три кирпича песком обмазывается во избежание прилипания, заполняется массой, затем сырые кирпичи вываливают на просушку. Температура летом под 70 градусов. Солнышко не хуже печи спекает стройматериал. С гор, конечно, видно, тут забор не спасёт, да хотя бы с дороги соглядатаи не зыркали, где что.

Любопытные случались. И не праздные. Ходили днём разведчики. Измеряет такой «мирный» житель шагами расстояние, готовит данные для ночных миномётных стрельб по русским… Стену возвели метров на шестьдесят длиной, а сами врылись в землю. Землянки. Два с половиной метра глубина, двухъярусные нары… Андрей жил с ротным и зампотехом.

На потолок шли стволы деревьев, что рубили в окрестностях, затем слой хвороста, на него насыпался грунт, который образовался при копке рва под землянку. Изнутри потолок обшивали досками от ящиков для снарядов. Надёжное укрытие. Мины миномётные не брали. В надземной части «точки» имелось глинобитное здание, ещё до войны построенное афганцами для школы. Его использовали под технические нужды, в частности – как столовую.

Днём партизаны-моджахеды не нападали, действовали в бандитскую пору – по ночам. В такой обстановке одними часовыми не обойтись. Половина танков была задействовано в ночной охране. БМП держали под прицелом дорогу с двух сторон. Само собой часовые. Но кроме этого – минные заграждения в местах, где можно подобраться близко. В частности, вдоль арыка, что тёк рядом с «точкой». Ночь в горах падает обвально, без вечерних зорек. Задача сапёров – по первой темноте пехотные мины с растяжками тайком от соглядатаев и как можно быстрее поставить. Обезопасить себя от бандитского времени. Утром надо снять, но конспирацию соблюдая. Будто не по взрывному делу воины вышли к арыку, дрова собирать или ещё что. Будто ничего и не ставили вечером…

Попадались на минную уловку душманы.

Ни от одной ночи хорошего ждать не приходилось. Поэтому с наступлением темноты постоянное слежение за округой через приборы ночного видения. Чуть движение началось – приготовиться! Душманы хитромудрые завозятся в одной стороне, отвлекая – стрельбу откроют, а сами основные силы с другой стороны бросают…

По глубоким руслам арыков, по этим естественным, водой проложенным ходам, со стороны Тулукана незаметно подходили как можно ближе к «точке», метров на восемьдесят, а дальше конец лафе – надо высовываться, выбираться на поверхность, и попадали в поле видимости. Нападали разными группками: по пять-десять человек, могло быть – двадцать-тридцать, случалось и до сотни. И тогда танки выезжали из укрытия на дорогу, давили огнём… Артиллерия подключалась…

Бывали собачьи периоды, почти каждую ночь лезли. Постоянно держали в напряге. Кто их поймёт, как действовали: очерёдность ли устраивали – сегодня одни, завтра другие – или, как работники ночной смены, днём отсыпались? А на «точке» одни и те же бойцы. Доходило: начинается стрельба – Андрей лежит в землянке с автоматом и по звуку определяет: «Ещё можно подремать». Какие-то секунды прошли: «Ещё чуть-чуть…» Ведь днём некогда спать, дел по горло: воды привезти, людей накормить, хлеб испечь, помывку, стирку организовать… Спать некогда, поэтому и секундам рад… Наконец стрельба набирает опасную громкость, всё, хорош ночевать... Подскакивают с ротным и вперёд – выяснять обстановку, организовывать оборону…

Фронт без линии фронта. Какое там кино, как, к примеру, в дивизии в Кундузе? Какие там концерты московских артистов? Однажды магазин солдатский приехал на «точку». Привезли нитки, иголки, печенье, конфеты солдатам, мыло, зубную пасту. Так мало что не обделались продавцы… Майор, зам. по тылу, прилетел и две женщины, товар в ящиках. Вертолёт их забросил. Но забрать вечером, как планировалось, не смог. Погода испортилась, ветер афганец поднялся. А ночью душманы полезли. Майор выглянул из землянки, а там пули свистят, мины рвутся… Заскочил обратно: «Ни фига себе, сказала я себе! Стреляют!» А ты как думал? Это не по Кундузу гулять. Женщины в угол забились, визжат: «Вызывайте вертолёт, у нас материальные ценности!»

Сейчас, может, рассказывают, как геройски воевали в Тулукане.

Что бесило душманов – изматывают русских, давят и давят в надежде: сломаются от напряжения, не устоят в одну из ночей или днём застать их, чумных от бессонницы, врасплох. А не дождётесь! Стоят мужики. «Точка» живёт в обычном режиме. Не спит вповалку, солдаты на операции выезжают. И не сонными мухами... Наши тоже приноровились к предложенному графику. Одних бойцов раньше в приказном порядке укладывали спать. Другие в это время бодрствовали.

Поэтому днём душманы не отваживались нападать – силёнок не хватало.

Разве что случайная стычка. Однажды группа бойцов у крайних жилищ столкнулась с бандитами. Пошли за дровишками. Зима своеобразная в тех местах – днём жара под тридцать, ночью вода замерзает. Околеешь без обогрева. Пошли солдаты к зарослям у арыка. Вода шумит, из-за неё не услышали душманов, и те по той же причине проворонили шурави. Возможно, к ночной атаке готовились. В месте неожиданной встречи стояло заброшенное жильё. Наши воины с одной стороны к углу дувала подходят, душманы с другой. И салам алейкум лоб в лоб. Не мирные крестьяне-рисоводы – при автоматах. Наших пятеро, их шестеро. Буквально нос к носу. Опешили обе группы. Автоматы у всех не наготове, не в атаку шли. Пару секунд молчания. С русской стороны был справный в плечах грузин Тенгиз Асатиани. Перед ним афганец не дохля, крепкий мусульманин, борода чернущая. Дух первым среагировал на рукопашную атаку. Рассчитал: каждый из соплеменников сцепится с русским, и, пока будет идти борьба, по парам, свободный перережет неверных. Подавая сигнал «делай, как я», схватил Тенгиза за горло. Да ошибся в расчётах. Не ожидал, нападая, что зубы Тенгизу даны не семечки щёлкать. Проиграв первый раунд, грузин во втором применил ошеломляющую тактику – обхватил душмана, как брата родного, прижал к себе, как от переизбытка чувств, и тигром вонзил зубы в ненавистную щёку. Вырвал кусок мяса с волосами, выплюнул, чтобы дальше рвать зубами духа… От вампирского приёма тот заблажил на своём языке, испугавшись уродства – так можно и без носа остаться, оттолкнул от себя Тенгиза. Тому только это и надо. За автомат и короткой очередью завалил укушенного, вместе с его рядом стоящим подельником…

На стрельбу с «точки» подмога несётся, а на Тенгиза затмение нашло. Губы в крови душманской, глаза собственной налились. Выхватил нож и режет голову моджахеду… За тех друзей, которых накануне обезглавили на операции…

Потом солдатики с моджахедской головой ухитрились сфотографироваться. Тайком от командиров откопали и устроили фотосессию. На кол посадили, сами вокруг… На границе у одного из дембелей при шмоне особисты обнаружили обличающий советского воина снимок. Приехал КГБэшник разбираться на «точку»:

– Что за садизм развели? Позорите Советскую Армию! Головы отрезаете? – и показывает фото.

– Да это чучело! – не растерялся ротный.

– Как чучело? Вот же борода…

– Чучело! Ребята из глины вылепили, бороду приделали…

– Да?

И сошло. Повезло: качество фото не ахти какое…

Та стычка с душманами, благодаря находчивости Тенгиза, без потерь закончилась. Можно сказать, без единой царапины. Да не всегда такой расклад выходил. Восток – дело хитрое. Вблизи «точки» река протекала, что делила Тулукан на две части. Дорога на Файзабад через неё шла. Капитальный бетонный мост соединял берега. Специалисты из СССР до войны возводили. Можно и документы не смотреть на предмет выяснения, кто руку к объекту приложил. Самодельные надписи на мосту – любит наш человек увековечиться при первой возможности – гласили, что строили его спецы из Черкасс и Куйбышева. Наши много мостов в Афгане возвели, дорог проложили, качественных, надо заметить, танк развернётся – и только царапины на асфальте.

Мост, он и в мирное время объект стратегический, в военное – втройне. Рота мостовой переход первым делом взяла под круглосуточный контроль. Построили укрепление – будку глинобитную, и танк в охране стоял. Из живой силы пять человек. Рано утром, чуть рассветает, афганцы на базар в Тулукан спешат. Кто апельсины-мандарины везёт, кто промтовары транспортирует к своим торговым точкам, кто в качестве покупателя едет. Эти две машины двигались за другим заработком. Ударили из двух гранатомётов по будке и танку. Наши начали отстреливаться. Взводного срезало очередью, заряжающий сразу в танке сгорел. Механик-водитель умер в госпитале. Когда с «точки» подскочила на стрельбу подмога, душманов как и не было.