Монологи от сердца

ПОВЕСТИ

90-й ПСАЛОМ

15 февраля 2004-го событие подошло к юбилею – пятнадцать лет. Панихиду по убиенным служил митрополит. Процентов на восемьдесят в храме стояли мужики. Были холёные, хорошо, даже очень, одетые. А кто-то в потёртой курточке с похмельными глазами. Много женщин в чёрных платках – матери погибших. Седой старик попросил женщину, что торговала свечами: «Дочка, найди внука». Назвал фамилию. На северной стене храма висели три мраморных доски с именами погибших афганцев. Женщина взяла длинную свечу, как указкой, привстав на цыпочки, показала нужную старику строчку. «Внук», – повторил он. Панихида шла к завершению, когда появились двое колясочников, им дали дорогу поближе к амвону… Потом митрополит поехал с афганцами по кладбищам.

Возвращаясь после поминального обеда по темноте, Андрей Левко, «окопный» афганский стаж исчислялся с 1981 года по 1983-й, купился на элементарную мякинку. «Как лох гражданский!» – смеялся в госпитале. Подленький фокус не удался бы клоуну с камнем за пазухой ни через год после возвращения Андрея из Афганистана, ни через два. В первое время у жены – его дорогой, терпеливой, любимой Олюшки – прорывалось: «Ты как затравленный волк!» Вечером пойдут прогуляться, машина из боковой улицы выскочит, или резкий звук откуда-то, или кто-то появится из темноты, Андрей тут же напрягался. В гостях, тем более в кафе, так садился, чтобы за спиной никого, но сам видел всех. Делал это спокойно, машинально, за собой ничегошеньки не замечал, будто так и должно быть. Казалось, каким был до Афгана – таким остался. «Брось городить! – не без раздражения перебивал жену. – Чего бы изменился!» Но случалось, что уж тут скрывать, – ловил себя, как мгновенно реагирует на резкий звук за спиной, а по руке молнией проскакивает въевшийся во все поры импульс – схватить автомат. Давным-давно нет стрелкового оружия под боком, а поди ж ты…

Впервые автоматный казус случился в хоровом исполнении. Только-только навсегда пересекли воздушную границу с войной, прилетели в Ташкент. Возбуждённые – теперь уж точно живыми вернулись!.. Взлетев с аэродрома в Кабуле, суеверно побаивались думать: «Всё! Конец войне!» Как и лётчики, которые поздравили по громкой связи с возвращением на Родину лишь в момент, когда самолет достиг территории Советского Союза. Вчетвером, все из их дивизии, мчались на такси по Ташкенту, вдруг по крыше «Волги» ударила ветка, и все разом, как по команде, дёрнулись за отсутствующими автоматами. И тут же разом, опять же – как по команде, расхохотались. И не могли остановиться в смехе. Безудержно всю дорогу гоготали над собой, ржали над мнимыми страхами, над этой засевшей в мозгах заряженностью на опасность. «Во дурни! – повторял старший лейтенант из третьей роты. – Куста на ровном месте забоялись!»

Андрей шёл с автобусной остановки домой после встречи в Доме офицеров. Конечно, выпили, конечно, подняли третий тост с перехваченным горлом за погибших… За длинным столом слева от Андрея сидела женщина лет шестидесяти, перед ней фото сына в парадной форме. «Витя курсы водителей от военкомата окончил, – рассказывала, вытирая слёзы, – возил топливо в Афганистане». Тактику душманов в отношении «наливняков» Андрей прекрасно знал. В растянувшейся гусенице колонны КамАЗы или «Уралы» с горючим норовили подбить в первую очередь. Подкладывая Андрею в тарелку винегрет, женщина приговаривала: «Как Витенька любил винегрет! Только без зелёного горошка. Наделаю целую кастрюлю, за один присест слупит…»

Кто-то за столом, напившись, не стесняясь, плакал… Кто-то, наливаясь водкой, наполнялся злобой. В конце коридора перед дверью в туалет Андрей увидел картинку: мужик лет сорока пяти с Красной Звездой на светлом пиджаке, со стеклянным взором стучал по подоконнику кулаком-оковалком и заведённо повторял: «ВДВ! ВДВ! ВДВ!» И тут же, резко переключаясь, зло твердил по другому адресу: «Суки! Суки! Суки!»

Возвращался домой Андрей с болью и тоской в душе. Знал, теперь, как минимум на месяц, пойдут мучительные сны. Обязательно приснится Валентин Скоробогатов.

Десять месяцев воевали бок о бок, жили в одной землянке. Валентин родом из Ачинска. Танкист. Обещал, когда отвоюют, устроить медвежью охоту. «Дядька в Чёрной Речке, ростом метр с кепкой, с первого взгляда кажется – соплёй со ста метров перешибёшь, а он первый медвежатник на весь район. Медведей своих считал до четвёртого десятка, потом сбился. Обязательно съездим с ним в тайгу чернореченскую».

Танковая рота стояла в Тулукане. Один из оплотов Советской Армии в тягучей войне без линии фронта. Сводный танковый батальон был разбросан по «точкам». Первая рота стояла в Тулукане, здесь располагался штаб батальона, вторая – в Кишиме, третья – поначалу в Ханабаде. А потом её перевели в Кундуз, охранять аэродром. Первые две роты обеспечивали проводку колонн машин по участку в 150 километров в сторону Файзабада. К этому последнему оплоту перед Пакистаном и шли караваны. Дивизия стояла в Кундузе, на плато, дальше дорога забирала вверх, в горы.

Их «точка» обеспечивала проводку на участке в 70 километров. Из Союза идёт колонна с горючим, продовольствием, боеприпасами и всяким-разным армейским скарбом, необходимым для жизнеспособности театра военных действий. Задача роты провести колонну на своём отрезке дороги и с наименьшим количеством потерь передать следующему подразделению. Обезвредить мины, отбиться от засад. Ни разу моджахедам не удавалось полностью уничтожить караван, на это кишка была тонка, но и ни разу не обошлось без боестолкновений. Нередко теряли по пять машин в одну сторону и столько же при возвращении колонны. Ну и человеческие потери…

Он был старшиной роты. Одна из его обязанностей – это вывоз с боя убитых и раненых – «двухсотых» и «трёхсотых». Их подбором при следовании колонны занималась свободная рота. Если первая вела караван в сторону Кишима, то кишимская вывозила потери, и наоборот, если вторая обеспечивала прохождение в сторону Тулукана. В этом случае Андрей ждал на «точке» приказа: «Вывозить раненых!» Для чего выделялось два БМП и танк.

Случалось, колонна попадала в такой переплёт, что набивали этот транспорт под завязку, а то и не хватало места за один раз увезти. Как-то из Файзабада порожняком шла колонна, и так зажали под Кишимом, двадцать человек погибло, восемь разорвало – страшно смотреть. Руки, ноги, куски… Бой идёт, они подлетели раненых, убитых вывозить. Обычная тактика в таких случаях – ударить из всех стволов по духам, заставить вжаться в камни, хотя бы на краткое время заткнуть их пулемёты и автоматы. Дать возможность забрать потери. Счёт идёт на минуты, знай поворачивайся, таская раненых, подбирая всё от убитых в простыни, брезент… На «точке» Андрею распределять, где чьи останки, писать для каждых записку перед отправкой в Кундуз, там готовили «двухсоте» для «Чёрного тюльпана». Собирали в бою фрагменты чаще с фельдшером, солдат, особенно молодых, при виде кровавых, обгорелых кусков, вскрытых внутренностей выворачивало… Поэтому Андрей сам формировал «кульки», солдатам приказывал лишь грузить их в БМП, дефицит времени требовал скорости… Старались забирать всё, но что-то могло и улететь…

А сколько смертей нелепых, страшно обидных… И тогда на «точке», развернув брезент, выстраивал солдат-салаг вокруг окровавленных трупов и пытался достучаться до чувства самосохранения. «Зачем он высунулся из люка? Идёт бой, он механик-водитель, в любой момент жди приказа развернуть танк, отъехать в укрытие, или наводчику не видно из-за дерева... Выполняй свои обязанности. Нет, ему стало скучно, высунулся из люка посмотреть. Он же знает, танк стреляет прямой наводкой, дуло опущено. Нет, вылез! Дуло поворачивается – и он без головы…» Андрей заводился от вида по глупости погибших ребят, совсем пацанов, кричал на живых, чтобы не легли вот также на брезент. Из-за дурацкой сигареты, из-за детского любопытства. «Сколько раз вас предупреждал: ни на секунду не расслабляться! Вот он, Антонюк, лежит! Что ему надо было? Зачем вылез на броню? Скажите?» Задавая вопросы о причинах смерти не за понюх табаку, требовал ответов, пусть засядет в мозгах кровавой меткой, пусть отпечатается жутким видом погибших товарищей, с которыми утром сидели за одним столом, чтобы не повторили чужих неисправимых ошибок. Но повторяли… «Правильно, надо было головой думать! Бой затих, отбились, моджахеды уходят. Забирайся в БМП и отдыхай! Ему невтерпёж посмотреть. Ну, глянь в триплекс. Нет, с брони виднее. И подставился снайперу. Эти флегматики часами могут сидеть и ждать ротозея! Не верьте тишине на операции!»

Антонюка привезли на «точку» живым. И вдруг умирает. «Миша, сердце останавливается!» – крикнул Андрей фельдшеру. Тот ставит прямой укол в сердце. Не помогает. И не видно, куда ранило? Грудь, спина, голова – никаких следов. Руку левую подняли… Пуля снайпера попала под мышку... Было и такое: снимают раненому гимнастёрку, брюки – чисто, ни одного пятнышка. А он кончается… Снимают трусы… В мошонку вошла пуля. Китайского производства, калибр 5,45, со смещённым центром тяжести. Крутится в теле…

Как кипела в нём злость, когда прилетали за ранеными и убитыми, а моджахеды успевали в суматохе боя изуродовать ножами труп, а то и не только труп... Подбили бензовоз, дымища, гарь, ничего не видно, духи вынырнули с обочины в советской форме, оттащили труп, отхватили уши, нос, отрубили кисти рук и голову – восточный бизнес. Однажды раненого без сознания схватили, но наши вовремя заметили, пустились в погоню, моджахеды, тоже в советской форме, на ходу успели отрезать уши, чтобы сдать за оплату… А как бывало сложно определить принадлежность обезглавленного тела… Андрей однажды проговорился жене, потом ругал себя. По какому-то поводу заспорили, он бросил: «Да что тело? Спал рядом с человеком полгода, а без головы... Вроде Саня, очень похож, мощный был парень, старлей, но не могу точно сказать. И никто не уверен до конца… Потом всё же решили – да, это он…»

Гробы были с окошечком напротив лица, а были и без. Тогда военкомату шло уведомление «без вскрытия».

Андрей как-то занялся подсчётами, вышло, что за два его афганских года погибших у них в батальоне как раз на батальон набралось. Погиб командир батальона, зампотех, гибли командиры рот, взводов, старшины, солдаты.

Комбат, капитан Вениаминов, погиб через два месяца, как принял батальон. Просили его не садиться в БМП. Нет: «Я должен видеть, куда вас веду!» Не сел в танк. И на фугасе подорвались. Скорее всего – управляемый. В рисовом поле сидел в ямке душман и сёк, что и как. Танк пропустил и соединил контакты, когда подошёл БМП... Из семи человек только командир взвода остался жив. Он не доверил механику-водителю комбата, сам сел за рычаги. Участок был из миноопасных, без асфальтового покрытия. Летели на скорости на случай фугаса, чтобы взрыв пришёлся вскользь на корму, и весь урон – швырнул БМП вперёд. Рвануло посредине. Башня метров на десять отлетела. Командира взвода выкинуло из люка. Как огурец из банки вылетел. Кожу от затылка до пояса сорвало вместе с одеждой, как и не было. Кровавое мясо на спине. Думали: всё... Нет, дышит. Андрею показалось и комбат живой. Подбежал к нему, переворачивает, а из горла придушенный стон. С таким не раз сталкивался, голосовые связки трупа, когда ворочаешь его, издавали звуки похожие на хрип. У капитана был расколот череп, умер мгновенно.

В самый первый день Андрея на «точке» пятерых воинов отправили в Кундуз, оттуда на «Чёрном тюльпане» навечно домой: старшину, сержанта и троих солдат.

Одни погибали, на смену присылали других. Такая «ротация». Уезжали домой отслужившие, и не было месяца без потерь. И как уж там статистики насчитали за все годы войны всего пятнадцать тысяч погибших?..

Боевой кулак Тулукана – тринадцать танков Т-62, два БМП-2, батарея артиллерии – три орудия, мотострелковый взвод, сапёры. Из живой силы порядка ста бойцов. В Тулукане располагался штаб батальона.

Практически каждую неделю они проводили колонну. Сначала в направлении Файзабада, а дня через три она порожняком двигалась обратно. На свой участок дороги выдвигались заранее. «Проверим духов на вшивость!» – неизменно говорил Валентин. Сапёры исследовали дорожную колею, особенно участки без асфальтового покрытия, корректировщик давал цели артиллеристам – те с «точки» обрабатывали «узкие» места… Затем принимали колонну от соседей и вели её… Иногда колонна ночевала на плато у Тулукана...

Во главе каравана ставили машины с боеприпасами: если что случится у них с двигателем или с колёсами, танк берёт на крюки и тащит. Излюбленные цели душманов – наливные машины. Эти бомбы на колесах. Их распределяли по всей колонне. Подожгли – надо убрать танком с колеи, столкнуть. Только бы не возник затор. Что полная цистерна, что пустая горит со страшной силой. Подобьют, главное – людей спасти, пылающее железо быстрее на обочину. Не останавливаться. Тормознулись, стоячих мишеней – стреляй не хочу. В колонне пятьдесят и более машин. Плюс бронетехника сопровождения. Автоцистерны горели бушующим чадящим пламенем. Зрелище огня, дыма до неба давило на психику. Поэтому душманы в первую очередь целились в бочки с горючкой, дабы создать сумятицу, сломать порядок движения, застопорить колонну и работать по ней из крупнокалиберных пулемётов, гранатомётов, щёлкать воинов из снайперских винтовок…

…Танк Валентина прикрывал арьергард каравана. За что и подбили. Шли из Тулукана в Кундуз. Примерно на средине дороги самое партизанское место – гора, дорога огибает её, а сразу за поворотом на склоне метрах в ста от шоссе «зелёнка». Пологий участок с арыком, по берегам полосой заросли. Из них душманы ударили. Относительно удачно для танкистов – в гусеницу попали. Танк обезножел. Душманы не те партизаны – напакостить и умыть руки. Знали: колонна из-за одной бронеединицы не остановится, можно воевать до лёгкой победы, прикончить экипаж. Стали подбираться вплотную. Валентин руки вверх не поднял, прямой наводкой долбит моджахедов. Наводчика не брали в экипаж: зачем лишним человеком рисковать. Командир сам вёл стрельбу. По грудь высунулся из люка, крышку вертикально поставил и посылает один за другим жаркий привет от советских воинов.

Ход предстоящего боя противник, устраивая засаду, нарисовал загодя. В рисовом поле, что тянулось с другой стороны дороги, залёг стрелок – а может, не один – с винтовкой Бур. Знатная машинка. Созданная в девятнадцатом веке в Англии, она использовалась англичанами в Африке в англо-бурской войне в 1899–1902 годах. Потом её не раз модернизировали. Калибр 7,7. Были варианты патронов с дымным порохом и бездымным. В Афгане попадались самые разные модели. Немало винтовок осталось ещё с англо-афганской войны. Убойная сила жуткая. Прицельная стрельба – более километра. Бронежилеты пуля из Бура пробивала на раз. Да что бронежилеты, случалось – вертолеты сбивали.

Из такой винтовки ранили Валентина. Грудь и голову крышка люка защищала, а спина, как в тире… Стрелок, может – лёжа, может – с колена, а может – поднялся с рисового поля и совершенно спокойно, был в полной безопасности, времени прицелиться достаточно… Пуля играючи пробила тело. Рядом с сердцем прошла, чуть бы влево, и всё закончилось ещё там... Момент ранения совпал с выстрелом пушки. Теряя сознание, командир рухнул внутрь танка, в это время пушка делает откат, нога оказывается в этой зоне, её ломает пушкой, как спичку…

На выручку Валентину примчались Андрей с ротным Валерием Доброхотовым на двух танках и БМП. Но не сунешься на простреливаемый участок. Душманы и не подумали утихомириться, уйти в горы с прибытием подмоги для раненого танка, наоборот – перенесли огневую мощь на новые цели. Танк к тому времени перестал быть грозным оружием. Гора железа. Заряжающий передал: механик убит, Валентин дважды тяжело ранен. Самую малость осталось душманам поднажать и праздновали бы победу, отрезая головы танкистам в качестве вещдококов для получения премиальных. И вдруг появляются ещё одни желающие забрать экипаж. Обозлились моджахеды – жалко терять верный заработок, с горы из пулемётов, автоматов поливают, с рисового поля стреляют, устроили котёл, как из него вызволить экипаж?

Решение припылило со стороны Тулукана в виде двух лёгких грузопассажирских «тойот». Открытый кузов с низкими бортами в каждой машине был под завязку набит мирным населением. Афганцы придумали приспосабливать «японцев» под пассажирские перевозки. Ставили на борта металлические дуги, за которые пассажиры держались во время движения. В результате модернизации получался вместительный салон для неприхотливых местных жителей. А куда аборигенам деваться? Выбирать из транспортных услуг приходилось между автопёхом по жаре, лошадью и автомобилем. Железной дороги в отсталой стране нет, воздушный флот между деревнями не летает.

Ротный скомандовал Андрею остановить афганские машины и максимально задействовать местный гражданский материал. «Кто будет сопротивляться – стреляй!» Пассажиры по требованию Андрея сошли на землю. Под автоматом Андрей начал строить живой щит. Какая тут гуманность, когда душманы ждут не дождутся, как говорилось выше, обезглавить танкистов или хотя бы уши, носы обрезать и утащить для заработка. Пулемёты на горе нехотя смолкли на военную хитрость с человеческим фактором, автоматы утихли. В щите были дети, бородатые мужики, женщины в паранджах. Андрей и ротный ради друга шли на всё, ставили живое прикрытие без разбора на возраст и пол. Подобрались к танку, ротный посадил туда наводчика, скомандовал: «Бей по ним, снарядов не жалей». Танк ожил огнём. Под его прикрытием и под сенью живого забора начали раненых и убитого транспортировать. Афганские пулемёты и автоматы молчали, но из винтовок, несмотря на наличие соотечественников на линии огня, душманы начали стрелять. И с «зелёнки», и с рисового поля, со стороны которого живой защиты не было. Андрей с Доброхотовым не догадались о наличии второго фронта. Валентину, пока тащили его в бессознательном состоянии, опять досталось – снайпер угодил в руку. Ротному попало в ногу. Андрею пуля чиркнула по бедру. Только и всего – брюки продырявила.

В Кундузе другу сделали операцию, пуля прошла в миллиметрах от сердца. Собрали ногу, сломанную родным танком, укрепили аппаратом Илизарова, дабы кость нарастить до прежних размеров, извлекли пулю из руки.

Госпиталь палаточный. Реанимация – такая же палатка, только сверху каркас деревянный, в двери окошко, стеклом забранное. Андрей постучал, друг увидел, улыбнулся, помахал слабой рукой. «Ещё повоюем, братишка, попляшем!» – сказал в стекло Андрей. В Валентина что-то вливалось из капельницы. Андрей показал большой палец: молоток! И вернулся в хорошем настроении в роту на вертолёте, надо был доставить на «точку» кое-что из провианта.

Через два дня столкнулся у землянки с Доброхотовым. Тот шёл сам не свой.

– Валера, что случилось?

– Да голова раскалывается, – отвёл глаза ротный и не выдержал... – Валентина больше нет.

– Что ты сказал? – подался к нему Андрей. – Что ты сказал?! Повтори!!

– Валентин умер!

– Как умер? Не может быть?!

Его перевели из реанимации в общую палату, и вдруг кричит: «Мне плохо!» Сердце останавливается. Ставят прямой укол в сердечную мышцу. Не помогает. Врачи без понятия – в чём причина? Богатырь, столько операций перенёс... При вскрытии оказалось – тромб закупорил сердечный клапан.

Валентину оставалось всего две недели до отправки в Союз. Мог бы поберечься, не ехать на операцию. Таких жалели. По возвращении домой он собирался жениться. На той свадьбе Андрей мечтал погулять за всю роту. Ему как раз предстоял отпуск. Ребята уже обдумали, что подарить молодожёну – видеомагнитофон японский. В 1982 году это была большая редкость. Договорились скинуться, и на чеки Андрей купит. Кроме того, порешили чайный сервиз на двенадцать персон вручить от всех, в первую очередь для молодой жены. «Соберёмся у них в гостях и будем после водки чай пить!» – мечтал Валера Доброхотов.

«Ты повезёшь Валентина домой, – сказал ротный, – у тебя скоро отпуск. Комбат не против».

Валентин снился в двух повторяющихся сюжетами снах. Один: на базаре в Тулукане Валентин покупает апельсины и раздаёт мальчишкам. Так поступал в жизни. Приедут на базар, конечно, на БМП, а то и двух. Группой человек десять. Пока воины отовариваются, броники наготове, красноречиво говоря пушечно-пулемётным видом: сравняем с землёй всю торговлю, если что. Валентин всегда угощал вечно голодную местную пацанву. Купит килограммов пять апельсинов и раздаёт. Те рады-радёшеньки подаркам. Как он приезжал на базар, сразу сбегались… Случалось, какой-нибудь мальчишка на ухо предупреждал Валентина об опасности: «Мистер, туда не ходи». Значит, там кто-то мог быть из банды. Истина: делай добро, и оно к тебе вернётся тем же – в Афганистане не утрачивала силу… Пацанва тоже соображала: если «мистера» сегодня убьют, завтра угощения не жди. Когда Валентину говорили: «Корми-корми, а потом этот пацан тебе в спину из автомата засадит!» – он отмахивался или улыбался: «Может, этот как раз и не будет стрелять».

Во сне Валентин был загорелый, белозубый… И неожиданно падает на гору апельсинов с ножом в спине. Андрей подхватывает его, кричит про вертолёт и госпиталь, несёт к БМП… На руках друг умирает… Во втором сне они охотились в заснеженной тайге. Вдруг из берлоги выскакивал медведь, Валентин вскидывает ружьё – оно заклинивает… И Андрея как парализовало – ни рукой, ни ногой пошевелить не в силах…

Сны мучили, стоило разбередить душу воспоминаниями… Возвращаясь домой после юбилейной встречи с афганцами, Андрей понимал, теперь не обойтись без ночей, когда будет вскидываться с криком, а Олюшка успокаивать шёпотом: «Андрюша, ты дома, всё хорошо, спи». Но он обязательно поднимется, будет сидеть на кухне перед чашкой чая, отходя от увиденного во сне, не желая его повторения…

Откуда вынырнул этот расхлябанный в шарнирах типчик в кепке с длинным козырьком – не заметил. Случись щекотливая ситуация после Афгана – не опростоволосился бы. За двадцать один год мирной жизни растерял окопную бдительность. Ночной незнакомец нарисовался как в киношной сказке. Трах-тебедох – и любуйтесь на туго обтянутую кожей рожицу. «Слушай, брателло, – из ничего возник паренёк, – дай закурить!» Андрей не успел сказать антиникотиновое: не курит и другим не советует, как последовал удар сзади. Просящий курево в оном не нуждался – играл подлую роль подставы.

Андрей так и не понял: то ли успел инстинктивно уклониться, или бивший пропил твёрдость руки. Удар вышел вскользь. Череп остался цел. Но без сильного сотрясения не обошлось.

Нашла потерпевшего Олюшка. Стало тревожно на сердце от долгого отсутствия мужа, позвонила по сотовому, вместо Андрея из трубки бодрое сообщение: телефон отключен или вне зоны приёма. Самое ценное на поживу грабителям при Андрее были – сотовый да сумма денег на пару пива. Ну, ещё два ордена – Красного Знамени и Красной Звезды. Олюшка занервничала, куда муж подевался из зоны приёма? Надела поводок на Чибу, чёрного пуделька, и на улицу. На Андрея наткнулась в двух кварталах от дома, валялся без сознания на детской площадке у деревянной скульптуры «Лесовичок». Вызвала «скорую», отвезла в больницу.

Вернувшись домой, почти не спала, рано утром поехала к мужу. Андрей виновато улыбался, подмигивал, дескать: не дрейфь, мать, всё путём. Она принесла какую-то снедь, любимый Андреем сушёный чернослив, а также протянула мелко исписанный листок, запаянный полиэтиленом, и булавку: «Пристегни». И ещё дала тоненький, размером А6, молитвенник.
Когда жена ушла, он отыскал 90-й псалом.

«Живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небеснаго водворится…»
Андрей не мог вспомнить ни того солдата, ни его мать. Олюшка подробно описывала женщину: «Как не помнишь? Среднего роста, лет сорока пяти, высокий лоб, красивые брови дугами…» Нет, не помнил, стёрлась из головы. Сколько было солдат и матерей за десять лет работы в учебке. Каждые полгода сто восемьдесят человек выпуска. На принятие присяги приезжало по пятьдесят и более родителей. «Она говорила на «о», – пыталась жена подтолкнуть его память, – из-под Горького приезжала, посёлок Шахунья».